Станюкович, Константин Михайлович

Константин Михайлович Станюкович
1880-е годы
Псевдонимы:	Л.Нельмин, М. Костин
Дата рождения:	18 (30) марта 1843(1843-03-30)
Дата смерти:	7 (20) мая 1903(1903-05-20) (60 лет)
Род деятельности:	писатель
Язык произведений:	русский
Дебют:	1859, стихотворение «Отставной солдат»
Награды:
[lib.ru/RUSSLIT/STANYUKOWICH/ Произведения на сайте Lib.ru]

Константи́н Миха́йлович Станюкович, (18 (30) марта 1843, Севастополь, — 7(20) мая 1903, Неаполь) — русский писатель, известен произведениями на темы из жизни военно-морского флота.

Детские и юношеские годы

Родился в Севастополе на улице Екатерининской в доме адмирала Станюковича. Сам дом не сохранился, но сохранилась подпорная стена, окружавшая дом и сад. Здесь находится мемориальная плита в честь писателя. Отец — Михаил Николаевич Станюкович, комендант севастопольского порта и военный губернатор города. Семья будущего писателя-мариниста, «Айвазовского слова», принадлежала к старинному дворянскому роду Станюковичей — одной из ветвей литовского рода Станьковичей; Демьян Степанович Станюкович принял русское подданство в 1656 году при взятии Смоленска. Михаил Николаевич Станюкович (1786—1869) являлся праправнуком Демьяна Степановича. Мать Константина Михайловича — Любовь Фёдоровна Митькова (1803—1855), дочь капитан-лейтенанта Митькова. Всего в семье было восемь детей:

1. Николай (1822—1857),
2. Александр (1823—1892),
3. Михаил (1837-??),
4. Константин (1843—1903),
5. Ольга (1826—??),
6. Анна (1827—1912),
7. Екатерина (1831—1859),
8. Елизавета (1844?-1924).

1851—1853 — под руководством петрашевца Ипполита Матвеевича Дебу, отбывающего в Севастополе наказание в качестве солдата, юный Станюкович получает первоначальное образование.

1854 — Константину Михайловичу было 11 лет к началу обороны Севастополя. Осенью 1854 года из своего сада в подзорную трубу наблюдал движение к Севастополю неприятельских войск; исполняя обязанности курьера при отце, видел Корнилова и Нахимова. В конце сентября семья Станюковичей эвакуируется в Симферополь. 1856 — зачислен кандидатом в Пажеский корпус в Петербурге. 26 августа награждён бронзовой медалью на Андреевской ленте «В память о Восточной войне 1853—1856 гг.»

1857 — 5 октября награждён серебряной медалью на Георгиевской ленте «За защиту Севастополя». 5 ноября из Пажеского Станюкович переведён в Морской кадетский корпус. Здесь преподавали многие, позже Константин Михайлович будет вспоминать с благодарностью своих учителей:

• М. И. Сухомлинов,
• И. П. Алымов (математика),
• Ф. А. Дозе (словесность).

Творческий период

1859 — в журнале «Северный цветок» первая публикация: напечатано его стихотворение «Отставной солдат».

1860 — в «Северном цветке» продолжаются публиковаться стихи Станюковича. Летом Станюкович плавает на борту учебного корабля «Орёл» под командованием Ф. С. Керна, героя севастопольской обороны. Осенью, в октябре, Станюкович объявляет отцу о непреклонном решении перейти в Петербургский университет. Отец категорически против и ходатайствует перед директором Морского кадетского корпуса контр-адмиралом С. С. Нахимовым о назначении кадета Станюковича К. М. в кругосветное путешествие и 18 октября (за полгода до выпускных экзаменов) писатель отправлен в кругосветное путешествие на винтовом корвете «Калевала» под командованием В. Ф. Давыдова. Далее — Гамбург, Лондон.

1861 — остров Ява. 17 июля Станюкович заболел лихорадкой и был определён во Владивостокский лазарет. 2 ноября выписан и приписан к винтовому транспорту «Японец». 12 декабря произведён в гардемарины.

1862 — Станюкович весь год ходит в акватории Тихого океана на различных судах. В письме к сестре просит прислать ему журналы «Искра» и «Век» за прошлый год, а также сочинения Белинского. 14 сентября на борту «Абрека» прибывает в Сан-Франциско (США).

В «Морском сборнике» публикуются различные произведения писателя.

1863 — Начальник Тихоокеанской эскадры Андрей Попов отправляет гардемарина в город Сайгон к капитану клипера «Гайдамак». Более месяца Станюкович наблюдал покорение Индокитая французами. Позже его впечатления были описаны в повести «Вокруг света на „Коршуне“».

4 августа А. А. Попов отправляет Станюковича в Петербург (через Китай и Сибирь) с экстренными бумагами к управляющему Морским министерством Н. К. Краббе, куда он добирается 28 сентября.

8 октября Станюкович К. М. произведён в мичманы и назначен в Петербургский 11-й флотский экипаж.

