Сталин, Иосиф Виссарионович
Ио́сиф Виссарио́нович Ста́лин (настоящая фамилия — Джугашви́ли, груз. იოსებ ჯუღაშვილი; 6 [18] декабря 1878 (по официальной версии 9 (21) декабря 1879), Гори, Тифлисская губерния, Российская империя — 5 марта 1953, Волынское, Кунцевский район, Московская область, РСФСР, СССР) — российский революционер, советский политический, государственный, военный и партийный деятель, генералиссимус. С конца 1920-х — начала 1930-х годов до своей смерти в 1953 году Сталин единолично руководил Советским государством.
Одержав верх во внутрипартийной борьбе за власть, завершившейся к концу 1920-х годов разгромом оппозиционных течений, Сталин взял курс на форсированную индустриализацию и сплошную коллективизацию сельского хозяйства для осуществления перехода в кратчайшие сроки от традиционного аграрного общества к индустриальному путём всемерной мобилизации внутренних ресурсов, сверхцентрализации экономической жизни и формирования в СССР целостной командно-административной системы.
В конце 1930-х годов в обстановке обострения внешнеполитической ситуации в Европе Сталин пошёл на сближение с нацистской Германией, достигнув договорённости о разграничении сфер интересов, на основании которой после начала Второй мировой войны СССР присоединил к себе территории Западной Украины и Западной Белоруссии, Прибалтики, Бессарабии и Северной Буковины, а также осуществил нападение на Финляндию.
Подвергшись в июне 1941 года нападению Германии, СССР под руководством Сталина как верховного главнокомандующего Вооружёнными силами понёс тяжёлые материальные и человеческие потери, присоединился к антигитлеровской коалиции и внёс решающий вклад в победу над нацизмом, что способствовало расширению сферы влияния СССР в Восточной Европе и Восточной Азии, формированию мировой социалистической системы, что, в свою очередь, привело к холодной войне и расколу мира на две противоборствующие системы. В послевоенные годы Сталин способствовал созданию в стране мощного военно-промышленного комплекса и превращению СССР в одну из двух мировых сверхдержав, обладающую ядерным оружием и соучредителя ООН, являющуюся постоянным членом Совета безопасности ООН с правом вето.
Правление Сталина характеризовалось наличием автократического режима личной власти, господством авторитарно-бюрократических методов управления, чрезмерным усилением репрессивных функций государства, сращиванием партийных и государственных органов, жёстким контролем государства за всеми сторонами жизни общества, нарушением фундаментальных прав и свобод граждан, депортациями народов, массовой гибелью людей в результате голода 1932—1933 годов и репрессий[1][2][3][4][5][6][7].
Содержание
Происхождение
Генеалогия
Иосиф Джугашвили родился в грузинской семье (в ряде источников[~ 1] высказываются версии об осетинском происхождении предков Сталина) в городе Гори Тифлисской губернии и был выходцем из низшего сословия[8].
При жизни Сталина и долгое время после его смерти считалось, что он родился 9 (21) декабря 1879 года, однако позднее исследователи[9][10] установили иную дату рождения Иосифа — 6 (18) декабря 1878 — и дату крещения 17 (29) декабря 1878[~ 2].
Сталин имел телесные дефекты: сросшиеся второй и третий пальцы на левой ноге, лицо в оспинах[8]. В 1885 году Иосифа сбил фаэтон[11], в результате чего мальчик получил сильную травму руки и ноги, и вследствие этого левая рука не разгибалась до конца в локте и поэтому казалась короче правой.
Родители
Отец — Виссарион (Бесо), происходил из крестьян села Диди-Лило Тифлисской губернии, по профессии — сапожник. Подверженный пьянству и приступам ярости[12], он жестоко избивал Екатерину и маленького Coco (Иосифа)[13][14][15][16]. Был случай, когда ребёнок попытался защитить мать от избиения. Он бросил в Виссариона нож и пустился наутёк[17]. Согласно воспоминаниям сына полицейского в Гори[18], в другой раз Виссарион ворвался в дом, где находились Екатерина и маленький Coco, и набросился на них с побоями, нанеся ребёнку травму головы.
Иосиф был третьим сыном в семье, первые двое[~ 3] умерли во младенчестве. Через некоторое время после рождения Иосифа дела у отца пошли неважно, и он запил[19]. Семья часто меняла жильё. В конечном счёте Виссарион оставил жену, при этом попытался забрать сына, но Екатерина не отдала его[19].
Когда Coco было одиннадцать лет, Виссарион «погиб в пьяной драке — кто-то ударил его ножом»[20]. К тому времени сам Coco проводил много времени в уличной компании молодых хулиганов Гори[21].
Мать — Екатерина Георгиевна — происходила из семьи крепостного крестьянина (садовника) Геладзе села Гамбареули, работала подёнщицей. Была обременённой тяжёлым трудом женщиной-пуританкой, которая часто колотила своего единственного оставшегося в живых ребёнка[12], но была безгранично предана ему[22][23][24]. Друг детства Сталина Давид Мачавариани говорил, что «Като окружала Иосифа чрезмерной материнской любовью и, подобно волчице, защищала его от всех и вся. Она изматывала себя работой до изнеможения, чтобы сделать счастливым своего баловня»[25]. Екатерина, однако, по утверждению некоторых историков, была разочарована, что её сын так и не стал священником[12].
Ранние годы, становление революционера
В 1886 году Екатерина Георгиевна хотела определить Иосифа на учёбу в Горийское православное духовное училище, однако, поскольку он совершенно не знал русского языка, поступить ему не удалось. В 1886—1888 годах по просьбе матери обучать Иосифа русскому языку взялись дети священника Христофора Чарквиани. В результате в 1888 году Сосо поступил не в первый подготовительный класс при училище, а сразу во второй подготовительный, в сентябре следующего года поступив в первый класс училища, которое окончил в июне 1894 года.
В сентябре 1894 года Иосиф сдал приёмные экзамены и был зачислен в православную Тифлисскую духовную семинарию. Там он впервые познакомился с марксизмом и к началу 1895 года вступил в контакты с подпольными группами революционных марксистов, высланных правительством в Закавказье. Впоследствии сам Сталин вспоминал: «В революционное движение я вступил с 15-летнего возраста, когда я связался с подпольными группами русских марксистов, проживавших тогда в Закавказье. Эти группы имели на меня большое влияние и привили мне вкус к подпольной марксистской литературе»[26].
По мнению английского историка Саймона Себаг-Монтефиоре, Сталин был чрезвычайно одарённым учеником, получавшим высокие оценки по всем предметам: математике, богословию, греческому языку, русскому языку. Сталину нравилась поэзия, и в юности он сам писал стихи на грузинском языке[27], привлёкшие внимание ценителей[28].
В 1931 году в интервью немецкому писателю Эмилю Людвигу на вопрос «Что вас толкнуло на оппозиционность? Быть может, плохое обращение со стороны родителей?» Сталин ответил : «Нет. Мои родители обращались со мной совсем неплохо. Другое дело — духовная семинария, где я учился тогда. Из протеста против издевательского режима и иезуитских методов, которые имелись в семинарии, я готов был стать и действительно стал революционером, сторонником марксизма…»[29].
В 1898 году Джугашвили получает опыт пропагандиста на встрече с рабочими на квартире революционера Вано Стуруа и вскоре начинает руководить рабочим кружком из молодых железнодорожников[30], он начинает вести занятия в нескольких рабочих кружках и даже составляет для них марксистскую программу занятий[28]. В августе того же года Иосиф вступает в грузинскую социал-демократическую организацию «Месаме-даси»[31] («Третья группа»). Вместе с В. З. Кецховели и А. Г. Цулукидзе Джугашвили образует ядро революционного меньшинства этой организации[32], большинство которой стояло на позициях «легального марксизма» и склонялось к национализму.
29 мая 1899 года, на пятом году обучения, был исключён из семинарии «за неявку на экзамены по неизвестной причине» (вероятно, фактической причиной исключения была деятельность Иосифа Джугашвили по пропаганде марксизма среди семинаристов и рабочих железнодорожных мастерских[33][34]). В выданном ему свидетельстве значилось, что он окончил четыре класса и может служить учителем начальных народных училищ[11].
После исключения из семинарии Джугашвили некоторое время перебивался репетиторством[28]. Среди его учеников, в частности, был и его ближайший друг детства Симон Тер-Петросян (будущий революционер Камо).
С конца декабря 1899 года Джугашвили в качестве вычислителя-наблюдателя был принят в Тифлисскую физическую обсерваторию[28]:с.25.
23 апреля 1900 года Иосиф Джугашвили, Вано Стуруа и Закро Чодришвили организовали рабочую маёвку, на которую собралось 400—500 рабочих. На митинге среди прочих выступил сам Иосиф. Это выступление было первым появлением Сталина перед большим собранием людей. В августе того же года Джугашвили участвовал в подготовке и проведении крупного выступления рабочих Тифлиса — стачке в Главных железнодорожных мастерских. В организации протестов рабочих приняли участие рабочие-революционеры: М. И. Калинин (высланный из Петербурга на Кавказ), С. Я. Аллилуев, а также М. З. Бочоридзе, А. Г. Окуашвили, В. Ф. Стуруа. С 1 до 15 августа в забастовке приняло участие до четырёх тысяч человек. В результате более пятисот забастовщиков были арестованы.
21 марта 1901 года полиция произвела обыск в физической обсерватории, где жил и работал Джугашвили. Сам он, однако, избежал ареста и перешёл на нелегальное положение, став революционером-подпольщиком[28]:с.26-27.
Путь к власти
До 1917
В сентябре 1901 года в типографии «Нина», организованной Ладо Кецховели в Баку, начала печататься нелегальная газета «Брдзола» («Борьба»). Передовая первого номера принадлежала двадцатидвухлетнему Иосифу Джугашвили. Эта статья является первой известной политической работой Сталина[28]:с.28.
В ноябре 1901 года он введён в состав Тифлисского комитета РСДРП, по поручению которого в том же месяце он направлен в Батум, где участвует в создании эсдековской организации[28].
После раскола в 1903 году российских социал-демократов на большевиков и меньшевиков Сталин присоединился к большевикам[35].
В 1904 году организовывает грандиозную стачку рабочих нефтяных промыслов в Баку, которая закончилась заключением колдоговора между бастующими и промышленниками.
В декабре 1905 года делегат от Кавказского союза РСДРП на I конференции РСДРП в Таммерфорсе (Финляндия[~ 4]), где впервые лично встретил В. И. Ленина.
В мае 1906 года делегат от Тифлиса на IV съезде РСДРП в Стокгольме, это была его первая заграничная поездка.
В ночь на 16 июля 1906 года в тифлисской церкви Святого Давида Иосиф Джугашвили обвенчался с Екатериной Сванидзе. От этого брака в 1907 году родился первый сын Сталина — Яков. В конце того же года жена Сталина умерла от тифа.
В 1907 году Сталин — делегат V съезда РСДРП в Лондоне.
По мнению ряда историков, Сталин причастен к т. н. «Тифлисской экспроприации» лета 1907 года[36] (похищенные (экспроприированные) деньги[11][37] предназначались на нужды партии).
В 1909—1911 годах Сталин дважды был в ссылке в г. Сольвычегодске Вологодской губернии — с 27 февраля по 24 июня 1909 года и с 29 октября 1910 по 6 июля 1911 года[38]. Бежав из ссылки в 1909 году, в марте 1910 года Сталин был арестован и после шестимесячного заключения в Баку вновь препровождён в Сольвычегодск. По утверждению ряда историков, в сольвычегодской ссылке у Сталина родился внебрачный сын — Константин Кузаков[39][40][41]. По окончании срока ссылки Сталин до 6 сентября 1911 года находился в Вологде, откуда, несмотря на запрещение въезжать в столицы, отправился в Санкт-Петербург с паспортом своего вологодского знакомого Петра Чижикова, в прошлом тоже ссыльного; после очередного задержания в Петербурге 5 декабря 1911 года был вновь сослан в Вологду, откуда бежал 28 февраля 1912 года[42].
С 1910 года Сталин — уполномоченный ЦК партии («агент ЦК») по Кавказу[43].
В январе 1912 года на пленуме ЦК РСДРП, прошедшем после состоявшейся в том же месяце VI (Пражской) Всероссийской конференции РСДРП[34], по предложению Ленина[44] Сталин был заочно кооптирован в ЦК и Русское бюро ЦК РСДРП.
В 1912—1913 годах, работая в Петербурге, был одним из главных сотрудников в первой массовой большевистской газете «Правда».
В 1912 году[45] Иосиф Джугашвили окончательно принимает псевдоним «Сталин»[46].
В марте 1913 года Сталин был в очередной раз арестован, заключён в тюрьму и по этапу выслан в Туруханский край Енисейской губернии, где пробыл до конца осени 1916 года. В ссылке переписывался с Лениным.
Позднее ссылка Сталина продолжилась в городе Ачинске, откуда он 12 марта 1917 года вернулся в Петроград.
С Февраля до Октября
Получив свободу в результате Февральской революции, Сталин вернулся в Петербург. До приезда Ленина из эмиграции он был одним из руководителей ЦК РСДРП и Петербургского комитета партии большевиков, входил в редколлегию газеты «Правда».
Вначале Сталин поддерживал Временное правительство[47], исходя из того, что демократическая революция ещё не завершена и свержение правительства не является практической задачей. На Всероссийском совещании большевиков 28 марта в Петрограде во время обсуждения инициативы меньшевиков о возможности воссоединения в единую партию Сталин заметил, что «объединение возможно по линии Циммервальда-Кинталя». Однако после возвращения Ленина в Россию Сталин поддержал его лозунг превращения «буржуазно-демократической» февральской революции в пролетарскую социалистическую революцию.
14 — 22 апреля был делегатом I Петроградской общегородской конференции большевиков. 24 — 29 апреля на VII Всероссийской конференции РСДРП(б) выступил в прениях по докладу о текущем моменте, поддерживал взгляды Ленина, выступил с докладом по национальному вопросу; был избран членом ЦК РСДРП(б)[33].
В мае — июне участвовал в антивоенной пропаганде; был одним из организаторов перевыборов Советов и участвовал в муниципальной кампании в Петрограде. 3 — 24 июня участвовал в качестве делегата в I Всероссийском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов; был избран членом ВЦИК и членом Бюро ВЦИК от фракции большевиков. Также участвовал в подготовке несостоявшейся демонстрации, намеченной на 10 июня, и демонстрации 18 июня; опубликовал ряд статей в газетах «Правда» и «Солдатская Правда»[33].
Ввиду вынужденного ухода Ленина в подполье, Сталин выступил на VI съезде РСДРП(б) (июль — август 1917) с отчётным докладом ЦК. На заседании ЦК РСДРП(б) 5 августа был избран членом узкого состава Центрального комитета. В августе — сентябре главным образом вёл организационно-журналистскую работу. 10 октября на заседании ЦК РСДРП(б) проголосовал за резолюцию о вооружённом восстании, был избран членом Политического бюро, созданного «для политического руководства на ближайшее время»[33].
В ночь на 16 октября на расширенном заседании ЦК выступил против позиции Л. Б. Каменева и Г. Е. Зиновьева, которые проголосовали против решения о восстании[33], тогда же был избран членом Военно-революционного центра, который вошёл в Петроградский ВРК[48].
24 октября (6 ноября), после разгрома юнкерами типографии газеты «Правда», Сталин обеспечил выход газеты, в которой опубликовал редакционную статью «Что нам нужно?» с призывом к свержению Временного правительства и замене его Советским правительством, избранным «представителями рабочих, солдат и крестьян»[~ 5]. В тот же день Сталин и Троцкий провели совещание большевиков — делегатов 2-го Всероссийского съезда Советов РСД, на котором Сталин выступил с докладом о ходе политических событий. В ночь на 25 октября (7 ноября)- участвовал в заседании ЦК РСДРП(б), который определил структуру и наименование нового, советского правительства.[33]
1917—1924
После победы Октябрьской революции Сталин вошёл в Совет народных комиссаров (СНК) в качестве народного комиссара по делам национальностей (ещё в конце 1912—1913 гг. Сталин написал статью «Марксизм и национальный вопрос» и с этого времени считался специалистом по национальным проблемам).
29 ноября Сталин вошёл в Бюро ЦК РСДРП(б), совместно с Лениным, Троцким и Свердловым. Данному органу предоставлялось «право решать все экстренные дела, но с обязательным привлечением к решению всех членов ЦК, находящихся в тот момент в Смольном».
Весной 1918 года Сталин женился во второй раз[~ 6]. Его женой стала дочь русского революционера С. Я. Аллилуева — Надежда Аллилуева.
С 8 октября 1918 по 8 июля 1919 года и с 18 мая 1920 по 1 апреля 1922 года Сталин является членом Революционного военного совета РСФСР. Сталин также входил в состав Реввоенсоветов Западного, Южного, Юго-Западного фронтов.
Как отмечает доктор исторических и военных наук М. А. Гареев, во время Гражданской войны Сталин получил огромный опыт военно-политического руководства крупными массами войск на многих фронтах (оборона Царицына, Петрограда, на фронтах против Деникина, Врангеля, белополяков и др.)[49].
Как отмечают многие исследователи, во время обороны Царицына имела место личная ссора Сталина и Ворошилова с наркомвоенмором Троцким. Стороны высказали обвинения в адрес друг друга; Троцкий обвинил Сталина и Ворошилова в неподчинении, в ответ получив упрёки в чрезмерном доверии к «контрреволюционным» военспецам.
В 1919 году Сталин был идейно близок к «военной оппозиции», осуждённой лично Лениным на VIII съезде РКП(б), но так и не присоединился к ней официально.
Под влиянием лидеров Кавбюро Орджоникидзе и Кирова Сталин в 1921 году выступал в защиту советизации Грузии.
24 марта 1921 года в Москве у Сталина родился сын — Василий, который воспитывался в семье вместе с родившимся в этом же году Артёмом Сергеевым, которого Сталин усыновил после гибели его близкого друга — революционера Ф. А. Сергеева.
На Пленуме ЦК РКП(б) 3 апреля 1922 года Сталин был избран в Политбюро и Оргбюро ЦК РКП(б), а также Генеральным секретарём ЦК РКП(б). Первоначально эта должность означала лишь руководство аппаратом партии, а в качестве лидера партии и правительства всеми продолжал восприниматься Председатель СНК РСФСР Ленин.
С 1922 года, ввиду болезни, Ленин фактически отошёл от политической деятельности. Внутри Политбюро Сталин, Зиновьев и Каменев организовали «тройку», основанную на противодействии Троцкому. Все три партийных лидера на тот момент совмещали целый ряд ключевых постов. Зиновьев возглавлял влиятельную Ленинградскую парторганизацию, одновременно являясь председателем Исполкома Коминтерна. Каменев возглавлял Московскую парторганизацию и одновременно также руководил Советом Труда и Обороны, объединявшим ряд ключевых наркоматов. С отходом Ленина от политической деятельности именно Каменев стал чаще всего председательствовать вместо него на заседаниях Совнаркома. Сталин же объединял руководство одновременно Секретариатом и Оргбюро ЦК, возглавляя также Рабкрин и наркомнац.
В противовес «тройке», Троцкий возглавлял Красную армию на ключевых должностях наркомвоенмора и предреввоенсовета.
В сентябре 1922 года Сталин впервые ярко проявил свою склонность к традиционному российскому великодержавию. Согласно поручению ЦК, он, как нарком по делам национальностей, подготовил свои предложения по урегулированию отношений Москвы с советизированными национальными окраинами бывшей Российской империи. Сталин предложил план «автономизации» (включения окраин в состав РСФСР на правах автономий), в частности Грузия должна была оставаться в составе Закавказской республики. Этот план встретил ожесточённое сопротивление на Украине, и особенно в Грузии, и был отвергнут под давлением лично Ленина. Окраины вошли в состав советской федерации на правах союзных республик со всеми атрибутами государственности, впрочем, в условиях однопартийной системы фиктивными. Из названия самой федерации («СССР») было устранено слово «Российский» («Российская»), и вообще географические наименования.
В конце декабря 1922 — начале января 1923 годов Ленин продиктовал «Письмо к съезду», в котором дал критические характеристики своим ближайшим соратникам по партии, в том числе Сталину, предложив снять его с должности генерального секретаря. Ситуация усугублялась тем, что в последние месяцы жизни Ленина имела место личная ссора Сталина с Крупской Н. К.
Письмо было оглашено среди членов ЦК накануне XIII съезда РКП(б), проходившего в мае 1924 года. Сталин подал в отставку, однако она не была принята. На съезде письмо огласили каждой делегации, однако по итогам съезда Сталин остался на своей должности.
Участие во внутрипартийной борьбе
После XIII съезда (1924), на котором Троцкий потерпел сокрушительное поражение, началась атака Сталина на своих бывших союзников по «тройке». После «литературной дискуссии с троцкизмом» (1924) Троцкий был вынужден подать в отставку с поста предреввоенсовета. Вслед за этим блок Сталина с Зиновьевым и Каменевым развалился окончательно.
На XIV съезде (декабрь 1925 года) была осуждена так называемая «ленинградская оппозиция», также известная как «платформа 4-х»: Зиновьева, Каменева, наркомфина Сокольникова и Н. К. Крупской (годом позднее отошла от оппозиции). Для борьбы с ними Сталин предпочёл опереться на одного из крупнейших партийных теоретиков того времени Н. И. Бухарина и приближённых к нему Рыкова и Томского (впоследствии — «правые уклонисты»). Сам съезд прошёл в обстановке шумных скандалов и обструкции. Стороны обвиняли друг друга в разнообразных уклонах (Зиновьев обвинил группу Сталина — Бухарина в «полутроцкизме» и «кулацком уклоне», особенно акцентировав внимание на лозунге «Обогащайтесь»; взамен же он получил обвинения в «аксельродовщине» и «недооценке середняка»), использовали прямо противоположные цитаты из богатого наследия Ленина. В ход шли также прямо противоположные обвинения в чистках и контрчистках; Зиновьева прямо обвиняли в том, что он превратился в «наместника» Ленинграда, в том, что он вычистил из ленинградской делегации всех лиц, имевших репутацию «сталинцев».
Заявление Каменева, что «товарищ Сталин не может выполнить роли объединителя большевистского штаба» было прервано массовыми криками с места: «Раскрыли карты!», «Мы не дадим вам командных высот!», «Сталина! Сталина!», «Вот где объединилась партия! Большевистский штаб должен объединиться!», «Да здравствует ЦК! Ура!».
Как генеральный секретарь Сталин превратился в верховного распределителя разнообразных постов и привилегий, вплоть до путёвок в санатории. Он широко использовал это обстоятельство для методичного рассаживания своих личных сторонников на все ключевые посты в стране и для завоевания твёрдого большинства на партийных съездах. Победе Сталина особо способствовали «ленинский призыв» 1924 года и последующие массовые наборы в партию полуграмотных рабочих «от станка», происходившие под лозунгом «орабочивания партии». Как отмечает исследователь Восленский М. С., на своей работе «Об основах ленинизма» Сталин «демонстративно» написал: «ленинскому призыву посвящаю». «Новобранцы ленинского призыва» в основной своей массе плохо разбирались в сложных идеологических дискуссиях того времени, и предпочитали голосовать за Сталина. Сложнейшие теоретические дебаты развернулись, когда до 75 % членов партии имели лишь низшее образование, многие не умели читать и писать.
В феврале 1926 года у Сталина родилась дочь Светлана (в будущем — переводчик, кандидат филологических наук, мемуарист).
Троцкий, не разделявший выдвинутую Сталиным теорию победы социализма в одной стране, в апреле 1926 года присоединился к Зиновьеву и Каменеву. Создалась так называемая «Объединённая оппозиция», выдвинувшая лозунг «перенесём огонь направо — против нэпмана, кулака и бюрократа».
Как это ни парадоксально, во внутрипартийной борьбе 20-х годов Сталин старался изображать роль «миротворца». В конце 1924 года он даже защищал Троцкого от нападок Зиновьева, требовавшего исключить его из партии по обвинению в подготовке военного переворота. Сталин предпочёл использовать так называемую «тактику салями»: небольших дозированных ударов. Его методы наглядно видны из письма Молотову и Бухарину от 15 июня 1926 года, в котором Сталин собирается «набить морду Грише» (Зиновьеву), и сделать из него с Троцким «отщепенцев, вроде Шляпникова» (бывший лидер «рабочей оппозиции», быстро ставший маргиналом).
В 1927 году Сталин также продолжал вести себя как «миротворец». Его союзники, будущие «правые уклонисты» Рыков и Томский, делали в это время куда более кровожадные высказывания. В своём выступлении на XV съезде (1927) Рыков прозрачно намекнул, что левую оппозицию стоит отправить в тюрьму, а Томский на Ленинградской областной конференции ВКП(б) в ноябре 1927 года заявлял, что «в обстановке диктатуры пролетариата может быть и две и четыре партии, но только при одном условии: одна партия будет у власти, а все остальные в тюрьме»[50].
В 1926—27 годах внутрипартийные отношения особенно накалились. Сталин медленно, но верно выдавливал оппозицию за рамки легального поля. Среди его политических противников было множество лиц с богатым опытом ещё дореволюционной подпольной деятельности.
Для издания агитационной литературы оппозиционеры создали нелегальную типографию. В годовщину Октябрьской революции 7 ноября 1927 года ими была проведена «параллельная» оппозиционная демонстрация. Эти действия стали поводом для исключения Зиновьева и Троцкого из партии (16 ноября 1927 года). В 1927 году резко обострились советско-английские отношения, страну охватил военный психоз. Сталин счёл, что такая обстановка будет удобной для окончательного организационного разгрома левых.
Однако в следующем году картина резко изменилась. Под влиянием кризиса хлебозаготовок 1927 года Сталин совершил «левый поворот», на практике перехватив троцкистские лозунги, всё ещё популярные в среде студенческой молодёжи и радикальных рабочих, недовольных негативными сторонами НЭПа (безработица, резко возросшее социальное неравенство).
В 1928—1929 году Сталин обвинил Бухарина и его союзников в «правом уклоне» и фактически начал реализовывать программу «левых» на сворачивание НЭПа и форсированную индустриализацию. В числе разгромленных «правых» оказалось много активных борцов с так называемым «троцкистско-зиновьевским блоком»: Рыков, Томский, Угланов и Рютин, руководившие разгромом троцкистов в Москве, и многие другие. Оппозиционером стал и третий предсовнаркома РСФСР Сырцов.
Сталин объявил 1929 год годом «великого перелома». Стратегическими задачами государства были объявлены индустриализация, коллективизация и культурная революция.
Одной из последних оппозиций стала группа Рютина. В своей программной работе 1932 года «Сталин и кризис пролетарской диктатуры» (более известной, как «платформа Рютина») автор впервые выступил с серьёзными нападками на Сталина лично. Известно, что Сталин воспринял эту работу, как подстрекательство к терроризму, и потребовал расстрела. Однако это предложение тогда было отклонено ОГПУ, приговорившего Рютина к 10 годам заключения (расстрелян позднее, в 1937 году).
Ричард Пайпс подчёркивает преемственность режима сталинизма. Для своего прихода к власти Сталин лишь воспользовался механизмами, уже существовавшими до него. Постепенный переход к полному запрету любых внутрипартийных оппозиций прямо опирался на историческую резолюцию «О единстве партии» X съезда (1921), принятую под давлением лично Ленина. В соответствии с ней, под признаками фракций, могущих стать «зародышами» новых партий и привести к расколу, понималось образование отдельных фракционных органов и даже составление собственных фракционных программных документов («платформ»), отличных от общепартийных, постановка внутрифракционной дисциплины выше общепартийной. По оценке Пайпса, таким образом Ленин перенёс внутрь партии тот же режим подавления инакомыслия, который уже был установлен вне её.
Исключение Зиновьева и Троцкого из партии в 1927 году было произведено механизмом, разработанным лично Лениным в 1921 году для борьбы с «рабочей оппозицией» — объединённым пленумом ЦК и ЦКК (партийных контрольных органов).
