Станевич, Евстафий Иванович

Евстафий Иванович Станевич (1775, Нежин — 1835, Харьковская губерния) — русский писатель и философ, директор училищ Курской губернии.

По происхождению грек. В 15 лет остался без родителей и средств к существованию, однако благодаря поддержке знакомых окончил курс в Московском коммерческом училище и в 1801 году поступил на службу в канцелярию государственного казначейства в Петербурге. Через два года он ушёл со службы и поселился в имении Поповка А. А. Палицына в Сумском уезде Харьковской губернии. Здесь предводитель дворянства Г. Р. Шидловский пригласил его воспитателем своих детей. В это время Станевич занялся написанием стихотворений и басен, переводами с французского языка и в 1804 году выпустил своё «Собрание сочинений в стихах и прозе», в котором обнаружил симпатию к идеям Александра Семёновича Шишкова и сразу стал во враждебные отношения к карамзинистам. Особенно резко напали на него Каченовский и Воейков, справедливо указавшие на отсутствие у автора поэтического дарования.

В 1808 году, в ответ, главным образом, на критику Каченовского, Станевичем были опубликованы: «Способ рассматривать книги и судить о них» и «Рассуждение о русском языке». Последняя книга, по мнению Я. К. Грота, содержала «часто верные мысли, разумеется, в границах тогдашних филологических понятий, и показывает в авторе человека начитанного, знакомого со многими иностранными языками». В это же время вышла книга Станевича «Рассуждение о законодательстве вообще».

Как член «Беседы любителей русского слова», он был деятельным сотрудником его печатного органа, «Чтений», и подвергался нападкам со стороны членов «Арзамаса». Также Станевич сотрудничал в журнале Анастасевича «Улей». В это время он, по приглашению Шишкова занимал должность помощника директора государственного адмиралтейского департамента морского министерства.

В 1816 году Станевич поступил на службу в канцелярию по принятию прошений на Высочайшее имя, которой заведовал статс-секретарь П. А. Кикин, человек в высшей степени религиозный. Под его влиянием Станевич тоже сделался глубоко религиозным в духе православия. В это время при дворе и в высшем обществе царило увлечение мистицизмом. Смерть дочери Кикина послужила поводом для богословских рассуждений об учении истинной церкви и загробной жизни и опровержения положений мистиков. В 1818 году Е. И. Станевич издал книгу «Беседа над гробом младенца о бессмертии души, тогда только утешительном, когда истина оного утверждается на точном учении веры и церкви». Книга была направлена против господствовавшего увлечения, имевшего в числе своих сторонников самого императора; о некоторых представителях мистического увлечения Станевич отозвался в выражениях более чем резких. В первую очередь пострадал цензор книги, ректор Петербургской духовной семинарии, архимандрит Иннокентий: по настоянию обер-прокурора синода князя Голицына его несколько раз допрашивали, затем ему был сделан Высочайший строжайший выговор, наконец, Голицын, как вспоминал Н. В. Сушков, «в праздник Богоявления объявил назначение архимандрита Иннокентия, в уважение его заслуг, епископом Оренбургским», однако вскоре тот был переназначен в Пензу. О самой книге А. Н. Голицын сделал доклад Александру I, она была запрещена, конфискована и сожжена; всего было напечатано 605 экземпляров, 52 экземпляра получил автор, «а остальные не успели покинуть типографию», а Станевич был в 24 часа выслан из Петербурга. Впоследствии, когда увлечение мистицизмом сменилось противоположным, книга в 1825 году была вновь напечатана — на казённый счёт, с единственного сохранившегося экземпляра из собрания митрополита Михаила (Десницкого). Жившему, в большой нужде, в Малороссии Е. И. Станевичу было разрешено вернуться в Санкт-Петербург, определён в департамент народного просвещения чиновником особых поручений, кроме того ему было уплачено единовременно жалованье за все шесть лет опалы. Вскоре он получил назначение директором училищ Курской губернии и в этой должности служил до 1834 года, когда по результатам ревизии он был представлен «к устранению от должности»; от предложения перейти на должность директора астраханской гимназии он отказался и вынуден был выйти в отставку, после чего поселился в Сумском уезде, где вскоре, именно 15 января 1835 года, и скончался.

