Сретение Господне

Сретение Господне
</td>
«Сретение». Дуччо, «Маэста», фрагмент, 1308—1311
Тип	христианский праздник
Установлен	принесения во Иерусалимский Храм младенца Иисуса Христа его родителями
Дата	в Православной церкви — 2 (15) февраля, в Католической церкви — 2 февраля
Связан с	Рождеством Христовым

Запрос «Сретение» перенаправляется сюда; о других значениях см. Сретение (значения).

Сре́тение Госпо́дне, Принесение во Храм (греч. Ἡ Ὑπαπαντὴ τοῦ Κυρίου; лат. Praesentatio Domini — представление Господа) — христианский праздник, отмечаемый в Исторических церквях и некоторых протестантских конфессиях. Принесение во Иерусалимский Храм младенца Иисуса Христа его родителями состоялось на 40-й день после Рождества и на 32-й день после Обрезания. В Иерусалимском Храме Святое Семейство встретил Симеон Богоприимец.

В православии принадлежит к числу двунадесятых праздников. Иерусалимская, Русская, Грузинская, Сербская православные церкви, а также Украинская грекокатолическая церковь (в пределах Украины), старообрядцы и некоторые иные празднуют Сретение 2 (15) февраля по юлианскому календарю (в XX—XXI веках 2 февраля по юлианскому календарю соответствует 15 февраля по новоюлианскому и григорианскому).

В Католицизме празднуется 2 февраля по григорианскому календарю; Элладская и ряд иных поместных православных церквей — также 2 февраля, но по новоюлианскому календарю; Армянская апостольская церковь — 14 февраля.

История праздника

Согласно евангельскому повествованию, на сороковой день после Рождества Христова и по исполнении дней законного очищения Пречистая Богородица вместе со святым Иосифом пришла из Вифлеема в Иерусалим ко храму Божию, принеся сорокадневного младенца Иисуса. По закону Моисееву, родители должны были приносить в храм для посвящения Богу своих первенцев (то есть первых сыновей) на сороковой день после рождения. При этом полагалось в благодарность Богу принести жертву. Во исполнение этого закона Матерь Божия с Иосифом и принесли младенца Иисуса в храм Иерусалимский, а для жертвы принесли двух птенцов голубиных.

Славянское слово «сретение» переводится на современный русский язык как «встреча». Сретение — это встреча человечества в лице старца Симеона с Богом. Симеон Богоприимец был человек праведный и благочестивый — по преданию, один из семидесяти двух учёных толковников-переводчиков, которым египетский царь Птолемей II Филадельф (285—247 до н. э.) поручил перевести Священное Писание с еврейского на греческий язык. Когда святой Симеон переводил книгу пророка Исайи и прочитал слова «Се Дева во чреве приимет и родит Сына», он подумал, что это явная описка и вместо «Дева» должно стоять «Жена», и посчитал своим долгом исправить текст. Но ангел Господень остановил руку святого Симеона и уверил его, что он не умрёт, пока не убедится в истинности пророчества пророка Исайи.

Симеон долго ждал исполнения обещания Божия — он жил, по преданию, около 300 лет. И вот в этот день по внушению Духа Святого он пришёл в храм. И когда Мария с Иосифом принесли Младенца Иисуса, Симеон взял Его на руки и, славя Бога, сказал:

Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром, ибо видели очи мои спасение Твое, которое Ты уготовал пред лицем всех народов, свет к просвещению язычников и славу народа Твоего Израиля. (Лк. 2:29—32)

Эти слова праведного Симеона стали молитвой, получившей название «Песнь Симеона Богоприимца». Она поётся в церкви дважды: в конце вечерни (как малой, так и великой во время Всенощного бдения) и на «Благодарственных молитвах по Святом Причащении» по окончании Божественной литургии.