Все основные конкуренты Сталина в борьбе за власть были такими же противниками демократии, что и он. Троцкий написал в 1919-20 годах работу «Терроризм и коммунизм», наполненную апологетикой самой свирепой диктатуры, которую он оправдывал трудными условиями Гражданской войны. На X съезде (1921) Троцкий заявлял, что «рабочая оппозиция» делает из лозунга «демократизма» «фетиш», и партия намерена сохранять свою диктатуру от имени рабочих, даже если «сталкивается с преходящими настроениями рабочих масс». Оказавшись же в меньшинстве, Троцкий быстро вспомнил о демократии. Такую же эволюцию проделали после него Зиновьев, и затем «правые»; находясь на вершине власти, они охотно затыкали рот оппозиции. Сами же став оппозицией, немедленно вспоминали о демократии и свободе мнений.
Как писал директор средней школы в Ленинграде Р. Куллэ[51]:
1925 г. 30 декабря. Интересно, из-за чего они передрались? Внешне как будто всё из-за тех же старых штанов Ильича: кто лучше понимает их запах; 1926 г. 1 августа… Мир ждёт диктатора… Драка только из-за личности: кто кого слопает.
Так называемый «съезд победителей», XVII съезд ВКП(б) (1934), впервые констатировал, что резолюция X съезда выполнена, и в партии более нет оппозиций. Многие бывшие оппозиционеры были приняты обратно в партию после публичного «признания ошибок». Стремясь сохранить свои посты, подобными речами на съезде выступили, в частности, Зиновьев, Каменев, Карл Радек, Бухарин, Рыков, Томский, Пятаков, Преображенский, Ломинадзе. Выступления многих делегатов съезда были густо наполнены славословиями в адрес Сталина. По подсчётам Роговина В. З., имя Сталина на съезде было употреблено 1500 раз.
Речь Зиновьева была наполнена раболепным умилением перед Сталиным лично, Каменев назвал сам себя «политическим трупом», а Преображенский потратил немало времени на нападки на своего бывшего соратника Троцкого. Бухарин, в 1928 назвавший Сталина «Чингсханом», на съезде уже называл его «фельдмаршалом пролетарских сил». Несколько особняком в этом ряду стояла покаянная речь Радека, густо насыщенная шутками и часто прерывавшаяся смехом.
Политические взгляды
Как пишет Исаак Дейчер,
Поразительна та эволюция, которая привела бывшего грузинского социалиста в положение, при котором его стали ассоциировать с «великорусским шовинизмом». Это было даже нечто большее, чем тот процесс, который превратил корсиканца Бонапарта в основателя французской империи, или процесс, в результате которого австриец Гитлер стал наиболее агрессивным лидером германского национализма.
В молодости Сталин предпочёл примкнуть к большевикам, а не к популярному тогда в Грузии меньшевизму. В большевистской партии того времени существовало идеологическое и руководящее ядро, вследствие преследований полиции находящееся за границей. В отличие от таких лидеров большевизма, как Ленин, Троцкий или Зиновьев, значительную часть своей сознательной жизни проведших в эмиграции, Сталин предпочитал находиться в России на нелегальной партийной работе, неоднократно высылался.
Известно лишь о нескольких поездках Сталина за границу до революции: Таммерфорс, Финляндия (I конференция РСДРП, 1905), Стокгольм (IV съезд РСДРП, 1906), Лондон (V съезд РСДРП, 1907), Краков и Вена (1912-13). Сталин всегда называл себя «практиком», и презрительно относился к среде революционной эмиграции с её бурными идеологическими разногласиями. В одной из первых своих работ, статье «Партийный кризис и наши задачи», опубликованной в двух номерах газеты «Бакинский пролетарий» в 1909 году, Сталин высказал слабую критику заграничного руководящего центра, оторванного от «русской действительности».
В своём письме большевику Бобровскому В. С. 24 января 1911 года, он писал, что «О заграничной „буре в стакане воды“, конечно, слышали: блоки — Ленина — Плеханова, с одной стороны, и Троцкого — Мартова — Богданова, с другой. Отношение рабочих к первому блоку, насколько я знаю, благоприятное. Но вообще на заграницу рабочие начинают смотреть пренебрежительно: „Пусть, мол, лезут на стенку, сколько их душе угодно, а по-нашему, кому дороги интересы движения, тот работает, остальное приложится“. Это, по-моему, к лучшему».
Ещё в молодости Сталин отверг грузинский национализм, со временем его взгляды начали всё сильнее тяготеть к традиционному российскому великодержавию. Как пишет Ричард Пайпс,
Он давно понял, что основную силу коммунизм черпает из русского народа. Из 376 тыс. членов партии в 1922 г. 270 тыс., или 72 %, были русскими, а из остальных большая часть — половина украинцев и две трети евреев — русифицированными или ассимилированными. Более того, в ходе гражданской войны и ещё более — войны с Польшей наблюдалось невольное смешение понятий коммунизма с русским национализмом. Ярчайшим проявлением этого явилось движение «Смены вех», снискавшее популярность среди консервативной части русского зарубежья, объявив Советское государство единственным защитником величия России и призывая всех её эмигрантов к возвращению на родину…Для такого тщеславного политика, как Сталин, более заинтересованного в реально осязаемой власти у себя дома и сейчас, чем в грядущем облагодетельствовании всего человечества, такое развитие представлялось не опасностью, а, напротив, удобным стечением обстоятельств. С самого начала партийной карьеры, и с каждым годом своего диктаторства всё более и более, Сталин становился на позиции русского национализма в ущерб интересам национальных меньшинств[52].
Однако при этом Сталин всегда позиционировал себя, как интернационалиста. В ряде своих статей и выступлений он призвал бороться с «пережитками великорусского национализма», осуждал идеологию «сменовеховства» (её основатель Устрялов Н. В. был расстрелян в 1937 году). Ближайшее окружение Сталина было по составу весьма интернациональным; в нём были широко представлены русские, грузины, евреи, армяне.
Только русские коммунисты могут взять на себя борьбу с великорусским шовинизмом и довести её до конца… Разве можно отрицать, что уклоны к антирусскому шовинизму имеются? Ведь весь съезд увидел воочию, что шовинизм местный, грузинский, башкирский и пр., имеется, что с ним нужно бороться. Русские коммунисты не могут бороться с татарским, грузинским, башкирским шовинизмом, потому что если русский коммунист возьмёт на себя тяжёлую задачу борьбы с татарским или грузинским шовинизмом, то эта борьба его будет расценена как борьба великорусского шовиниста против татар или грузин. Это запутало бы всё дело. Только татарские, грузинские и т. д. коммунисты могут бороться против татарского, грузинского и т. д. шовинизма, только грузинские коммунисты могут с успехом бороться со своим грузинским национализмом или шовинизмом. В этом обязанность нерусских коммунистов[53]
Подлинное призвание Сталина обнаружилось с назначением в 1922 году на пост главы аппарата партии. Из всех крупных большевиков того времени он один обнаружил вкус к подобной работе, которую другие лидеры партии находили «скучной»: ведение переписки, бесчисленные персональные назначения, рутинная канцелярская работа. Этому назначению никто не завидовал. Однако своё положение Генерального секретаря Сталин вскоре стал использовать для методичной расстановки на все ключевые посты в стране своих личных сторонников.
Заявив о себе, как об одном из кандидатов на роль преемника Ленина, Сталин вскоре обнаружил, что, по представлениям того времени, подобная роль требует репутации крупного идеолога и теоретика. Он пишет ряд работ, среди которых можно выделить, в частности, «Об основах ленинизма» (1924), «К вопросам ленинизма» (1927). Заявляя, что «ленинизм есть теория и тактика пролетарской революции вообще, теория и тактика диктатуры пролетариата в особенности», Сталин поставил на центральное место марксистскую доктрину «диктатуры пролетариата».
Для идеологических изысканий Сталина было характерно господство максимально упрощённых и популяризованных схем, востребованных в партии, до 75 % членов которой имели лишь низшее образование. В подходе Сталина государство это «машина». В Организационном отчёте ЦК на XII съезде (1923) он называл рабочий класс «армией партии», и описывал, как партия управляет обществом через систему «приводных ремней». В 1921 году в своих набросках Сталин назвал компартию «орденом меченосцев»[54].
Дж. Боффа указывает, что в подобных идеях в то время не было ничего нового, в частности, выражение «приводные ремни» в том же контексте ранее использовалось Лениным в 1919 и 1920 годах.
Характерная для Сталина военно-командная, милитаристская фразеология и антидемократические взгляды были вполне типичными для страны, прошедшей через мировую и гражданскую войны. На многих постах в партии находились люди с практическим опытом командования, и даже внешне сохранявшие полувоенный облик. Тот факт, что большевизм пришёл к установлению единоличной диктатуры, также был вполне ожидаем; в 1921 году Мартов прямо говорил, что в случае отказа Ленина от демократизации в России установится «военно-бюрократическая диктатура»; Троцкий ещё в 1904 году заметил, что применяемые Лениным методы партстроительства закончатся тем, что «Цека замещает партийную организацию и, наконец, диктатор заменяет собой Цека».
В 1924 году Сталин разработал доктрину «построения социализма в отдельно взятой стране». Не отказываясь целиком от идеи «мировой революции», эта доктрина переносила основное внимание на Россию. К этому времени затухание революционной волны в Европе стало окончательным. Большевикам больше не приходилось надеяться на скорую победу революции в Германии, и связанные с этим ожидания щедрой помощи рассеялись. Партии пришлось перейти к организации в стране полноценного государственного управления, к решению хозяйственных проблем.
В 1928 году, под влиянием кризиса хлебозаготовок 1927 года и поднявшейся волны крестьянских выступлений, Сталин выдвинул доктрину «усиления классовой борьбы по мере строительства социализма». Она стала идеологическим оправданием террора, и после смерти Сталина вскоре была отвергнута руководством компартии.
Исследователь Михаил Александров в своей работе «Внешнеполитическая доктрина Сталина» указывает, что в 1928 году в своём выступлении на ноябрьском пленуме ЦК Сталин с похвалой отозвался о модернизаторской деятельности русского царя Петра Великого.
В 1929 году Сталин лично защитил пьесу М. А. Булгакова «Дни Турбиных», основанную на романе «Белая гвардия».
В 1930-е годы Сталин содействовал запрету трудов историка Покровского М. Н. В 1934 году Сталин выступил против публикации работы Энгельса «О внешней политике русского царизма», которая, в частности, называла российский дипломатический корпус «шайкой», а саму Россию — стремящейся к «мировому господству».
В 1943 году Сталин распустил Коминтерн. Отношение к нему у Сталина всегда было скептическим; он называл эту организацию «лавочкой», а её функционеров — бесполезными «нахлебниками». Хотя формально Коминтерн считался мировой, наднациональной компартией, в которую большевики входили лишь как одна из подчинённых, национальных секций, на деле Коминтерн всегда был внешним рычагом МосквыК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3353 дня]. В правление Сталина это проявилось особенно явно.
В 1945 году Сталин провозгласил тост «За русский народ!», который он назвал «наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза». В действительности, само содержание тоста являлось весьма двусмысленным; исследователи предлагают совершенно разные толкования его смысла, в том числе и прямо противоположные.
Во главе страны
Коллективизация. Голод
На XV съезде ВКП(б), проходившем со 2 по 19 декабря 1927 года, было принято решение о проведении коллективизации сельскохозяйственного производства в СССР — ликвидации единоличных крестьянских хозяйств и объединении их в коллективные хозяйства (колхозы). Коллективизация была проведена в 1928—1933 годы[55] (в западных районах Украины и Белоруссии, а также в Молдавии, Эстонии, Латвии и Литве, присоединённых к СССР в 1939—1940 годы, — уже после войны, в 1949—1950 гг.).
Фоном для перехода к коллективизации стал кризис хлебозаготовок 1927 года, усугублённый охватившим страну военным психозом и массовой скупкой населением товаров первой необходимости. Широко распространилось представление о том, что крестьяне придерживают хлеб, стремясь взвинтить цены на него (так называемая «кулацкая хлебная стачка»). 15 января — 6 февраля 1928 года Сталин лично совершил поездку в Сибирь, в ходе которой требовал максимально нажать на «кулаков и спекулянтов»[56].
В 1926-27 году «троцкистско-зиновьевский блок» широко обвинял сторонников «генеральной линии» в недооценке так называемой кулацкой опасности, требовал развернуть среди зажиточных слоёв деревни «принудительный хлебный заём» по твёрдым ценам. Сталин на практике даже превысил требования «левых», масштабы изъятия хлеба были существенно повышены, обрушились своей тяжестью и на середняков. Этому также способствовала широкая фальсификация статистики, создавшая представление о наличии у крестьян каких-то сказочных припрятанных запасов хлеба. По рецептам ещё Гражданской войны, также предпринимались попытки натравить одну часть деревни на другую; до 25 % изъятого хлеба направлялись сельской бедноте.
Коллективизация сопровождалась так называемым «раскулачиванием» (ряд историков говорит о «раскрестьянивании»[57]) — политическими репрессиями[58], применявшимися в административном порядке местными органами власти на основании постановления Политбюро ЦК ВКП(б) от 30 января 1930 года «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации»[58].
Согласно приказу ОГПУ № 44.21 от 6 февраля 1930 года, началась операция по «изъятию» 60 тысяч кулаков «первой категории». Уже в первый день проведения операции ОГПУ арестовало около 16 тысяч человек, а на 9 февраля 1930 года были «изъяты» 25 тысяч человек.
Всего за 1930—1931 годы, как указано в справке Отдела по спецпереселенцам ГУЛАГа ОГПУ, было отправлено на спецпоселение 381 026 семей общей численностью 1 803 392 человека. За 1932—1940 годы в спецпоселения прибыло ещё 489 822 раскулаченных. Сотни тысяч людей умерли в ссылке.
Мероприятия властей по проведению коллективизации привели к массовому сопротивлению среди крестьян. В одном только марте 1930 года ОГПУ насчитало 6.500 бунтов, восемьсот из которых было подавлено с применением оружия. В целом в течение 1930 года около 2,5 миллионов крестьян приняли участие в 14 тыс. выступлений против коллективизации[59].
Обстановка в стране в 1929—1932 годы была близка к новой гражданской войне. Согласно сводкам ОГПУ, в волнениях в ряде случаях участвовали местные советские и партийные работники, а в одном случае — даже районный уполномоченный ОГПУ. Ситуация усугублялась тем, что Красная армия была, в силу демографических причин, в основном крестьянской по составу.
2 марта 1930 года Сталин опубликовал в «Правде» статью «Головокружение от успехов. К вопросам колхозного движения», в которой он возлагал ответственность на чрезмерно ретивых исполнителей.
В 1932 году ряд регионов СССР (Украину, Поволжье, Кубань, Белоруссию, Южный Урал, Западную Сибирь и Казахстан) поразил голод[60]. По мнению ряда историков, голод 1932—1933 годов был искусственным[61]: как заявил в интервью радио «Эхо Москвы» А. Рогинский, государство имело возможности для снижения его масштабов и последствий, но не сделало этого[61].
Вместе с тем, начиная по крайней мере с лета 1932 года, государство выделило голодающим районам обширную помощь в виде так называемых «продссуд» и «семссуд», планы хлебозаготовок неоднократно снижались, но даже в сниженном виде были сорваны. В архивах находится, в частности шифротелеграмма секретаря Днепропетровского обкома Хатаевича от 27 июня 1933 года, с просьбой выделить области дополнительно 50 тыс. пудов хлеба; на документе имеется резолюция Сталина: «Надо дать. И. Ст.»[62].
Всего в СССР в этот период от голода умерло, по разным оценкам, от 4 до 8 миллионов человек. В электронной версии энциклопедии Британника приводится диапазон от 6 до 8 миллионов[63]. Энциклопедия Брокгауз даёт оценку в 4-7 миллионов[64].
Известный писатель М. А. Шолохов написал Сталину ряд писем, в которых прямо рассказывал о катастрофе, разразившейся в Вёшенском районе Северо-Кавказского края. Как отмечает Ивницкий, в ответ на письмо Шолохова от 4 апреля 1933 Сталин 16 апреля ответил телеграммой: «Ваше письмо получил пятнадцатого. Спасибо за сообщение. Сделаю всё, что потребуется. Сообщите о размерах необходимой помощи. Назовите цифру», после чего дал указание Молотову «удовлетворить просьбу Шолохова целиком», предоставив 120 тыс. пудов продпомощи Вёшенскому району и 40 тыс. Верхнедонскому. Через две недели, 6 мая 1933, Сталин направил Шолохову длинное письмо, в котором признал, что «иногда наши работники, желая обуздать врага, бьют нечаянно по друзьям и докатываются до садизма», но, вместе с тем, также прямо обвинил крестьян в «итальянской забастовке», в стремлении оставить города и армию без хлеба. Как пишет Ивницкий, 4 июля 1933 Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление, признавшее «перегибы» в Вёшенском районе, но признавшее их в таком виде, что «фактически их оправдывали». Один из наиболее ретивых исполнителей, Пашинский, был исключён из партии и приговорён к расстрелу, однако это решение суда было аннулировано, и Пашинский ограничился строгим выговором.
По мнению В. В. Кондрашина, первопричиной голода 1932—1933 годов стало укрепление колхозного строя и политического режима репрессивными методами, связанными с природой сталинизма и личностью самого Сталина[65].
Последние данные по точному количеству погибших от голода на Украине (3 миллиона 941 тысяча человек) легли в обвинительную часть приговора Апелляционного суда города Киева от 13 января 2010 года по делу в отношении организаторов массового голода 1932—1933 годов в Украинской ССР — Иосифа Сталина и других представителей власти СССР и УССР[66][67].
Голод 1932—1933 годов называют[кто?]«самым страшным злодеянием Сталина» — цифры погибших от него в два с лишним раза превосходят число погибших в ГУЛаге и казнённых по политическим мотивам за всё время правления Сталина. Жертвами голода стали не «классово-чуждые» слои российского общества, как было при Красном терроре, и не представители номенклатуры, как в последующем произойдёт в годы Большого террора, а те самые простые труженики, ради которых и совершались социальные эксперименты, проводимые правящей партией большевиков, во главе со Сталиным[68]. В соответствии с доктриной «первоначального социалистического накопления», впервые выдвинутой крупным троцкистским экономистом Преображенским Е. А. в 1925-26, деревня превратилась в резервуар для выкачки из неё средств и рабочей силы на государственные нужды. То положение, в котором оказались крестьяне в результате коллективизации, вынудили буквально миллионы людей двинуться в города для работы на стройках индустриализации. Как указывает Шейла Фицпатрик, коллективизация вызвала беспрецедентную миграцию населения СССР: если в конце 1920-х из деревень в города переселялось в среднем около 1 млн чел. в год, то в 1930 переехало 2,5 млн чел., в 1931 — 4 миллиона. За период 1928—1932 в города прибыло около 12 млн чел[69]. В условиях нехватки рабочих рук, вызванной первой пятилеткой, основная масса вчерашних крестьян с лёгкостью находила себе работу.
Традиционное для России аграрное перенаселение было уничтожено. Одним из результатов этой миграции, однако, стало резкое увеличение числа едоков, и, как следствие, введение в 1929 году карточной системы на хлеб. Другим итогом стало восстановление в декабре 1932 года дореволюционной паспортной системы. Вместе с тем государство осознавало, что нужды быстро растущей промышленности требуют массового притока рабочих рук из деревни. Некоторая упорядоченность в эту миграцию была внесена в 1931 году с введением так называемого «оргнабора».
Последствия же для деревни оказались, в целом, плачевными. Несмотря на то, что по итогам коллективизации посевные площади увеличились на 1/6, валовой сбор зерна, производство молока и мяса уменьшились, а средняя урожайность снизилась. По мнению Ш. Фицпатрик, деревня была деморализована. Престиж крестьянского труда среди самих крестьян упал, распространилось представление, что за лучшей жизнью следует ехать в город.
Катастрофическое положение времён первой пятилетки несколько выправилось в 1933 году, когда удалось собрать большой урожай хлеба[70]. В 1934 году положение Сталина, пошатнувшееся из-за провалов первой пятилетки, существенно упрочилось.
Индустриализация и градостроительство
Утверждённый Сталиным в 1928 году пятилетний план по строительству 1,5 тыс. заводов требовал огромных расходов на закупку иностранных технологий и оборудования[71]. Для финансирования закупки на Западе Сталиным было принято решение увеличить экспорт сырья, главным образом нефти, мехов, а также зерна[71]. Проблему осложняло падение масштабов производства зерновых. Так, если в 1913 году дореволюционная Россия вывозила около 10 млн тонн хлеба, то в 1925—1926 ежегодный экспорт составлял лишь 2 млн тонн[72]. Сталин полагал[71], что колхозы могут быть средством для восстановления экспорта зерна, с помощью которого государство собиралось изымать из деревни сельскохозяйственную продукцию, необходимую для финансирования ориентированной на военные нужды индустриализации[71].
Роговин В. З. указывает, что экспорт хлеба был отнюдь не основной статьёй экспортного дохода СССР. Так, в 1930 году страна получила от экспорта хлеба 883 млн руб., нефтепродукты и лесоматериалы дали 1 млрд 430 млн, пушнины и льна — до 500 млн. По итогам 1932-33 годов хлеб дал лишь 8 % от экспортных доходов.
Индустриализация и коллективизация привели к огромным социальным изменениям. Миллионы людей двинулись из колхозов в города. СССР был охвачен грандиозной миграцией. Численность рабочих и служащих увеличилась с 9 млн чел. в 1928 году до 23 млн в 1940. Резко возросло население городов, в частности, Москвы с 2 млн до 5, Свердловска со 150 тыс. до 500. Вместе с тем темпы жилищного строительства были совершенно недостаточными для размещения такого количества новых горожан. Типичным жильём в 30-е годы оставались коммунальные квартиры и бараки, а в некоторых случаях и землянки.
На январском пленуме ЦК 1933 года Сталин заявил о том, что первая пятилетка выполнена за 4 года и 3 месяца. В годы первой пятилетки были построены до 1500 предприятий, появились целые новые отрасли (тракторостроение, авиационная промышленность и др.) Однако на практике рост был достигнут за счёт промышленности группы «А» (производство средств производства), план по группе «Б» не был выполнен. По ряду показателей планы группы «Б» были выполнены лишь на 50 %, и даже меньше. Кроме того, резко упало сельскохозяйственное производство. В частности, поголовье крупного рогатого скота должно было увеличиться на 20-30 % за 1927—1932 годы, вместо этого оно упало вдвое.
Эйфория первых лет пятилетки привела к штурмовщине, к нереалистичному раздуванию плановых показателей. Согласно Роговину, план первой пятилетки, составленный на XVI партконференции и V Съезде Советов, фактически не был выполнен, не говоря уже о повышенных показателях, утверждённых XVI съездом (1930). Так, вместо 10 млн тонн чугуна было выплавлено 6,2, автомобилей в 1932 году произведено 23,9 тыс. вместо 100 тыс. Плановые задания по основным показателям промышленности группы «А» на деле были достигнуты в 1933-35, а повышенные, по чугуну, тракторам и автомобилям — в 1950, 1956 и 1957 соответственно.
Официальная пропаганда всемерно прославляла имена передовика производства Стаханова, лётчика Чкалова, стройки Магнитки, Днепрогэса, Уралмаша. В период второй пятилетки в СССР наметился определённый рост строительства жилья, и, в рамках культурной революции, театров и домов отдыха. Комментируя некоторый рост уровня жизни, обозначившийся с началом стахановского движения, 17 ноября 1935 года Сталин заметил, что «Жить стало лучше, жить стало веселее». Действительно, всего за месяц до этого заявления в СССР были отменены карточки. Однако, вместе с тем жизненный уровень 1913 года был вновь достигнут только в 50-е (согласно официальной статистике, уровень 1913 года по ВВП на душу населения был достигнут в 1934 году).
В 1936 году советская пропаганда также обогатилась лозунгом «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!».
Вместе с тем чрезвычайный характер строек индустриализации, невысокий образовательный уровень прибывавших на них вчерашних крестьян зачастую выливались в низкий уровень охраны труда, производственные аварии, поломки дорогостоящей техники. Пропаганда предпочитала объяснять аварийность происками заговорщиков — вредителей, Сталин лично заявлял, что «вредители есть и будут, пока есть у нас классы, пока имеется капиталистическое окружение».
Низкий уровень жизни рабочих порождал всеобщую неприязнь к относительно более привилегированным техническим специалистам. Страну захлестнула «спецеедская» истерия, которая нашла своё зловещее выражение в Шахтинском деле (1928) и ряде последующих процессов (Дело Промпартии 1930 года, Дело ТКП и множество других).
В числе строительных объектов, начатых при Сталине, был Московский метрополитен.
Одной из стратегических целей государства была объявлена культурная революция. В её рамках проводились кампании ликбеза (начавшиеся ещё с 1920 года), с 1930 года в стране впервые введено всеобщее начальное образование. Параллельно с массовым строительством домов отдыха, музеев, парков также проводилась агрессивная антирелигиозная кампания. Союз воинствующих безбожников (основан в 1925) объявил в 1932 году так называемую «безбожную пятилетку». По распоряжению Сталина были взорваны сотни церквей в Москве и других городах России[73]. В частности, был взорван Храм Христа Спасителя с целью строительства на его месте Дворца Советов.
Репрессивная политика
Большевизм имел долгую традицию государственного террора. К моменту Октябрьской революции страна уже более трёх лет участвовала в мировой войне, сильно обесценившей человеческую жизнь, общество привыкло к массовым смертям и к смертной казни. 5 сентября 1918 года был официально объявлен «красный террор». За время Гражданской войны по приговорам различных чрезвычайных, внесудебных органов были расстреляны до 140 тыс. человек.
Государственные репрессии снизили свои масштабы, но не прекращались и в 1920-е годы, вспыхнув с особо разрушительной силой в период 1937-38. После убийства Кирова в 1934 году курс на «замирение» постепенно сменился новым курсом на самые беспощадные репрессии. В соответствии с марксистским классовым подходом, под подозрение, согласно принципу коллективной ответственности, подпали целые группы населения: бывшие «кулаки», бывшие участники разнообразных внутрипартийных оппозиций, лица целого ряда иностранных СССР национальностей, подозревавшиеся в «двойной лояльности» (особым размахом отличились репрессии по «польской линии»), и даже военные. Многие высшие военачальники выдвинулись ещё при Троцком, и в период внутрипартийной дискуссии 1923 года военные широко поддерживали Троцкого. Роговин также указывает, что РККА была преимущественно крестьянской по своему составу, и в её среду объективно проникало недовольство итогами коллективизации[74]. Наконец, под известным подозрением, как это ни парадоксально, находился и сам НКВД; Наумов подчёркивает, что в его составе наблюдались резкие структурные перекосы, в частности, до 38 % составляли лица небольшевистского происхождения, по социальному составу рабочих и крестьян было лишь 25 %[75].
Согласно данным общества «Мемориал», за период октябрь 1936-ноябрь 1938 было арестовано органами НКВД 1 710 тыс. чел., расстреляно — 724 тыс. чел., кроме того, осуждено судами по уголовным обвинениям до 2 млн человек[76]. Установка на проведение чистки была дана февральско-мартовским пленумом ЦК 1937 года; в своём докладе «О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников» Сталин лично призвал ЦК к «выкорчёвыванию и разгрому», в соответствии с собственной доктриной «обострения классовой борьбы по мере строительства социализма».
Так называемый «большой террор», или «ежовщина» 1937—1938 годов вылилась в самоистребление советского руководства в невиданных масштабах; так, из 73 человек, выступавших на февральско-мартовском пленуме ЦК 1937 года, 56 были расстреляны. Погибло также абсолютное большинство делегатов XVII съезда ВКП(б) и до 78 % избранного этим съездом состава ЦК. Несмотря на то, что основной ударной силой государственного террора выступили органы НКВД, они же сами стали и жертвой самой жёсткой чистки; основной организатор репрессий нарком Ежов сам же стал их жертвой.
В ходе чистки погибли также и некоторые лица из ближайшего окружения Сталина; был расстрелян его личный друг Енукидзе А. С., а Орджоникидзе Г. К. умер при до конца не ясных обстоятельствах.
Как заявил Н. Верт в интервью радио «Эхо Москвы», массовые репрессии были главной формой управления государством и обществом в сталинское время[2][77].