В 1844 году Харьковский университет приобрёл часть библиотеки Е. И. Станевича, преимущественно философской тематики и, в большей части, на иностранных языках — около 800 томов, что стало крупнейшим приобретением университета в первые годы его существования. Примечательной особенностью книг библиотеки Станевича, находящихся ныне в библиотеке университета, являются пометки на титульных листах «Запрещена».

Литература

• [dlib.rsl.ru/viewer/01002921729#?page=326 Станевич, Евстафий Иванович] // Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.
• Станевич, Евстафий Иванович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [rusinst.ru/articletext.asp?rzd=1&id=1064&abc=1 Биографическая справка]
• Беседа на гробе младенца о бессмертии души: [dlib.rsl.ru/viewer/01004825008#?page=5 рукопись 1]; [dlib.rsl.ru/viewer/01004801082#?page=3 рукопись 2].

Отрывок, характеризующий Станевич, Евстафий Иванович

Кутузов, сопутствуемый своими адъютантами, поехал шагом за карабинерами.
Проехав с полверсты в хвосте колонны, он остановился у одинокого заброшенного дома (вероятно, бывшего трактира) подле разветвления двух дорог. Обе дороги спускались под гору, и по обеим шли войска.
Туман начинал расходиться, и неопределенно, верстах в двух расстояния, виднелись уже неприятельские войска на противоположных возвышенностях. Налево внизу стрельба становилась слышнее. Кутузов остановился, разговаривая с австрийским генералом. Князь Андрей, стоя несколько позади, вглядывался в них и, желая попросить зрительную трубу у адъютанта, обратился к нему.
– Посмотрите, посмотрите, – говорил этот адъютант, глядя не на дальнее войско, а вниз по горе перед собой. – Это французы!
Два генерала и адъютанты стали хвататься за трубу, вырывая ее один у другого. Все лица вдруг изменились, и на всех выразился ужас. Французов предполагали за две версты от нас, а они явились вдруг, неожиданно перед нами.
– Это неприятель?… Нет!… Да, смотрите, он… наверное… Что ж это? – послышались голоса.
Князь Андрей простым глазом увидал внизу направо поднимавшуюся навстречу апшеронцам густую колонну французов, не дальше пятисот шагов от того места, где стоял Кутузов.
«Вот она, наступила решительная минута! Дошло до меня дело», подумал князь Андрей, и ударив лошадь, подъехал к Кутузову. «Надо остановить апшеронцев, – закричал он, – ваше высокопревосходительство!» Но в тот же миг всё застлалось дымом, раздалась близкая стрельба, и наивно испуганный голос в двух шагах от князя Андрея закричал: «ну, братцы, шабаш!» И как будто голос этот был команда. По этому голосу всё бросилось бежать.
Смешанные, всё увеличивающиеся толпы бежали назад к тому месту, где пять минут тому назад войска проходили мимо императоров. Не только трудно было остановить эту толпу, но невозможно было самим не податься назад вместе с толпой.
Болконский только старался не отставать от нее и оглядывался, недоумевая и не в силах понять того, что делалось перед ним. Несвицкий с озлобленным видом, красный и на себя не похожий, кричал Кутузову, что ежели он не уедет сейчас, он будет взят в плен наверное. Кутузов стоял на том же месте и, не отвечая, доставал платок. Из щеки его текла кровь. Князь Андрей протеснился до него.
– Вы ранены? – спросил он, едва удерживая дрожание нижней челюсти.
– Раны не здесь, а вот где! – сказал Кутузов, прижимая платок к раненой щеке и указывая на бегущих. – Остановите их! – крикнул он и в то же время, вероятно убедясь, что невозможно было их остановить, ударил лошадь и поехал вправо.
Вновь нахлынувшая толпа бегущих захватила его с собой и повлекла назад.