Иосиф и Богородица были удивлены такими словами. Симеон благословил их и, обратившись к Божией Матери, предсказал Ей о Младенце:

И благословил их Симеон и сказал Марии, Матери Его: се, лежит Сей на падение и на восстание многих в Израиле и в предмет пререканий, и Тебе Самой оружие пройдет душу, — да откроются помышления многих сердец. (Лк. 2:34—35)

Данные слова легли в основу иконографии образа Богородицы «Умягчение злых сердец».

Тут же, в храме, была благочестивая вдова Анна Пророчица, восьмидесяти четырёх лет, служившая Богу постом и молитвой день и ночь все долгие годы своего вдовства. И она узнала Спасителя и, подошедши, славила Господа и говорила о Нём всем в Иерусалиме.

Праздник в богослужении

История празднования

Праздник Сретения возник в церкви Иерусалима и появился в её богослужебном календаре в IV веке. Первоначально он воспринимался не как самостоятельный праздник, а как день, завершающий 40-дневный цикл после праздника Богоявления.

Древнейшим историческим свидетельством о празднике является Itinerarium Aetheriae, отчёт о паломничестве в Святую Землю Эгерии, датируемый IV веком.

Сороковой день от Эпифании празднуется здесь с большою честью. В этот день бывает процессия в Анастасис, и все шествуют, и всё совершается по порядку с величайшим торжеством, как бы в Пасху. Проповедуют все пресвитеры, и потом епископ, толкуя всегда о том месте Евангелия, где в сороковой день Иосиф и Мария принесли Господа в Храм, и узрели Его Симеон и Анна пророчица, дочь Фануила, и о словах их, которые они сказали, узрев Господа, и о приношении, которое принесли родители. И после этого, отправив все по обычному порядку, совершают Литургию, и затем бывает отпуст.

Тенденция к расширению богослужебного прославления событий земной жизни Иисуса Христа получила развитие после Халкидонского собора 451 года, на котором было анафемствовано монофизитство. В качестве самостоятельного праздника годового календаря Сретение утвердилось в Римской церкви в конце V века, а в Константинопольской в первой половине VI века.

Православие

Сретение относится к числу Господских праздников, посвящённых непосредственно Христу, но по своему богослужебному содержанию оно исключительно близко праздникам Богородичным. И в древности, в своём возникновении, рассматривалось как праздник, посвящённый Матери Божией. На иконе праздника изображения Христа и Матери Божией равны по своей значительности: Младенец Спаситель, сидящий на руках Богоприимца Симеона, принимающего на руки свои Спасителя и являющего собою как бы ветхий мир, исполняющийся Божеством, и Матерь Божия, вышедшая на крестный путь — отдание Сына Своего на спасение мира. И вся икона в своём построении выражает эту двойственную природу праздника, радость Сретения и Страстную скорбь, то, что заключено в словах Симеона Богоприимца, пророческий смысл слов старца: «Се, лежит Сей на падение и на восстание многих в Израиле и в предмет пререканий» (Лк. 2:34). Эти слова полны эсхатологического смысла, относящегося ко всему служению Спасителя, исполнены прозрения конца времён и чаяния грядущего Суда и Будущего Века.