Каганович Л. М. дал довольно откровенное объяснение террора:
…ведь они все были членами правительства. Троцкистское правительство было, зиновьевское правительство было, рыковское правительство было, это было очень опасно и невозможно. Три правительства могли возникнуть из противников Сталина… Как же можно было их держать на свободе? …Троцкий, который был хорошим организатором, мог возглавить восстание… Кто же мог поверить, что старые, опытные конспираторы, используя весь опыт большевистской конспиративности и большевистской организации, что эти люди не будут между собой связываться и не будут составлять организацию?
Самое активное участие в чистке принял ряд лиц из ближайшего окружения Сталина, в частности, Ежов, Молотов, Каганович, Жданов, Маленков, и множество других. Однако несомненно, что именно Сталин являлся главным «распорядителем» террора[3]. В частности, он собственноручно писал обвинительные речи для громких судебных процессов[3]. Имеются сотни записок, сделанных рукой Сталина, в которых он требовал от чекистов убивать всё больше и больше[3]. Приговоры он выносил красным карандашом. Напротив некоторых имён писал: «Бейте ещё». Внизу многочисленных страниц стояло: «Всех расстрелять»[3]. В некоторые дни Сталин приговаривал к казни более 3 000 так называемых врагов народа[3]. По данным правозащитного общества «Мемориал», лично Сталиным и его ближайшими соратниками по Политбюро ЦК ВКП(б) только за 1936—1938 годы подписаны списки на осуждение 43.768 человек[~ 7], в подавляющем большинстве к расстрелу[78], получившие название как «Сталинские расстрельные списки». В период Большого террора глава НКВД Николай Ежов представлял на рассмотрение Сталину разнарядки для каждого региона на расстрелы или ссылки в ГУЛАГ, и Сталин определял статистический план «зачисток»[3]. На местах, в районах шло соревнование, кто первый перевыполнит этот план. И каждый раз, когда местный сотрудник НКВД выполнял разнарядку, он просил разрешение «на сверхплановую резню»[3], и каждый раз Сталин разрешал[3].
По мнению Ю. Н. Жукова, репрессии могли происходить без ведома и без участия Сталина. Вплоть до 1934 года, утверждает историк, репрессии в партии не выходили за рамки фракционной борьбы и состояли в снятии с высоких должностей и переводах на непрестижные участки партийной работы, то есть аресты были исключены. Что же касается репрессий в отношении рабочих, крестьян и интеллигенции, то Ю. Н. Жуков подчёркивает, что все процессы конца 1920-х, направленные прежде всего против интеллигенции, против инженеров, проходили по инициативе Бухарина, контролировавшего в те годы деятельность ОГПУ и дававшего санкции на все аресты, на все политические процессы[79].
По данным Арсения Рогинского, председателя правления международного правозащитного общества «Мемориал», приведённым в интервью радио «Эхо Москвы»[61], за период советской истории 4,5 — 4,8 млн человек были осуждены по политическим мотивам, из них расстреляны примерно 1,1 млн, остальные попали в ГУЛАГ; не менее 6,5 млн подверглись депортации (с 1920 года, когда были депортированы 9 тысяч семей пяти казачьих станиц, или 45 тысяч человек, до депортации 1951—1952 годов); примерно 4 млн были лишены избирательных прав (более миллиона — по Конституции РСФСР 1918 года, остальные — по постановлению 1925 года, согласно которому в эту категорию включались члены семей); примерно 400—500 тысяч было репрессировано на основе разных указов и постановлений; 6—7 млн погибли от голода 1932—1933 годов; 17 961 тыс. человек стали жертвами так называемых трудовых указов (изданы 26 июня 1940, отменены в 1956 году). Таким образом, жертвами террора, по данным организации «Мемориал», в зависимости от способа подсчёта, стали от 11—12 млн до 38—39 млн человек[61]. В другом интервью он же говорит:
…за всю историю советской власти, от 1918 до 1987 года (последние аресты были в начале 1987-го), по сохранившимся документам получилось, что арестованных органами безопасности по всей стране было 7 миллионов 100 тысяч человек. При этом, среди них были арестованные не только по политическим статьям. И довольно много. Да, их арестовали органы безопасности, но органы безопасности арестовывали в разные годы и за бандитизм, контрабанду, фальшивомонетничество. И по многим другим «общеуголовным» статьям.— www.memo.ru/d/124360.html
Следует подчеркнуть, что Рогинский относит указанные цифры ко всему советскому периоду истории (а не только к правлению Сталина). В частности, можно отметить, что дискриминация в виде лишения так называемых «нетрудовых элементов» избирательных прав была проведена согласно советским Конституциям 1918 и 1925 годов, и отменена «сталинской» Конституцией 1936 года.
Роговин В. З., ссылаясь на архивные данные, указывает следующее количество жертв террора[80]:
- Согласно докладной записке, представленной генпрокурором СССР Руденко, министром внутренних дел Кругловым и министром юстиции Горшениным в феврале 1954, с 1921 по 1 февраля 1954 по обвинениям в так называемых «контрреволюционных преступлениях» осуждено 3 770 380 человек, в том числе к высшей мере наказания 642 980, к содержанию в лагерях и тюрьмах 2 369 320, к ссылке и высылке 765 180;
- Согласно данным, представленным сотрудниками КГБ «в начале 1990-х», было репрессировано 3 778 234 чел., из них 786 098 расстреляно;
- Согласно данным, представленным архивным отделом Министерства безопасности РФ в 1992 году, за период 1917—1990 по обвинению в государственных преступлениях осуждено 3 853 900 чел., из них к высшей мере 827 995.
Как указывает Роговин, за период 1921—1953 через ГУЛАГ прошло до 10 млн чел., его численность в 1938 году составила 1 882 тыс. чел.; максимальная численность ГУЛАГа, за всё время его существования была достигнута в 1950 году, и составила 2 561 тыс. человек.
Согласно профессору Калифорнийского университета Дениэлу Ранкур-Лаферрьеру (Daniel Rancour-Laferriere), за время Большой Чистки в 1936—1938 годах, по различным оценкам, было арестовано от пяти до девяти миллионов человек[81]. Вместе с тем следует отметить, что установка на начало террора была дана только февральско-мартовским пленумом 1937 года, в 1936 никакой чистки ещё не было.
За период с 1930 по 1953 годы, по данным разных исследователей, только по политическим обвинениям было арестовано от 3,6 до 3,8 млн человек, из них расстреляно от 748 до 786 тысяч[82][83][84].
В апреле 1935 года Сталиным был инициирован правовой акт, согласно которому дети в возрасте от двенадцати лет могли быть арестованы и подвергнуты наказанию[85][86] (включая расстрел[87]) наравне со взрослыми. В изданной в 1998 году книге П. Соломона «Советская юстиция при Сталине» утверждалось, что примеров приведения в исполнение смертных приговоров несовершеннолетним в архивах не найдено[88]; однако, по сообщению газеты «Московский комсомолец», в 2010 году журналисты «Эха Москвы» нашли документы о троих расстрелянных несовершеннолетних (одном 16-летнем и двоих 17-летних), которые позже были реабилитированы[89].
В ходе сталинских репрессий для получения признательных показаний в широких масштабах применялись пытки[90][91][92][93][94].
Сталин не только знал о применении пыток, но и лично приказал применять «методы физического воздействия» против «врагов народа» и при случае даже уточнял, какой вид пыток нужно было использовать[95][96][97]. Он первый приказал после революции применить пытки к политзаключённым; это была мера, которую отвергали русские революционеры, пока он не издал приказ[98]. При Сталине методы НКВД своей изощрённостью и жестокостью превзошли все изобретения царской полиции[98]. Историк Антон Антонов-Овсеенко указывает: «Операции по истреблению безоружных подданных он планировал, готовил и осуществлял сам. Он охотно входил в технические детали, его радовала возможность непосредственного участия в „разоблачении“ врагов. Особое наслаждение доставляли генсеку очные ставки, и он не раз баловал себя этими поистине дьявольскими представлениями»[99].
Система ГУЛаг была создана по личному приказу Сталина[100], которую он расценивал как экономический ресурс[101][102]. В действительности же труд узников ГУЛАГа был крайне неэффективным, а продуктивность — ничтожной. Так выработка на одного рабочего в ГУЛАГе на строительно-монтажных работах была примерно в 2 раза ниже, чем в гражданском секторе[103][104]. ГУЛАГ не оправдывал затрат на самого себя и требовал дотации на содержание со стороны государства, которые постоянно росли[105]. Система ГУЛАГ уже при жизни Сталина находилась в огромном кризисе, и все, кроме Сталина, это понимали[106]. Несколько миллионов были осуждены к разного рода штрафам. Одних только лагерных охранников нужно было содержать около 300 тысяч человек, не считая конвойных войск и сотрудников МГБ.
Как заявил Н. Верт в интервью радио «Эхо Москвы», за время правления Сталина более 20 миллионов прошли через ГУЛАГ[2] и ещё 6 миллионов были депортированы в спецпоселки[2]. В то же время Роговин, ссылаясь на архивные данные, указывает, что через ГУЛАГ прошло в общей сложности прошло 10 млн чел., в спецпоселениях находилось на 1 февраля 1937 года 1.8 млн чел., на 21 февраля 1939 года 2.6 млн. Максимальная численность спецпоселений была достигнута в 1950 году, и составила около 3 млн чел., большинством из которых были представители народов, депортированных во время войны[80].
На 1937—1938 годы пришёлся период массовых репрессий, часто именуемый как «Большой террор». Кампания была инициирована и поддержана лично Сталиным[107] и нанесла чрезвычайный вред экономике и военной мощи Советского Союза[108].
По утверждению крупнейшего специалиста в области внутрипартийных отношений 1920-х — 1930-х гг. О. В. ХлевнюкаПо мнению Ю. Н. Жукова,Мы имеем все основания рассматривать «большой террор» как серию централизованных, спланированных и проводимых на основании решений Политбюро (фактически Сталина) массовых операций по уничтожению «антисоветских элементов» и «контрреволюционных национальных контингентов». Их целью была ликвидация «пятой колонны» в условиях обострения международной обстановки и нараставшей угрозы войны… Исключительная роль Сталина в организации этого всплеска террора не вызывает сомнений и абсолютно подтверждается всеми документами… Всё, что известно сегодня о подготовке и проведении массовых операций 1937—1938 гг., позволяет утверждать, что без приказов Сталина «большого террора» просто не было бы…[109]
Сталин стал опасаться, что его курс на демократизацию, центром которой должна была стать новая Конституция, потерпит неудачу. И будучи готов провести его любой ценой, даже путём жестоких репрессий, развязал руки НКВД[110].
В 1937—1938 годах были проведены масштабные политические репрессии в отношении командного и начальствующего состава РККА и РККФ, которые выделяются исследователями как одно из проявлений политики «Большого террора» в СССР. Фактически начались во второй половине 1936 года, но наибольший размах приобрели после ареста и осуждения М. Н. Тухачевского и семи других высокопоставленных военных в мае—июне 1937 года; на 1937—1938 гг. пришёлся их пик, а в 1939—1941, после резкого спада, они продолжались с существенно меньшей интенсивностью.
Историки сходятся во мнении, что сталинские репрессии в РККА нанесли серьёзный урон обороноспособности страны[115][116] и, в числе других факторов, привели к значительным потерям советских войск в начальный период Великой Отечественной войны.
В число репрессированных в эти годы попали трое из пяти маршалов Советского Союза, 20 командармов 1-го и 2-го ранга, 5 флагманов флота 1-го и 2-го ранга, 6 флагманов 1-го ранга, 69 комкоров, 153 комдива, 247 комбригов[117].
В среде историков до сих пор нет консенсуса относительно масштабов репрессий[118]. Эксперты отмечают, что поиск информации о точном количестве репрессированных чрезвычайно затруднителен, так как репрессии в Красной Армии осуществлялись в условиях строжайшей секретности. В результате точные данные до сих пор неизвестны[119].
Роль во Второй мировой войне
Предвоенная внешняя политика
Неизбежность новой большой войны была для большевистской партии довольно очевидной. Так, Каменев Л. Б. призвал ожидать начала новой «ещё более чудовищной, ещё более гибельной войны» ещё в своём докладе «О капиталистическом окружении» на X съезде РКП(б) в 1921 году. Михаил Александров в своей работе «Внешнеполитическая доктрина Сталина», указывает, что выступая в ИККИ 30 мая 1925 года, Сталин также заявил, что «война в Европе начнется и что они там обязательно передерутся, в этом не может быть сомнения». На XIV съезде (декабрь 1925) Сталин выразил уверенность, что Германия не будет мириться с условиями Версальского мира.
После прихода Гитлера к власти Сталин резко изменил традиционную советскую политику: если раньше она была направлена на союз с Германией против версальской системы, а по линии Коминтерна — на борьбу с социал-демократами как главным врагом (теория «социал-фашизма» — личная установка Сталина[120]), то теперь она заключалась в создании системы «коллективной безопасности» в составе СССР и бывших стран Антанты против Германии и союзе коммунистов со всеми левыми силами против фашизма (тактика «народного фронта»). Эта позиция первоначально не была последовательной: в 1935 году Сталин, встревоженный германо-польским сближением, тайно предложил Гитлеру пакт о ненападении, но получил отказ[121].
В своём выступлении перед выпускниками военных академий 5 мая 1941 года Сталин подвёл итоги произошедшего в 30-е годы перевооружения войск, выразил уверенность в том, что германская армия не является непобедимой. Волкогонов Д. А. трактует эту речь следующим образом: «Вождь дал ясно понять: война в будущем неизбежна. Нужно быть готовыми к безусловному разгрому германского фашизма…война будет вестись на территории противника, и победа будет, достигнута малой кровью».
Вместе с тем, Сталин предпочитал лавировать между двумя основными альянсами западных держав. Воспользовавшись столкновением Германии с Англией и Францией в 1939 году, СССР занял территории Западной Белоруссии и Западной Украины, и развязал войну с Финляндией, за что был в декабре 1939 года исключен из Лиги Наций, как агрессор. В качестве оправдания для предъявленных Финляндии требований СССР заявил, что Германия планирует нападение на Россию, в том числе боковой удар через Финляндию.
Вплоть до нападения Гитлера, Советский Союз сотрудничал с нацистской Германией. Имеются множественные документальные свидетельства сотрудничества самого разного толка, от договоров о дружбе и активной торговли до совместных парадов и конференций НКВД и гестапо[122]. Перед подписанием договора о дружбе Сталин сказал Риббентропу[123][124]:
Однако если, вопреки ожиданиям, Германия попадет в тяжелое положение, то она может быть уверена, что советский народ придет Германии на помощь и не допустит, чтобы Германию задушили. Советский Союз заинтересован в сильной Германии и не допустит, чтобы Германию повергли на землю…
Вторая мировая война началась в 1939 году и почти два года, до июня 1941, шла под знаком официальной дружбы Гитлера и Сталина[125][126][127]. В декабре 1939 года, в ответ на поздравление к 60-летию, Сталин отвечает Риббентропу:
52 % всего экспорта Советского Союза в 1940 году были направлены в Германию[129]. Выступая 1 августа 1940 года на сессии Верховного совета, Молотов сказал, что главную поддержку от Советского Союза Германия получила в виде спокойной уверенности на востоке[129].
Вместе с тем отношения между союзниками, разумеется, не были безоблачными. Хоффман И. указывает, что в ноябре 1940 года Сталин передал Германии свои требования по дальнейшему расширению советской зоны влияния на Румынию, Югославию, Болгарию, Грецию, Венгрию и Финляндию.[130] Эти требования были встречены германским правительством крайне враждебно, и стали одним из поводов для нападения на СССР 22 июня 1941 года.
Ряд историков[3][131] ставят в вину лично Сталину неподготовленность Советского Союза к войне и огромные потери, особенно в начальный период войны, указывая на то, что Сталину многие источники называли 22 июня 1941 года как дату нападения. Так, Меркулов докладывал Сталину информацию, полученную от агента берлинской резидентуры под именем «старшина»[132][133][134][135]: «Все военные мероприятия Германии по подготовке вооружённого выступления против СССР полностью закончены, и удар можно ожидать в любое время». На это Сталин оставил резолюцию: «Может, послать ваш „источник“ из штаба герм. Авиации к еб*** матери. Это не „источник“, а дезинформатор»[134].
Расстрел польских офицеров в Катыни
Весной 1940 года сотрудниками НКВД СССР было расстреляно 21 857 польских пленных[136].
26 ноября 2010 Госдума России, при противодействии со стороны фракции КПРФ[137], приняла заявление «О Катынской трагедии и её жертвах», в котором признаёт Катынский расстрел преступлением, совершённым по прямому указанию Сталина и других советских руководителей, и выражает сочувствие польскому народу[138].
Сталин в первые дни Великой Отечественной войны
Уже в 5 часов 45 минут 22 июня Сталин в своём кабинете в Кремле принимает наркома иностранных дел СССР В. М. Молотова, наркома внутренних дел Л. П. Берию, наркома обороны С. К. Тимошенко, заместителя Председателя СНК СССР Л. З. Мехлиса и Начальника Генерального штаба РККА Г. К. Жукова.[139]
На следующий день после начала войны (23 июня 1941) СНК СССР и ЦК ВКП(б) совместным постановлением[140] образовали Ставку Главного Командования Вооружённых Сил СССР, в состав которого был включён Сталин и председателем которого был назначен нарком обороны, маршал Советского Союза С. К. Тимошенко. 24 июня Сталин подписывает постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР о создании Совета по эвакуации при СНК СССР, призванного организовать эвакуацию «населения, учреждений, военных и иных грузов, оборудования предприятий и других ценностей» западной части СССР.
Когда 28 июня пал Минск, Сталин впал в прострацию[141][142][143][144][145][146][146][147][148]. 29 июня Сталин не приехал в Кремль, что вызвало сильное беспокойство у его окружения. 30 июня во второй половине дня его коллеги по Политбюро приехали к нему в Кунцево, и, по впечатлению некоторых из них, Сталин решил, что они собираются его арестовывать[149][150]. Собравшиеся приняли решение о создании ГКО. «Мы видим, что Сталин не участвовал в делах страны немногим более суток», — пишет Р. А. Медведев[150].
Военное руководство
В начале войны Сталин был слабым стратегом, принимал множество некомпетентных решений[3]. В качестве примера такого решения доктор Саймон Сибег-Монтефиоре приводит ситуацию в сентябре 1941 года: хотя все генералы упрашивали Сталина вывести войска из-под Киева, он позволил нацистам взять в «мешок» и перебить военную группировку из пяти армий[3].
В то же время, по мнению Маршала Советского Союза Г. К. Жукова, начиная со Сталинградской битвы Сталин стал проявлять себя, как человек «…владеющий вопросами организаций фронтовых операций и операций групп фронтов и руководящий ими с большим знанием дела, хорошо разбираясь и в больших стратегических вопросах», а также умеющий «найти главное звено в стратегической обстановке». В целом, Г. К. Жуков оценивает Сталина, как «достойного Верховного Главнокомандующего». Кроме того, Г. К. Жуков считает необходимым «отдать должное» И. В. Сталину, как «выдающемуся организатору» в «обеспечении операций, создании стратегических резервов, в организации производства боевой техники и вообще в создании всего необходимого для ведения войны»[151].
С другой стороны, Г. К. Жуков указывает, что ряд разработок в военном искусстве (методы артиллерийского наступления, методы завоевания господства в воздухе, методы окружения противника, рассечение окружённых группировок противника и уничтожении их по частям и т. д.), приписывавшиеся ранее лично И. В. Сталину, на самом деле были плодом деятельности большого числа военных специалистов. Заслуга Сталина в отношении этих разработок заключалась, по мнению Г. К. Жукова, только в том, что он развивал, обобщал и реализовывал в виде директивных документов идеи, подаваемые ему компетентными людьми.
Начальный период войны
Через неделю после начала войны (30 июня 1941) Сталин был назначен Председателем только что образованного Государственного комитета обороны. 3 июля Сталин выступил с радиообращением к советскому народу, начав его со слов: «Товарищи, граждане, братья и сёстры, бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!»[152]. 10 июля 1941 года Ставка Главного Командования была преобразована в Ставку Верховного Командования, и председателем вместо Тимошенко был назначен Сталин.
19 июля 1941 года Сталин сменяет Тимошенко на посту наркома обороны. С 8 августа 1941 года Сталин Указом Президиума Верховного Совета СССР назначается Верховным Главнокомандующим Вооружёнными Силами СССР.
31 июля 1941 года Сталин принимает личного представителя и ближайшего советника президента США Франклина Рузвельта — Гарри Гопкинса[153]. 16 — 20 декабря в Москве Сталин ведёт переговоры с министром иностранных дел Великобритании Э. Иденом по вопросу заключения между СССР и Великобританией договора о союзе в войне против Германии и о послевоенном сотрудничестве.
16 августа 1941 года Сталин подписывает Приказ Ставки Верховного Главнокомандования № 270, в котором значилось: «Командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров» (см.: Приказ № 270).
Во время Московской битвы 1941 года, после объявления Москвы на осадном положении, Сталин оставался в столице. 6 ноября 1941 года Сталин выступил на торжественном заседании, проходившем на станции метро «Маяковская», которое было посвящено 24-й годовщине Октябрьской революции. В своей речи Сталин объяснил неудачное для Красной армии начало войны, в частности, «нехваткой танков и отчасти авиации»[154].
На следующий день, 7 ноября 1941 года, по указанию Сталина на Красной площади был проведён традиционный военный парад.
В 1941—1942 годах главнокомандующий посетил Можайский, Звенигородский, Солнечногорский оборонительные рубежи, а также был в госпитале на Волоколамском направлении и в 16-й армии, где осмотрел работу ракетных установок БМ-13 («катюша»), был в 316-й дивизии И. В. Панфилова. В 1942 году Сталин выезжал за реку Лама на аэродром на испытания самолёта. 2 и 3 августа 1943 года прибыл на Западный фронт. 4 и 5 августа находился на Калининском фронте. 5 августа находится на передовой в деревне Хорошево (Ржевский район)[155]. Как пишет сотрудник личной охраны главнокомандующего А. Т. Рыбин: «По наблюдению личной охраны Сталина, в годы войны Сталин вёл себя бесшабашно. Члены Политбюро и Н. Власик буквально загоняли его в укрытие от летящих осколков, разрывавшихся в воздухе снарядов».
30 мая 1942 года Сталин подписал постановление ГКО о создании Центрального штаба партизанского движения при Ставке Верховного Главнокомандования. 5 сентября 1942 года издаёт приказ «О задачах партизанского движения», ставший программным документом в дальнейшей организации борьбы в тылу захватчиков.[156]
28 июля 1942 года Сталин в качестве наркома обороны подписал «Приказ № 227», ужесточивший дисциплину в Красной армии, запретивший отход войск без приказа руководства, вводивший штрафные батальоны в составе фронтов и штрафные роты в составе армий, а также заградительные отряды в составе армий.
Введение заградотрядов отнюдь не было изобретением Сталина; подобные методы уже применялись большевиками во время Гражданской войны. Исследователи В. Краснов и В. Дайнес утверждают, что знаменитый сталинский приказ № 227 фактически повторял положения приказа Троцкого № 65 по Южному фронту от 24.11.1918. Приказ № 65 до сих пор потрясает свой жестокостью; он требовал расстрела не только дезертиров, но также их укрывателей и сжигания их домов.
Перелом в ходе ВОВ
11 февраля 1943 года Сталин подписал постановление ГКО о начале работ по созданию атомной бомбы.
Начало коренного перелома в войне, положенное в Сталинградской битве имело продолжение в ходе Зимнего наступления Красной Армии 1943 года. В Курской битве начатое под Сталинградом было завершено, наступил коренной перелом не только в ВОВ, но и во всей Второй мировой войне.
25 ноября Сталин в сопровождении Наркома иностранных дел СССР В. М. Молотова и члена ГКО, заместителя Председателя СНК СССР К. Е. Ворошилова едет в Сталинград и Баку, откуда на самолёте летит в Тегеран (Иран). С 28 ноября по 1 декабря 1943 года Сталин участвует на Тегеранской конференции — первой за годы Второй мировой войны конференции «Большой тройки» — лидеров трёх стран: СССР, США и Великобритании.
Окончание войны
4 февраля — 11 февраля 1945 года Сталин участвует в Ялтинской конференции союзных держав, посвящённых установлению послевоенного мирового порядка.
Ряд лиц подчёркивают важность того, что именно советский флаг был водружён над Рейхстагом. Кандидат наук Никита Соколов в эфире радио «Эхо Москвы» объясняет это тем, что американцы и британцы отказались брать несколько крупных городов, включая Берлин, поскольку это могло привести к большим человеческим жертвам[157].
В то же время Дж. Боффа указывает, что, в противовес планам генерала Эйзенхауэра, «Черчилль же и британские генералы стремились любой ценой достичь Берлина прежде, чем туда придут русские»:
В начале апреля [1945 года], таким образом, в руках у Сталина оказались два взаимно исключающих документа: послание Эйзенхауэра и донесение советской разведки, утверждавшее, что войска Монтгомери готовятся нанести удар по Берлину. Сталин высоко оценил лояльность Эйзенхауэра, но все же решил прибегнуть к хитрости. В ответе американскому генералу он одобрил его планы и одновременно заверил его, что Берлин утратил своё «прежнее стратегическое значение» и что советские войска в связи с этим направят для взятия города лишь второстепенную группировку сил. В действительности же он только что подписал директиву о проведении последнего крупного наступления в этой войне — на столицу Германии. В глазах советских людей взятие Берлина должно было служить необходимым увенчанием их победы. Дело было не только в престиже. Берлин в их руках означал гарантию того, что СССР сможет заставить других считаться со своим мнением при решении вопроса о судьбах Германии.[158]
Исследователь Кынин Г. П. также считает, что Сталин, узнав о планах своих англо-американских союзников, также намеренно дезинформировал их, сообщив, что главный удар советских войск якобы намечен на «вторую половину мая» (на деле, наступление началось 16 апреля, хотя к нему не успевал подготовиться 2-й Белорусский фронт).
В своем сообщении президенту Рузвельту 1 апреля 1945 года Черчилль прямо заявлял, что «… с политической точки зрения нам следует продвигаться в Германии как можно дальше на восток и что в том случае, если Берлин окажется в пределах нашей досягаемости, мы, несомненно, должны его взять». Генерал Эйзенхауэр ответил на обеспокоенность Черчилля следующим образом: «Конечно, если в какой-либо момент сопротивление будет внезапно сломлено по всему фронту, мы устремимся вперед, и Любек и Берлин окажутся в числе наших важных целей».
С началом Советской Армией Берлинской операции 16 апреля 1945 года Черчилль осознал, что англо-американские войска на тот момент физически не могут прорваться в Берлин, и сосредоточился на занятии Любека, с тем, чтобы предотвратить советскую оккупацию Дании.
Профессор русской истории Лондонского университета Орландо Файджес в эфире телеканала Discovery Civilisation оспаривает распространённое мнение о заслугах Сталина в победе[159], указывая на полную неготовность промышленности, сельского хозяйства и морального духа страны к войне в 1941 году[159].
Депортации народов
В СССР тотальной депортации были подвергнуты множество народов, среди них: корейцы, немцы, финны-ингерманландцы, карачаевцы, калмыки, чеченцы, ингуши, балкарцы, крымские татары и турки-месхетинцы. Из них семь — немцы, карачаевцы, калмыки, ингуши, чеченцы, балкарцы и крымские татары — лишились при этом и своих национальных автономий.
Депортациям в СССР подверглось ещё множество других этнических, этноконфессиональных и социальных категорий советских граждан: казаки, «кулаки» самых разных национальностей, поляки, азербайджанцы, курды, китайцы, русские, иранцы, евреи-ирани, украинцы, молдаване, литовцы, латыши, эстонцы, греки, болгары, армяне, кабардинцы, армяне-хемшины, армяне-«дашнаки», турки, таджики и другие[160].
Депортации нанесли колоссальный ущерб СССР, её экономике, культуре, традициям народов. Прерывались устоявшиеся экономические и культурные связи между народами, деформировалось национальное сознание масс. Был подорван авторитет государственной власти, проявились негативные стороны государственной политики в сфере национальных отношений[161].
