Средневековый метал

Средневековый метал
Направление:	Метал
Истоки:	Фолк-метал, Средневековая музыка
Место и время возникновения:	Середина 1990-х, Германия

	Образец средневекового метала.
	Фрагмент песни «Como Poden» группы In Extremo с альбома «Weckt Die Toten!» 1998-го года.
Помощь по воспроизведению

Средневековый метал (нем. Mittelalter metal, англ. Medieval metal) — поджанр фолк-метала, который объединяет хард-рок или метал со средневековой музыкой. Жанр возник в середине 90-х, благодаря экспериментам групп Subway to Sally, In Extremo и Corvus Corax. Он характеризуется использованием широкого спектра народных и средневековых инструментов.

История

Предтечи

Немецкая мидивал-фолк-рок-группа 70-х Ougenweide считается одной из самых ранних групп, оказавших влияние на средневековый метал. Несмотря на то, что группа существовала задолго до появления средневекового метала, её причисляют к родоначальникам жанра.

Однако наибольшее влияние на жанр оказала фолк-группа Corvus Corax, образованная в 1989 году. В своих записях Corvus Corax используют музыкальные инструменты собственного изготовления, воссозданные по образам тщательно изученных средневековых инструментов. Они также известны использованием «подлинного исходного материала», исполняя мелодии, записанные в средневековой литературе с помощью невм, однако применяя при этом собственные аранжировки. Они описывают свой подход к средневековой музыке, как «громче, грязнее и мощнее». В результате их ассоциируют с музыкой шумных средневековых таверн и пивных, а не со спокойной музыкой королевских дворцов и церквей.

С другой стороны большое влияние на средневековый метал имела английская фолк-метал-группа Skyclad. На их влияние ссылается группа Subway to Sally. Впрочем влияние Skyclad, создателей фолк-метала, на региональную сцену фолк-метала очевидно.

Начало

Группа Subway to Sally из восточной Германии была сформирована в 1992 году как англоязычная фолк-рок-группа, включающая элементы ирландской и шотландской музыки. Именно тогда состоялся первый концерт от которого музыканты и ведут отсчет своей деятельности. Начиная со второго альбома «MCMXCV», выпущенного в 1995 году, группа начинает исполнять песни на немецком языке. Под влиянием группы Skyclad они исполняют смесь тяжёлого рока и метала, обогащенного средневековыми мелодиями, проникнутыми в композиции через звучание волынки, шарманки, лютни, мандолины, скрипки и флейты, в сочетании с немецкоязычной романтической поэзией в лирике. С приобретением успеха в родной Германии они становятся изобретателями средневекового метала.

Концерт 1994 года в Берлине способствовал сотрудничеству между рок-группой Noah и участниками вышеупомянутой группы Corvus Corax. Это сотрудничество привело в конечном итоге к превращению Noah в In Extremo. Начав с двух акустических альбомов они выпустили метал-альбом «Weckt die Toten!» в 1998 году. Также немалый успех группе принёс их яркий имидж, они взлетели на вершины германских чартов.

В 1996 году группа Corvus Corax издаёт свой мини-альбом в стиле средневекового фолка с элементами метала. Он был назван «Tanzwut», впоследствии участники группы организуют сайд-проект Tanzwut, для развития темы средневекового метала. Дебютный альбом проекта Tanzwut вышел в 1999. Помимо средневековой музыки и метала альбом содержал элементы индастриэла.

В 1999 году также увидел свет дебютный альбом группы Schandmaul. В арсенале этой баварской группы имеются различные средневековые инструменты, а себя они называют «современными менестрелями». Также как Subway to Sally и In Extremo, Schandmaul пользуются большой популярностью в Германии.

Характеристика

В средневековом метале, наряду с характерными для жанра инструментами - гитарами, бас-гитарами и ударными, широко используются также традиционные народные инструменты. Наиболее распространены духовые инструменты, такие как волынка, флейта, шалмей и вистл. Многие группы используют в своем творчестве также струнные инструменты: скрипку, колесную лиру, никельхарпу и мандолину. Синтезатор в средневековом метале используется довольно редко, среди групп, имеющих или имевших элементы индастриал-метала в творчестве, можно выделить Tanzwut, Saltatio Mortis и In Extremo. Поскольку данный жанр зародился в Германии, большая часть песен исполняется на немецком языке. Однако коллективы также исполняют народные средневековые песни и баллады на латыни, французском языке, а также скандинавских языках.

Исполнители средневекового метала

• Antichrisis
• Cultus Ferox (с 2001)
• Eichenschild (с 2001)
• Ignis Fatuu (с 2004)
• In Extremo (с 1995)
• Ingrimm (с 2005)
• Feuerschwanz (с 2004)
• Letzte Instanz (с 1996)
• Morgenstern (с 1998)
• Nachtgeschrei (с 2006)
• Rabenschrey (с 2000)
• Schelmish (с 1999)
• Saltatio Mortis (с 2000)
• Schattentantz (с 1999)
• Schandmaul (с 1998)
• Subway to Sally (с 1992)
• Tanzwut (с 1998)
• Vogelfrey (с 2004)
• Harpyie
• Ragnaröek
• FolkStone

См. также

• Фолк-метал
• Церковная музыка

Отрывок, характеризующий Средневековый метал

Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.