Основные песнопения праздника

	На церковнославянском (транслитерация)	На русском	На греческом
Тропарь, глас 1	Радуйся, Благодатная Богородице Дево, из Тебе бо возсия Солнце Правды — Христос, Бог наш, просвещаяй сущия во тьме. Веселися и ты, старче праведный, приемый во объятия Свободителя душ наших, дарующаго нам воскресение.	Радуйся, благодатная Богородица Дева, ибо из Тебя воссияло Солнце правды, Христос Бог наш, просвещающий находящихся во тьме. Веселись и ты, старец праведный, принявший во объятия Освободителя душ наших, дарующего нам воскресение.	Χαῖρε κεχαριτωμένη Θεοτόκε Παρθένε· ἐκ σοῦ γὰρ ἀνέτειλεν ὁ Ἥλιος τῆς δικαιοσύνης, Χριστὸς ὁ Θεὸς ἡμῶν, φωτίζων τοὺς ἐν σκότει. Εὐφραίνου καὶ σὺ Πρεσβύτα δίκαιε, δεξάμενος ἐν ἀγκάλαις τὸν ἐλευθερωτὴν τῶν ψυχῶν ἡμῶν, χαριζόμενος ἡμῖν καὶ τὴν Ἀνάστασιν.
Кондак, глас 1	Утробу Девичу освятивый Рождеством Твоим и руце Симеоне благословивый, якоже подобаше, предварив, и ныне спасл еси нас, Христе Боже, но умири во бранех жительство и укрепи люди, ихже возлюбил еси, Едине Человеколюбче.	Утробу Девичью освятивший Рождением Твоим, и руки Симеона благословивший, заранее, как надлежало, и ныне Ты спас нас, Христе Боже. Но огради миром среди войн народ Твой и укрепи тех, кого Ты возлюбил, Единый Человеколюбец.	Ὁ μήτραν παρθενικὴν ἁγιάσας τῷ τόκῳ σου, καὶ χεῖρας τοῦ Συμεὼν εὐλογήσας ὡς ἔπρεπε, προφθάσας καὶ νῦν ἔσωσας ἡμᾶς Χριστὲ ὁ Θεός. Ἀλλ' εἰρήνευσον ἐν πολέμοις τὸ πολίτευμα, καὶ κραταίωσον Βασιλεῖς οὓς ἠγάπησας, ὁ μόνος φιλάνθρωπος.
Задостойник	Припев: Богородице Дево, упование христианом, покрый, соблюди и спаси на Тя уповающих. Ирмос 9 песни, глас 3. В законе сени и писаний образ видим, вернии, всяк мужеский пол, ложесна разверзая, свят Богу. Тем Перворожденное Слово, Отца Безначальна, Сына, Первородящася Материю неискусомужно, величаем.	Припев: Богородица Дева, надежда христиан, покрой, сохрани и спаси надеющихся на Тебя. Ирмос 9 песни, глас 3. В тени Закона и Писаний образ видим, верные: всякое существо мужского пола, разверзающее утробу матери, посвящено Богу. Поэтому Перворожденное Слово безначального Отца, Сына, перворождаемого не знавшей мужа Матерью, мы величаем.	Припев: <...> Ирмос 9-й песни канона: Ἐν νόμῳ, σκιᾷ καὶ γράμματι, τύπον κατίδωμεν οἱ πιστοί, πᾶν ἄρσεν τὸ τὴν μήτραν διανοῖγον, ἅγιον Θεῷ· διὸ πρωτότοκον Λόγον, Πατρὸς ἀνάρχου Υἱόν, πρωτοτοκούμενον Μητρί, ἀπειράνδρῳ, μεγαλύνομεν.
Величание	Величаем Тя, Живодавче Христе, и чтем Пречистую Матерь Твою, Еюже по закону ныне принеслся еси в храм Господень.	Славим Тебя, Податель жизни, Христос, и чтим Пречистую Твою Матерь, Которой Ты по закону сегодня был принесён в Божий храм.	<…>

Сретение символизирует собой встречу Ветхого и Нового Заветов. Епископ Феофан Затворник писал: «В лице Симеона весь Ветхий Завет, неискупленное человечество, с миром отходит в вечность, уступая место христианству…»

Если Сретение выпадает на понедельник первой седмицы Великого поста, что случается весьма редко, праздничное богослужение, по Уставу, переносится на предыдущий день — 1 февраля, Прощёное воскресенье.

В праздник Сретения Господня, перед началом Божественной Литургии, в конце чинопоследования 6 часа, на амвоне перед, Царскими Вратами происходит освящение свеч, и последующая их раздача верующим.

Католицизм

В Римско-католической церкви Сретение имеет статус праздника, более низкий по сравнению с «торжеством»; отмечается 2 февраля. Другие названия праздника: «Очищение Марии» и «день свечей», так как в этот день освящают свечи.