Послевоенные годы
 |
Этот раздел не завершён. Вы поможете проекту, исправив и дополнив его.
|
Экономическая политика. Развитие военно-промышленного комплекса
14 декабря 1947 года Сталин подписал Постановление Совета Министров СССР и ЦК ВКП(б) № 4004 «О проведении денежной реформы и отмене карточек на продовольственные и промышленные товары»[162]. Денежная реформа была проведена в форме деноминации с конфискацией и была очень похожа на реформу в постсоветской России в 1993 году[163]. То есть у населения были изъяты все сбережения[163]. Старые деньги менялись на новые в пропорции за 10 рублей только 1 рубль[163].
20 октября 1948 года было принято постановление Совета Министров СССР и ЦК ВКП(б) № 3960 «О плане полезащитных лесонасаждений, внедрения травопольных севооборотов, строительства прудов и водоёмов для обеспечения высоких устойчивых урожаев в степных и лесостепных районах Европейской части СССР»[164], которое вошло в историю как Сталинский план преобразования природы. Составной частью этого грандиозного плана было крупномасштабное строительство промышленных электростанций и каналов, которые получили наименование Великих строек коммунизма.
В год смерти Сталина средняя калорийность суточной диеты сельскохозяйственного работника была на 17 % ниже уровня 1928 года[165]. По секретным данным ЦСУ, дореволюционный уровень питания по количеству калорий в день был обратно достигнут только в конце 50-х — начале 60-х годов[166].
24 июля 1945 года в Потсдаме Трумэн сообщил Сталину, что у США «теперь есть оружие необыкновенной разрушительной силы». По воспоминаниям Черчилля, Сталин улыбнулся, но не стал интересоваться подробностями. Из этого Черчилль сделал вывод, что Сталин ничего не понял и не в курсе событий[167]. В тот же вечер Сталин приказал Молотову переговорить с Курчатовым об ускорении работ по атомному проекту. 20 августа 1945 года для руководства атомным проектом ГКО создал Специальный комитет с чрезвычайными полномочиями во главе с Л. П. Берией. При Спецкомитете был создан исполнительный орган — Первое главное управления при СНК СССР (ПГУ). Директива Сталина обязывала ПГУ обеспечить создание атомных бомб, урановой и плутониевой, в 1948 году. 25 января 1946 года Сталин впервые встречается с разработчиком атомной бомбы, академиком И. В. Курчатовым; на встрече присутствуют: председатель Специального комитета по использованию атомной энергии Л. П. Берия, нарком иностранных дел В. М. Молотов, председатель Госплана СССР Н. А. Вознесенский, заместитель председателя СНК Г. М. Маленков, нарком внешней торговли А. И. Микоян, Секретарь ЦК ВКП(б) А. А. Жданов, президент Академии наук СССР С. И. Вавилов, академик АН СССР С. В. Кафтанов. B 1946 году Сталиным были подписаны около шестидесяти документов, определивших развитие атомной науки и техники, результатом выполнения которых стало успешное испытание первой советской атомной бомбы 29 августа 1949 года на полигоне в Семипалатинской области Казахской ССР и строительство первой в мире АЭС в Обнинске (1954 год).
Смерть
Умер Сталин в своей официальной резиденции — Ближней даче, где он постоянно проживал в послевоенный период. 1 марта 1953 года один из охранников обнаружил его лежащим на полу малой столовой. Утром 2 марта на Ближнюю дачу прибыли врачи и диагностировали паралич правой стороны тела. 5 марта в 21 час 50 минут Сталин умер[168]. Согласно медицинскому заключению, смерть наступила в результате кровоизлияния в мозг.
История болезни и результаты вскрытия показывают, что у Сталина было несколько ишемических инсультов (лакунарных, но, вероятно, также и атеротромботических), что, по мнению президента Всемирной федерации неврологов В. Хачински, привело не только к сосудистым когнитивным нарушениям, но и прогрессирующему расстройству психики[169].
Существуют многочисленные версии, предполагающие неестественность смерти и причастность к ней окружения Сталина. По версии историка И. И. Чигирина, убийцей-заговорщиком следует считать Н. С. Хрущёва[170]. Другие историки считают причастным к смерти Сталина Л. П. Берию. Почти все исследователи сходятся в том, что соратники Сталина способствовали (необязательно умышленно) его смерти, не торопясь вызывать медицинскую помощь.
Забальзамированное тело Сталина было помещено в Мавзолей Ленина, который в 1953—1961 годах именовался «Мавзолей В. И. Ленина и И. В. Сталина». 30 октября 1961 года XXII съезд КПСС постановил, что «серьёзные нарушения Сталиным ленинских заветов… делают невозможным оставление гроба с его телом в Мавзолее». В ночь с 31 октября на 1 ноября 1961 года тело Сталина было вынесено из Мавзолея и погребено в могиле у Кремлёвской стены[171].
Оценки личности Сталина
Профессор А. А. Кара-Мурза в эфире радиостанции «Эхо Москвы» заявил, что сам Сталин создавал мощный культ собственной личности и занимался этим как приоритетной темой все годы своего правления, вплоть до марта 1953 года[172]. По мнению профессора, культ создавался путём правок биографии, уничтожения свидетелей, создания новых учебников, вмешательства в любые науки, искусства и культуру[172].
По мнению Ю. Н. Жукова, на ХХ съезде КПСС «эволюция произошла… назад. Консервативная часть партократии укрепилась настолько, что уже сама отважилась возложить на культ покойного диктатора всю ответственность за свои былые злодеяния, а себя выставить в качестве жертв»[79].
Идея культа заключалась[173] в том, чтобы весь советский народ всем оказывался обязан партии, государству и своему вождю[173]. И одним из аспектов этой системы «подарков» являлась необходимость выражения благодарности Сталину, например, за социальные услуги и вообще за всё, что у тебя есть[173]. Как отмечает профессор русской истории университета Джонса Хопкинса, Джеффри Брукс, известная фраза «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!» означала, что у детей счастливое детство лишь потому, что его обеспечил им Сталин[173].
При жизни Сталина советская пропаганда создала вокруг него ореол «великого вождя и учителя». Многие предприятия и организации получили к своему названию дополнительное «им. И. В. Сталина»; имя Сталина можно было встретить в названиях выпускавшейся в 1930—1950-х годах советской техники (Сталинец-1, Паровозов ИС, Сталинец-60, танки ИС-1 и ИС-2). В прессе сталинского периода его имя упоминалось в одном ряду с Марксом, Энгельсом и Лениным. О Сталине пишут песни: на слова поэта А. А. Суркова исполняются песни «Нас воля Сталина вела» (композитор В. И. Мурадели) и «Песня о Сталине» (музыка М. И. Блантера). В 1939 году композитор С. С. Прокофьев создаёт посвящённую Сталину кантату «Здравица». Имя Сталина упоминается в художественных литературных произведениях и в художественных фильмах.
Следует отметить, что именем Сталина были также названы географические объекты во многих странах мира.
После смерти Сталина общественное мнение о Сталине во многом формировалось в соответствии с позицией официальных лиц СССР и России. После XX съезда КПСС советские историки давали оценку Сталину с учётом позиции идеологических органов СССР. В указателе имён к Полному собранию сочинений Ленина, изданном в 1974 году, о Сталине написано следующее[174]:
В деятельности Сталина наряду с положительной имелась и отрицательная сторона. Находясь на важнейших партийных и государственных постах, Сталин допустил грубые нарушения ленинских принципов коллективного руководства и норм партийной жизни, нарушение социалистической законности, необоснованные массовые репрессии против видных государственных, политических и военных деятелей Советского Союза и других честных советских людей.
В докладе Фонда Карнеги (2013) отмечается, что если в 1989 году «рейтинг» Сталина в перечне величайших исторических личностей был минимальным (12 %, Ленин — 72 %, Пётр I — 38 %, Александр Пушкин — 25 %), то в 2012 году он оказался на первом месте с 49 %[175]. По данным опроса общественного мнения, проведённого Фондом «Общественное мнение» 18—19 февраля 2006 года, 47 % жителей России считали роль Сталина в истории в целом положительной, 29 % — отрицательной[176]. На протяжении опроса (7 мая — 28 декабря 2008) общественного мнения, организованного телеканалом «Россия» с целью выбора самой ценимой, приметной и символичной личности российской истории, Сталин занимал лидирующие позиции с большим отрывом. В итоге Сталин занял третье место, уступив первым двум историческим личностям около 1 % голосов (см. «Имя Россия»).
В докладе Фонда Карнеги об оценке роли Сталина в современной России и Закавказье (2013)[177] отмечается, что его личность до сих пор вызывает восхищение у большого количества людей на постсоветском пространстве. При ответе на вопрос «Какие слова лучше описывают ваше отношение к Сталину?», большинство россиян, армян и азербайджанцев выбрали равнодушие (32 %, 25 и 15 % соответственно), грузины же — уважение (27 %), у россиян и армян уважение — 21 и 16 %. Авторы доклада отметили, что большинство респондентов высоко оценивает вклад Сталина в победу Советского Союза над фашистской Германией, вместе с тем подавляющее большинство относится к сталинским репрессиям резко негативно — более половины участников опроса считают, что им не может быть оправдания. Тем не менее, около 20 % ответили, что, возможно, в репрессиях была политическая необходимость. В докладе также говорится о двух противоположных тенденциях: с одной стороны, «поддержка Сталина в России выросла после развала Советского союза», с другой — молодёжь все индифферентнее относится к спорной исторической фигуре.
В начале 2015 года «Левада-центр» отмечает, что положительное отношение россиян к Иосифу Сталину достигло максимума за все годы замеров (52 % респондентов)[178].
Положительные
|
Этот раздел не завершён. Вы поможете проекту, исправив и дополнив его.
|
В некрологе на смерть И. В. Сталина в газете «Manchester Guardian» от 6 марта 1953 года его подлинно историческим достижением называется превращение Советского Союза из экономически отсталого до уровня второй индустриально развитой страны мира.
Суть исторических достижений Сталина состоит в том, что он принял Россию с сохой, а оставляет её с ядерными реакторами. Он поднял Россию до уровня второй индустриальной державы мира. Это не было результатом чисто материального прогресса и организации. Такие достижения не были бы возможны без всеобъемлющей культурной революции, в ходе которой всё население посещало школу и весьма напряжённо училось.
Isaac Deutscher. End of Stalinism. // The Manchester Guardian. — 1953. — 6 March
В 1956 году фраза о сохе и атомном реакторе вошла в статью «Сталин» в Британской энциклопедии[179].
По мнению английского историка Саймона Себаг-Монтефиоре, Сталин имел выдающиеся интеллектуальные способности: к примеру, мог читать Платона в оригинале. Когда Сталин пришёл к власти, продолжает историк, он всегда сам писал свои речи и статьи в чётком и зачастую утончённом стиле[27].
Согласно Саймону Себаг-Монтефиоре, миф о невежде Сталине был создан Троцким. А на самом деле библиотека Сталина насчитывала 20 000 томов, он каждый день много часов проводил за чтением книг, делая пометки на их полях и ведя их каталог. При этом вкусы Сталина в отношении чтения были эклектичными: Мопассан, Уайльд, Гоголь, Гёте, Золя. Кроме того, ему нравилась поэзия (в юности он сам писал стихи на грузинском языке). Сталин был эрудированным человеком — он цитировал Библию, труды Бисмарка, произведения Чехова, восхищался Достоевским, считая его замечательным психологом[27].
Английский писатель Чарльз Сноу также характеризовал образовательный уровень Сталина довольно высоко:
«Одно из множества любопытных обстоятельств, имеющих отношение к Сталину: он был куда более образован в литературном смысле, чем любой из современных ему государственных деятелей. В сравнении с ним Ллойд Джордж и Черчилль — на диво плохо начитанные люди. Как, впрочем, и Рузвельт»[180].
Отрицательные
|
Этот раздел не завершён. Вы поможете проекту, исправив и дополнив его.
|
Одни историки считают, что Сталиным была установлена личная диктатура[181][182][183]; другие полагают, что до середины 1930-х диктатура носила коллективный характер[184]. По мнению историка О. В. Хлевнюка[185], сталинская диктатура представляла собой крайне централизованный режим, опиравшийся прежде всего на мощные партийно-государственные структуры, террор и насилие, а также на механизмы идеологической манипуляции обществом, отбора привилегированных групп и формирования прагматичных стратегий. Согласно профессору Оксфордского университета Р. Хингли, на протяжении четверти века до своей смерти Сталин обладал большей политической властью, чем любая другая фигура в истории[186]. Он был не просто символом режима, а лидером, который принимал принципиальные решения и был инициатором всех сколько-нибудь значимых государственных мер[185]. Каждый член Политбюро должен был подтверждать своё согласие с принятыми Сталиным решениями, в то же время ответственность за их исполнение Сталин перекладывал на подотчётных ему лиц[187].
Некоторые политики, деятели науки, культуры и искусства, историки, социологи, а также московский патриархат[188] придерживаются мнения, что победа состоялась не благодаря, а вопреки Сталину. В открытом письме 25 деятелей советской науки, литературы и искусства говорится об ответственности Сталина за неготовность к войне[189]. В открытом письме от 20 апреля 2010 года, ветераны также подвергли Сталина критике, охарактеризовав его сговор с Гитлером как «преступный»[190][191]. Вместе с тем другие ветераны предложили отметить заслуги Сталина в военные годы с помощью видеороликов и плакатов[192]. Согласно английскому историку Саймону Себаг-Монтефиоре, в начале войны Сталин «принимал некомпетентные решения. Имя им легион. Самое вопиющее из них: в сентябре 1941 года, когда все генералы умоляли его вывести войска из-под Киева, он позволил нацистам взять в „мешок“ и перебить военную группировку из пяти армий. Лишь к концу войны Сталин стал военным стратегом и смог привести свою страну к победе. Но какой ценой!»[27]
По мнению Даниель Ранкур-Лаферриера, Сталин не владел ни одним европейским языком, был плохим оратором, и его считали, в лучшем случае, весьма посредственным теоретиком[193][194].
При Сталине подавлялись и запрещались целые научные направления, а против многих видных учёных, инженеров и врачей была организована травля[195], которая нанесла колоссальный урон отечественной науке и культуре[196]. В некоторых случаях эти кампании содержали элементы антисемитизма[197]. В той или иной степени идеологическое вмешательство коснулось таких дисциплин, как: физика[198], химия[199], астрономия[200], языкознание[201], статистика[202], литературоведение[203], философия[204], социология[205], демография[206], лингвистика[207], экономика[208], генетика[209], педология[210], история[211] и кибернетика. Ведущие демографы ЦУНХУ[206][212] были расстреляны после того, как Сталину не понравились[213][214][215] результаты переписи 1937 года, показавшие крупные потери населения от голода[216] по сравнению с предполагаемой численностью. В результате, до середины 1950-х годов вообще никто не знал, сколько людей живёт в Советском Союзе[216].
Доктор исторических наук Геннадий Костырченко утверждает, что Сталину был присущ личный антисемитизм, проявления которого отмечались ещё в дореволюционный период, в 1920-е годы в борьбе с троцкистской оппозицией[217]. Существует ряд свидетельств личного антисемитизма Сталина, проявлявшегося уже в ранние годы его политической деятельности. В частности, по жалобе Якова Свердлова, бывшего со Сталиным вместе в ссылке до революции, суд чести ссыльных вынес Сталину порицание за антисемитизм[218]. Кроме Свердлова, антисемитизм Сталина отмечали в своих воспоминаниях его дочь Светлана Аллилуева[219], его бывший секретарь Борис Бажанов и ряд других близко знавших его лиц[218]. Об этом же писал в мемуарах польский генерал Владислав Андерс[220].
Сталин не стеснялся подчёркивать еврейство своих политических оппонентов и, в частности, Троцкого. По оценке Краткой еврейской энциклопедии, травля оппозиции в 1927 году приобрела частично характер антисемитской кампании[218]. Публично Сталин в 1931 году выступил с официальным заявлением, сурово осуждающим антисемитизм[221].
После Великой Отечественной войны в 1948—1953 годах ряд репрессивных акций и кампаний в СССР носили, по мнению исследователей, антиеврейский характер. Наиболее известными акциями такого рода были так называемая «борьба с космополитизмом», разгром Еврейского антифашистского комитета и «Дело врачей»[222][223][224][225]. Как пишет Геннадий Костырченко, «масштабы официального антисемитизма, которые имели место в СССР в начале 1953 г., были предельно допустимыми в рамках существовавшей тогда политико-идеологической системы»[226]. Эти акции вызвали протесты даже в среде международного коммунистического движения. Так, по утверждению Говарда Фаста, в 1949 году Национальный Комитет Коммунистической партии США официально обвинил ВКП(б) «в вопиющих актах антисемитизма»[227].
Психическое состояние
Психическое здоровье является объектом исследования и анализа ряда экспертов, таких, как психоаналитики[228][229][230], психиатры[229], психотерапевты[231], неврологи[169], социологи[232] и историки[233][234][235][236] Исследователи отмечают в характере Сталина такие черты, как: нарциссизм[237], тщеславие[238][239][240], социопатию[241], садистские наклонности[98][237][242][243], манию преследования[244] и параноидальность[169][231][234][235][245][246]. Эрих Фромм по уровню деструктивности и садизма ставит Сталина в один ряд с Гитлером и Гиммлером[228]. Историк Роберт Такер утверждает, что Сталин на самом деле был умственно больной[236][247] («патологической личностью, где-то на континууме психиатрических проявлений, означающих паранойю»)[245]. История болезни и результаты вскрытия показывают, что у Сталина было несколько ишемических инсультов (лакунарных, но, вероятно, также и атеротромботических), что, по мнению президента Всемирной федерации неврологов Владимира Хачински, привело не только к сосудистым когнитивным нарушениям, но и прогрессирующему расстройству психики[169].
Сталин в оценке руководителей СССР и России
- Первый секретарь ЦК КПСС Н. С. Хрущёв на XX съезде КПСС в докладе «О культе личности и его последствиях» заявил, что Сталин «переходил с позиций идейной борьбы на путь административного подавления, на путь массовых репрессий, на путь террора. Он действовал всё шире и настойчивее через карательные органы, часто нарушая при этом все существующие нормы морали и советские законы»[248].
- Согласно позиции экс-президента СССР М. С. Горбачёва, «Сталин — это человек весь в крови»[249].
- В 2009 году Председатель Правительства России В. В. Путин сказал, что под руководством Сталина страна «из аграрной превратилась в индустриальную. Правда, крестьянства не осталось, но индустриализация действительно состоялась. Мы выиграли Великую Отечественную войну. И кто бы и что бы ни говорил, победа была достигнута». Вместе с тем Премьер-министр России назвал имевшие место репрессии «неприемлемым способом управления государством»[250].
- Президент России Д. А. Медведев, говоря о Катынской трагедии, сказал, что это «преступление Сталина и ряда его приспешников»[251]. Президент отметил, что «Сталин совершил массу преступлений против своего народа… И, несмотря на то, что он много работал, несмотря на то, что под его руководством страна добилась успехов, то, что было сделано применительно к собственным людям, не может быть прощено»[252][253].
Международное осуждение
- Украина: 13 января 2010 года Апелляционный суд Киева признал[254][255][256] Сталина и других советских руководителей виновными в геноциде украинского народа в 1932—1933 годах, в результате которого, по признанию судьи, на Украине погибло 3 млн 941 тыс. человек[257][258]. Суд констатировал, что обвинение И. В. Сталину и др. органом досудебного следствия не предъявлялось и не могло быть предъявлено в связи с их смертью, а обвинительный приговор относительно них в данном уголовном деле не вынесен. Суд постановил закрыть уголовное дело, возбуждённое по факту геноцида, в связи со смертью Сталина И. В. и др[257].
- Европейский союз: Европейская организация ПАСЕ также осудила политику Сталина, которая, по мнению ПАСЕ, привела к голодомору и гибели миллионов людей[259]. 2 апреля 2009 года Европейский парламент принял Декларацию с предложением об объявлении 23 августа днём памяти жертв сталинизма и нацизма[260]. Декларация указывает на: «массовые депортации, убийства и акты порабощения, совершённые в контексте актов агрессии со стороны сталинизма и нацизма, попадающие в категорию военных преступлений и преступлений против человечности. Согласно нормам международного права, срок давности не применяется к военным преступлениям и преступлениям против человечности».
Дополнительная информация
 |
Этот раздел представляет собой неупорядоченный список разнообразных фактов о предмете статьи. Пожалуйста, приведите информацию в энциклопедический вид и разнесите по соответствующим разделам статьи. Согласно решению Арбитражного комитета Википедии, списки предпочтительно основывать на вторичных обобщающих авторитетных источниках, содержащих критерий включения элементов в список.
|
- В настоящее время Сталин значится почётным гражданином города Ческе-Будеёвице[261] (Чехия). С 7 ноября 1947 года[262] по 29 апреля 2004 года Сталин значился почётным гражданином Будапешта[263][264]. С 1947 по 2007 год также был почётным гражданином словацкого города Кошице[265].
- 1 января 1940 года американский журнал Time назвал Сталина «человеком года» (1939 год). Свой выбор редакция журнала объясняла заключением «нацистско-коммунистического» пакта о ненападении и развязыванием советско-финской войны, в результате чего, по мнению Time, Сталин радикально изменил баланс политических сил и стал партнёром Гитлера по агрессии[266]. 4 января 1943 года журнал во второй раз назвал Сталина «человеком года»[267]. В статье об этом событии говорилось: «Только Иосиф Сталин в точности знает, как близко Россия подошла к поражению в 1942-м. И только Иосифу Сталину достоверно известно, что ему пришлось сделать, чтобы Россия это преодолела…»[268][~ 8].
- Родным языком Сталина был грузинский. Русский язык Сталин выучил позже и всегда говорил с заметным грузинским акцентом. Кроме русского и грузинского языков, он также знал древнегреческий[269], церковнославянский (которые он начал изучать ещё в Горийском духовном училище). Сам Сталин в анкетах писал, что читает на немецком и английском языках[270]. Историк В. В. Похлёбкин пишет, что Сталин также разбирался в фарси (персидский), понимал по-армянски, а в середине 1920-х годов занимался также французским[271], но о результатах этих занятий сведений не имеется[271].
- В 1942 году Индейская конфедерация Америки наградила Сталина головным убором индейского вождя как «выдающегося воина»[272][273][274][275].
См. также
|
И. В. Сталин в Викицитатнике? |
|---|---|
|
И. В. Сталин в Викитеке? |
|
И. В. Сталин в Викиновостях? |
- Библиография Сталина
- Культ личности Сталина
- Музеи Сталина
- Памятники Сталину
- Сталинские репрессии
- Сталинизм
- Сталиниана
- Сталин в филателии
- Сталинский период
- Сталинский план преобразования природы
- Сталин и религия
- Список объектов, названных в честь Сталина
- Список наград и почётных званий Сталина
Напишите отзыв о статье "Сталин, Иосиф Виссарионович"
Примечания
- Комментарии
- ↑ Существует версия, согласно которой фамилия Джугашвили — не грузинская, а осетинская. Косвенным свидетельством того, что у Сталина могли быть осетинские предки по мужской линии, является информация, изложенная в статье С. Кравченко и Н. Максимова [shkolazhizni.ru/archive/0/n-10467/ «Зри в корни»] (журнал «Русский Newsweek»), в которой утверждается, что внук Сталина — театральный режиссёр А. В. Бурдонский — согласился сдать образец ДНК. Поступившие расшифровки показали, что ДНК Иосифа Виссарионовича принадлежит к гаплогруппе G2. Сотрудник лаборатории популяционной генетики человека медико-генетического научного центра РАМН Олег Балановский утверждает, что «Её представители, зародившись в Индии или Пакистане 14 300 лет тому назад, распространились 12 500 лет назад по центральной Азии, Европе и Среднему Востоку. На территории бывшего СССР представители этой гаплогруппы живут как на Северном Кавказе, так и в Грузии. Однако, по некоторым данным, самая высокая частота этой гаплогруппы — у осетин». Версии об осетинском происхождении семьи Сталина рассматриваются в работе российского историка А. В. Островского (см.: Островский А. В. [books.google.com/books?id=uKzx-htVB0YC&pg=PA81&dq=%22Фамилия+Джугашвили+буквально+означает%22&cd=1#v=onepage&q=%22Фамилия%20Джугашвили%20буквально%20означает%22&f=false Кто стоял за спиной Сталина?] — М.: Издательский дом «Нева», 2002. — 638 с. — ISBN 9785765417713.). Одноклассник Иосифа Джугашвили по семинарии И. Иремашвили в своей книге «Сталин и трагедия Грузии», изданной в Германии на немецком в 1932 году в издательстве Verfasser, утверждает, что отец Сталина Бесо Иванович Джугашвили «по национальности осетин»
- ↑ Историк Г. И. Чернявский пишет, что в книге регистраций Успенского собора в г. Гори значится имя Иосифа Джугашвили и далее следует запись: «1878. Родился 6 декабря. Крестился 17-го декабря. Родители — жители города Гори крестьянин Виссарион Иванов Джугашвили и его законная жена Екатерина Георгиевна. Крёстный отец — житель Гори крестьянин Цихатришвили». Им делается вывод, что подлинной датой рождения Сталина является 6 (18) декабря 1878 года. Отмечается, что, по сведениям Санкт-Петербургского губернского жандармского управления, датой рождения И. В. Джугашвили значится 6 декабря 1878 года, а в документах Бакинского жандармского управления годом рождения помечен 1880 год. В то же время встречаются документы полицейского ведомства, где годом рождения Иосифа Джугашвили значатся 1879 и 1881 годы. В документе, собственноручно заполненном И. В. Сталиным в декабре 1920 года, — анкете шведской газеты Folkets Dagblad Politiken — значится год рождения — 1878-й.
Существует мнение, что дата рождения была перенесена на год вперёд самим Сталиным, поскольку 1928 г. мало подходил для празднования 50-летнего юбилея: в стране происходили волнения крестьян в связи с искусственным повышением цен на промышленные товары, имелись и другие проблемы. Лишь к 1929 году Сталину удалось окончательно укрепить режим личной власти (см. Сталинская революция). Поэтому этот год и был выбран для празднования юбилея, соответственно чему была выбрана и подходящая официальная дата рождения ([www.svoboda.org/content/article/1909503.html Марк Крутов «Когда родился Сталин?», радио «Свобода», 14 апр. 2014]) - ↑ Михаил и Георгий
- ↑ Финляндия входила тогда в состав Российской империи.
- ↑ См.: Сталин И. [www.hrono.info/libris/stalin/3-76.html Что нам нужно?] // www.hrono.info
- ↑ В то время в партийной среде мало уделяли внимания формальностям. Брак официально был зарегистрирован только 24 марта 1919 года,
- ↑ Цифра ориентировочная: «…Реальное число людей в списках, по нашим подсчётам, — 43 768 (или меньше, так как часть повторов мы могли не обнаружить — например, из-за опечаток)».
[stalin.memo.ru/images/intro.htm Состав и численность осуждённых по спискам в 1937—1938 гг.] - ↑ Оригинал текста (англ.): «Only Joseph Stalin fully knew how close Russia stood to defeat in 1942, and only Joseph Stalin fully knew how he brought Russia through».
- Источники
- ↑ Куртуа С., Верт Н., Панне Ж-Л., Пачковский А., Бартосек К., Марголин Дж-Л. Чёрная книга коммунизма = Le Livre Noir du Communisme. — М.: «Три века истории», 2001. — С. 257. — 864 с. — ISBN 2-221-08-204-4.
- ↑ 1 2 3 4 [www.echo.msk.ru/programs/staliname/582884-echo/ Профессор истории, специалист по истории СССР, Николя Верт в программе «Именем Сталина. Сталинская государственная репрессивная политика»]
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 [www.inosmi.ru/panorama/20060728/229102.html Доктор исторических наук, Саймон Сибег-Монтефиоре, «Секреты жизни и смерти Сталина» («Le Nouvel Observateur», Франция)]
- ↑ "[kamunikat.fontel.net/www/knizki/historia/reabilitacyja/03.htm Записка Комиссии Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями, имевшими место в период 30-40-х — начала 50-х гг.] // Вестник Архива Президента Российской Федерации. 1995, № 1. — С. 123—130; Хрестоматия по отечественной истории (1946—1995): Учебное пособие / Под ред. А. Ф. Киселёва, Э. М. Щагина. — М.: ВЛАДОС, 1996. — С. 310—323.
