Ставицкая, Леся Алексеевна

Леся Алексеевна Ставицкая
Ставицька Леся Олексіївна
Леся Ставицкая в 2008 году
Дата рождения:	24 ноября 1962(1962-11-24)
Место рождения:	Киев
Дата смерти:	7 сентября 2010(2010-09-07) (47 лет)
Место смерти:	Киев
Страна:	СССР СССР→ Украина Украина
Научная сфера:	Филология
Место работы:	Институт украинского языка НАН Украины
Учёная степень:	доктор филологических наук
Учёное звание:	член-корреспондент НАНУ
Альма-матер:	Национальный педагогический университет имени М. П. Драгоманова

Леся Алексеевна Ставицкая (24 ноября 1962, Киев — 7 августа 2010, Киев) — доктор филологических наук (1996), профессор, составитель словаря нецензурной лексики и её соответствий «Украинский язык без табу». Исследователь в области стилистики, теории и истории украинского художественного языка, жаргонологии, гендерной лингвистики, коллоквиалистики и психолингвистики. Была заведующей отделом социолингвистики Института украинского языка НАН Украины с момента его создания в 1999 году и вплоть до своей смерти в 2010 году.

Биография

Родилась 24 ноября 1962 года в Киеве. Её отец Алексей Федосеевич Ставицкий был выдающимся литературоведом, интеллигентом-шестидесятником, а мать — врачом-педиатром. В детстве Леся много времени жила у бабушки в селе на Полтавщине. После окончания средней школы поступила в Киевский педагогический институт имени А. Горького, который окончила в 1983 году, после чего по распределению преподавала в средней школе № 237 в Харьковском массиве, готовясь к поступлению в аспирантуру Института языкознания им. А. А. Потебни Академии наук УССР, куда она поступила в 1984 году. В 2008 году была в разводе, детей не было.

Научная карьера

В 1987 году защитила кандидатскую диссертацию на тему «Семантика лексических и синтаксических единиц в поэзии М. П. Бажана», а в 1995 году — докторскую диссертацию на тему «Эстетика слова в украинской художественной литературе 20—30-х гг. ХХ ст. (системно-функциональный аспект)». С 1998 года часто принимала участие в научных конференциях, выступала научным оппонентом, кроме того, многократно выступала в СМИ, тщательно готовясь к каждому выступлению. В своих выступлениях в СМИ она опровергала многие распространённые заблуждения об украинском языке: например, что нецензурная брань (мат) — это заимствование из русского языка, приводя в пример академическое издание Владимира Гнатюка начала XX века с украинским матом.

Константин Коверзнев вступил с ней в полемику, настаивая на чужеродности и заимствованности украинского мата, фени и языка блатных. Однако Ставицкая показала в своих работах прямо противоположное влияние — что некоторые слова уголовного арго имеют украинское происхождение. Например, слово «лабать» в значении «играть» произошло из жаргона харьковских слепых музыкантов, другие слова — из арго украинских лирников, ремесленников, нищих, бурсацко-семинарского арго и прочих источников.

В 2003—2009 гг. подготовила семь кандидатов филологических наук, работала по совместительству в должности профессора на кафедрах украинской лингвистики (Переяслав-Хмельницкий педагогический университет имени Григория Сковороды, 2001—2005; Каменец-Подольский государственный университет, 2005—2006).

В 2003—2006 годах была руководителем городского семинара по гендерной лингвистике, который действовал на базе отдела социолингвистики в Институте украинского языка НАН Украины.

Труды

Автор более 100 научных статей, двух монографий («Эстетика слова в украинской поэзии 10—30-х гг. ХХ века», «Арго, жаргон, сленг: Социальная дифференциация украинского языка») и четырёх словарей — «Краткий русско-украинский словарь контрастивной лексики» (в соавторстве с Екатериной Ленец), «Краткий словарь жаргонной лексики украинского языка», «Украинский жаргон. Словарь», «Украинский язык без табу. Словарь нецензурной лексики и её соответствий», «Жанры и стили в истории украинского литературного языка» (1989, в соавторстве), «Украинский жаргон. Словарь»

«Украинский язык без табу. Словарь нецензурной лексики и её соответствий», названный во втором издании как «Украинский жаргон. Словарь», и монография «Арго, жаргон, сленг: Социальная диференцияция украинского языка» стали пионерскими (новаторскими) научными работами в этом направлении. Ряд её трудов посвящён исследованию русско-украинского суржика: «Блудный суржик: миф, язык, стиль», «Кровосмесительный ребёнок двуязычия», «Русскоязычные украинцы: кто они?», «Социопсихологические аспекты речевой деятельности „русскоязычных украинцев“»; «Суржик: социо и этнопсихологические предпосылки возникновения и существования» и другие, в частности, сборник «Украинский-русское двуязычие. Лингвосоциокультурные аспекты», а также написанная в соавторстве с Владимиром Трубом статья объёмом как небольшая монография «Суржик: миф, язык, коммуникация».

Исследования обсценной лексики

Хотя словарные труды Ставицкой имели отзвук в обществе и медиа, но они прошли мимо внимания научных кругов, что отмечала и сама Савицкая. По результатам читательско-экспертного опроса, труды Л. А. Ставицкой «Краткий словарь жаргонной лексики украинского языка» и «Арго, жаргон, сленг: Социальная дифференция украинского языка» названы среди книг 15-летия независимости Украины, повлиявшие на украинский мир.

Отличия и награды

Удостоена стипендии Президента Украины (1997—1999), принимала участие в зарубежных стипендиальных программах (Kasa im. Józefa Mianowskiego, Варшава, Польша, 2008; The Eugene and Daymel Shklar fellowship in Ukrainian studies, Гарвардский институт, США, Кембридж, 2006).

Библиография

• Ставицкая Леся Алексеевна. [eknigi.org/gumanitarnye_nauki/147718-ukrayinska-mova-bez-tabu-slovnik-necenzurnoyi.html Украинский язык без табу] = Українська мова без табу. Словник нецензурної лексики та її відповідників. Обсценізми, евфемізми, сексуалізми. — Киев: Критика, 2008. — 453 с. — ISBN 966-8978-01-3.
• Ставицкая Леся Алексеевна. [www.rulit.me/author/stavickaya-lesya/ukrainskij-zhargon-slovnik-download-free-423071.html Украинский жаргон. Словарь] = Український жарґон. Словник. — Киев: Критика, 2005. — 494 с. — ISBN 966-7679-74-8.

Отрывок, характеризующий Ставицкая, Леся Алексеевна

Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.


После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.
– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.
– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.
– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.