Средние века

Сре́дние века́ (Средневеко́вье) — исторический период всемирной истории, следующий после Античности и предшествующий Новому времени.

Историография

Временны́е рамки

Российская и западная медиевистика считают началом Средневековья крушение Западной Римской империи в конце V века (считается, что империя прекратила своё существование 4 сентября 476 года, когда Ромул Август отрёкся от престола), однако в энциклопедическом издании ЮНЕСКО «История человечества» рубеж был проведён по моменту возникновения ислама (начало VII века)^{[значимость?]}. Относительно конца Средневековья у историков нет единого мнения^{[неавторитетный источник? 3285 дней]}. Предлагалось считать таковым: падение Константинополя (1453), открытие Америки (1492), начало Реформации (1517), битву при Павии (1525), начало Английской революции (1640), конец Тридцатилетней войны, Вестфальский мир и уравнение в правах католиков и протестантов по принципу cujus regio, ejus religio в 1648 году, 1660-е годы, рубеж 1670-х-1680-х годов, рубеж 1680-х-1690-х годов и некоторые другие периоды^{[уточнить]}. Сторонники так называемого долгого Средневековья, основываясь на данных о развитии не правящей элиты, а простого народа, считают окончанием Средневековья, повлёкшим за собой изменения во всех слоях европейского общества, Великую французскую революцию конца XVIII века, такого же мнения придерживалась советская наука. В последние годы российская медиевистика относит окончание периода Средневековья к середине или концу XV — началу XVI века. Наиболее верным является рассмотрение Средневековья одновременно и как всемирного процесса, и как явления, имевшего в каждой стране свои особенности и свой период. Например, если итальянские историки считают началом Нового времени XIV век, то в России начало новой истории принято относить к концу XVII и первым десятилетиям XVIII века. Очень трудно систематизировать в рамках европейского Средневековья, например, историю государств Азии, Африки, доколумбовой Америки. Разногласия в хронологии эпохи и невозможность применения термина Средневековье ко всем государствам мира подтверждает его условный характер.

Терминология

Термин «Средние века» (лат. ævum medium — средний век) был впервые введён итальянским гуманистом Флавио Бьондо (1453), до него же доминирующим термином для обозначения периода со времени падения Западной Римской империи до Возрождения было введённое Петраркой понятие «тёмные века», которое в современной историографии означает более узкий отрезок времени (VI—VIII века).

В XV—XVI веках этот период истории носил следующие названия: media tempestas (с лат. — «среднее время»; с 1469 г.), media antiquitas (с лат. — «средняя античность»; с 1494 г.), medium tempus (с лат. — «среднее время»; с 1531 г.), saeculum medium (с лат. — «средний век»; с 1596 г.).

Гуманисты намеревались обозначить таким образом пограничную эпоху между Античностью, которая их вдохновляла, и современным им временем. Так как они прежде всего оценивали состояние языка, письменности, литературы и искусства, то этот «срединный» период казался им воплощением одичания античного мира, варварства и «кухонной латыни».

В XVII веке термин «Средние века» ввёл в оборот профессор Галльского университета Христофор Целлариус (Келлер) , положив начало так называемой гуманистической трихотомии. Он разделил всемирную историю на Античность, Средневековье и Новое время. Келлер считал, что Средневековье длилось с 395 года (окончательное разделение Римской империи на Восточную и Западную) и вплоть до 1453 года (падение Константинополя).

В узком смысле слова термин «Средневековье» применяется только по отношению к западноевропейскому Средневековью. В этом случае данный термин подразумевает ряд специфических особенностей религиозной, экономической и политической жизни: феодальная система землепользования (феодалы-землевладельцы и полузависимые крестьяне), система вассалитета (связывающие феодалов отношения сеньора и вассала), безусловное доминирование Церкви в религиозной жизни, политическая власть церкви (инквизиция, церковные суды, существование епископов-феодалов), идеалы монашества и рыцарства (сочетание духовной практики аскетического самосовершенствования и альтруистического служения обществу), расцвет средневековой архитектуры — готики. В более широком смысле данный термин может применяться к любой культуре, но в этом случае он обозначает либо преимущественно хронологическую принадлежность и не указывает на наличие вышеперечисленных особенностей западноевропейского Средневековья (к примеру — «средневековый Китай»), либо, наоборот, указывает на исторический период, имеющий признаки европейского Средневековья (в основном феодализм), но не совпадающий по хронологии со Средними веками Европы (например, японское Средневековье).