- ↑ Полян П. М. Депортации и этничность // Сталинские депортации. 1928-1953. — М.: МФД, Материк, 2005. — С. 5. — 904 с. — (Россия. XX век. Документы). — ISBN 5-85646-143-6.
- ↑ [www.demoscope.ru/weekly/2003/0101/tema01.php Харькова Татьяна. Вспоминая о голодоморе // Еженедельник «Демоскоп Weekly», 17.02−02.03.2003. — № 101−102.]
- ↑ [www.scepsis.ru/library/id_459.html Кондрашин В. В., д.и.н., проф. Голод 1932—1933 годов в деревнях Поволжья] // «Вопросы истории», 1991. — № 6. — С. 176−181.
- ↑ 1 2 Профессор Калифорнийского университета, Даниель Ранкур-Лаферриер / «Психика Сталина» / Програсс-академия. 1996 г. Москва, С. 12.
- ↑ И. Китаев, Л. Мошков, А. Чернев. [www.hrono.ru/libris/stalin/16-17.php Когда родился и. В. Сталин] // Известия ЦК КПСС, 1990. № 11
- ↑ Георгий Чернявский. [www.kackad.net/article.asp?article=477 Когда на самом деле родился Сталин и почему это важно.] // [www.kackad.net/ Каскад], № 210, 26.03.2004.
- ↑ 1 2 3 Рыбас С. Ю. Сталин. — 2-е изд. — М.: Молодая гвардия, 2010. — с. 11
- ↑ 1 2 3 Даниель Ранкур-Лаферриер / «Психика Сталина» / Програсс-академия. 1996 г. Москва, С. 68.
- ↑ Iremaschuiili J. Stalin und die Tragodie Georgiens: Erinnerungen. В., 1932. P. 10-12
- ↑ Barmine A. One who survived: The life story of a Russian under the Soviets. N.Y., 1945. P. 262
- ↑ Antonov-Ovsiyenko A. The time of Stalin: Portrait of a tyranny. N.Y., 1983. P. 233—234
- ↑ Даниель Ранкур-Лаферриер / «Психика Сталина» / Програсс-академия. 1996 г. Москва, С. 12.
- ↑ Аллилуева С. Только один год. N.Y.: Harper & Row Publishers, 1969. С. 360
- ↑ Davrichewy J. Ah! Ce qu’on rigolait bien avec mon copain Staline. Paris, 1979. P. 36-37
- ↑ 1 2 Рыбас С. Ю. Сталин. — 2-е изд. — М.: Молодая гвардия. 2010. — с. 10.
- ↑ Аллилуева С. Двадцать писем к другу. N.Y.: Harper & Row, 1967. P. 145
- ↑ Davrichewy J. Ah! Ce qu’on rigolait bien avec mon copain Staline. Paris, 1979.
- ↑ Iremaschuiili J. Stalin und die Tragodie Georgiens: Erinnerungen. В., 1932. p. 10-12, 28
- ↑ Allilueva S. Only one year. N.Y., 1969., P. 360
- ↑ Allilueva S. Twenty letters to a friend. N.Y., 1967., P. 153
- ↑ Davrlchewy J. Ah! Ce qu’on rigolait bien avec mon copain Staline. P., 1979., P. 34
- ↑ Сталин И. В. Сочинения. Т. 13. — . — М.: Государственное издательство политической литературы, 1951 г., — с. 113.
- ↑ 1 2 3 4 [www.inosmi.ru/panorama/20060728/229102.html Секреты жизни и смерти Сталина].
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Семанов С. Н., Кардашов В. И. [stalin-irk.narod.ru/index.files/STALIN_1/Stalin_5/I_Stalin/stalin.html Иосиф Сталин, жизнь и наследие.] — М.: Новатор, 1997
- ↑ Беседа Сталина с писателем Эмилем Людвигом // Огонёк, № 23, 1932
- ↑ [books.google.com/books?id=uKzx-htVB0YC&pg=PA130 Островский А. В. Кто стоял за спиной Сталина?] в Google Книгах
- ↑ [simvolika.rsl.ru/index.php?doc=369 Всемирный биографический энциклопедический словарь.] — М.: Большая Российская энциклопедия, 1998
- ↑ Лев Балаян. Сталин и Хрущёв. — М.: Эксмо, Алгоритм, 2009 г.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 А. А. Чернобаев. Сталин Иосиф Виссарионович / Политические деятели России 1917 г. Биографический словарь. — М.: Большая Российская энциклопедия, 1993 г., 432 с.
- ↑ 1 2 [dic.academic.ru/dic.nsf/sie/16720/СТАЛИН СТАЛИН]
- ↑ [www.britannica.com/EBchecked/topic/562617/Joseph-Stalin The young revolutionary / Joseph Stalin] // Encyclopedia Britannica.
- ↑ Рыбас С. Ю. Сталин. — 2-е изд. — М.: Молодая гвардия. 2010. — с. 29. (Серия: Жизнь замечательных людей)
- ↑ Edvard Radzinsky. Stalin: The First In-depth Biography Based on Explosive New Documents from Russia’s Secret Archives, Anchor, (1997) ISBN 0-385-47954-9, p. 61
- ↑ З. Н. Мехреньгина. [www.politpros.com/journal/read/?ID=152&journal=33 О музее И. В. Сталина в Сольвычегодске].
- ↑ Торчинов В. А., Леонтюк А. М. Вокруг Сталина. Историко-биографический справочник. Санкт-Петербург, 2000.
- ↑ [www.hrono.ru/biograf/bio_k/kuzakov.php Константин Степанович Кузаков.] XPOHOC. Биографический указатель.
- ↑ Гусляров Е. Н. [books.google.com/books?id=ap9AOAFweE0C Сталин в жизни : систематизированный свод воспоминаний современников, документов эпохи, версий историков:]. — Олма-Пресс, 2003. — (Биографические хроники). — ISBN 9785948500348.
- ↑ Шубин С. И. [cyberleninka.ru/article/n/solvychegodskaya-ssylka-stalina Сольвычегодская ссылка Сталина] // Вестник Северного (Арктического) федерального университета. Серия: Гуманитарные и социальные науки. — 2009. — Вып. № 4. — С. 25—32.
- ↑ [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_culture/665/СТАЛИН СТАЛИН]
- ↑ [www.booksite.ru/localtxt/gra/nd/rus/sia/ns/7.htm 100 великих россиян (7)]
- ↑ Похлёбкин В. В. [web.archive.org/web/20080927230913/www.geocities.com/capitolhill/parliament/7231/pohleb/pohleb.htm Великий псевдоним.](недоступная ссылка — история, копия) — М.: ТОО «ЮДИТ», КП «Алтай», — 1996, 158 с.
- ↑ Похлёбкин В. В. [hrono.ru/biograf/bio_p/pohlebkin.php Как случилось, что И. В. Джугашвили избрал себе псевдоним «Сталин»? ]
- ↑ Ричард Пайпс. Русская революция. Книга 2. Большевики в борьбе за власть 1917—1918.
- ↑ [statehistory.ru/books/pod-red--D--P--Nenarokova_Revvoensovet--Respubliki/24 под ред. Д. П. Ненарокова. Липицкий С. В. Сталин Иосиф Виссарионович. Реввоенсовет Республики. История России. Библиотека]
- ↑ М. Гареев, президент Академии военных наук, генерал армии. [www.zlev.ru/57_24.htm Сталин как верховный главнокомандующий.] // ВПК, 2 февраля 2005
- ↑ [trst.narod.ru/rogovin/t1/xxxvi.htm#ftnref_03 XXXVI. Что осталось от «атмосферы горных высот» — Была ли альтернатива? — В. Роговин]
- ↑ [С. Рудник, Борис Арсеньевич Павлов, Борис Анатольевич Старков, Владлен Семёнович Измозик: «Подлинная история РСДРП-РКПб-ВКПб. Краткий курс. Без умолчаний и фальсификаций» с. 275]
- ↑ Ричард Пайпс. [www.krotov.info/libr_min/16_p/ay/ps_43.htm Русская революция]
- ↑ Заключительное слово по докладу о национальных моментах в партийном и государственном строительстве на XII съезде РКП(б) 25 апреля 1923 г.
- ↑ Боффа Дж. История Советского Союза. НЭП. Сталин. Генеральный секретарь. «Орден меченосцев» и «приводные ремни»
- ↑ [dic.academic.ru/dic.nsf/enc3p/159426 Коллективизация СССР] // Большой Энциклопедический словарь. — 2000.
- ↑ [zaimka.ru/shishkin-stalin Поездка И. В. Сталина в Сибирь (15 января — 6 февраля 1928 г.) — Сибирская Заимка]
- ↑ [www.echo.msk.ru/programs/staliname/594569-echo/ Сталинское раскрестьянивание. Политика. Практика. Цена]
- ↑ 1 2 Определение Верховного Суда РФ от 30.03.1999 // «Бюллетень Верховного Суда РФ», 1999, N 7
- ↑ Куртуа С., Верт Н., Панне Ж-Л., Пачковский А., Бартосек К., Марголин Дж-Л. Чёрная книга коммунизма = Le Livre Noir du Communisme. — М.: «Три века истории», 2001. — С. 158. — 864 с. — ISBN 2-221-08-204-4.
- ↑ [www.bbc.co.uk/russian/international/2013/11/131122_golodomor_10_facts.shtml 10 фактов о Голодоморе]. Русская служба Би-би-си (22 ноября 2013). Проверено 23 ноября 2013.
- ↑ 1 2 3 4 [www.echo.msk.ru/programs/staliname/696621-echo/#element-text Председатель правления международного правозащитного общества «Мемориал» Арсений Рогинский в программе Именем Сталина : Сталинизм: цифры и мифы]
- ↑ [www.alexanderyakovlev.org/almanah/inside/almanah-doc/1003087 Шифротелеграмма секретаря Днепровского обкома КП(б)У М. М. Хатаевича секретарю ЦК ВКП(б) И. В. Сталину с просьбой выделить дополнительную продовольственную ссуду]
- ↑ Andrij Makuch [www.britannica.com/EBchecked/topic/612921/Ukraine/30078/Soviet-Ukraine#ref=ref404577 Ukraine The famine of 1932-33] Britannica
- ↑ Данный абзац в статье «Украина», раздел «История» энциклопедии Брокгауз выглядит следующим образом (перевод с немецкого):
Brockhaus Enzyklopädie. 21. Aufl. in 30 Bde. Leipzig-Manheim, 2006. — Bd. 28, S.243. ISBN 3-7653-4128-2Сталин проводил насильственную коллективизацию сельского хозяйства в СССР (с 1929 года) с использованием государственного террора, что привело, особенно в УССР, к высоким потерям населения. После плохих урожаев 1931 и 1932 годов были произведены, часто с применением войск, изъятия запасов зерна, принадлежащего крестьянам. При этом от голода погибли от 4 до 7 млн человек. - ↑ [scepsis.net/library/id_2241.html Был ли голод 1932—1933 в Украине «геноцидом украинского народа»? Ответ СВ. Кульчицкому]
- ↑ [archive.is/20120805081416/www.memory.gov.ua/ua/509.htm Постановление Апелляционного Суда г. Киева] (укр.)
- ↑ [khpg.org/index.php?id=1266828078 Постановление апелляционного суда г. Киева по уголовному делу по факту совершения геноцида в Украине в 1932—1933 гг.] (рус.)
- ↑ Кречетников А. [www.bbc.co.uk/russian/russia/2013/11/131119_golodomor_anniversary_definition.shtml Самое страшное злодеяние Сталина]. Русская служба Би-би-си (23 ноября 2013). Проверено 23 ноября 2013.
- ↑ [krotov.info/libr_min/21_f/iz/patrik_9c.htm#96 Фицпатрик Ш. Сталинские крестьяне: социальная история Советской России в 30-е годы: деревня. М.: Российская политическая энциклопедия, 2001]
- ↑ С. Рудник, Борис Арсеньевич Павлов, Борис Анатольевич Старков, Владлен Семёнович Измозик: «Подлинная история РСДРП-РКПб-ВКПб. Краткий курс. Без умолчаний и фальсификаций» с. 296
- ↑ 1 2 3 4 Профессор Принстонского университета Роберт Такер / Robert Tucker. «Сталин. История и личность. Путь к власти. 1879—1929. У власти. 1928—1941» / Весь мир, 2006. С. 383
- ↑ Baykov Alexander. Soviet Foreign Trade. Princeton. 1946. App.Table IV.
- ↑ Куртуа С., Верт Н., Панне Ж-Л., Пачковский А., Бартосек К., Марголин Дж-Л. Чёрная книга коммунизма = Le Livre Noir du Communisme. — М.: «Три века истории», 2001. — С. 36. — 864 с. — ISBN 2-221-08-204-4.
- ↑ В. Роговин. [trst.narod.ru/rogovin/t4/xlvi.htm 1937. XLVI. Причины расправы с генералами]
- ↑ Наумов Л. А. [www.fedy-diary.ru/?page_id=4680 Сталин и НКВД. Ч. I.]
- ↑ [www.memo.ru/history/y1937/hronika1936_1939/xronika.html «Большой террор»: 1937—1938. Краткая хроника]
- ↑ Куртуа С., Верт Н., Панне Ж-Л., Пачковский А., Бартосек К., Марголин Дж-Л. Чёрная книга коммунизма = Le Livre Noir du Communisme. — М.: Три века истории, 2001. — С. 257. — 864 с. — ISBN 2-221-08-204-4.
- ↑ [stalin.memo.ru/images/intro.htm Состав и численность осуждённых по спискам в 1937—1938 гг.]
- ↑ 1 2 Александр Сабов. [stalinism.ru/stalin-i-gosudarstvo/zhupel-stalina.html Жупел Сталина]
- ↑ 1 2 Вадим Роговин. [shalamov.ru/context/4/ Партия расстрелянных]
- ↑ Даниель Ранкур-Лаферрьер. [www.psychol-ok.ru/lib/rancour-laferriere/ps/ps_02.html Психика Сталина]
- ↑ Алексей Литвин. [www.infran.ru/vovenko/60years_ww2/demogr7.htm Российская историография большого террора]
- ↑ [demoscope.ru/weekly/2007/0313/tema02.php Высшая мера наказания]
- ↑ В. В. Лунеев. [demoscope.ru/weekly/2007/0313/analit02.php Статистика политических репрессий]
- ↑ [www.echo.msk.ru/programs/staliname/587486-echo/ Доктор исторических наук Сергей Журавлёв в интервью программы «Именем Сталина: дети и детство в эпоху Сталина»]
- ↑ Даниель Ранкур-Лаферриер. Психика Сталина. / Пер. Т. Е. Астахова, М. Е. Озерова. Предисл. В. Лейбин. — М.: Весь Мир; Прогресс-Академия. 1996. — С. 103. — ISBN 5-85864-082-6
- ↑ [www.echo.msk.ru/blog/echomsk/652549-echo/ Документы к процессу «Евгений Джугашвили против „Эха Москвы“»]
- ↑ Питер Соломон. Советская юстиция при Сталине. / Пер. с англ. Л. Максименков. — М.: РОССПЭН, 1998. — С. 196. — ISBN 5-86004-129-2
- ↑ Розанов Д. [www.mk.ru/politics/article/2010/03/02/440414-rasstrelyi-detey-doshli-do-suda.html Расстрелы детей дошли до суда]. Проверено 2 сентября 2013.
- ↑ The breaking of bodies and minds: Torture, psychiatric abuse, and the health professions / E. Stover, E. 0. Nightingale. N.Y., 1985.
- ↑ Blackstock P. W. Agent of deceit: Frauds, forgeries and political intrigue among nations. Chicago, 1966. P. 48-83
- ↑ Peter E. Torture. N.Y., 1985.
- ↑ Amnesty International. Torture in the eighties. L., 1984.
- ↑ [www.memorial.krsk.ru/DOKUMENT/USSR/530404.htm Приказ министра внутренних дел СССР Л. П. Берии «О запрещении применения к арестованным каких-либо мер принуждения и физического воздействия» № 0068, 4 апреля 1953 г.]
- ↑ Медведев Р. К суду истории: генезис и последствия сталинизма / D. Joravsky, G. Haupt. N.Y., 1973. P. 296—297
- ↑ Хрущёв H. С. Хрущёв о Сталине. — Нью-Йорк, 1988. — С. 39.
- ↑ Даниель Ранкур-Лаферриер. Психика Сталина. — М.: Прогресс-Академия. 1996. — С. 46.
- ↑ 1 2 3 Эрих Фромм. Анатомия человеческой деструктивности=The anatomy of human destractiveness. Holt Paperbacks 1973, С. 188.
- ↑ Антонов-Овсеенко А. Портрет тирана. — Нью-Йорк, 1980. — C. 167.
- ↑ [echo.msk.ru/programs/staliname/657435-echo/#element-text Именем Сталина : Гулаг на «великих стройках коммунизма»]
- ↑ demoscope.ru/weekly/2007/0313/tema03.php ГУЛАГ (1918—1960), С. 64.
- ↑ [www.echo.msk.ru/programs/staliname/657435-echo/#element-text Доктор исторических наук, профессор факультета истории МГУ, руководитель Центра экономической истории Леонид Бородкин в интервью передачи Именем Сталина: ГУЛАГ на «великих стройках коммунизма»]
- ↑ [echo.msk.ru/programs/staliname/662472-echo/#element-text Именем Сталина : Об альтернативах сталинской индустриализации]
- ↑ [echo.msk.ru/programs/staliname/657435-echo/#element-text Гулаг на «Великих стройках коммунизма»]
- ↑ [www.echo.msk.ru/programs/staliname/657435-echo/#element-text доктор исторических наук, профессор факультета истории МГУ, руководитель Центра экономической истории Леонид Бородкин в интервью передачи "Именем Сталина: ГУЛАГ на «великих стройках коммунизма»]
- ↑ [echo.msk.ru/programs/staliname/628849-echo/#element-text Доктор исторических наук, главный специалист государственного архива РФ, сотрудник института всеобщей истории Олег Хлевнюк в программе «Именем Сталина: Сталин в последние годы жизни»]
- ↑ Даниель Ранкур-Лаферриер. Психика Сталина. — М.: Прогресс-Академия, 1996. — С. 30.
- ↑ [www.echo.msk.ru/programs/staliname/620506-echo/#element-text Профессор политологии и кандидат исторических наук Алексей Кара-Мурза в программе «Именем Сталина: историческое наследие сталинской эпохи»]
- ↑ Хлевнюк О. В. Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры. — М.: РОССПЭН, 2012. — С. 12-13. — ISBN 978-5-8243-1314-7
- ↑ Жуков Ю. Н. [www.nash-sovremennik.ru/p.php?y=2004&n=12&id=4 Сталин: иной взгляд] // Наш современник, № 12, 2004.
- ↑ Лев Колодный. [web.archive.org/web/20070611183456/www.mk.ru/blogs/idmk/2006/04/06/mk-daily/72915/ Где стреляли в затылок, там должен быть музей Смерти]
- ↑ Н. Великанов. Измена маршалов. Ссылка на документ «Из акта судебно-медицинского исследования трупа заключённого № 11».
- ↑ [stalin.memo.ru/spiski/pg09211p.htm «За расстрел всех 138 человек. Сталин» (Т. 9. Л. 211.)]
- ↑ [www.newseum.org/berlinwall/commissar_vanishes/vanishes.htm Newseum: The Commissar Vanishes]. Проверено 19 июля 2008. [www.webcitation.org/6HuPWQ5gr Архивировано из первоисточника 6 июля 2013].
- ↑ Сувениров О. Ф. Трагедия РККА 1937—1938. — М.: ТЕРРА, 1998. — С. 3, 311.
- ↑ [echo.msk.ru/programs/staliname/630084-echo/ Именем Сталина. Репрессированная статистика]
- ↑ Сувениров О. Ф. Трагедия РККА 1937—1938. — М.: ТЕРРА, 1998. — С. 315.
- ↑ [web.archive.org/web/20091211111657/www.mubiu.ru/ogd/ISTORIA/17/Liter/20-30-1.pdf Репрессии в Красной армии. Итоги новейших исследований]
- ↑ Сувениров О. Ф. Трагедия РККА 1937—1938. — М.: ТЕРРА, 1998. — С. 298.
- ↑ Пронин А. А. [history.machaon.ru/all/number_11/pervajmo/pronin_print/ Советско-германские соглашения 1939 года Истоки и последствия.] // history.machaon.ru
- ↑ Рольф Аманн [www.pereplet.ru/history/Author/Engl/A/Ahmann/Articles/pakt.htm Пакт между Гитлером и Сталиным. Оценка интерпретаций советской внешней политики, включая новые вопросы и новые исследования]
- ↑ [www.ibiblio.org/pub/academic/history/marshall/military/wwii/special.studies/katyn.massacre/katynlrc.txt «The Katyn massacre», Louis Robert Coatney]
- ↑ Приложение. Документ № 23 Из записи бесед И. фон Риббентропа с И.В. Сталиным и В.М. Молотовым // [www.alexanderyakovlev.org/fond/issues-doc/1012187 1941-й год. Книга вторая] / Сост.: Л.Е. Решин , Л.А. Безыменский , В.К. Виноградов. — М.: МФД, 1998. — (Россия XX век). — ISBN 5-89511-012-6.
- ↑ Прудков, Случ, Лöсэр, Якобсен. Россия и Германия: в годы войны и мира (1941-1995) / ред. Проэктор Д. М.. — Гея, 1995. — С. 80. — 566 с. — ISBN 9785855890051.
- ↑ 1 2 [archive.is/20130629042929/www.izvestia.ru/pobeda/article3103943/ Договаривались ли Генералиссимус и Гитлер о войне с союзниками?]
- ↑ 1 2 [www.novayagazeta.ru/data/2009/092/22.html СССР вступил во Вторую мировую войну не в 1941 году, а в 1939-м, на стороне Германии]
- ↑ Davies Norman. [books.google.com/books?id=jrVW9W9eiYMC&pg=RA1-PA1001&lpg Europe: a History]. — Oxford University Press, 1996. — P. 1001. — ISBN 0198201710.
- ↑ [lib.ru/HISTORY/FELSHTINSKY/sssr_germany1939.txt Оглашению подлежит: СССР-Германия 1939—1941 (Документы и материалы)]
- ↑ 1 2 [echo.msk.ru/programs/staliname/613969-echo/ К.и.н., старший научный сотрудник Института славяноведения РАН С.Случ в эфире программы «Именем Сталина: Пакт Молотова-Риббентропа»]
- ↑ [gkaf.narod.ru/kirillov/ref-liter/hoffman.html]
- ↑ Яременко В. А. [ricolor.org/history/rsv/how/22_06/ Неуёмные амбиции Сталина. О них надо помнить в любом историческом споре о дне 22 июня.] // Военно-промышленный комплекс, № 25 (191), 4 — 10 июля 2007 года
- ↑ [svr.gov.ru/history/stage04.htm Внешняя разведка в предвоенный период (1935—1941)]
- ↑ [www.fsb.ru/fsb/history/author/single.htm!id%3D10318160@fsbPublication.html ВНЕЗАПНОСТЬ, КОТОРУЮ ЖДАЛИ И… НЕ ВЕРИЛИ]
- ↑ 1 2 [www.hrono.info/dokum/194_dok/19410617merk.php Спецсообщение В. Н. Меркулова — И. В. Сталину ]
- ↑ [archive.is/20130629042925/www.izvestia.ru/hystory/article3143129/ Адольф Гитлер — Иосифу Сталину: О провокациях немедленно сообщайте мне…]
- ↑ [www.polit.ru/dossie/2008/03/19/katin.html «Катынь: хроника событий»]: Справка Международного общества «Мемориал» // Полит.ру, 19 марта 2008.
- ↑ [www.bbc.co.uk/russian/russia/2010/11/101126_duma_katyn_statement.shtml Би-Би-Си: «Дума признала расстрел в Катыни преступлением Сталина»]
- ↑ [www.polit.ru/dossie/2010/11/26/katyn.html «О Катынской трагедии и её жертвах» Заявление Государственной Думы о расстреле в Катынском лесу]
- ↑ На приёме у Сталина. Тетради (журналы) записей лиц, принятых И. В. Сталиным (1924—1953 гг.)]. — М.: Новый хронограф, 2008
- ↑ Ставка Верховного Главнокомандования / Павленко И. Г. // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
- ↑ [echo.msk.ru/programs/staliname/602468-echo/ Сталин и начало Великой Отечественной Войны]
- ↑ [www.inosmi.ru/panorama/20060728/229102.html Британский историк, доктор исторических наук, Саймон Сибег-Монтефиоре Секреты жизни и смерти Сталина («Le Nouvel Observateur», Франция)]
- ↑ McCauley M. Stalin and stalinism. Burnt Mill, England, 1983.. P. 45
- ↑ Medvedev A A On Stalin and stalinism. Oxford, 1979. P. 122
- ↑ UlamA. Stalin: The man an his era. N.Y., 1973. P. 540
- ↑ 1 2 Рангур-Лаферриер Д.: Психика Сталина. Прогресс-Академия. 1996. С. 173
- ↑ Whaley B. Codeword BARBAROSSA. Cambridge, 1973.. P. 218
- ↑ Fromm E. The anatomy of human destractiveness. N.Y., 1973. P. 203
- ↑ [www.inosmi.ru/panorama/20060728/229102.html Британский историк, доктор исторических наук Саймон Сибег-Монтефиоре Секреты жизни и смерти Сталина («Le Nouvel Observateur», Франция)]
- ↑ 1 2 [ni-journal.ru/archive/2005/n3_05/dosie305/kabstal305/ Кабинет Сталина. 22 июня 1941 года]
- ↑ Жуков Г. К. [militera.lib.ru/memo/russian/zhukov1/11.html Воспоминания и размышления. Ставка Верховного Главнокомандования]
- ↑ [www.hrono.info/libris/stalin/15-7.html.] (недоступная ссылка)
- ↑ istmat.info/node/2117 На приёме у Сталина. Тетради (журналы) записей лиц, принятых И. В. Сталиным (1924—1953 гг.)]. — М.: Новый хронограф, 2008
- ↑ Сталин И. В. [www.hrono.ru/libris/stalin/15-12.html Доклад на торжественном заседании Московского совета депутатов трудящихся с партийными и общественными организациями города Москвы. 6 ноября 1941 года] // Правда. 1941-11-07.
- ↑ [www.stalin.su/hronology.php?action=period&id=7&yearid=12 Иосиф Виссарионович Сталин]
- ↑ [www.stalin.su/hronology.php?action=period&id=7&yearid=11 Иосиф Виссарионович Сталин]
- ↑ [echo.msk.ru/programs/staliname/593410-echo/#element-text Кандидат исторических наук Никита Соколов в программе «Именем Сталина: Мифы и легенды Сталинской эпохи»]
- ↑ [scepsis.net/library/id_3176.html Победа и её теневые стороны // Джузеппе Боффа]
- ↑ 1 2 [www.youtube.com/watch?v=_tocHNH8bME Профессор русской истории Лондонского университета Орландо Файджес. 19 минут 45 секунд]
- ↑ [ria.ru/society/20091114/193419498.html Депортация народов в СССР. Справка] // РИА Новости. — 14 ноября 2009 года.
- ↑ [www.samddn.ru/attachments/403_repressii-narodov-sssr-posledstvija-tragedii.pdf Репрессии народов СССР: последствия трагедии] / Ястребов А.В.. — Самара: ГУСО ДДН, 2007.
