Сталинградское военно-авиационное училище лётчиков

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сталинградское военно-авиационное училище лётчиков
(Сталинградское ВАУЛ)
Год основания

6.2.1929

Год закрытия

23.2.1960

Тип

Государственный

Студенты

учлеты

К:Учебные заведения, основанные в 1929 году

Сталингра́дское военно́-авиацио́нное учи́лище лётчиков — военное учебное заведение для подготовки лётного состава частей ВВС РККА.





История

Решение о создании школы принято весной 1928 года на Пленуме Революционного Военного Совета СССР. На основании этого решения начальник ВВС РККА П. И. Баранов предписал начальнику Борисоглебской авиационной школы В. В. Ягушевскому найти аэродром для создания новой авиационной школы южнее Борисоглебска.

6 февраля 1929 г. был издан приказ РВС СССР о создании «7-й военно-авиационной школы летчиков» с местом расположения — Сталинград.

Летом 1929 года началось строительство школы[1]. Руководил строительством заместитель начальника Борисоглебской авиационной школы Алексеев. В августе 1929 года школа начала свою деятельность.

Первый набор учлетов — 1 декабря 1929 г. Принимались только лица направленные на обучение по рекомендациям ВКП(б) и ВЛКСМ. К 1 января 1930 г. было набрано 239 курсантов.

1 июля 1930 года школе было присвоено наименование: «7-я Сталинградская военно-авиационная школа им. Сталинградского Краснознаменного пролетариата»[2].

Первые самостоятельные полеты курсантов начались летом 1930 года. Первым самостоятельно вылетел курсант Е. Я. Савицкий.

Первый выпуск летчиков состоялся в январе 1932 года, в количестве 112 человек. В начале 1937 г. школа перешла на выпуск только летчиков-истребителей. 1 сентября 1938 года школе было присвоено наименование «Сталинградское военно-авиационное училище летчиков им. Сталинградского Краснознаменного пролетариата»[3]. Начиная с 1938 года подготовка летчиков велась по трехгодичной программе.

В 1941 году школа была переименована в Сталинградскую военно-авиационную школу пилотов им. Сталинградского Краснознаменного пролетариата. Обучение летчиков проводилось по сокращенной до одного года программе. 22 июня 1941 года на базе полков школы были сформированы один истребительный авиационный полк и одна отдельная эскадрилья. Полк под командованием майора Крикуна был направлен на Южный фронт, эскадрилья под командованием старшего лейтенанта Бавыкина — на Западный фронт. В ноябре 1941 года было сформировано ещё два истребительных авиационных полка и отправлены на фронт в 102-й авиационную дивизии ПВО, которые участвовали в Сталинградской битве. Школа была перебазирована в Кустанайскую область Казахстанской АССР. После битвы под Москвой школа была возвращена в Сталинград.

В 1944 г. школа была признана лучшей среди летных школ СССР. 4 октября 1945 г. школе вновь присвоено наименование «Сталинградское военно-авиационное училище летчиков им. Сталинградского Краснознаменного пролетариата».

В мае 1946 г. училище было перебазировано в Западно-Сибирский военный округ в город Обь Новосибирской области[4].

23 февраля 1960 года училище расформировано[5].

Наименования

Начальники школы

  • Е. А. Гельфер — с июля 1929 года
  • А. А. Левин — с 30 сентября 1930 года
  • Полковник Ларюшкин Илья Павлович[6] — с апреля 1942 года по июль 1942 года

Подготовка летчиков для ВВС Красной армии

Школа готовила по годичной программе летчиков для разведывательной, легкобомбардировочной и истребительной авиации.

Всего в годы войны училище подготовило 2099 летчиков, из них: 525 на самолетах И-15, И-16 и 1574 — на Як-1,Як-3 и Як-7.

Известные выпускники

Около 100 выпускников училища стали Героями Советского Союза, пять дважды Героев

Напишите отзыв о статье "Сталинградское военно-авиационное училище лётчиков"

Ссылки

Примечания

  1. Приказ РВС СССР от 8 августа 1929 г. № 321/59
  2. Распоряжение штаба РККА от 1 июля 1930 г. № 6/20522
  3. Приказ НКО СССР № 067 от 1 сентября 1938 г.
  4. Директива начальника Генерального штаба ВС СССР от 6 мая 1946 г. № ОРГ/1/116
  5. Директива МО СССР
  6. Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комдивы. Военный биографический словарь / В. П. Горемыкин. — М.: Кучково поле, 2014. — Т. 2. — С. 645 - 647. — 1000 экз. — ISBN 978-5-9950-0341-0.

Отрывок, характеризующий Сталинградское военно-авиационное училище лётчиков

12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.


В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.