Периодизация

Средневековье условно делится на три основных периода:

• Раннее Средневековье (конец V — середина XI века).
• Высокое, или Классическое, Средневековье (середина XI — конец XIV века).
• Позднее Средневековье или Раннее Новое время (XIV—XVI века).

Представители французской школы Анналов выдвинули идею «долгого Средневековья». По ней период Средневековья завершается в конце XVIII века.

• Europe in 1328.png

  Европа в 1328 году

• Europe in 1430.PNG

  Европа в 1430-е

• Europe in 1470.png

  Европа в 1470-е

Источники

Источники по периоду Средневековья условно подразделяются на пять типов:

• природно-географические;
• этнографические;
• вещественные источники;
• художественно-изобразительные (архитектура, живопись, скульптура, прикладное искусство);
• письменные.

Письменные источники в свою очередь подразделяются на:

• нарративные, то есть исторические повествования (анналы, хроники, биографии, генеалогии, истории и т. п.), агиографические сочинения, эпистолярные памятники, проповеди и наставления, научная и художественная литература;
• документальные;
• законодательные.

Истоки: закат Римской империи

Как пишет проф. В. И. Уколова: "Долгое время в нашей науке господствовало убеждение, что средневековье началось с того, что повергло в прах древнюю культуру. При этом как-то совершенно упускалось из виду, что прах этот не был развеян по ветру, а превратился в почвенный слой, питавший новую цивилизацию".

Падение Западной Римской империи

Начиная со второго столетия могущество Римской империи пошло на убыль. Постепенно пришли в упадок морская торговля и развитие городов, сократился прирост населения. Постоянные набеги варваров и политический кризис ослабляли империю. В 410 году вестготами был взят Рим, а 4 сентября 476 года вождь германцев Одоакр заставил последнего западного римского императора, 16-летнего Ромула Августула отречься от престола. С согласия императора Восточной Римской империи Зенона Исавра Одоакр признал императором Запада предшественника Ромула Августула императора Юлия по прозвищу Непот. 12-вековое господство Рима завершилось.

Раннее Средневековье

Период европейской истории, начавшийся вскоре после распада Римской империи, длился около пяти веков (приблизительно с 500 по 1000 гг). В эпоху раннего Средневековья произошло великое переселение народов: появились племена викингов, возникли королевства остготов в Италии и вестготов в Аквитании и на Пиренейском полуострове образовалось Франкское государство, в период своего расцвета занимавшее большую часть Европы. Северная Африка и Испания вошли в состав арабского Халифата, на Британских островах существовало множество небольших государств англов, саксов и кельтов, появились государства в Скандинавии, а также в центральной и восточной Европе: Великая Моравия и Древнерусское государство.

Великое переселение народов

Великое переселение народов — условное название совокупности этнических перемещений в Европе в IV—VII веках, главным образом с периферии Римской империи на её территорию. Этот процесс можно рассматривать в качестве составной части глобальных миграционных процессов, охватывающих семь-восемь веков. Характерной особенностью переселения был тот факт, что ядро Западной Римской империи (включая в первую очередь Италию, Галлию (современная Франция), Испанию и отчасти Дакию), куда направилась в конечном счёте масса германских переселенцев, к началу V века нашей эры уже было достаточно плотно заселено самими римлянами и романизированными кельтскими народами. Поэтому великое переселение народов сопровождалось культурными, языковыми, а затем и религиозными конфликтами между германским и романизированным населениями. Великие переселения заложили основу противостояния между германскими и романскими народами, в каком-то смысле дошедшего и до наших дней. В переселении активно участвовали славяне, прототюрки, иранцы (аланы) и венгры.

Реконкиста

Реконкиста (отвоёвывание Пиренейского полуострова христианскими народами) началась в районе Ковадонги сегодняшней Астурии, которая единственная не была завоёвана маврами. Её инициировал князь Пелайо в 722 году. Реконкиста шла с переменным успехом, связанным с тем, что феодальные распри заставляли христианских государей бороться друг с другом и со своими вассалами. Случались и явные неудачи, например битва при Аларкосе. Закончилась реконкиста в 1492 году, когда Фердинанд II Арагонский и Изабелла I Кастильская изгнали последнего мавританского властителя с Иберийского полуострова. Они объединили бо́льшую часть Испании под своей властью (Наварра была включена в состав Испании в 1512 году).