- ↑ См. [www.kadis.ru/texts/index.phtml?id=42378&PrintVersion=1 Постановление Совета Министров СССР, ЦК ВКП(б) от 14.12.1947 N 4004 «О проведении денежной реформы и отмене карточек на продовольственные и промышленные товары»]
- ↑ 1 2 3 [echo.msk.ru/programs/staliname/628849-echo/ Доктор исторических наук, главный специалист государственного архива Российской Федерации Олег Хлевнюк в программе «Именем Сталина „Иосиф Сталин: последние годы“»]
- ↑ [www.ng.ru/science/2008-11-26/14_forests.html Государственная лесополоса]
- ↑ Wheatcroft S. G. The first 35 years of Soviet living standards: Secular growth and conjunctural crises in a time of famines // Explorations in Economic History. 2009. Vol. 46, No. 1. P. 24. DOI:10.1016/j.eeh.2008.06.002 [www.melgrosh.unimelb.edu.au/documents/SGW-EEH-2009.pdf] (англ.)
- ↑ [www.echo.msk.ru/programs/staliname/639907-echo/ Кандидат исторических наук, сотрудник Российской экономической школы Андрей Маркевич в программе «Именем Сталина: цена достижения советской индустриализации»]
- ↑ Сталин и советский атомный проект. И. И. Никитчук. www.dya.ru/museum/mr8_01.phtml
- ↑ [www.stalin.su/hronology.php?action=period&id=9 ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ ЖИЗНИ И. В. СТАЛИНА (1950—1953)]
- ↑ 1 2 3 4 Hachinski V. [lgdata.s3-website-us-east-1.amazonaws.com/docs/28/124255/Hachinski_Vladimir.pdf Stalin’s last years: delusions or dementia?] // European Journal of Neurology. 1999. Vol. 6, No. 2. P. 129. DOI:10.1111/j.1468-1331.1999.tb00004.x
- ↑ Белые и грязные пятна истории
- ↑ Дурново А. [www.diletant.ru/articles/7800412/ Вынос тела Сталина из Мавзолея] // Diletant. — 2912. — 31 окт.
- ↑ 1 2 [www.echo.msk.ru/programs/staliname/620506-echo/#element-text Профессор политологии и историк Алексей Кара-Мурза в программе «Именем Сталина: историческое наследие сталинской эпохи»]
- ↑ 1 2 3 4 [www.youtube.com/watch?v=_tocHNH8bME Профессор русской истории университета Джонса Хопкинса, Джеффри Брукс. 16 минут 00 секунд]
- ↑ См. заметку о Сталине в указателе имён к изданию: Ленин В. И. [vilenin.eu/t35/p540 Полное собрание сочинений.] — М: 1974, Т. 35, С. 540
- ↑ [www.newsru.com/russia/04mar2013/stalin.html Новости NEWSru.com :: Социологи порассуждали над загадкой Сталина в связи с годовщиной смерти — и «кровавый тиран», и «мудрый вождь»]
- ↑ [bd.fom.ru/report/map/of060822 Отношение к И. Сталину] // bd.fom.ru, Фонд «Общественное мнение»
- ↑ [potok.ua/novost-dnya/56183-stalin-zhiv.html Сталин жив? ИИИ «Поток» | Главные новости дня]
- ↑ [www.vedomosti.ru/politics/articles/2015/01/21/za-stalina-carya-i-otechestvo ВЕДОМОСТИ — Россияне положительно оценивают и Сталина, и Николая II — «Левада-центр»]
- ↑ Encyclopædia Britannica: a new survey of universal knowledge. — London, 1956. — V. 21. — p.303
- ↑ Сноу Ч. П. [vlastitel.com.ru/stalin/itog/snou.html Сталин]
- ↑ Волкогонов Д. А. [militera.lib.ru/bio/volkogonov_dv/05.html Гл. 5 Сталин. Политический портрет. В 2-х книгах.] — М.: Новости, 1992.
- ↑ Бакунин А. В. История советского тоталитаризма. В 2-х кн. Екатеринбург, 1996. Т. 1; 1997. Т. 2.
- ↑ Хлевнюк О. В. 1937-й. Сталин, НКВД и советское общество. М: Республика, 1992.
- ↑ Сабов А. [www.kp.ru/daily/22677/22077/ Жупел Сталина. Разговор с историком Юрием Николаевичем Жуковым] // Комсомольская правда. 18 ноября 2002 года.
- ↑ 1 2 См. обзор: Khlevniuk O. Stalinism and the Stalin Period after the «Archival Revolution» // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2001. Vol. 2, No. 2. P. 319. DOI:10.1353/kri.2008.0052
- ↑ Hingley R. F. Stalin, Joseph. // Энциклопедия Британника. Chicago: Encyclopædia Britannica, 2007. Vol. 28, No. 628
- ↑ Gregory P., Harrison M. Allocation under Dictatorship: Research in Stalin’s Archives // Journal of Economic Literature. 2005. Vol. 43. P. 721. [web.nps.navy.mil/~relooney/00_New_631.pdf] (англ.)
- ↑ [www.vesti.ru/doc.html?id=357667 РПЦ считает, что победа состоялась не благодаря, а вопреки Сталину]
- ↑ [www.novayagazeta.ru/data/2010/018/24.html Письмо 25 деятелей советской науки, литературы и искусства]
- ↑ [svpressa.ru/all/article/24241/ Ветераны назвали Сталина военным преступником]
- ↑ [www.mk.ru/social/article/2010/04/19/471339-portretam-stalina-ne-mesto-na-ulitsah-moskvyi.html Портретам Сталина не место на улицах Москвы]
- ↑ [news.vtomske.ru/news/18413.html Ветераны предложили отметить заслуги Сталина в военные годы с помощью видеороликов и плакатов]
- ↑ Профессор Калифорнийского университета, Даниель Ранкур-Лаферриер / «Психика Сталина» / Програсс-академия. 1996 г. Москва, С. 75
- ↑ «Сталин, — сказал я, — это наиболее выдающаяся посредственность нашей партии» (Троцкий Л. magister.msk.ru/library/trotsky/trotl026.htm Моя жизнь])
«Его мнение Зиновьеву и Каменеву неинтересно — они убеждены, что в вопросах политической стратегии мнение Сталина интереса вообще не представляет» (Бажанов Б. [lib.ru/MEMUARY/BAZHANOW/stalin.txt Воспоминания бывшего секретаря Сталина])
«Линия же его такая (высказано на пленуме): … чем больше будет расти социализм — тем больше будет сопротивление… Это идиотская безграмотность» ([www.1000dokumente.de/index.html?c=dokument_ru&dokument=0032_kam&object=translation&st=&l=ru Запись Льва Каменева о его беседе с Николаем Бухариным 11 и 12 июля 1928 г.]) - ↑ Куртуа С., Верт Н., Панне Ж.-Л., Пачковский А., Бартосек К., Марголин Дж.-Л. Чёрная книга коммунизма = Le Livre Noir du Communisme. — М.: «Три века истории», 2001. — С. 12. — 864 с. — ISBN 2-221-08-204-4.
- ↑ Куртуа С., Верт Н., Панне Ж.-Л., Пачковский А., Бартосек К., Марголин Дж.-Л. Чёрная книга коммунизма = Le Livre Noir du Communisme. — М.: «Три века истории», 2001. — С. 12. — 864 с. — ISBN 2-221-08-204-4.
- ↑ Геннадий Костырченко. [www.krotov.info/libr_min/11_k/os/tyrchenko_7.html Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм.]
- ↑ Барсенков А. С., Вдовин А. И., «История России. 1917—2007» — М.: Аспект Пресс, 2008 — с. 417
- ↑ А. С. Сонин [russcience.euro.ru/papers/son91vr2.htm Печальный юбилей одной кампании] (рус.) // Вестник РАН. — 1991. — Т. 61, № 8. — С. 96-107.
- ↑ Смирнов В. А. Астрономия на крутых поворотах XX века. — Дубна: Феникс, 1997
- ↑ В. М. Алпатов. История одного мифа. Марр и марризм. М., 1991
- ↑ [Дэвид, С. Зальцбург, Как статистика перевернула науку в XX веке, Owl Books, 2001, ISBN 0-8050-7134-2, [books.google.com/books?id=ej9xytYdkyAC&pg=PA147&dq=lady+with+tea+soviet+statistics&as_brr=3&ei=6FwMR7-yPIP06wLAy6DUCQ&sig=lFxEvOOxaGPB-mRsiVuhbJoENO8#PPA148,M1 Google Print, с. 147—149].
- ↑ Куртуа С., Верт Н., Панне Ж.-Л., Пачковский А., Бартосек К., Марголин Дж.-Л. Чёрная книга коммунизма = Le Livre Noir du Communisme. — М.: «Три века истории», 2001. — С. 12. — 864 с. — ISBN 2-221-08-204-4.
- ↑ [ [iph.ras.ru/institute.htm Об Институте]
- ↑ Элизабетр Анн Вайнберг, Развитие социологии в Советском Союзе, Тэйлор & Френсис, 1974, ISBN 0-7100-7876-5, [books.google.com/books?id=RXwOAAAAQAAJ&pg=PA8&vq=sociology+disappeared&dq=sociology+%22Soviet+Union%22&lr=&as_brr=3&source=gbs_search_s&cad=0 Google Print, с. 8—9].
- ↑ 1 2 [demoscope.ru/weekly/2003/0103/tema01.php Время большой лжи]
- ↑ Куртуа С., Верт Н., Панне Ж.-Л., Пачковский А., Бартосек К., Марголин Дж.-Л. Чёрная книга коммунизма = Le Livre Noir du Communisme. — М.: «Три века истории», 2001. — С. 12. — 864 с. — ISBN 2-221-08-204-4.
- ↑ Куртуа С., Верт Н., Панне Ж.-Л., Пачковский А., Бартосек К., Марголин Дж.-Л. Чёрная книга коммунизма = Le Livre Noir du Communisme. — М.: «Три века истории», 2001. — С. 12. — 864 с. — ISBN 2-221-08-204-4.
- ↑ Лорен Грэхэм. Лысенкоизм после 1948 г. Глава IV. Генетика // [scepsis.ru/library/id_800.html Естествознание, философия и науки о человеческом поведении в Советском Союзе]. — М.: Политиздат, 1991. — 480 с.
- ↑ Блюм А. В. [www.index.org.ru/censor/297blum.html Советская цензура эпохи большого террора] // Индекс/Досье на цензуру : журнал. — 1997. — № 2. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=18133541&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 18133541].
- ↑ Некрич А. М. [vivovoco.astronet.ru/VV/THEME/STOP/NEKRITCH.HTM Отрешись от страха] // Нева : журнал. — М., 1995. — № 6.
- ↑ [www.library.yale.edu/slavic/microform/census3739.html Microform Collection: The all-union population census, [1937 and] 1939]
- ↑ [demoscope.ru/weekly/2007/0275/nauka01.php Демоскоп-Weekly, № 275—276 5-18.02.2007]
- ↑ А. Г. ВОЛКОВ [demoscope.ru/weekly/knigi/polka/gold_fund08.html Перепись населения 1937 года: вымыслы и правда]
- ↑ Кваша А. Цена побед / А. Кваша // СССР: демографический диагноз / сост. В. И. Мукомель. М.: Прогресс, 1990. С. 241—251
- ↑ 1 2 [www.svobodanews.ru/content/transcript/1602745.html Руководитель Центра демографии и экологии человека Анатолий Вишневский]
- ↑ [www.echo.msk.ru/programs/staliname/551813-echo/ Сталин против космополитов]
- ↑ 1 2 3 [www.eleven.co.il/article/13935 Сталин] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
- ↑ [www.wonder.ru/alex/rogovin/t4/xix.htm Вадим Роговин. 1937]
- ↑ Андерс В. [www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=page&num=1345 Без последней главы] // пер. с пол. Т. Уманской; послесл. Н. Лебедевой Иностранная литература. — 1990. — № 11. — С. 231–255.
- ↑ [www.magister.msk.ru/library/stalin/13-21.htm «Правда» № 329, от 30 ноября 1936 г.]
- ↑ [www.eleven.co.il/article/15418 Евреи в Советском Союзе в 1945—53 гг.] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
- ↑ Кимерлинг А. С. [www.hse.ru/data/2011/10/05/1270325509/kimmerling.pdf Террор на излёте. «Дело врачей» в уральской провинции]. — Пермь: Пермский государственный институт искусства и культуры, 2011. — 163 с. — ISBN 978-5-91201-074-3.
- ↑ Смиловицкий Л. Л. «Дело врачей» в Белоруссии: политика властей и отношение населения (январь-апрель 1953) // Репрессивная политика Советской власти в Беларуси : Сборник научных работ. — Мемориал, 2007. — Вып. 2. — С. 270.
- ↑ Раппопорт Я. Л. Предисловие автора // [www.kuzbass.ru/moshkow/koi/MEMUARY/1953/rapoport.txt На рубеже двух эпох. Дело врачей 1953 года]. — М.: Издательство Пушкинского Фонда, 2003. — 280 с. — (Время и судьбы). — 2000 экз. — ISBN 5-89803-107-3.
- ↑ [www.lechaim.ru/ARHIV/125/kost.htm Депортация — мистификация]
- ↑ Фаст Г. [magazines.russ.ru/druzhba/2001/11/fast-pr.html Как я был красным]
- ↑ 1 2 Эрих Фромм / Erich Fromm Анатомия человеческой деструктивности / The anatomy of human destractiveness Holt Paperbacks 1973, С. 11.
- ↑ 1 2 Bychowski G. Dictators and disciples: From Caesar to Stalin. N.Y., 1969. P. 233
- ↑ Moraitis G. The psychoanalyst’s role in the biographer’s quest for self-awareness // Introspection in biography / S. Baron, C. Pletsch. Hillsdale, N.J., 1985. P. 336
- ↑ 1 2 [www.youtube.com/watch?v=KpswwVICyCg Кандидат психологических наук, член Европейской Ассоциации Психотерапии, Александр Сосланд о параноидальности Сталина]
- ↑ Lasswell H. D. Psychopathology and politics: A new edition with afterthoughts by the author. N.Y., 1960.
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=_tocHNH8bME Старший научный сотрудник Ноттингемского университета, др. Гарольд Шукман. 2 минуты 42 секунды]
- ↑ 1 2 [www.echo.msk.ru/programs/staliname/582884-echo/ Профессор истории Института современной истории при Национальном центре научных исследований, Николя Верт в эфире программы «Именем Сталина»]
- ↑ 1 2 [www.youtube.com/watch?v=_tocHNH8bME Британский историк, специалист по русской истории, профессор истории, Орландо Файджес. 10 минут 57 секунд].
- ↑ 1 2 Tucker R. С. A twentieth-century Ivan the Terrible // Stalin / Т. Н. Rigby. Englewood Cliffs, N.J., 1966.
- ↑ 1 2 Профессор Калифорнийского университета, Даниель Ранкур-Лаферриер / «Психика Сталина» / Програсс-академия. 1996 г. Москва, С. 60.
- ↑ Souuarine В. Stalin: A critical survey of bolshevism N.Y., 1939.
- ↑ Lyons E. Assignment in Utopia. N.Y., 1937.
- ↑ Эрих Фромм / Erich Fromm Анатомия человеческой деструктивности / The anatomy of human destractiveness Holt Paperbacks 1973, С. 78.
- ↑ Профессор Калифорнийского университета, Даниель Ранкур-Лаферриер / «Психика Сталина» / Програсс-академия. 1996 г. Москва, С. 12, 98.
- ↑ Siomopoulos V., Goldsmith J. Sadism revisited // American journal of psychotherapy. 1976. № 3U.
- ↑ Lasswell H. D. Psychopathology and politics: A new edition with afterthoughts by the author. N.Y., 1960. P. 75
- ↑ Профессор Калифорнийского университета, Даниель Ранкур-Лаферриер / «Психика Сталина» / Програсс-академия. 1996 г. Москва, С. 33, 161.
- ↑ 1 2 Tucker R. С. [www.jstor.org/stable/2009322 The dictator and totalitarianism] // Word politics. 1965. Vol. 17, No. 4. P. 555.
- ↑ Ранкур-Лаферриер Д. Психика Сталина. М.: Програсс-академия. 1996. С. 53.
- ↑ Horney К. The neurotic personality of our time. N.Y.: Norton, 1994.
- ↑ Хрущёв Н. С. О культе личности и его последствиях. Доклад XX съезду КПСС // Известия ЦК КПСС, 1989 г., № 3.
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=6XlkfHHJkuk Программа «Времена» В. В. Познера] // www.youtube.com
- ↑ [archive.is/20120713192644/premier.gov.ru/ru/events/news/8412/ Сайт председателя правительства Российской Федерации В. В. Путина — События — Специальная программа «Разговор с Владимиром Путиным. Продолжение»]
- ↑ [www.rbc.ru/rbcfreenews/20100418213030.shtml Д. Медведев: Трагедия с самолётом Л. Качиньского под Смоленском может сблизить Россию и Польшу.] // www.rbc.ru
- ↑ [www.kremlin.ru/transcripts/7659 Интервью Дмитрия Медведева газете «Известия»]
- ↑ [top.rbc.ru/politics/08/05/2010/404058.shtml Коммунисты установили бюст И. Сталина в Тамбове // Top.rbc.ru]
- ↑ [www.newsru.com/world/13jan2010/golodomor.html Украинский суд признал Сталина, Молотова и других большевиков виновными в голодоморе. И закрыл дело]
- ↑ [vened.org/world/3085-2010-01-14-04-22-36.html Суд Киева признал Сталина виновным в геноциде украинского народа]
- ↑ [rian.com.ua/politics/20100114/78271622.html Апелляционный суд Киева признал Сталина виновным в геноциде украинцев]
- ↑ 1 2 [khpg.org/index.php?id=1266828078 Постановление Апелляционного суда г. Киева]
- ↑ [archive.is/20120804011709/www.kommersant.ru/news.aspx?DocsID=1303081 Киевский суд признал Сталина виновным в геноциде украинцев] // www.kommersant.ru
- ↑ [top.rbc.ru/politics/29/04/2010/401008.shtml ПАСЕ осудила политику Сталина, которая привела к голодомору] // top.rbc.ru
- ↑ (англ.) [www.europarl.europa.eu/sides/getDoc.do?pubRef=-//EP//TEXT+TA+P6-TA-2008-0439+0+DOC+XML+V0//EN Declaration of the European Parliament on the proclamation of 23 August as European Day of Remembrance for Victims of Stalinism and Nazism]
- ↑ [www.apn-nn.ru/contex_s/35979.html Гитлер, Сталин и сложности с историей] // www.apn-nn.ru
- ↑ [www.rg.ru/2004/04/09/Stalin.html Сталина не могут лишить почётного гражданства — Фёдор Лукьянов. «…А Сталин навсегда прописался в Будапеште» — Российская Газета — Законодательное собрание Будапешта вот уже три …]
- ↑ Большой справочник ИСТОРИЯ / под ред. Н. А. Полторацкой. — М.: Дрофа, 1998. С. 90.
- ↑ [www.newsru.com/world/29apr2004/stalin.html Сталина лишили звания Почётного гражданина Будапешта] // www.newsru.com
- ↑ [for-ua.com/world/2007/10/26/172041.html Словацкий город исключил Сталина из списков почётных жителей] // for-ua.com
- ↑ Man of the Year // Time. Jan 1, 1940. [www.time.com/time/magazine/article/0,9171,763293,00.html RUSSIA: Man of the Year, 1939 — TIME] (англ.)
- ↑ [www.time.com/time/magazine/article/0,9171,790648,00.html Статья в журнале «Time» — «Die, But Do Not Retreat» о провозглашении И. В. Сталина «человеком года»]
- ↑ [www.vokrugsveta.ru/chronograph/2306/ Хронограф.] // Вокруг света, № 1, 2008
- ↑ [inosmi.ru/panorama/20060728/229102.html Секреты жизни и смерти Сталина] (28 июля 2006). Проверено 3 сентября 2016.
- ↑ [ricolor.org/history/rsv/good/lit/ Максименков Л. Очерки номенклатурной истории советской литературы. Западные пилигримы у сталинского престола (Фейхтвангер и другие)]
- ↑ 1 2 Похлёбкин В. В. [www.modernlib.ru/books/pohlebkin_vilyam_vasilevich/velikiy_psevdonim/read/ Великий псевдоним.] — М.: ТОО «ЮДИТ», КП «Алтай», — 1996, 158 с.
- ↑ [news.google.com/newspapers?nid=2506&dat=19420222&id=CpNIAAAAIBAJ&sjid=cgkNAAAAIBAJ&pg=4629,5228495 The News and Courier — Google News Archive Search].
- ↑ [izvestia.ru/news/273250 Сталин — вождь всех индейских племён — Известия]
- ↑ [www.gazeta.ru/2003/02/20/ivstalinvper.shtml И. В. Сталин в перьях — Газета. Ru]
- ↑ [www.kommersant.ru/doc/368877 Ъ-Власть — У племени в плену]
</ol>
Ссылки
| Предки Иосифа Виссарионовича Сталина (Джугашвили) | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Сталин, Иосиф Виссарионович
Весь этот день 25 августа, как говорят его историки, Наполеон провел на коне, осматривая местность, обсуживая планы, представляемые ему его маршалами, и отдавая лично приказания своим генералам.
Первоначальная линия расположения русских войск по Ко лоче была переломлена, и часть этой линии, именно левый фланг русских, вследствие взятия Шевардинского редута 24 го числа, была отнесена назад. Эта часть линии была не укреплена, не защищена более рекою, и перед нею одною было более открытое и ровное место. Очевидно было для всякого военного и невоенного, что эту часть линии и должно было атаковать французам. Казалось, что для этого не нужно было много соображений, не нужно было такой заботливости и хлопотливости императора и его маршалов и вовсе не нужно той особенной высшей способности, называемой гениальностью, которую так любят приписывать Наполеону; но историки, впоследствии описывавшие это событие, и люди, тогда окружавшие Наполеона, и он сам думали иначе.
Наполеон ездил по полю, глубокомысленно вглядывался в местность, сам с собой одобрительно или недоверчиво качал головой и, не сообщая окружавшим его генералам того глубокомысленного хода, который руководил его решеньями, передавал им только окончательные выводы в форме приказаний. Выслушав предложение Даву, называемого герцогом Экмюльским, о том, чтобы обойти левый фланг русских, Наполеон сказал, что этого не нужно делать, не объясняя, почему это было не нужно. На предложение же генерала Компана (который должен был атаковать флеши), провести свою дивизию лесом, Наполеон изъявил свое согласие, несмотря на то, что так называемый герцог Эльхингенский, то есть Ней, позволил себе заметить, что движение по лесу опасно и может расстроить дивизию.
Осмотрев местность против Шевардинского редута, Наполеон подумал несколько времени молча и указал на места, на которых должны были быть устроены к завтрему две батареи для действия против русских укреплений, и места, где рядом с ними должна была выстроиться полевая артиллерия.
Отдав эти и другие приказания, он вернулся в свою ставку, и под его диктовку была написана диспозиция сражения.
Диспозиция эта, про которую с восторгом говорят французские историки и с глубоким уважением другие историки, была следующая:
«С рассветом две новые батареи, устроенные в ночи, на равнине, занимаемой принцем Экмюльским, откроют огонь по двум противостоящим батареям неприятельским.
В это же время начальник артиллерии 1 го корпуса, генерал Пернетти, с 30 ю орудиями дивизии Компана и всеми гаубицами дивизии Дессе и Фриана, двинется вперед, откроет огонь и засыплет гранатами неприятельскую батарею, против которой будут действовать!
24 орудия гвардейской артиллерии,
30 орудий дивизии Компана
и 8 орудий дивизии Фриана и Дессе,
Всего – 62 орудия.
Начальник артиллерии 3 го корпуса, генерал Фуше, поставит все гаубицы 3 го и 8 го корпусов, всего 16, по флангам батареи, которая назначена обстреливать левое укрепление, что составит против него вообще 40 орудий.
Генерал Сорбье должен быть готов по первому приказанию вынестись со всеми гаубицами гвардейской артиллерии против одного либо другого укрепления.
В продолжение канонады князь Понятовский направится на деревню, в лес и обойдет неприятельскую позицию.
Генерал Компан двинется чрез лес, чтобы овладеть первым укреплением.
По вступлении таким образом в бой будут даны приказания соответственно действиям неприятеля.
Канонада на левом фланге начнется, как только будет услышана канонада правого крыла. Стрелки дивизии Морана и дивизии вице короля откроют сильный огонь, увидя начало атаки правого крыла.
Вице король овладеет деревней [Бородиным] и перейдет по своим трем мостам, следуя на одной высоте с дивизиями Морана и Жерара, которые, под его предводительством, направятся к редуту и войдут в линию с прочими войсками армии.
Все это должно быть исполнено в порядке (le tout se fera avec ordre et methode), сохраняя по возможности войска в резерве.
В императорском лагере, близ Можайска, 6 го сентября, 1812 года».
Диспозиция эта, весьма неясно и спутанно написанная, – ежели позволить себе без религиозного ужаса к гениальности Наполеона относиться к распоряжениям его, – заключала в себе четыре пункта – четыре распоряжения. Ни одно из этих распоряжений не могло быть и не было исполнено.
В диспозиции сказано, первое: чтобы устроенные на выбранном Наполеоном месте батареи с имеющими выравняться с ними орудиями Пернетти и Фуше, всего сто два орудия, открыли огонь и засыпали русские флеши и редут снарядами. Это не могло быть сделано, так как с назначенных Наполеоном мест снаряды не долетали до русских работ, и эти сто два орудия стреляли по пустому до тех пор, пока ближайший начальник, противно приказанию Наполеона, не выдвинул их вперед.
Второе распоряжение состояло в том, чтобы Понятовский, направясь на деревню в лес, обошел левое крыло русских. Это не могло быть и не было сделано потому, что Понятовский, направясь на деревню в лес, встретил там загораживающего ему дорогу Тучкова и не мог обойти и не обошел русской позиции.
Третье распоряжение: Генерал Компан двинется в лес, чтоб овладеть первым укреплением. Дивизия Компана не овладела первым укреплением, а была отбита, потому что, выходя из леса, она должна была строиться под картечным огнем, чего не знал Наполеон.
Четвертое: Вице король овладеет деревнею (Бородиным) и перейдет по своим трем мостам, следуя на одной высоте с дивизиями Марана и Фриана (о которых не сказано: куда и когда они будут двигаться), которые под его предводительством направятся к редуту и войдут в линию с прочими войсками.
Сколько можно понять – если не из бестолкового периода этого, то из тех попыток, которые деланы были вице королем исполнить данные ему приказания, – он должен был двинуться через Бородино слева на редут, дивизии же Морана и Фриана должны были двинуться одновременно с фронта.
Все это, так же как и другие пункты диспозиции, не было и не могло быть исполнено. Пройдя Бородино, вице король был отбит на Колоче и не мог пройти дальше; дивизии же Морана и Фриана не взяли редута, а были отбиты, и редут уже в конце сражения был захвачен кавалерией (вероятно, непредвиденное дело для Наполеона и неслыханное). Итак, ни одно из распоряжений диспозиции не было и не могло быть исполнено. Но в диспозиции сказано, что по вступлении таким образом в бой будут даны приказания, соответственные действиям неприятеля, и потому могло бы казаться, что во время сражения будут сделаны Наполеоном все нужные распоряжения; но этого не было и не могло быть потому, что во все время сражения Наполеон находился так далеко от него, что (как это и оказалось впоследствии) ход сражения ему не мог быть известен и ни одно распоряжение его во время сражения не могло быть исполнено.
Многие историки говорят, что Бородинское сражение не выиграно французами потому, что у Наполеона был насморк, что ежели бы у него не было насморка, то распоряжения его до и во время сражения были бы еще гениальнее, и Россия бы погибла, et la face du monde eut ete changee. [и облик мира изменился бы.] Для историков, признающих то, что Россия образовалась по воле одного человека – Петра Великого, и Франция из республики сложилась в империю, и французские войска пошли в Россию по воле одного человека – Наполеона, такое рассуждение, что Россия осталась могущественна потому, что у Наполеона был большой насморк 26 го числа, такое рассуждение для таких историков неизбежно последовательно.
