Сталь, Карл Густавович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Стааль Карл Густавович»)
Перейти к: навигация, поиск
Карл Густавович Сталь
нем. Karl Gustav von Staal

Портрет К. Г. Сталя
мастерской[1] Джорджа Доу.
Военная галерея
Зимнего Дворца,
Государственный Эрмитаж
(Санкт-Петербург)
Прозвище

Сталь 1-й

Дата рождения

30 августа 1777(1777-08-30)

Место рождения

Кеава, Ревельская губерния, Российская империя (ныне: уезд Рапламаа, Эстония)

Дата смерти

16 февраля 1853(1853-02-16) (75 лет)

Место смерти

Москва

Принадлежность

Российская империя Российская империя

Род войск

кавалерия

Годы службы

1796—1853 (с перерывом)

Звание

генерал от кавалерии

Командовал

Астраханский кирасирский полк
Комендатура Москвы

Сражения/войны

Поход в Швейцарию в 1799 году
Русско-прусско-французская война 1806—1807 годов
Отечественная война 1812 года

Награды и премии

Иностранные ордена

Карл Густавович Сталь (Стааль, Шталь) 1-й (1777—1853) — российский полковой командир, герой Отечественной войны 1812 года, участник трех войн, генерал от кавалерии Русской императорской армии, комендант Москвы.





Ранние годы

Родился в семье лифляндских дворян рода Стааль. Сын шефа Каргопольского драгунского полка Густава Сталя, старший брат командира того же полка Казимира Сталя. В 1785 году записан капралом в лейб-гвардии Преображенский полк. В 1796 году выпущен в Переяславский конно-егерский полк капитаном.

Военная служба

Итальянский поход Суворова

Принимал участие в Походе русских войск в Швейцарию в 1799 году.

Война Четвёртой коалиции

Русско-прусско-французской войне 1806—1807 гг. В 1806 году отличился в сражении при Пултуске и 8 января 1807 года был награждён орденом Святого Георгия IV-й степени

в воздаяние отличного мужества и храбрости, оказанных в сражении 14 декабря при Пултуске против французских войск, где, удержав неприятеля, храбро и неустрашимо с командуемыми двумя эскадронами поражал оного.

В 1807 году сражался под Янковым, Гофом, Прейсиш-Эйлау, Фридландом.

12 октября 1811 года получил чин полковника и назначен был адъютантом цесаревича Константина Павловича.

Отечественая война 1812 года

В начале 1812 года Цесаревич Константин Павлович командовал 5-м резервным (гвардейским) корпусом 1-й Западной армии, Сталь находился при своем начальнике.

Война Шестой коалиции

В 1813 году участвовал в сражениях при Бауцене, Дрездене, Кульме, Лейпциге. 8 января 1814 года назначен командиром Астраханского кирасирского полка. За отличие в сражении под Лейпцигом произведён 7 февраля 1814 года в генерал-майоры. В 1814 году был в боях под Троа, Бар-сюр-Обом, Лабрюсселем, Арси-сюр-Обом, Фер-Шампенуазом и при взятии Парижа. В 1818 году был назначен генерал-интендантом 2-й армии. С 31 декабря 1819 года по 21 апреля 1827 года был в отставке.

Военный комендант Москвы

С 1830 года и до своей смерти занимал должность коменданта Москвы. 25 июля 1833 года произведён в генерал-лейтенанты, а 10 октября 1843 года — в генералы от кавалерии. 27 апреля 1838 назначен присутствовать в Правительствующий Сенат.

В отставке

Умер 16 февраля 1853 года в Москве. Похоронен на Введенском кладбище.

Напишите отзыв о статье "Сталь, Карл Густавович"

Примечания

  1. Государственный Эрмитаж. Западноевропейская живопись. Каталог / под ред. В. Ф. Левинсона-Лессинга; ред. А. Е. Кроль, К. М. Семенова. — 2-е издание, переработанное и дополненное. — Л.: Искусство, 1981. — Т. 2. — С. 260, кат. № 8135. — 360 с.

Литература

  • [www.museum.ru/museum/1812/Persons/slovar/sl_s30.html Словарь русских генералов, участников боевых действий против армии Наполеона Бонапарта в 1812—1815 гг.] // Российский архив : Сб. — М., студия «ТРИТЭ» Н. Михалкова, 1996. — Т. VII. — С. 560-561.


Отрывок, характеризующий Сталь, Карл Густавович

– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».