Византийская империя

Название Восточной Римской империи в западной исторической науке. Название «Византийская империя» (по городу Виза́нтий, на месте которого римский император Константин I Великий в начале IV века заложил Константинополь) государство получило в трудах западноевропейских историков уже после своего падения. Сами византийцы называли себя римлянами — по-гречески «ромеями», а свою державу — «римской», «ромейской».

Франкское государство

Условное название государства в Западной и Центральной Европе c V по IX век, которое образовалось на территории Западной Римской империи одновременно с другими варварскими королевствами.

Меровинги

Первая династия франкских королей в истории Франции. Короли этой династии правили с конца V до середины VIII века на территории современных Франции и Бельгии. Они происходили из салических франков, которые в V веке обосновались в Камбре (Хлодион Длинноволосый) и в Турне (Хильдерик I).

Высокое Средневековье

Период европейской истории, продлившийся приблизительно с 1000 по 1300 гг. Эпоха высокого Средневековья сменила раннее Средневековье и предшествовала позднему Средневековью. Основной характеризующей тенденцией этого периода стало быстрое увеличение численности населения Европы, что привело в свою очередь к резким изменениям в социальной, политической и других сферах жизни.

В высокое Средневековье начинает активно процветать Европа. Приход в Скандинавию христианства. Распад Каролингской империи на два отдельных государства, на территориях которых позднее сформировались современные Германия и Франция. Организация христианами крестовых походов против мусульман (под предлогом возврата оказавшейся в руках сельджуков Палестины с её христианскими святынями), язычников в Прибалтике и православных-«схизматиков» (греков и древних русичей). Развиваются и богатеют города (см. статью Средневековый город). Очень активно заимствуется и развивается культура. Появляются новые стили и направления в архитектуре и музыке.

В Восточной Европе эпоха высокого Средневековья ознаменована внутренним кризисом и последующим распадом Древнерусского государства (юридически оформленном на Любечском съезде 1097 года, решения которого привели к установлению во второй четверти XII века феодальной раздробленности), а также появлением на исторической сцене Польши и Великого княжества Литовского, со временем покоривших значительную часть территории древней Руси. Начинается натиск шведских и германских крестоносцев, завершивших завоевание Восточной Пруссии и Прибалтики, на Северную Русь — Новгород и Псков. Нашествие монголов в XIII веке нанесло непоправимый ущерб развитию Восточной Европы. Многие государства этого региона были разграблены и порабощены.

Феодализм

В результате объединения частично разрушенной западноримской социально-экономической структуры и германской протомилитомагнарной системы производственных отношений возник совершенно новый общественно-экономический уклад и, соответственно, способ производства, который принято называть феодальным. Сам факт слияния порядков коренного населения Западной Римской империи с германскими давно уже замечен историками, которые назвали это явление романо-германским синтезом.

Крестовые походы

Одной из определяющих черт эпохи высокого Средневековья были крестовые походы, организованные христианами с целью отвоевания у сельджуков Палестины. Крестовые походы оказывали мощнейшее влияние на все слои средневекового общества — от возглавлявших эти походы королей и императоров до простых крестьян, чьи хозяева проводили долгие годы в сражениях на Востоке. Расцвет идеи крестовых походов пришёлся на XII век, когда после первого крестового похода на отвоёванных территориях образовалось христианское государство — Иерусалимское королевство. В XIII веке и позже христиане предпринимали несколько крестовых походов против других христиан, а также против некоторых язычников, исповедовавших другие, нехристианские религии.

Церковь

Схизма 1054 года привела к образованию двух основных ветвей христианской церкви — Римско-католической церкви в Западной Европе и Православной церкви в Восточной. Раскол произошёл в результате конфликта между римским легатом кардиналом Гумбертом и патриархом Константинопольским Михаилом Керуларием, во время которого церковники предали друг друга анафеме.

Схоластика

Систематическая средневековая философия, сконцентрированная вокруг университетов и представляющая собой синтез христианского (католического) богословия и логики Аристотеля.