Литургические облачения священников в праздник Сретения — белые, как и в другие праздники, посвящённые Спасителю и Богородице.

Перед собственно мессой в день Сретения проводятся обряд благословения свечей и процессия со свечами. Обряд благословения начинается с того, что все присутствующие на богослужении зажигают свечи под пение антифона. Священник после вступительного текста проходит по храму, окропляя молящихся со свечами в руках освящённой водой. После этого священник также берёт приготовленную для него свечу и начинает крестный ход словами: «Пойдём с миром, чтобы встретить Господа». Во время крестного хода поётся гимн на слова Симеона Богоприимца, сказанные им во время Сретения. После окончания крестного хода верующие возвращаются на свои места в храме, тушат свечи, и месса продолжается обычным порядком.

Литургические песнопения этого дня посвящены событиям и символике праздника.

См. также

• Симеон Богоприимец
• Громницы, Сретенье

Литература

• [itunes.apple.com/us/book/sretenie-gospodne/id808632888?mt=11 Сретение Господне. Богослужебные указания для священнослужителей] / Сост. прот. Виталий Грищук. — СПб.: Санкт-Петербургская православная духовная академия, 2014. (в формате iBooks)

Ссылки

• [www.hrono.ru/biograf/relig_s.html Симеон Богоприимец]
• [days.pravoslavie.ru/Life/life373.htm Сретение Господне] на сайте Православие.Ru
• [ros-vos.net/christian-culture/praz/sretenie/ Сретение Господне в русской живописи и литературе] на сайте «Россия и Христианский Восток»