Ежели от воли Наполеона зависело дать или не дать Бородинское сражение и от его воли зависело сделать такое или другое распоряжение, то очевидно, что насморк, имевший влияние на проявление его воли, мог быть причиной спасения России и что поэтому тот камердинер, который забыл подать Наполеону 24 го числа непромокаемые сапоги, был спасителем России. На этом пути мысли вывод этот несомненен, – так же несомненен, как тот вывод, который, шутя (сам не зная над чем), делал Вольтер, говоря, что Варфоломеевская ночь произошла от расстройства желудка Карла IX. Но для людей, не допускающих того, чтобы Россия образовалась по воле одного человека – Петра I, и чтобы Французская империя сложилась и война с Россией началась по воле одного человека – Наполеона, рассуждение это не только представляется неверным, неразумным, но и противным всему существу человеческому. На вопрос о том, что составляет причину исторических событий, представляется другой ответ, заключающийся в том, что ход мировых событий предопределен свыше, зависит от совпадения всех произволов людей, участвующих в этих событиях, и что влияние Наполеонов на ход этих событий есть только внешнее и фиктивное.
Как ни странно кажется с первого взгляда предположение, что Варфоломеевская ночь, приказанье на которую отдано Карлом IX, произошла не по его воле, а что ему только казалось, что он велел это сделать, и что Бородинское побоище восьмидесяти тысяч человек произошло не по воле Наполеона (несмотря на то, что он отдавал приказания о начале и ходе сражения), а что ему казалось только, что он это велел, – как ни странно кажется это предположение, но человеческое достоинство, говорящее мне, что всякий из нас ежели не больше, то никак не меньше человек, чем великий Наполеон, велит допустить это решение вопроса, и исторические исследования обильно подтверждают это предположение.
В Бородинском сражении Наполеон ни в кого не стрелял и никого не убил. Все это делали солдаты. Стало быть, не он убивал людей.
Солдаты французской армии шли убивать русских солдат в Бородинском сражении не вследствие приказания Наполеона, но по собственному желанию. Вся армия: французы, итальянцы, немцы, поляки – голодные, оборванные и измученные походом, – в виду армии, загораживавшей от них Москву, чувствовали, что le vin est tire et qu'il faut le boire. [вино откупорено и надо выпить его.] Ежели бы Наполеон запретил им теперь драться с русскими, они бы его убили и пошли бы драться с русскими, потому что это было им необходимо.
Когда они слушали приказ Наполеона, представлявшего им за их увечья и смерть в утешение слова потомства о том, что и они были в битве под Москвою, они кричали «Vive l'Empereur!» точно так же, как они кричали «Vive l'Empereur!» при виде изображения мальчика, протыкающего земной шар палочкой от бильбоке; точно так же, как бы они кричали «Vive l'Empereur!» при всякой бессмыслице, которую бы им сказали. Им ничего больше не оставалось делать, как кричать «Vive l'Empereur!» и идти драться, чтобы найти пищу и отдых победителей в Москве. Стало быть, не вследствие приказания Наполеона они убивали себе подобных.
И не Наполеон распоряжался ходом сраженья, потому что из диспозиции его ничего не было исполнено и во время сражения он не знал про то, что происходило впереди его. Стало быть, и то, каким образом эти люди убивали друг друга, происходило не по воле Наполеона, а шло независимо от него, по воле сотен тысяч людей, участвовавших в общем деле. Наполеону казалось только, что все дело происходило по воле его. И потому вопрос о том, был ли или не был у Наполеона насморк, не имеет для истории большего интереса, чем вопрос о насморке последнего фурштатского солдата.
Тем более 26 го августа насморк Наполеона не имел значения, что показания писателей о том, будто вследствие насморка Наполеона его диспозиция и распоряжения во время сражения были не так хороши, как прежние, – совершенно несправедливы.
Выписанная здесь диспозиция нисколько не была хуже, а даже лучше всех прежних диспозиций, по которым выигрывались сражения. Мнимые распоряжения во время сражения были тоже не хуже прежних, а точно такие же, как и всегда. Но диспозиция и распоряжения эти кажутся только хуже прежних потому, что Бородинское сражение было первое, которого не выиграл Наполеон. Все самые прекрасные и глубокомысленные диспозиции и распоряжения кажутся очень дурными, и каждый ученый военный с значительным видом критикует их, когда сражение по ним не выиграно, и самью плохие диспозиции и распоряжения кажутся очень хорошими, и серьезные люди в целых томах доказывают достоинства плохих распоряжений, когда по ним выиграно сражение.
Диспозиция, составленная Вейротером в Аустерлицком сражении, была образец совершенства в сочинениях этого рода, но ее все таки осудили, осудили за ее совершенство, за слишком большую подробность.
Наполеон в Бородинском сражении исполнял свое дело представителя власти так же хорошо, и еще лучше, чем в других сражениях. Он не сделал ничего вредного для хода сражения; он склонялся на мнения более благоразумные; он не путал, не противоречил сам себе, не испугался и не убежал с поля сражения, а с своим большим тактом и опытом войны спокойно и достойно исполнял свою роль кажущегося начальствованья.
Вернувшись после второй озабоченной поездки по линии, Наполеон сказал:
– Шахматы поставлены, игра начнется завтра.
Велев подать себе пуншу и призвав Боссе, он начал с ним разговор о Париже, о некоторых изменениях, которые он намерен был сделать в maison de l'imperatrice [в придворном штате императрицы], удивляя префекта своею памятливостью ко всем мелким подробностям придворных отношений.
Он интересовался пустяками, шутил о любви к путешествиям Боссе и небрежно болтал так, как это делает знаменитый, уверенный и знающий свое дело оператор, в то время как он засучивает рукава и надевает фартук, а больного привязывают к койке: «Дело все в моих руках и в голове, ясно и определенно. Когда надо будет приступить к делу, я сделаю его, как никто другой, а теперь могу шутить, и чем больше я шучу и спокоен, тем больше вы должны быть уверены, спокойны и удивлены моему гению».
Окончив свой второй стакан пунша, Наполеон пошел отдохнуть пред серьезным делом, которое, как ему казалось, предстояло ему назавтра.
Он так интересовался этим предстоящим ему делом, что не мог спать и, несмотря на усилившийся от вечерней сырости насморк, в три часа ночи, громко сморкаясь, вышел в большое отделение палатки. Он спросил о том, не ушли ли русские? Ему отвечали, что неприятельские огни всё на тех же местах. Он одобрительно кивнул головой.
Дежурный адъютант вошел в палатку.
– Eh bien, Rapp, croyez vous, que nous ferons do bonnes affaires aujourd'hui? [Ну, Рапп, как вы думаете: хороши ли будут нынче наши дела?] – обратился он к нему.
– Sans aucun doute, Sire, [Без всякого сомнения, государь,] – отвечал Рапп.
Наполеон посмотрел на него.
– Vous rappelez vous, Sire, ce que vous m'avez fait l'honneur de dire a Smolensk, – сказал Рапп, – le vin est tire, il faut le boire. [Вы помните ли, сударь, те слова, которые вы изволили сказать мне в Смоленске, вино откупорено, надо его пить.]
Наполеон нахмурился и долго молча сидел, опустив голову на руку.
– Cette pauvre armee, – сказал он вдруг, – elle a bien diminue depuis Smolensk. La fortune est une franche courtisane, Rapp; je le disais toujours, et je commence a l'eprouver. Mais la garde, Rapp, la garde est intacte? [Бедная армия! она очень уменьшилась от Смоленска. Фортуна настоящая распутница, Рапп. Я всегда это говорил и начинаю испытывать. Но гвардия, Рапп, гвардия цела?] – вопросительно сказал он.
– Oui, Sire, [Да, государь.] – отвечал Рапп.
Наполеон взял пастильку, положил ее в рот и посмотрел на часы. Спать ему не хотелось, до утра было еще далеко; а чтобы убить время, распоряжений никаких нельзя уже было делать, потому что все были сделаны и приводились теперь в исполнение.
– A t on distribue les biscuits et le riz aux regiments de la garde? [Роздали ли сухари и рис гвардейцам?] – строго спросил Наполеон.
– Oui, Sire. [Да, государь.]
– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.
В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.
Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.
Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево, и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вправо, то влево; но везде были солдаты, с одинаково озабоченными лицами, занятыми каким то невидным, но, очевидно, важным делом. Все с одинаково недовольно вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью.
– Чего ездит посерёд батальона! – крикнул на него один. Другой толконул прикладом его лошадь, и Пьер, прижавшись к луке и едва удерживая шарахнувшуюся лошадь, выскакал вперед солдат, где было просторнее.
Впереди его был мост, а у моста, стреляя, стояли другие солдаты. Пьер подъехал к ним. Сам того не зная, Пьер заехал к мосту через Колочу, который был между Горками и Бородиным и который в первом действии сражения (заняв Бородино) атаковали французы. Пьер видел, что впереди его был мост и что с обеих сторон моста и на лугу, в тех рядах лежащего сена, которые он заметил вчера, в дыму что то делали солдаты; но, несмотря на неумолкающую стрельбу, происходившую в этом месте, он никак не думал, что тут то и было поле сражения. Он не слыхал звуков пуль, визжавших со всех сторон, и снарядов, перелетавших через него, не видал неприятеля, бывшего на той стороне реки, и долго не видал убитых и раненых, хотя многие падали недалеко от него. С улыбкой, не сходившей с его лица, он оглядывался вокруг себя.
– Что ездит этот перед линией? – опять крикнул на него кто то.
– Влево, вправо возьми, – кричали ему. Пьер взял вправо и неожиданно съехался с знакомым ему адъютантом генерала Раевского. Адъютант этот сердито взглянул на Пьера, очевидно, сбираясь тоже крикнуть на него, но, узнав его, кивнул ему головой.
– Вы как тут? – проговорил он и поскакал дальше.
Пьер, чувствуя себя не на своем месте и без дела, боясь опять помешать кому нибудь, поскакал за адъютантом.
– Это здесь, что же? Можно мне с вами? – спрашивал он.
– Сейчас, сейчас, – отвечал адъютант и, подскакав к толстому полковнику, стоявшему на лугу, что то передал ему и тогда уже обратился к Пьеру.
– Вы зачем сюда попали, граф? – сказал он ему с улыбкой. – Все любопытствуете?
– Да, да, – сказал Пьер. Но адъютант, повернув лошадь, ехал дальше.
– Здесь то слава богу, – сказал адъютант, – но на левом фланге у Багратиона ужасная жарня идет.
– Неужели? – спросил Пьер. – Это где же?
– Да вот поедемте со мной на курган, от нас видно. А у нас на батарее еще сносно, – сказал адъютант. – Что ж, едете?
– Да, я с вами, – сказал Пьер, глядя вокруг себя и отыскивая глазами своего берейтора. Тут только в первый раз Пьер увидал раненых, бредущих пешком и несомых на носилках. На том самом лужке с пахучими рядами сена, по которому он проезжал вчера, поперек рядов, неловко подвернув голову, неподвижно лежал один солдат с свалившимся кивером. – А этого отчего не подняли? – начал было Пьер; но, увидав строгое лицо адъютанта, оглянувшегося в ту же сторону, он замолчал.
Пьер не нашел своего берейтора и вместе с адъютантом низом поехал по лощине к кургану Раевского. Лошадь Пьера отставала от адъютанта и равномерно встряхивала его.
– Вы, видно, не привыкли верхом ездить, граф? – спросил адъютант.
– Нет, ничего, но что то она прыгает очень, – с недоуменьем сказал Пьер.
– Ээ!.. да она ранена, – сказал адъютант, – правая передняя, выше колена. Пуля, должно быть. Поздравляю, граф, – сказал он, – le bapteme de feu [крещение огнем].
Проехав в дыму по шестому корпусу, позади артиллерии, которая, выдвинутая вперед, стреляла, оглушая своими выстрелами, они приехали к небольшому лесу. В лесу было прохладно, тихо и пахло осенью. Пьер и адъютант слезли с лошадей и пешком вошли на гору.
– Здесь генерал? – спросил адъютант, подходя к кургану.
– Сейчас были, поехали сюда, – указывая вправо, отвечали ему.
Адъютант оглянулся на Пьера, как бы не зная, что ему теперь с ним делать.
– Не беспокойтесь, – сказал Пьер. – Я пойду на курган, можно?
– Да пойдите, оттуда все видно и не так опасно. А я заеду за вами.
Пьер пошел на батарею, и адъютант поехал дальше. Больше они не видались, и уже гораздо после Пьер узнал, что этому адъютанту в этот день оторвало руку.
Курган, на который вошел Пьер, был то знаменитое (потом известное у русских под именем курганной батареи, или батареи Раевского, а у французов под именем la grande redoute, la fatale redoute, la redoute du centre [большого редута, рокового редута, центрального редута] место, вокруг которого положены десятки тысяч людей и которое французы считали важнейшим пунктом позиции.
Редут этот состоял из кургана, на котором с трех сторон были выкопаны канавы. В окопанном канавами место стояли десять стрелявших пушек, высунутых в отверстие валов.
В линию с курганом стояли с обеих сторон пушки, тоже беспрестанно стрелявшие. Немного позади пушек стояли пехотные войска. Входя на этот курган, Пьер никак не думал, что это окопанное небольшими канавами место, на котором стояло и стреляло несколько пушек, было самое важное место в сражении.
Пьеру, напротив, казалось, что это место (именно потому, что он находился на нем) было одно из самых незначительных мест сражения.
Войдя на курган, Пьер сел в конце канавы, окружающей батарею, и с бессознательно радостной улыбкой смотрел на то, что делалось вокруг него. Изредка Пьер все с той же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее. Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другой стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым дымом.
В противность той жуткости, которая чувствовалась между пехотными солдатами прикрытия, здесь, на батарее, где небольшое количество людей, занятых делом, бело ограничено, отделено от других канавой, – здесь чувствовалось одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий, с длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Молоденький круглолицый офицерик, еще совершенный ребенок, очевидно, только что выпущенный из корпуса, распоряжаясь весьма старательно порученными ему двумя пушками, строго обратился к Пьеру.
– Господин, позвольте вас попросить с дороги, – сказал он ему, – здесь нельзя.
Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера. Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.
Одно ядро взрыло землю в двух шагах от Пьера. Он, обчищая взбрызнутую ядром землю с платья, с улыбкой оглянулся вокруг себя.
– И как это вы не боитесь, барин, право! – обратился к Пьеру краснорожий широкий солдат, оскаливая крепкие белые зубы.
– А ты разве боишься? – спросил Пьер.
– А то как же? – отвечал солдат. – Ведь она не помилует. Она шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, – сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
– Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот так барин!
– По местам! – крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с начальником.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из за дыма выстрелов с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения за тем, как бы семейным (отделенным от всех других) кружком людей, находившихся на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно радостное возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в особенности после вида этого одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством. Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.
К десяти часам уже человек двадцать унесли с батареи; два орудия были разбиты, чаще и чаще на батарею попадали снаряды и залетали, жужжа и свистя, дальние пули. Но люди, бывшие на батарее, как будто не замечали этого; со всех сторон слышался веселый говор и шутки.
– Чиненка! – кричал солдат на приближающуюся, летевшую со свистом гранату. – Не сюда! К пехотным! – с хохотом прибавлял другой, заметив, что граната перелетела и попала в ряды прикрытия.
– Что, знакомая? – смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
– Ну вы, лисицы! – смеялся другой на изгибающихся ополченцев, входивших на батарею за раненым.
– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
– Тое кое, малый, – передразнивали мужиков. – Страсть не любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой то генерал со свитой вошел на курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи, послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты двинулись вперед.
Пьер смотрел через вал. Одно лицо особенно бросилось ему в глаза. Это был офицер, который с бледным молодым лицом шел задом, неся опущенную шпагу, и беспокойно оглядывался.
Ряды пехотных солдат скрылись в дыму, послышался их протяжный крик и частая стрельба ружей. Через несколько минут толпы раненых и носилок прошли оттуда. На батарею еще чаще стали попадать снаряды. Несколько человек лежали неубранные. Около пушек хлопотливее и оживленнее двигались солдаты. Никто уже не обращал внимания на Пьера. Раза два на него сердито крикнули за то, что он был на дороге. Старший офицер, с нахмуренным лицом, большими, быстрыми шагами переходил от одного орудия к другому. Молоденький офицерик, еще больше разрумянившись, еще старательнее командовал солдатами. Солдаты подавали заряды, поворачивались, заряжали и делали свое дело с напряженным щегольством. Они на ходу подпрыгивали, как на пружинах.
Грозовая туча надвинулась, и ярко во всех лицах горел тот огонь, за разгоранием которого следил Пьер. Он стоял подле старшего офицера. Молоденький офицерик подбежал, с рукой к киверу, к старшему.
– Имею честь доложить, господин полковник, зарядов имеется только восемь, прикажете ли продолжать огонь? – спросил он.
– Картечь! – не отвечая, крикнул старший офицер, смотревший через вал.
Вдруг что то случилось; офицерик ахнул и, свернувшись, сел на землю, как на лету подстреленная птица. Все сделалось странно, неясно и пасмурно в глазах Пьера.
Одно за другим свистели ядра и бились в бруствер, в солдат, в пушки. Пьер, прежде не слыхавший этих звуков, теперь только слышал одни эти звуки. Сбоку батареи, справа, с криком «ура» бежали солдаты не вперед, а назад, как показалось Пьеру.
Ядро ударило в самый край вала, перед которым стоял Пьер, ссыпало землю, и в глазах его мелькнул черный мячик, и в то же мгновенье шлепнуло во что то. Ополченцы, вошедшие было на батарею, побежали назад.
– Все картечью! – кричал офицер.
Унтер офицер подбежал к старшему офицеру и испуганным шепотом (как за обедом докладывает дворецкий хозяину, что нет больше требуемого вина) сказал, что зарядов больше не было.
– Разбойники, что делают! – закричал офицер, оборачиваясь к Пьеру. Лицо старшего офицера было красно и потно, нахмуренные глаза блестели. – Беги к резервам, приводи ящики! – крикнул он, сердито обходя взглядом Пьера и обращаясь к своему солдату.
– Я пойду, – сказал Пьер. Офицер, не отвечая ему, большими шагами пошел в другую сторону.
– Не стрелять… Выжидай! – кричал он.
Солдат, которому приказано было идти за зарядами, столкнулся с Пьером.
– Эх, барин, не место тебе тут, – сказал он и побежал вниз. Пьер побежал за солдатом, обходя то место, на котором сидел молоденький офицерик.
Одно, другое, третье ядро пролетало над ним, ударялось впереди, с боков, сзади. Пьер сбежал вниз. «Куда я?» – вдруг вспомнил он, уже подбегая к зеленым ящикам. Он остановился в нерешительности, идти ему назад или вперед. Вдруг страшный толчок откинул его назад, на землю. В то же мгновенье блеск большого огня осветил его, и в то же мгновенье раздался оглушающий, зазвеневший в ушах гром, треск и свист.
Пьер, очнувшись, сидел на заду, опираясь руками о землю; ящика, около которого он был, не было; только валялись зеленые обожженные доски и тряпки на выжженной траве, и лошадь, трепля обломками оглобель, проскакала от него, а другая, так же как и сам Пьер, лежала на земле и пронзительно, протяжно визжала.
Пьер, не помня себя от страха, вскочил и побежал назад на батарею, как на единственное убежище от всех ужасов, окружавших его.
В то время как Пьер входил в окоп, он заметил, что на батарее выстрелов не слышно было, но какие то люди что то делали там. Пьер не успел понять того, какие это были люди. Он увидел старшего полковника, задом к нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что то внизу, и видел одного, замеченного им, солдата, который, прорываясь вперед от людей, державших его за руку, кричал: «Братцы!» – и видел еще что то странное.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит, что кричавший «братцы!» был пленный, что в глазах его был заколон штыком в спину другой солдат. Едва он вбежал в окоп, как худощавый, желтый, с потным лицом человек в синем мундире, со шпагой в руке, набежал на него, крича что то. Пьер, инстинктивно обороняясь от толчка, так как они, не видав, разбежались друг против друга, выставил руки и схватил этого человека (это был французский офицер) одной рукой за плечо, другой за гордо. Офицер, выпустив шпагу, схватил Пьера за шиворот.
Несколько секунд они оба испуганными глазами смотрели на чуждые друг другу лица, и оба были в недоумении о том, что они сделали и что им делать. «Я ли взят в плен или он взят в плен мною? – думал каждый из них. Но, очевидно, французский офицер более склонялся к мысли, что в плен взят он, потому что сильная рука Пьера, движимая невольным страхом, все крепче и крепче сжимала его горло. Француз что то хотел сказать, как вдруг над самой головой их низко и страшно просвистело ядро, и Пьеру показалось, что голова французского офицера оторвана: так быстро он согнул ее.
Пьер тоже нагнул голову и отпустил руки. Не думая более о том, кто кого взял в плен, француз побежал назад на батарею, а Пьер под гору, спотыкаясь на убитых и раненых, которые, казалось ему, ловят его за ноги. Но не успел он сойти вниз, как навстречу ему показались плотные толпы бегущих русских солдат, которые, падая, спотыкаясь и крича, весело и бурно бежали на батарею. (Это была та атака, которую себе приписывал Ермолов, говоря, что только его храбрости и счастью возможно было сделать этот подвиг, и та атака, в которой он будто бы кидал на курган Георгиевские кресты, бывшие у него в кармане.)
Французы, занявшие батарею, побежали. Наши войска с криками «ура» так далеко за батарею прогнали французов, что трудно было остановить их.
С батареи свезли пленных, в том числе раненого французского генерала, которого окружили офицеры. Толпы раненых, знакомых и незнакомых Пьеру, русских и французов, с изуродованными страданием лицами, шли, ползли и на носилках неслись с батареи. Пьер вошел на курган, где он провел более часа времени, и из того семейного кружка, который принял его к себе, он не нашел никого. Много было тут мертвых, незнакомых ему. Но некоторых он узнал. Молоденький офицерик сидел, все так же свернувшись, у края вала, в луже крови. Краснорожий солдат еще дергался, но его не убирали.
Пьер побежал вниз.
«Нет, теперь они оставят это, теперь они ужаснутся того, что они сделали!» – думал Пьер, бесцельно направляясь за толпами носилок, двигавшихся с поля сражения.
Но солнце, застилаемое дымом, стояло еще высоко, и впереди, и в особенности налево у Семеновского, кипело что то в дыму, и гул выстрелов, стрельба и канонада не только не ослабевали, но усиливались до отчаянности, как человек, который, надрываясь, кричит из последних сил.
Главное действие Бородинского сражения произошло на пространстве тысячи сажен между Бородиным и флешами Багратиона. (Вне этого пространства с одной стороны была сделана русскими в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, с другой стороны, за Утицей, было столкновение Понятовского с Тучковым; но это были два отдельные и слабые действия в сравнении с тем, что происходило в середине поля сражения.) На поле между Бородиным и флешами, у леса, на открытом и видном с обеих сторон протяжении, произошло главное действие сражения, самым простым, бесхитростным образом.
Сражение началось канонадой с обеих сторон из нескольких сотен орудий.
Потом, когда дым застлал все поле, в этом дыму двинулись (со стороны французов) справа две дивизии, Дессе и Компана, на флеши, и слева полки вице короля на Бородино.
От Шевардинского редута, на котором стоял Наполеон, флеши находились на расстоянии версты, а Бородино более чем в двух верстах расстояния по прямой линии, и поэтому Наполеон не мог видеть того, что происходило там, тем более что дым, сливаясь с туманом, скрывал всю местность. Солдаты дивизии Дессе, направленные на флеши, были видны только до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Как скоро они спустились в овраг, дым выстрелов орудийных и ружейных на флешах стал так густ, что застлал весь подъем той стороны оврага. Сквозь дым мелькало там что то черное – вероятно, люди, и иногда блеск штыков. Но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские, нельзя было видеть с Шевардинского редута.
Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеона, смотревшего из под руки на флеши. Дым стлался перед флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Слышны были иногда из за выстрелов крики людей, но нельзя было знать, что они там делали.
Наполеон, стоя на кургане, смотрел в трубу, и в маленький круг трубы он видел дым и людей, иногда своих, иногда русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом.
Он сошел с кургана и стал взад и вперед ходить перед ним.
Изредка он останавливался, прислушивался к выстрелам и вглядывался в поле сражения.
Не только с того места внизу, где он стоял, не только с кургана, на котором стояли теперь некоторые его генералы, но и с самых флешей, на которых находились теперь вместе и попеременно то русские, то французские, мертвые, раненые и живые, испуганные или обезумевшие солдаты, нельзя было понять того, что делалось на этом месте. В продолжение нескольких часов на этом месте, среди неумолкаемой стрельбы, ружейной и пушечной, то появлялись одни русские, то одни французские, то пехотные, то кавалерийские солдаты; появлялись, падали, стреляли, сталкивались, не зная, что делать друг с другом, кричали и бежали назад.
С поля сражения беспрестанно прискакивали к Наполеону его посланные адъютанты и ординарцы его маршалов с докладами о ходе дела; но все эти доклады были ложны: и потому, что в жару сражения невозможно сказать, что происходит в данную минуту, и потому, что многие адъютапты не доезжали до настоящего места сражения, а передавали то, что они слышали от других; и еще потому, что пока проезжал адъютант те две три версты, которые отделяли его от Наполеона, обстоятельства изменялись и известие, которое он вез, уже становилось неверно. Так от вице короля прискакал адъютант с известием, что Бородино занято и мост на Колоче в руках французов. Адъютант спрашивал у Наполеона, прикажет ли он пореходить войскам? Наполеон приказал выстроиться на той стороне и ждать; но не только в то время как Наполеон отдавал это приказание, но даже когда адъютант только что отъехал от Бородина, мост уже был отбит и сожжен русскими, в той самой схватке, в которой участвовал Пьер в самом начале сраженья.
Прискакавший с флеш с бледным испуганным лицом адъютант донес Наполеону, что атака отбита и что Компан ранен и Даву убит, а между тем флеши были заняты другой частью войск, в то время как адъютанту говорили, что французы были отбиты, и Даву был жив и только слегка контужен. Соображаясь с таковыми необходимо ложными донесениями, Наполеон делал свои распоряжения, которые или уже были исполнены прежде, чем он делал их, или же не могли быть и не были исполняемы.
Маршалы и генералы, находившиеся в более близком расстоянии от поля сражения, но так же, как и Наполеон, не участвовавшие в самом сражении и только изредка заезжавшие под огонь пуль, не спрашиваясь Наполеона, делали свои распоряжения и отдавали свои приказания о том, куда и откуда стрелять, и куда скакать конным, и куда бежать пешим солдатам. Но даже и их распоряжения, точно так же как распоряжения Наполеона, точно так же в самой малой степени и редко приводились в исполнение. Большей частью выходило противное тому, что они приказывали. Солдаты, которым велено было идти вперед, подпав под картечный выстрел, бежали назад; солдаты, которым велено было стоять на месте, вдруг, видя против себя неожиданно показавшихся русских, иногда бежали назад, иногда бросались вперед, и конница скакала без приказания догонять бегущих русских. Так, два полка кавалерии поскакали через Семеновский овраг и только что въехали на гору, повернулись и во весь дух поскакали назад. Так же двигались и пехотные солдаты, иногда забегая совсем не туда, куда им велено было. Все распоряжение о том, куда и когда подвинуть пушки, когда послать пеших солдат – стрелять, когда конных – топтать русских пеших, – все эти распоряжения делали сами ближайшие начальники частей, бывшие в рядах, не спрашиваясь даже Нея, Даву и Мюрата, не только Наполеона. Они не боялись взыскания за неисполнение приказания или за самовольное распоряжение, потому что в сражении дело касается самого дорогого для человека – собственной жизни, и иногда кажется, что спасение заключается в бегстве назад, иногда в бегстве вперед, и сообразно с настроением минуты поступали эти люди, находившиеся в самом пылу сражения. В сущности же, все эти движения вперед и назад не облегчали и не изменяли положения войск. Все их набегания и наскакивания друг на друга почти не производили им вреда, а вред, смерть и увечья наносили ядра и пули, летавшие везде по тому пространству, по которому метались эти люди. Как только эти люди выходили из того пространства, по которому летали ядра и пули, так их тотчас же стоявшие сзади начальники формировали, подчиняли дисциплине и под влиянием этой дисциплины вводили опять в область огня, в которой они опять (под влиянием страха смерти) теряли дисциплину и метались по случайному настроению толпы.