Торговля и коммерция

В XII веке в Северной Европе был основан Ганзейский союз во главе с городом Любек. В состав союза вошли многие северные города Священной Римской империи — Амстердам, Кёльн, Бремен, Ганновер и Берлин — и других регионов — например Брюгге и Гданьск. Союз осуществлял посредническую торговлю между Западной, Северной и Восточной Европой, состоял в торговых отношениях со многими другими городами, в числе которых были Берген и Новгород.

Очень быстро увеличивается товарооборот, в основном за счёт морской торговли, так как дорожная сеть с римских времён пришла в полный упадок, а крупных рек, текущих в меридиональном направлении и соединяющих северное побережье с южным, в Западной Европе нет. Так, в 1227 году принятая в Любеке классификация выделяла три категории торговых судов — грузоподъёмностью до 10 тонн, от 10 до 24 тонн и свыше 24 тонн, считавшиеся особо крупными. Через 100 с лишним лет, в 1358 году, крупными по той же классификации считались уже суда грузоподъёмностью свыше 120 тонн — то есть, вместимость кораблей за столетие выросла примерно в пять раз. Это говорит о резком увеличении потока грузов и большей степени концентрации капитала.

Начинается проникновение европейцев на Восток. В конце XIII века венецианский путешественник Марко Поло одним из первых в Европе отправился по Великому шёлковому пути в Китай, а по возвращении тщательно описал увиденное во время путешествия, открыв западному человеку мир Азии и Востока. Вслед за ним на Восток отправились многочисленные миссионеры — Гильом де Рубрук, Джованни Плано Карпини, Андре де Лонжюмо, Одорик Порденоне, Джованни де Маригнолли, Джованни ди Монте Корвино — и путешественники, такие как Никколо Конти.

Развитие науки и технологий

Начиная с XII—XIII веков в Европе произошёл резкий подъём развития технологий и увеличилось число нововведений в средствах производства, что способствовало экономическому росту региона. Менее чем за столетие было сделано больше изобретений, чем за предыдущую тысячу лет.

Были изобретены пушки, очки, артезианские скважины. Кросс-культурные внедрения: порох, шёлк, компас и астролябия пришли с Востока. Были также большие успехи в судостроении и в часах. В то же время огромное количество греческих и арабских работ по медицине и науке были переведены и распространены по всей Европе.

Позднее Средневековье

Позднему Средневековью предшествовало высокое Средневековье, а последующий период называется Новое время. Историки резко расходятся в определении верхней границы позднего Средневековья. Если в российской исторической науке принято определять его окончание английской гражданской войной, то в западноевропейской науке конец Средневековья обычно связывают с началом церковной реформации или эпохи Великих географических открытий. Позднее Средневековье называют также эпохой Возрождения.

В начале XIV века период роста и процветания Европы закончился целой серией бедствий, таких как великий голод 1315—1317 гг., который случился из-за необыкновенно холодных и дождливых лет, погубивший урожай. За голодом и болезнями последовала Чёрная смерть, эпидемия чумы, которая уничтожила более половины европейского населения. Разрушение социального строя привело к массовым волнениям, именно в это время бушевали известные крестьянские войны во Франции и Англии, такие как Жакерия. Депопуляция европейского населения была довершена опустошениями, произведёнными монголо-татарским нашествием и Столетней войной. Для России позднее Средневековье начинается монголо-татарским игом, с окончанием которого на политическую арену выходит Русское царство.

Столетняя война

Серия военных конфликтов между Англией и её союзниками с одной стороны и Францией и её союзниками с другой, длившихся примерно с 1337 по 1453 год. Поводом к этим конфликтам были притязания на французский престол английской королевской династии Плантагенетов, стремящейся вернуть территории на континенте, ранее принадлежавшие английским королям. Плантагенеты также были связаны узами родства с французской династией Капетингов. Франция в свою очередь стремилась вытеснить англичан из Гиени, которая была закреплена за ними Парижским договором 1259 года.

Несмотря на начальные успехи, Англия так и не добилась своей цели в войне, более того — из всех своих владений на континенте сумела сохранить лишь порт Кале, который она удерживала до 1558 года. Длившаяся больше ста лет война стала настоящей катастрофой для обеих стран-участниц, а для Англии ещё и обернулась гражданской войной и сменой правящей династии. Между тем, война оказала огромное влияние на развитие европейского военного дела, впервые за долгое время выдвинув на передний план постоянную регулярную армию, состоящую по преимуществу из пехоты.