Войска бежали такой густой толпой, что, раз попавши в середину толпы, трудно было из нее выбраться. Кто кричал: «Пошел! что замешкался?» Кто тут же, оборачиваясь, стрелял в воздух; кто бил лошадь, на которой ехал сам Кутузов. С величайшим усилием выбравшись из потока толпы влево, Кутузов со свитой, уменьшенной более чем вдвое, поехал на звуки близких орудийных выстрелов. Выбравшись из толпы бегущих, князь Андрей, стараясь не отставать от Кутузова, увидал на спуске горы, в дыму, еще стрелявшую русскую батарею и подбегающих к ней французов. Повыше стояла русская пехота, не двигаясь ни вперед на помощь батарее, ни назад по одному направлению с бегущими. Генерал верхом отделился от этой пехоты и подъехал к Кутузову. Из свиты Кутузова осталось только четыре человека. Все были бледны и молча переглядывались.
– Остановите этих мерзавцев! – задыхаясь, проговорил Кутузов полковому командиру, указывая на бегущих; но в то же мгновение, как будто в наказание за эти слова, как рой птичек, со свистом пролетели пули по полку и свите Кутузова.
Французы атаковали батарею и, увидав Кутузова, выстрелили по нем. С этим залпом полковой командир схватился за ногу; упало несколько солдат, и подпрапорщик, стоявший с знаменем, выпустил его из рук; знамя зашаталось и упало, задержавшись на ружьях соседних солдат.
Солдаты без команды стали стрелять.
– Ооох! – с выражением отчаяния промычал Кутузов и оглянулся. – Болконский, – прошептал он дрожащим от сознания своего старческого бессилия голосом. – Болконский, – прошептал он, указывая на расстроенный батальон и на неприятеля, – что ж это?
Но прежде чем он договорил эти слова, князь Андрей, чувствуя слезы стыда и злобы, подступавшие ему к горлу, уже соскакивал с лошади и бежал к знамени.
– Ребята, вперед! – крикнул он детски пронзительно.
«Вот оно!» думал князь Андрей, схватив древко знамени и с наслаждением слыша свист пуль, очевидно, направленных именно против него. Несколько солдат упало.
– Ура! – закричал князь Андрей, едва удерживая в руках тяжелое знамя, и побежал вперед с несомненной уверенностью, что весь батальон побежит за ним.
Действительно, он пробежал один только несколько шагов. Тронулся один, другой солдат, и весь батальон с криком «ура!» побежал вперед и обогнал его. Унтер офицер батальона, подбежав, взял колебавшееся от тяжести в руках князя Андрея знамя, но тотчас же был убит. Князь Андрей опять схватил знамя и, волоча его за древко, бежал с батальоном. Впереди себя он видел наших артиллеристов, из которых одни дрались, другие бросали пушки и бежали к нему навстречу; он видел и французских пехотных солдат, которые хватали артиллерийских лошадей и поворачивали пушки. Князь Андрей с батальоном уже был в 20 ти шагах от орудий. Он слышал над собою неперестававший свист пуль, и беспрестанно справа и слева от него охали и падали солдаты. Но он не смотрел на них; он вглядывался только в то, что происходило впереди его – на батарее. Он ясно видел уже одну фигуру рыжего артиллериста с сбитым на бок кивером, тянущего с одной стороны банник, тогда как французский солдат тянул банник к себе за другую сторону. Князь Андрей видел уже ясно растерянное и вместе озлобленное выражение лиц этих двух людей, видимо, не понимавших того, что они делали.
«Что они делают? – думал князь Андрей, глядя на них: – зачем не бежит рыжий артиллерист, когда у него нет оружия? Зачем не колет его француз? Не успеет добежать, как француз вспомнит о ружье и заколет его».
Действительно, другой француз, с ружьем на перевес подбежал к борющимся, и участь рыжего артиллериста, всё еще не понимавшего того, что ожидает его, и с торжеством выдернувшего банник, должна была решиться. Но князь Андрей не видал, чем это кончилось. Как бы со всего размаха крепкой палкой кто то из ближайших солдат, как ему показалось, ударил его в голову. Немного это больно было, а главное, неприятно, потому что боль эта развлекала его и мешала ему видеть то, на что он смотрел.