Отрывок, характеризующий Сретение Господне

– Ваше сиятельство, я полагал…
– Ты полагал! – закричал князь, всё поспешнее и несвязнее выговаривая слова. – Ты полагал… Разбойники! прохвосты! Я тебя научу полагать, – и, подняв палку, он замахнулся ею на Алпатыча и ударил бы, ежели бы управляющий невольно не отклонился от удара. – Полагал! Прохвосты! – торопливо кричал он. Но, несмотря на то, что Алпатыч, сам испугавшийся своей дерзости – отклониться от удара, приблизился к князю, опустив перед ним покорно свою плешивую голову, или, может быть, именно от этого князь, продолжая кричать: «прохвосты! закидать дорогу!» не поднял другой раз палки и вбежал в комнаты.
Перед обедом княжна и m lle Bourienne, знавшие, что князь не в духе, стояли, ожидая его: m lle Bourienne с сияющим лицом, которое говорило: «Я ничего не знаю, я такая же, как и всегда», и княжна Марья – бледная, испуганная, с опущенными глазами. Тяжелее всего для княжны Марьи было то, что она знала, что в этих случаях надо поступать, как m lle Bourime, но не могла этого сделать. Ей казалось: «сделаю я так, как будто не замечаю, он подумает, что у меня нет к нему сочувствия; сделаю я так, что я сама скучна и не в духе, он скажет (как это и бывало), что я нос повесила», и т. п.
Князь взглянул на испуганное лицо дочери и фыркнул.
– Др… или дура!… – проговорил он.
«И той нет! уж и ей насплетничали», подумал он про маленькую княгиню, которой не было в столовой.
– А княгиня где? – спросил он. – Прячется?…
– Она не совсем здорова, – весело улыбаясь, сказала m llе Bourienne, – она не выйдет. Это так понятно в ее положении.
– Гм! гм! кх! кх! – проговорил князь и сел за стол.
Тарелка ему показалась не чиста; он указал на пятно и бросил ее. Тихон подхватил ее и передал буфетчику. Маленькая княгиня не была нездорова; но она до такой степени непреодолимо боялась князя, что, услыхав о том, как он не в духе, она решилась не выходить.
– Я боюсь за ребенка, – говорила она m lle Bourienne, – Бог знает, что может сделаться от испуга.
Вообще маленькая княгиня жила в Лысых Горах постоянно под чувством страха и антипатии к старому князю, которой она не сознавала, потому что страх так преобладал, что она не могла чувствовать ее. Со стороны князя была тоже антипатия, но она заглушалась презрением. Княгиня, обжившись в Лысых Горах, особенно полюбила m lle Bourienne, проводила с нею дни, просила ее ночевать с собой и с нею часто говорила о свекоре и судила его.
– Il nous arrive du monde, mon prince, [К нам едут гости, князь.] – сказала m lle Bourienne, своими розовенькими руками развертывая белую салфетку. – Son excellence le рrince Kouraguine avec son fils, a ce que j'ai entendu dire? [Его сиятельство князь Курагин с сыном, сколько я слышала?] – вопросительно сказала она.
– Гм… эта excellence мальчишка… я его определил в коллегию, – оскорбленно сказал князь. – А сын зачем, не могу понять. Княгиня Лизавета Карловна и княжна Марья, может, знают; я не знаю, к чему он везет этого сына сюда. Мне не нужно. – И он посмотрел на покрасневшую дочь.
– Нездорова, что ли? От страха министра, как нынче этот болван Алпатыч сказал.
– Нет, mon pere. [батюшка.]
Как ни неудачно попала m lle Bourienne на предмет разговора, она не остановилась и болтала об оранжереях, о красоте нового распустившегося цветка, и князь после супа смягчился.
После обеда он прошел к невестке. Маленькая княгиня сидела за маленьким столиком и болтала с Машей, горничной. Она побледнела, увидав свекора.
Маленькая княгиня очень переменилась. Она скорее была дурна, нежели хороша, теперь. Щеки опустились, губа поднялась кверху, глаза были обтянуты книзу.
– Да, тяжесть какая то, – отвечала она на вопрос князя, что она чувствует.
– Не нужно ли чего?
– Нет, merci, mon pere. [благодарю, батюшка.]
– Ну, хорошо, хорошо.
Он вышел и дошел до официантской. Алпатыч, нагнув голову, стоял в официантской.
– Закидана дорога?
– Закидана, ваше сиятельство; простите, ради Бога, по одной глупости.
Князь перебил его и засмеялся своим неестественным смехом.
– Ну, хорошо, хорошо.
Он протянул руку, которую поцеловал Алпатыч, и прошел в кабинет.
Вечером приехал князь Василий. Его встретили на прешпекте (так назывался проспект) кучера и официанты, с криком провезли его возки и сани к флигелю по нарочно засыпанной снегом дороге.
Князю Василью и Анатолю были отведены отдельные комнаты.
Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто то такой почему то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает, думал Анатоль.
Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»
– Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.
– Полно. Глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.
– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?
– Помни, что для тебя от этого зависит всё.
В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.
– Нет, право, ma bonne amie, [мой добрый друг,] это платье нехорошо, – говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. – Вели подать, у тебя там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!