Завоевания Османской империи

На протяжении шести веков, с XI по XVI, Османская империя завоёвывала всё новые и новые территории. В 1453 году турки взяли Константинополь, тем самым положив конец существованию Византийской империи. В 1459 была завоёвана вся Сербия (кроме Белграда, взятого в 1521 году) и обращена в османский пашалык. В 1460 году завоёвано Афинское герцогство и вслед за ним почти вся Греция, за исключением некоторых приморских городов, оставшихся во власти Венеции. В 1462 завоёваны остров Лесбос и Валахия, в 1463 — Босния. В 1483 Турция покорила Герцеговину. Балканский полуостров полностью оказался в руках султана. В 1517 году турки взяли Каир, подчинив себе Египет. В конце XV века турки захватили Крым, полностью овладев Чёрным морем и торговыми путями через него, Валахию и Молдавию. Под их властью оказались Закавказье, Передняя Азия и Северная Африка. Алжир заняли турки-пираты, признавшие вассальную зависимость от султана. В 1534 году был завоёван Багдад, политический и духовный центр мусульман-суннитов, престол халифа — заместителя Пророка. Принятие султаном Селимом I титула халифа означало серьёзную заявку Турции на гегемонию в мире ислама.

Между тем, к концу XVI века Османская империя постепенно теряет инерцию, и турецкие завоевания подходят к концу. Армия начинает распадаться, так как воины превращают свои участки — тимары, полученные от султана в качестве компенсации за службу, в наследственное владение — чифтлик, и предпочитают получать материальные блага не в военных походах, а за счёт эксплуатации крестьян своего чифтлика, то есть — превращаются в помещиков. В результате резко увеличивается гнёт на зависимое население, составленное из покорённых османами народов, что вкупе с религиозными противоречиями создаёт почву для развития национально-освободительного движения. Османская империя делает первый шаг к своему упадку, который стал очевиден к концу XVII века, после катастрофического поражения под Веной и отторжения Венгрии, Трансильвании и правобережной Украины.

Реформация

Массовое религиозное и общественно-политическое движение в Западной и Центральной Европе в XVI веке, направленное на реформирование церкви под предлогом возврата к её первоначальным канонам. Помимо религиозных, Реформация также включала в себя политические, экономические и культурные аспекты. Результатом стали религиозные войны и раскол единой западно-европейской христианской цивилизации на католическую и протестантскую части.

Направления в западном искусстве

В средние века очень активно стали появляться и развиваться новые стили и направления в архитектуре.

Романский стиль

Это стиль в западно-европейском искусстве X—XII веков. Наиболее полно он выразился в архитектуре. Романский стиль, художественный стиль, господствовавший в Западной Европе (а также затронувший некоторые страны Восточной Европы) в X—XII вв. (в ряде мест — и в XIII в.), один из важнейших этапов развития средневекового европейского искусства. Термин «Р. с.» был введён в начале XIX в.

Готика

Период в развитии средневекового искусства, охватывавший почти все области материальной культуры и развивавшийся на территории Западной, Центральной и отчасти Восточной Европы с XII по XV век. Готика пришла на смену романскому стилю, постепенно вытесняя его. Хотя термин «готический стиль» чаще всего применяется к архитектурным сооружениям, готика охватывала также скульптуру, живопись, книжную миниатюру, костюм, орнамент и т. д.

Ренессанс

Эпоха в истории культуры Европы, пришедшая на смену культуре Средних веков и предшествующая культуре Нового времени. Примерные хронологические рамки эпохи — XIII—XVI века.

Отличительная черта эпохи Возрождения — светский характер культуры и её антропоцентризм (то есть интерес, в первую очередь, к человеку и его деятельности). Появляется интерес к античной культуре, современники считали, что при них происходит её «возрождение» — отсюда и название эпохи. На деле же, под девизом возврата к античности происходило создание совершенно новой, оригинальной культуры, которая впоследствии была положена в основу европейской культуры Нового времени.

Основные государства и образования

Исторические государства Италии

Италия на протяжении всего средневековья и большей части нового времени до XIX века представляла собой конгломерат различных (по размеру и политическому устройству) государственных образований. И хотя германские императоры практически постоянно претендовали на сюзеренитет над Италией, все их попытки либо заканчивались ничем, либо приводили их к номинальной или эпизодической власти.