Генералы Наполеона – Даву, Ней и Мюрат, находившиеся в близости этой области огня и даже иногда заезжавшие в нее, несколько раз вводили в эту область огня стройные и огромные массы войск. Но противно тому, что неизменно совершалось во всех прежних сражениях, вместо ожидаемого известия о бегстве неприятеля, стройные массы войск возвращались оттуда расстроенными, испуганными толпами. Они вновь устроивали их, но людей все становилось меньше. В половине дня Мюрат послал к Наполеону своего адъютанта с требованием подкрепления.
Наполеон сидел под курганом и пил пунш, когда к нему прискакал адъютант Мюрата с уверениями, что русские будут разбиты, ежели его величество даст еще дивизию.
– Подкрепления? – сказал Наполеон с строгим удивлением, как бы не понимая его слов и глядя на красивого мальчика адъютанта с длинными завитыми черными волосами (так же, как носил волоса Мюрат). «Подкрепления! – подумал Наполеон. – Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, неукрепленное крыло русских!»
– Dites au roi de Naples, – строго сказал Наполеон, – qu'il n'est pas midi et que je ne vois pas encore clair sur mon echiquier. Allez… [Скажите неаполитанскому королю, что теперь еще не полдень и что я еще не ясно вижу на своей шахматной доске. Ступайте…]
Красивый мальчик адъютанта с длинными волосами, не отпуская руки от шляпы, тяжело вздохнув, поскакал опять туда, где убивали людей.
Наполеон встал и, подозвав Коленкура и Бертье, стал разговаривать с ними о делах, не касающихся сражения.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми шагами подошел к императору и смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.
Наполеон вздернул плечами и, ничего не ответив, продолжал свою прогулку. Бельяр громко и оживленно стал говорить с генералами свиты, окружившими его.
– Вы очень пылки, Бельяр, – сказал Наполеон, опять подходя к подъехавшему генералу. – Легко ошибиться в пылу огня. Поезжайте и посмотрите, и тогда приезжайте ко мне.
Не успел еще Бельяр скрыться из вида, как с другой стороны прискакал новый посланный с поля сражения.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.
Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.
Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».
Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»
Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.
Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.
Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.
Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.
Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.
Бенигсен, выбрав позицию, горячо выставляя свой русский патриотизм (которого не мог, не морщась, выслушивать Кутузов), настаивал на защите Москвы. Кутузов ясно как день видел цель Бенигсена: в случае неудачи защиты – свалить вину на Кутузова, доведшего войска без сражения до Воробьевых гор, а в случае успеха – себе приписать его; в случае же отказа – очистить себя в преступлении оставления Москвы. Но этот вопрос интриги не занимал теперь старого человека. Один страшный вопрос занимал его. И на вопрос этот он ни от кого не слышал ответа. Вопрос состоял для него теперь только в том: «Неужели это я допустил до Москвы Наполеона, и когда же я это сделал? Когда это решилось? Неужели вчера, когда я послал к Платову приказ отступить, или третьего дня вечером, когда я задремал и приказал Бенигсену распорядиться? Или еще прежде?.. но когда, когда же решилось это страшное дело? Москва должна быть оставлена. Войска должны отступить, и надо отдать это приказание». Отдать это страшное приказание казалось ему одно и то же, что отказаться от командования армией. А мало того, что он любил власть, привык к ней (почет, отдаваемый князю Прозоровскому, при котором он состоял в Турции, дразнил его), он был убежден, что ему было предназначено спасение России и что потому только, против воли государя и по воле народа, он был избрал главнокомандующим. Он был убежден, что он один и этих трудных условиях мог держаться во главе армии, что он один во всем мире был в состоянии без ужаса знать своим противником непобедимого Наполеона; и он ужасался мысли о том приказании, которое он должен был отдать. Но надо было решить что нибудь, надо было прекратить эти разговоры вокруг него, которые начинали принимать слишком свободный характер.
Он подозвал к себе старших генералов.
– Ma tete fut elle bonne ou mauvaise, n'a qu'a s'aider d'elle meme, [Хороша ли, плоха ли моя голова, а положиться больше не на кого,] – сказал он, вставая с лавки, и поехал в Фили, где стояли его экипажи.
В просторной, лучшей избе мужика Андрея Савостьянова в два часа собрался совет. Мужики, бабы и дети мужицкой большой семьи теснились в черной избе через сени. Одна только внучка Андрея, Малаша, шестилетняя девочка, которой светлейший, приласкав ее, дал за чаем кусок сахара, оставалась на печи в большой избе. Малаша робко и радостно смотрела с печи на лица, мундиры и кресты генералов, одного за другим входивших в избу и рассаживавшихся в красном углу, на широких лавках под образами. Сам дедушка, как внутренне называла Maлаша Кутузова, сидел от них особо, в темном углу за печкой. Он сидел, глубоко опустившись в складное кресло, и беспрестанно покряхтывал и расправлял воротник сюртука, который, хотя и расстегнутый, все как будто жал его шею. Входившие один за другим подходили к фельдмаршалу; некоторым он пожимал руку, некоторым кивал головой. Адъютант Кайсаров хотел было отдернуть занавеску в окне против Кутузова, но Кутузов сердито замахал ему рукой, и Кайсаров понял, что светлейший не хочет, чтобы видели его лицо.
Вокруг мужицкого елового стола, на котором лежали карты, планы, карандаши, бумаги, собралось так много народа, что денщики принесли еще лавку и поставили у стола. На лавку эту сели пришедшие: Ермолов, Кайсаров и Толь. Под самыми образами, на первом месте, сидел с Георгием на шее, с бледным болезненным лицом и с своим высоким лбом, сливающимся с голой головой, Барклай де Толли. Второй уже день он мучился лихорадкой, и в это самое время его знобило и ломало. Рядом с ним сидел Уваров и негромким голосом (как и все говорили) что то, быстро делая жесты, сообщал Барклаю. Маленький, кругленький Дохтуров, приподняв брови и сложив руки на животе, внимательно прислушивался. С другой стороны сидел, облокотивши на руку свою широкую, с смелыми чертами и блестящими глазами голову, граф Остерман Толстой и казался погруженным в свои мысли. Раевский с выражением нетерпения, привычным жестом наперед курчавя свои черные волосы на висках, поглядывал то на Кутузова, то на входную дверь. Твердое, красивое и доброе лицо Коновницына светилось нежной и хитрой улыбкой. Он встретил взгляд Малаши и глазами делал ей знаки, которые заставляли девочку улыбаться.
Все ждали Бенигсена, который доканчивал свой вкусный обед под предлогом нового осмотра позиции. Его ждали от четырех до шести часов, и во все это время не приступали к совещанию и тихими голосами вели посторонние разговоры.
Только когда в избу вошел Бенигсен, Кутузов выдвинулся из своего угла и подвинулся к столу, но настолько, что лицо его не было освещено поданными на стол свечами.
Бенигсен открыл совет вопросом: «Оставить ли без боя священную и древнюю столицу России или защищать ее?» Последовало долгое и общее молчание. Все лица нахмурились, и в тишине слышалось сердитое кряхтенье и покашливанье Кутузова. Все глаза смотрели на него. Малаша тоже смотрела на дедушку. Она ближе всех была к нему и видела, как лицо его сморщилось: он точно собрался плакать. Но это продолжалось недолго.
– Священную древнюю столицу России! – вдруг заговорил он, сердитым голосом повторяя слова Бенигсена и этим указывая на фальшивую ноту этих слов. – Позвольте вам сказать, ваше сиятельство, что вопрос этот не имеет смысла для русского человека. (Он перевалился вперед своим тяжелым телом.) Такой вопрос нельзя ставить, и такой вопрос не имеет смысла. Вопрос, для которого я просил собраться этих господ, это вопрос военный. Вопрос следующий: «Спасенье России в армии. Выгоднее ли рисковать потерею армии и Москвы, приняв сраженье, или отдать Москву без сражения? Вот на какой вопрос я желаю знать ваше мнение». (Он откачнулся назад на спинку кресла.)
Начались прения. Бенигсен не считал еще игру проигранною. Допуская мнение Барклая и других о невозможности принять оборонительное сражение под Филями, он, проникнувшись русским патриотизмом и любовью к Москве, предлагал перевести войска в ночи с правого на левый фланг и ударить на другой день на правое крыло французов. Мнения разделились, были споры в пользу и против этого мнения. Ермолов, Дохтуров и Раевский согласились с мнением Бенигсена. Руководимые ли чувством потребности жертвы пред оставлением столицы или другими личными соображениями, но эти генералы как бы не понимали того, что настоящий совет не мог изменить неизбежного хода дел и что Москва уже теперь оставлена. Остальные генералы понимали это и, оставляя в стороне вопрос о Москве, говорили о том направлении, которое в своем отступлении должно было принять войско. Малаша, которая, не спуская глаз, смотрела на то, что делалось перед ней, иначе понимала значение этого совета. Ей казалось, что дело было только в личной борьбе между «дедушкой» и «длиннополым», как она называла Бенигсена. Она видела, что они злились, когда говорили друг с другом, и в душе своей она держала сторону дедушки. В средине разговора она заметила быстрый лукавый взгляд, брошенный дедушкой на Бенигсена, и вслед за тем, к радости своей, заметила, что дедушка, сказав что то длиннополому, осадил его: Бенигсен вдруг покраснел и сердито прошелся по избе. Слова, так подействовавшие на Бенигсена, были спокойным и тихим голосом выраженное Кутузовым мнение о выгоде и невыгоде предложения Бенигсена: о переводе в ночи войск с правого на левый фланг для атаки правого крыла французов.
– Я, господа, – сказал Кутузов, – не могу одобрить плана графа. Передвижения войск в близком расстоянии от неприятеля всегда бывают опасны, и военная история подтверждает это соображение. Так, например… (Кутузов как будто задумался, приискивая пример и светлым, наивным взглядом глядя на Бенигсена.) Да вот хоть бы Фридландское сражение, которое, как я думаю, граф хорошо помнит, было… не вполне удачно только оттого, что войска наши перестроивались в слишком близком расстоянии от неприятеля… – Последовало, показавшееся всем очень продолжительным, минутное молчание.
Прения опять возобновились, но часто наступали перерывы, и чувствовалось, что говорить больше не о чем.
Во время одного из таких перерывов Кутузов тяжело вздохнул, как бы сбираясь говорить. Все оглянулись на него.
– Eh bien, messieurs! Je vois que c'est moi qui payerai les pots casses, [Итак, господа, стало быть, мне платить за перебитые горшки,] – сказал он. И, медленно приподнявшись, он подошел к столу. – Господа, я слышал ваши мнения. Некоторые будут несогласны со мной. Но я (он остановился) властью, врученной мне моим государем и отечеством, я – приказываю отступление.
Вслед за этим генералы стали расходиться с той же торжественной и молчаливой осторожностью, с которой расходятся после похорон.
Некоторые из генералов негромким голосом, совсем в другом диапазоне, чем когда они говорили на совете, передали кое что главнокомандующему.
Малаша, которую уже давно ждали ужинать, осторожно спустилась задом с полатей, цепляясь босыми ножонками за уступы печки, и, замешавшись между ног генералов, шмыгнула в дверь.
Отпустив генералов, Кутузов долго сидел, облокотившись на стол, и думал все о том же страшном вопросе: «Когда же, когда же наконец решилось то, что оставлена Москва? Когда было сделано то, что решило вопрос, и кто виноват в этом?»
– Этого, этого я не ждал, – сказал он вошедшему к нему, уже поздно ночью, адъютанту Шнейдеру, – этого я не ждал! Этого я не думал!
– Вам надо отдохнуть, ваша светлость, – сказал Шнейдер.
– Да нет же! Будут же они лошадиное мясо жрать, как турки, – не отвечая, прокричал Кутузов, ударяя пухлым кулаком по столу, – будут и они, только бы…
В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.
Элен, возвратившись вместе с двором из Вильны в Петербург, находилась в затруднительном положении.
В Петербурге Элен пользовалась особым покровительством вельможи, занимавшего одну из высших должностей в государстве. В Вильне же она сблизилась с молодым иностранным принцем. Когда она возвратилась в Петербург, принц и вельможа были оба в Петербурге, оба заявляли свои права, и для Элен представилась новая еще в ее карьере задача: сохранить свою близость отношений с обоими, не оскорбив ни одного.
То, что показалось бы трудным и даже невозможным для другой женщины, ни разу не заставило задуматься графиню Безухову, недаром, видно, пользовавшуюся репутацией умнейшей женщины. Ежели бы она стала скрывать свои поступки, выпутываться хитростью из неловкого положения, она бы этим самым испортила свое дело, сознав себя виноватою; но Элен, напротив, сразу, как истинно великий человек, который может все то, что хочет, поставила себя в положение правоты, в которую она искренно верила, а всех других в положение виноватости.
В первый раз, как молодое иностранное лицо позволило себе делать ей упреки, она, гордо подняв свою красивую голову и вполуоборот повернувшись к нему, твердо сказала:
– Voila l'egoisme et la cruaute des hommes! Je ne m'attendais pas a autre chose. Za femme se sacrifie pour vous, elle souffre, et voila sa recompense. Quel droit avez vous, Monseigneur, de me demander compte de mes amities, de mes affections? C'est un homme qui a ete plus qu'un pere pour moi. [Вот эгоизм и жестокость мужчин! Я ничего лучшего и не ожидала. Женщина приносит себя в жертву вам; она страдает, и вот ей награда. Ваше высочество, какое имеете вы право требовать от меня отчета в моих привязанностях и дружеских чувствах? Это человек, бывший для меня больше чем отцом.]
Лицо хотело что то сказать. Элен перебила его.
– Eh bien, oui, – сказала она, – peut etre qu'il a pour moi d'autres sentiments que ceux d'un pere, mais ce n'est; pas une raison pour que je lui ferme ma porte. Je ne suis pas un homme pour etre ingrate. Sachez, Monseigneur, pour tout ce qui a rapport a mes sentiments intimes, je ne rends compte qu'a Dieu et a ma conscience, [Ну да, может быть, чувства, которые он питает ко мне, не совсем отеческие; но ведь из за этого не следует же мне отказывать ему от моего дома. Я не мужчина, чтобы платить неблагодарностью. Да будет известно вашему высочеству, что в моих задушевных чувствах я отдаю отчет только богу и моей совести.] – кончила она, дотрогиваясь рукой до высоко поднявшейся красивой груди и взглядывая на небо.
– Mais ecoutez moi, au nom de Dieu. [Но выслушайте меня, ради бога.]
– Epousez moi, et je serai votre esclave. [Женитесь на мне, и я буду вашею рабою.]
– Mais c'est impossible. [Но это невозможно.]
– Vous ne daignez pas descende jusqu'a moi, vous… [Вы не удостаиваете снизойти до брака со мною, вы…] – заплакав, сказала Элен.
Лицо стало утешать ее; Элен же сквозь слезы говорила (как бы забывшись), что ничто не может мешать ей выйти замуж, что есть примеры (тогда еще мало было примеров, но она назвала Наполеона и других высоких особ), что она никогда не была женою своего мужа, что она была принесена в жертву.
– Но законы, религия… – уже сдаваясь, говорило лицо.
– Законы, религия… На что бы они были выдуманы, ежели бы они не могли сделать этого! – сказала Элен.
Важное лицо было удивлено тем, что такое простое рассуждение могло не приходить ему в голову, и обратилось за советом к святым братьям Общества Иисусова, с которыми оно находилось в близких отношениях.
Через несколько дней после этого, на одном из обворожительных праздников, который давала Элен на своей даче на Каменном острову, ей был представлен немолодой, с белыми как снег волосами и черными блестящими глазами, обворожительный m r de Jobert, un jesuite a robe courte, [г н Жобер, иезуит в коротком платье,] который долго в саду, при свете иллюминации и при звуках музыки, беседовал с Элен о любви к богу, к Христу, к сердцу божьей матери и об утешениях, доставляемых в этой и в будущей жизни единою истинною католическою религией. Элен была тронута, и несколько раз у нее и у m r Jobert в глазах стояли слезы и дрожал голос. Танец, на который кавалер пришел звать Элен, расстроил ее беседу с ее будущим directeur de conscience [блюстителем совести]; но на другой день m r de Jobert пришел один вечером к Элен и с того времени часто стал бывать у нее.
В один день он сводил графиню в католический храм, где она стала на колени перед алтарем, к которому она была подведена. Немолодой обворожительный француз положил ей на голову руки, и, как она сама потом рассказывала, она почувствовала что то вроде дуновения свежего ветра, которое сошло ей в душу. Ей объяснили, что это была la grace [благодать].
Потом ей привели аббата a robe longue [в длинном платье], он исповедовал ее и отпустил ей грехи ее. На другой день ей принесли ящик, в котором было причастие, и оставили ей на дому для употребления. После нескольких дней Элен, к удовольствию своему, узнала, что она теперь вступила в истинную католическую церковь и что на днях сам папа узнает о ней и пришлет ей какую то бумагу.
Все, что делалось за это время вокруг нее и с нею, все это внимание, обращенное на нее столькими умными людьми и выражающееся в таких приятных, утонченных формах, и голубиная чистота, в которой она теперь находилась (она носила все это время белые платья с белыми лентами), – все это доставляло ей удовольствие; но из за этого удовольствия она ни на минуту не упускала своей цели. И как всегда бывает, что в деле хитрости глупый человек проводит более умных, она, поняв, что цель всех этих слов и хлопот состояла преимущественно в том, чтобы, обратив ее в католичество, взять с нее денег в пользу иезуитских учреждений {о чем ей делали намеки), Элен, прежде чем давать деньги, настаивала на том, чтобы над нею произвели те различные операции, которые бы освободили ее от мужа. В ее понятиях значение всякой религии состояло только в том, чтобы при удовлетворении человеческих желаний соблюдать известные приличия. И с этою целью она в одной из своих бесед с духовником настоятельно потребовала от него ответа на вопрос о том, в какой мере ее брак связывает ее.
Они сидели в гостиной у окна. Были сумерки. Из окна пахло цветами. Элен была в белом платье, просвечивающем на плечах и груди. Аббат, хорошо откормленный, а пухлой, гладко бритой бородой, приятным крепким ртом и белыми руками, сложенными кротко на коленях, сидел близко к Элен и с тонкой улыбкой на губах, мирно – восхищенным ее красотою взглядом смотрел изредка на ее лицо и излагал свой взгляд на занимавший их вопрос. Элен беспокойно улыбалась, глядела на его вьющиеся волоса, гладко выбритые чернеющие полные щеки и всякую минуту ждала нового оборота разговора. Но аббат, хотя, очевидно, и наслаждаясь красотой и близостью своей собеседницы, был увлечен мастерством своего дела.
Ход рассуждения руководителя совести был следующий. В неведении значения того, что вы предпринимали, вы дали обет брачной верности человеку, который, с своей стороны, вступив в брак и не веря в религиозное значение брака, совершил кощунство. Брак этот не имел двоякого значения, которое должен он иметь. Но несмотря на то, обет ваш связывал вас. Вы отступили от него. Что вы совершили этим? Peche veniel или peche mortel? [Грех простительный или грех смертный?] Peche veniel, потому что вы без дурного умысла совершили поступок. Ежели вы теперь, с целью иметь детей, вступили бы в новый брак, то грех ваш мог бы быть прощен. Но вопрос опять распадается надвое: первое…
– Но я думаю, – сказала вдруг соскучившаяся Элен с своей обворожительной улыбкой, – что я, вступив в истинную религию, не могу быть связана тем, что наложила на меня ложная религия.
Directeur de conscience [Блюститель совести] был изумлен этим постановленным перед ним с такою простотою Колумбовым яйцом. Он восхищен был неожиданной быстротой успехов своей ученицы, но не мог отказаться от своего трудами умственными построенного здания аргументов.
– Entendons nous, comtesse, [Разберем дело, графиня,] – сказал он с улыбкой и стал опровергать рассуждения своей духовной дочери.
Элен понимала, что дело было очень просто и легко с духовной точки зрения, но что ее руководители делали затруднения только потому, что они опасались, каким образом светская власть посмотрит на это дело.
И вследствие этого Элен решила, что надо было в обществе подготовить это дело. Она вызвала ревность старика вельможи и сказала ему то же, что первому искателю, то есть поставила вопрос так, что единственное средство получить права на нее состояло в том, чтобы жениться на ней. Старое важное лицо первую минуту было так же поражено этим предложением выйти замуж от живого мужа, как и первое молодое лицо; но непоколебимая уверенность Элен в том, что это так же просто и естественно, как и выход девушки замуж, подействовала и на него. Ежели бы заметны были хоть малейшие признаки колебания, стыда или скрытности в самой Элен, то дело бы ее, несомненно, было проиграно; но не только не было этих признаков скрытности и стыда, но, напротив, она с простотой и добродушной наивностью рассказывала своим близким друзьям (а это был весь Петербург), что ей сделали предложение и принц и вельможа и что она любит обоих и боится огорчить того и другого.
По Петербургу мгновенно распространился слух не о том, что Элен хочет развестись с своим мужем (ежели бы распространился этот слух, очень многие восстали бы против такого незаконного намерения), но прямо распространился слух о том, что несчастная, интересная Элен находится в недоуменье о том, за кого из двух ей выйти замуж. Вопрос уже не состоял в том, в какой степени это возможно, а только в том, какая партия выгоднее и как двор посмотрит на это. Были действительно некоторые закоснелые люди, не умевшие подняться на высоту вопроса и видевшие в этом замысле поругание таинства брака; но таких было мало, и они молчали, большинство же интересовалось вопросами о счастии, которое постигло Элен, и какой выбор лучше. О том же, хорошо ли или дурно выходить от живого мужа замуж, не говорили, потому что вопрос этот, очевидно, был уже решенный для людей поумнее нас с вами (как говорили) и усомниться в правильности решения вопроса значило рисковать выказать свою глупость и неумение жить в свете.
Одна только Марья Дмитриевна Ахросимова, приезжавшая в это лето в Петербург для свидания с одним из своих сыновей, позволила себе прямо выразить свое, противное общественному, мнение. Встретив Элен на бале, Марья Дмитриевна остановила ее посередине залы и при общем молчании своим грубым голосом сказала ей:
– У вас тут от живого мужа замуж выходить стали. Ты, может, думаешь, что ты это новенькое выдумала? Упредили, матушка. Уж давно выдумано. Во всех…… так то делают. – И с этими словами Марья Дмитриевна с привычным грозным жестом, засучивая свои широкие рукава и строго оглядываясь, прошла через комнату.
На Марью Дмитриевну, хотя и боялись ее, смотрели в Петербурге как на шутиху и потому из слов, сказанных ею, заметили только грубое слово и шепотом повторяли его друг другу, предполагая, что в этом слове заключалась вся соль сказанного.
Князь Василий, последнее время особенно часто забывавший то, что он говорил, и повторявший по сотне раз одно и то же, говорил всякий раз, когда ему случалось видеть свою дочь.
– Helene, j'ai un mot a vous dire, – говорил он ей, отводя ее в сторону и дергая вниз за руку. – J'ai eu vent de certains projets relatifs a… Vous savez. Eh bien, ma chere enfant, vous savez que mon c?ur de pere se rejouit do vous savoir… Vous avez tant souffert… Mais, chere enfant… ne consultez que votre c?ur. C'est tout ce que je vous dis. [Элен, мне надо тебе кое что сказать. Я прослышал о некоторых видах касательно… ты знаешь. Ну так, милое дитя мое, ты знаешь, что сердце отца твоего радуется тому, что ты… Ты столько терпела… Но, милое дитя… Поступай, как велит тебе сердце. Вот весь мой совет.] – И, скрывая всегда одинаковое волнение, он прижимал свою щеку к щеке дочери и отходил.
Билибин, не утративший репутации умнейшего человека и бывший бескорыстным другом Элен, одним из тех друзей, которые бывают всегда у блестящих женщин, друзей мужчин, никогда не могущих перейти в роль влюбленных, Билибин однажды в petit comite [маленьком интимном кружке] высказал своему другу Элен взгляд свой на все это дело.
– Ecoutez, Bilibine (Элен таких друзей, как Билибин, всегда называла по фамилии), – и она дотронулась своей белой в кольцах рукой до рукава его фрака. – Dites moi comme vous diriez a une s?ur, que dois je faire? Lequel des deux? [Послушайте, Билибин: скажите мне, как бы сказали вы сестре, что мне делать? Которого из двух?]
Билибин собрал кожу над бровями и с улыбкой на губах задумался.
– Vous ne me prenez pas en расплох, vous savez, – сказал он. – Comme veritable ami j'ai pense et repense a votre affaire. Voyez vous. Si vous epousez le prince (это был молодой человек), – он загнул палец, – vous perdez pour toujours la chance d'epouser l'autre, et puis vous mecontentez la Cour. (Comme vous savez, il y a une espece de parente.) Mais si vous epousez le vieux comte, vous faites le bonheur de ses derniers jours, et puis comme veuve du grand… le prince ne fait plus de mesalliance en vous epousant, [Вы меня не захватите врасплох, вы знаете. Как истинный друг, я долго обдумывал ваше дело. Вот видите: если выйти за принца, то вы навсегда лишаетесь возможности быть женою другого, и вдобавок двор будет недоволен. (Вы знаете, ведь тут замешано родство.) А если выйти за старого графа, то вы составите счастие последних дней его, и потом… принцу уже не будет унизительно жениться на вдове вельможи.] – и Билибин распустил кожу.
– Voila un veritable ami! – сказала просиявшая Элен, еще раз дотрогиваясь рукой до рукава Билибипа. – Mais c'est que j'aime l'un et l'autre, je ne voudrais pas leur faire de chagrin. Je donnerais ma vie pour leur bonheur a tous deux, [Вот истинный друг! Но ведь я люблю того и другого и не хотела бы огорчать никого. Для счастия обоих я готова бы пожертвовать жизнию.] – сказала она.
Билибин пожал плечами, выражая, что такому горю даже и он пособить уже не может.
«Une maitresse femme! Voila ce qui s'appelle poser carrement la question. Elle voudrait epouser tous les trois a la fois», [«Молодец женщина! Вот что называется твердо поставить вопрос. Она хотела бы быть женою всех троих в одно и то же время».] – подумал Билибин.
– Но скажите, как муж ваш посмотрит на это дело? – сказал он, вследствие твердости своей репутации не боясь уронить себя таким наивным вопросом. – Согласится ли он?
– Ah! Il m'aime tant! – сказала Элен, которой почему то казалось, что Пьер тоже ее любил. – Il fera tout pour moi. [Ах! он меня так любит! Он на все для меня готов.]
Билибин подобрал кожу, чтобы обозначить готовящийся mot.
– Meme le divorce, [Даже и на развод.] – сказал он.
Элен засмеялась.
В числе людей, которые позволяли себе сомневаться в законности предпринимаемого брака, была мать Элен, княгиня Курагина. Она постоянно мучилась завистью к своей дочери, и теперь, когда предмет зависти был самый близкий сердцу княгини, она не могла примириться с этой мыслью. Она советовалась с русским священником о том, в какой мере возможен развод и вступление в брак при живом муже, и священник сказал ей, что это невозможно, и, к радости ее, указал ей на евангельский текст, в котором (священнику казалось) прямо отвергается возможность вступления в брак от живого мужа.
Вооруженная этими аргументами, казавшимися ей неопровержимыми, княгиня рано утром, чтобы застать ее одну, поехала к своей дочери.
Выслушав возражения своей матери, Элен кротко и насмешливо улыбнулась.
– Да ведь прямо сказано: кто женится на разводной жене… – сказала старая княгиня.
– Ah, maman, ne dites pas de betises. Vous ne comprenez rien. Dans ma position j'ai des devoirs, [Ах, маменька, не говорите глупостей. Вы ничего не понимаете. В моем положении есть обязанности.] – заговорилa Элен, переводя разговор на французский с русского языка, на котором ей всегда казалась какая то неясность в ее деле.
– Но, мой друг…
– Ah, maman, comment est ce que vous ne comprenez pas que le Saint Pere, qui a le droit de donner des dispenses… [Ах, маменька, как вы не понимаете, что святой отец, имеющий власть отпущений…]
В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.
– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.
В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.
Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.
Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце