Стависки (фильм)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Стависки
Stavisky
Жанр

драма

Режиссёр

Ален Рене

Автор
сценария

Хорхе Семпрун

В главных
ролях

Жан-Поль Бельмондо
Франсуа Перье
Анни Дюпре
Майкл Лонсдейл
Роберто Бизакко
Клод Риш
Шарль Буайе

Оператор

Саша Верни

Длительность

120 мин.

Страна

ФранцияИталия

Год

1974

IMDb

ID 0072204

К:Фильмы 1974 года

«Стависки» (фр. «Stavisky») — фильм Алена Рене с Жан-Полем Бельмондо.





Сюжет

В основе фильма лежат реальные события — история жизни афериста, чьё разоблачение в 1934 году вызвало попытку государственного переворота во Франции.

Серж Александр Стависки (Жан-Поль Бельмондо) родился и вырос в Российской империи под Киевом в конце XIX века в семье дантиста и бежал во Францию. Там, скрывая своё еврейское происхождение из-за набирающих силу антисемитских настроений, он принимается строить свою финансовую империю. Наводняя Францию фальшивыми венгерскими облигациями, он живёт на широкую ногу и постепенно увеличивает своё влияние, подкупая чиновников и пользуясь поддержкой высокопоставленных лиц, к которым он втёрся в доверие. Пытаясь скрыть своё преступное прошлое, он также вынужден стать полицейским осведомителем. Усилив свои позиции в обществе, он начинает тайно финансировать левые партии и Льва Троцкого, получившего в 1933 году политическое убежище во Франции. Тем временем правые начинают готовить разоблачение Ставиского, получив информацию о его прошлом и о его финансовых махинациях. В начале 1934 года информация, наконец, получила огласку, что повлекло за собой смену правительства. A Стависки, уже много лет страдающий от прогрессирующей шизофрении, покончил с собой.

В ролях

Награды

Каннский кинофестиваль

New York Film Critics Circle Awards

Напишите отзыв о статье "Стависки (фильм)"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Стависки (фильм)


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.