• Королевство Ломбардия — королевство, созданное германским племенем лангобардов в VI веке на севере Италии.
• Швабия — местность на юго-западе Германии в землях Баден-Вюртемберг и Баварии.
• Республика Венеция — республика на северо-востоке Италии со столицей в Венеции.
• Маркграфство Верона — республика на северо-востоке Италии с центром в Аквилее и Вероне.
• Тосканское маркграфство — регион на северо-западе Италии.
• Романья — историческая область в центре Италии, на юго-востоке современного региона Эмилия-Романья, севернее Марке.
• Пентаполь — область с 5 городами со времен Птолемеев название Киренаики.
• Сполетское герцогство — феодальное государство со столицей в Сполето.
• Папская область — теократическое государство, возглавлявшееся папой римским.
• Княжество Беневенто — лангобардское государство в Южной Италии.
• Сицилийский эмират — мусульманское государство, на острове Сицилия.
• Княжество Салерно — лангобардское княжество в Южной Италии.
• Амальфитанское герцогство — феодальное государство со столицей в Амальфи в южной Италии.
• Герцогство Неаполь — фактически независимое государство в Южной Италии.
• Княжество Капуя — фактически независимое государство в Южной Италии.
• Герцогство Гаэта — государство на юге Италии с центром Гаэта.

Священная Римская империя

Государственное образование, существовавшее с 962 года по 1806 год и объединявшее территории Центральной Европы. В период наивысшего расцвета в состав империи входили Германия, являвшаяся её ядром, северная и средняя Италия, Швейцария, Бургундское королевство, Нидерланды, Бельгия, Чехия, Силезия, Эльзас и Лотарингия. Формально состояло из трёх королевств: Германии, Италии и Бургундии.

Империя была основана в 962 году восточнофранкским королём Оттоном I и рассматривалась как прямое продолжение античной Римской империи и франкской империи Карла Великого. Процессы становления единого государства в империи за всю историю её существования так и не были завершены, и она оставалась децентрализованным образованием со сложной феодальной иерархической структурой, объединявшей несколько сотен территориально-государственных образований. Во главе империи стоял император. Императорский титул не был наследственным, а присваивался по итогам избрания коллегией курфюрстов. Власть императора никогда не была абсолютной и ограничивалась высшей аристократией Германии, а с конца XV века — рейхстагом, представлявшим интересы основных сословий империи.

Культура

Одежда

Раннее Средневековье

В основе одежды периода раннего Средневековья лежит стиль, оставшийся европейцам от периода великого переселения народов. Это меховые и кожаные плащи, кожаные и костяные элементы защитной одежды, обувь и обмотки для штанов. Длинные и короткие туники, надеваемые одна на одну, плащи — от шкур до сшитых кусков ткани, сколотых, связанных, прошнурованных, с отделкой и без. Штаны: короткие, до колен, длинные, прикреплённые обмотками к икрам и заправленные в кожаные чулки или обувь — [dic.academic.ru/dic.nsf/kuznetsov/44639/%D0%BF%D0%BE%D1%81%D1%82%D0%BE%D0%BB%D1%8B постолы].

Позднее Средневековье

Период господства церкви определил образ жизни средневекового человека, социальные границы общества и эстетическое кредо. Крестовые походы (1095—1270) сопутствовали влиянию восточной моды на европейскую. Унификация, продиктованная бедностью и примитивностью производства, восполняется погоней за объёмом и размером. Рыцарские турниры и вся сопровождавшая их экипировка — латы, штандарты и гербы, блио, попоны лошадей — в своей пестроте и асимметрии рисунков породили костюмы, так и называвшиеся — «гербовыми».

• Украшения

• Посуда

Искусство

Миниатюра

Выдающиеся произведения миниатюрной живописи и графики развивались в комплексе средневековой книжной культуры христианских и исламских стран. Изобретение печатного станка вызвало к жизни множество форм миниатюрной тиражной графики, от иллюстративной до экслибриса.

Иконография

Наиболее популярными иконами в Средневековье были изображение Богоматери и изображение Христа. В России в это время писал иконы Андрей Рублёв.