Нехорошо было не платье, но лицо и вся фигура княжны, но этого не чувствовали m lle Bourienne и маленькая княгиня; им все казалось, что ежели приложить голубую ленту к волосам, зачесанным кверху, и спустить голубой шарф с коричневого платья и т. п., то всё будет хорошо. Они забывали, что испуганное лицо и фигуру нельзя было изменить, и потому, как они ни видоизменяли раму и украшение этого лица, само лицо оставалось жалко и некрасиво. После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно изменявшая и портившая ее лицо), в голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.
– Нет, это нельзя, – сказала она решительно, всплеснув руками. – Non, Marie, decidement ca ne vous va pas. Je vous aime mieux dans votre petite robe grise de tous les jours. Non, de grace, faites cela pour moi. [Нет, Мари, решительно это не идет к вам. Я вас лучше люблю в вашем сереньком ежедневном платьице: пожалуйста, сделайте это для меня.] Катя, – сказала она горничной, – принеси княжне серенькое платье, и посмотрите, m lle Bourienne, как я это устрою, – сказала она с улыбкой предвкушения артистической радости.
Но когда Катя принесла требуемое платье, княжна Марья неподвижно всё сидела перед зеркалом, глядя на свое лицо, и в зеркале увидала, что в глазах ее стоят слезы, и что рот ее дрожит, приготовляясь к рыданиям.
– Voyons, chere princesse, – сказала m lle Bourienne, – encore un petit effort. [Ну, княжна, еще маленькое усилие.]
Маленькая княгиня, взяв платье из рук горничной, подходила к княжне Марье.
– Нет, теперь мы это сделаем просто, мило, – говорила она.
Голоса ее, m lle Bourienne и Кати, которая о чем то засмеялась, сливались в веселое лепетанье, похожее на пение птиц.
– Non, laissez moi, [Нет, оставьте меня,] – сказала княжна.
И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать бесполезно и даже жестоко.
– Au moins changez de coiffure, – сказала маленькая княгиня. – Je vous disais, – с упреком сказала она, обращаясь к m lle Bourienne, – Marieie a une de ces figures, auxquelles ce genre de coiffure ne va pas du tout. Mais du tout, du tout. Changez de grace. [По крайней мере, перемените прическу. У Мари одно из тех лиц, которым этот род прически совсем нейдет. Перемените, пожалуйста.]
– Laissez moi, laissez moi, tout ca m'est parfaitement egal, [Оставьте меня, мне всё равно,] – отвечал голос, едва удерживающий слезы.
M lle Bourienne и маленькая княгиня должны были признаться самим себе, что княжна. Марья в этом виде была очень дурна, хуже, чем всегда; но было уже поздно. Она смотрела на них с тем выражением, которое они знали, выражением мысли и грусти. Выражение это не внушало им страха к княжне Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она была молчалива и непоколебима в своих решениях.
– Vous changerez, n'est ce pas? [Вы перемените, не правда ли?] – сказала Лиза, и когда княжна Марья ничего не ответила, Лиза вышла из комнаты.
Княжна Марья осталась одна. Она не исполнила желания Лизы и не только не переменила прически, но и не взглянула на себя в зеркало. Она, бессильно опустив глаза и руки, молча сидела и думала. Ей представлялся муж, мужчина, сильное, преобладающее и непонятно привлекательное существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир. Ребенок свой, такой, какого она видела вчера у дочери кормилицы, – представлялся ей у своей собственной груди. Муж стоит и нежно смотрит на нее и ребенка. «Но нет, это невозможно: я слишком дурна», думала она.
– Пожалуйте к чаю. Князь сейчас выйдут, – сказал из за двери голос горничной.
Она очнулась и ужаснулась тому, о чем она думала. И прежде чем итти вниз, она встала, вошла в образную и, устремив на освещенный лампадой черный лик большого образа Спасителя, простояла перед ним с сложенными несколько минут руками. В душе княжны Марьи было мучительное сомненье. Возможна ли для нее радость любви, земной любви к мужчине? В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтою была любовь земная. Чувство было тем сильнее, чем более она старалась скрывать его от других и даже от самой себя. Боже мой, – говорила она, – как мне подавить в сердце своем эти мысли дьявола? Как мне отказаться так, навсегда от злых помыслов, чтобы спокойно исполнять Твою волю? И едва она сделала этот вопрос, как Бог уже отвечал ей в ее собственном сердце: «Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не завидуй. Будущее людей и твоя судьба должна быть неизвестна тебе; но живи так, чтобы быть готовой ко всему. Если Богу угодно будет испытать тебя в обязанностях брака, будь готова исполнить Его волю». С этой успокоительной мыслью (но всё таки с надеждой на исполнение своей запрещенной, земной мечты) княжна Марья, вздохнув, перекрестилась и сошла вниз, не думая ни о своем платье, ни о прическе, ни о том, как она войдет и что скажет. Что могло всё это значить в сравнении с предопределением Бога, без воли Которого не падет ни один волос с головы человеческой.