Живопись

В эпоху средневековья живопись стала одним из главнейших видов искусства. Перемены в жизни общества и новые технические приемы дали художникам возможность создавать реалистичные, пронизанные глубоким гуманизмом произведения, которым было суждено совершить подлинную революцию в западноевропейском искусстве.

Азия, Африка, Океания и Америка в Средние века

Азиатские государства Индия и Китай очень активно стали развиваться благодаря торговле. Стал очень активно использоваться Великий шёлковый путь, лежавший через страны Южной Европы, Центральной и Средней Азии. Шёлковый путь сыграл большую роль в развитии экономических и культурных связей народов Передней Азии, Средней Азии и Китая, он, например, служил проводником в диффузии различных инноваций, в том числе в искусстве (танцы, музыка, изобразительное искусство, архитектура), религии (христианство, буддизм, ислам, манихейство), технологии (само производство шёлка, а также пороха, бумаги и т. п.).

Вторжение монголов в Индию и Китай

В 1206 году монгольским правителем стал Чингисхан, создавший прекрасное войско. В 1211 монголы обрушились на Китай и в 1215 взяли Пекин.

Завоевание Китая продолжилось до 1279 года. Но в конце XIII века держава распалась на улусы с Чингизидами во главе.

В середине XIV века произошло Восстание Красных повязок. Его основу составили крестьяне, их поддержали жители городов. Восставшие заняли столицу и начали теснить завоевателей к границам. В 1386 году последний монгольский император бежал на север. В Китае установилась династия Мин и в стране начался экономический и культурный подъём.

В 1389 году в Индию вторглись войска Тимура. Разграбив страну, монголы заняли Дели. 100 000 пленников были казнены. В Самарканд Тимур отправил несметные сокровища, а Индия на долгие годы пришла в запустение.

В 1526 году в Индию вторгся Бабур. Его войско из тюрков, монголов и афганцев было хорошо вооружено. Он разгромил последнего делийского султана, овладел Дели и образовал империю Великих Моголов.

Преемники Бабура захватили весь Индостан. Под их властью междоусобицы на время прекратились.

Америка. Доколумбовы цивилизации

Цивилизации, существовавшие на континентах Северной и Южной Америки и исчезнувшие до появления там европейских колонистов в XV веке.

• Майя — майя использовали двенадцатеричную систему счета, первыми придумали «0». Города Майя создавались из огромных каменных глыб. В центре города возводились пирамиды-храмы наподобие египетских. Улицы, перпендикулярные друг другу, были вымощены каменными плитами.

• Ацтеки — численность армии достигала 150 тысяч. Простолюдины за подвиги могли стать знатью. Ацтеки славились ювелирными ремеслами. В городах работали школы, где обучали счёту, чтению, письму, истории, ораторскому искусству. Огромное внимание уделялось развитию поэзии.

• Инки — в Андах, на западе Южной Америки находилось государство инков, возглавляемое Великим Инкой. Он был сыном Солнца, с народом разговаривал через вельмож и не надевал дважды одну и ту же одежду. Власть Инка передавал сыновьям по выбору. Покорёнными народами правила местная знать. Всё государство было военизировано.

Армия делилась на десятки, сотни и т. д. Малейшее нарушение дисциплины каралось смертью. Вся земля была поделена на три части — земли Инки, жрецов и общинные. В общине мужчинам доставался надел, а женщинам — полнадела. Все жители участвовали в государственных работах. В это время их семьи содержала община.

Все жители были обязаны вступать в брак. Никому нельзя было иметь имущества больше предписанного. Контролёры следили, чтобы население не страдало от голода. Через страну проходили 2 главные дороги, было налажено почтовое сообщение. Дети «сынов Солнца» учились в школах.

Африка

Народы Африки развивались неравномерно. В центре континента жили пигмеи и бушмены, занимавшиеся охотой и собирательством. Жители Сахары разводили скот, а в оазисах обрабатывали землю, выращивали просо, рис, хлопок, кокосовые пальмы, сахарный тростник и занимались ремеслом.

В междуречье Нигера и Судана возникли города — Тимбукту, Гао, Дженне. Население занималось земледелием и добычей золота. Через Судан проходили торговые пути от Средиземного моря к Гвинейскому заливу. Суданцы взимали с караванов пошлины, а затем сами занялись торговлей.

Средневековая Океания

Этот регион был неведом европейцам, которые не знали о существовании этих островов, однако здесь приблизительно в 1200 году закончился процесс колонизации региона местными туземцами, (заселение Новой Зеландии происходило в XI—XIV веках, заселение Самоа и Тонга, как полагают некоторые учёные, произошло в V веке, по иным данным — намного раньше, были заселены в средние века и острова Уоллис и Футуна). В основном здесь был первобытнообщинный строй, но были и очаги разложения этого строя (Микронезия, где классическим памятником этой эпохи является знаменитый комплекс Нан-Мадол) и формирования первой государственности, то есть начала формирования раннеклассового общества. На некоторых островах были свои правители — вожди.

Итоги

В области техники наблюдался большой прогресс: появилась более совершенная конная упряжь и повозки с поворотной осью, стремена у всадников, ветряные мельницы, шарнирный руль на кораблях, доменные печи и чугун, огнестрельное оружие, печатный станок. В средние века появилось организованное профессиональное обучение в виде университетов, однако в целом наука находилась в глубоком упадке. В XII веке на всю Европу приходилось не более 10 учёных, в XIII — не более 15, в XIV — менее 25 (для сравнения: сегодня их сотни тысяч).

Также, в это время появились выборно-представительные органы в форме парламента (генеральных штатов, кортесов и т. д.). Эпоха Возрождения, начало которой пришлось на позднее средневековье, стала периодом расцвета искусства — особенно изобразительного — после длительного застоя.

См. также

• Книжные утраты в Поздней Античности и «тёмных веках»
• Медиевистика — наука о Средневековье
• Медиевизм — возвращение (в культуре) к Средневековью

Литература

• Кенигсбергер Г. Средневековая Европа. — М.: Весь Мир, 1987. — 374 с. — ISBN 5-7777-0091-8.
• Гуревич А. Я., Харитонович Д. Э. История средних веков. — 2-е изд. — М.: МБА, 2008. — 320 с. — (Humanitas). — ISBN 978-5-902445-19-7.
• Гуревич А. Я. [ec-dejavu.ru/m/Middle_Ages_Gurevich.html Средневековье как тип культуры] // Антропология культуры. — М.: ОГИ, 2002. — Вып. 1. — С. 39-55.
• Егер О. Всемирная история. Средние века / 3-е изд. испр. и доп. — М.: АСТ, 2006. — 607 с. — ISBN 5-17-029373-9.
• [yanko.lib.ru/books/hist/ist_sred_vv-mgu-a.htm История средних веков] / Под ред. С. П. Карпова. В 2 тт. — 4-е изд. — М.: Издательство Московского университета, «Высшая школа», 2003. — ISBN 5-211-04818-0.
• Косминский Е. А. Историография средних веков. V век — середина XIX века. Лекции / Под ред. Сказкина С. Д., Гутновой Е. В., Левицкого Я. А., Сапрыкина Ю. М.. — М.: Издательство Московского университета, 1963. — 432 с.
• Ле Гофф Ж. Рождение Европы = L`Europe est-elle née au Moyen Age? — СПб.: Alexandria, 2007. — 398 с. — (Становление Европы). — ISBN 978-5-903445-04-2.
• Ле Гофф Ж. Средневековый мир воображаемого / Пер. с фр., общ. ред. С. К. Цатуровой. — М.: Прогресс, 2001. — 440 с. — ISBN 5-01-004673-3.
• Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада / Пер. с фр., общ. ред. Ю. Л. Бессмертного; Послесл. А. Я. Гуревича. — М.: Издательская группа Прогресс, Прогресс-Академия, 1992. — С. 376. — ISBN 5-01-00-3617-7.
• Люблинская А. Д. Источниковедение средних веков. — Л.: Издательство ЛГУ, 1955.
• Пиков Г. Г. [nobles.narod.ru/mediev01.htm Средние века в исторической науке].
• Словарь средневековой культуры / Отв. ред. А. Я. Гуревич. — М.: РОССПЭН, 2003. — ISBN 5-8243-0410-6.
• Хёйзинга И. Осень средневековья / Отв. ред. С. С. Аверинцев. — М.: Наука, 1988. — С. 544. — ISBN 5-02-008934-6.

• К. Е. Ливанцев. [polbu.ru/livancev_gosprav/ История средневекового государства и права]

Отрывок, характеризующий Средние века

О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.


22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.


– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.


С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.


Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.


Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.