1864 — началось сотрудничество писателя с «Петербургским листком», «Голосом», «Русской сценой», «Будильником» и другими. В сентябре в журнале «Эпоха» за № 9 опубликована «Глава из очерков морской жизни». В этом же году после долгой и упорной борьбы с отцом, Станюкович выходит в отставку. Старый адмирал прислал телеграмму: «Против течения идти не могу. Согласен.» и 30 ноября Высочайшим приказом по флоту Станюкович уволен со службы «…с награждением лейтенантского чина». В декабре в № 12 «Морского сборника» опубликован рассказ «Шторм».

1865 — писатель поступает на службу учителем начальной школы в село Чаадаево Муромского уезда Владимирской губернии, чтобы «…лучше узнать жизнь народа», здесь сказываются события и веяния 60-х годов XIX века.

1866 — писатель возвращается в Петербург после года учительствования в глубинке.

1867 — 20 января в 3-м номере «Будильника» опубликован очерк «На селе». 4 февраля в «Петербургском листке» сообщается о выходе в свет ранних морских рассказов Станюковича в книге «Из кругосветного плавания» в издании Вильгельма Генкеля. 26 мая в «Будильнике» № 19 начинает печататься очерк «Из воспоминаний сельского учителя» (подписан как «К.—вич.»). 2 июня Константин Михайлович венчается с Любовью Николаевной Арцеуловой (1845—1907), «дочерью старшего судостроителя, корпуса корабельных инженеров подполковника Николая Алексеевича Арцеулова». 11 августа в № 30 «Будильника» выходит очерк «Июльский сон» (под псевдонимом «Бубнов»).

1868 — 30 марта родилась первая дочь — Наталья (умерла в 1903 году).

1869 — в связи с серьёзными материальными трудностями писатель ищет работу и в мае поступает на службу в управление Курско-Харьковско-Азовской железной дороги (ныне в составе Южной железной дороги Украины). Живёт в это время то в Курске, то в Харькове. 27 умирает отец Константина Михайловича.

1870 — 22 января Станюкович прибывает в Симферополь. Оттуда пишет супруге: «Как я и ожидал, отец оставил вздор. Деньгами 1800 рублей и аренду на 9 лет (по полторы тысячи в год); … говорят, его обобрали». Станюкович службой тяготится, пишет в Петербург жене, чтобы разузнала, не возьмут ли его редактором беллетристического отдела в «Будильник». В июне переезжает в Таганрог помощником ревизора службы движения. Вплотную столкнувшись с миром железнодорожных дельцов, пишет комедию «На то и щука в море, чтобы карась не дремал». 29 ноября в «Искре» под № 48 публикует фельетон «Русские американцы» (псевдоним — К. Наташин).

1871 — Станюкович поступает на службу в «Петербургское общество взаимного поземельного кредита», где работает до 1874 года. 15 февраля рождается вторая дочь — Любовь (умерла в 1884 году). 27 октября распоряжением министра внутренних дел запрещена к постановке в театре его комедия «На то и щука в море, чтобы карась не дремал».

1872 — август, комедия «На то и щука в море, чтобы карась не дремал» вышла в № 8 журнала «Дело». 23 декабря родилась третья дочь — Зинаида (умерла в 1934 году).

1873 — в «Деле» публикуется роман «Без исхода». В июле Станюкович отдыхает в Ревеле. Газета «Биржевые ведомости» (№ 294 от 3 ноября) публикует большую статью М. В. Авдеева о романе «Без исхода».

1874 — роман «Без исхода» выходит отдельным изданием в Петербурге (изд. В. Тушнова). В мае назначен управляющим пароходством в обществе Волго-Донской железной дороги и пароходства по реке Дону и Азовскому морю. Поселяется в Ростове-на-Дону.

1875 — 28 августа родилась четвёртая дочь — Мария (умерла в 1942). Константин Михайлович решает продолжить службу в пароходстве и подписывает контракт ещё на 2 года.

1876 — 26 июня прибывает в Мариенбад на лечение. В течение года хандрит, жалуется в письмах жене, в конце года оставляет службу и переезжает в Петербург.

1877 — Константин Михайлович целиком в литературной работе. Печатается в ряде изданий: «Новости», «Порядок», «Русская правда», «Московское обозрение» и других. С апреля в каждом номере «Дела» есть его публикации: «Червонный валет», серия фельетонов под общим названием «Картинки общественной жизни» (с псевдонимом «Откровенный писатель»), рассказ «Оригинальная пара», пьеса «Родственники».

1878 — много работает, много публикует, в том числе в разделе «Картинки общественной жизни» напечатаны «Письма знатных иностранцев» (в виде переписки англичанина, попавшего в Россию, с женой). Современница Станюковича Екатерина Некрасова пишет: «Станюковича… как талантливого, умного и едкого публициста, знала вся Россия; как автор „Писем знатного иностранца“ он очень давно пользовался известностью даже в далёкой Сибири».

1879 — летом в «Деле» начинает под псевдонимом «Откровенный писатель» выходить его повесть «Похождения одного благонамеренного молодого человека, рассказанные им самим». В Петербурге, в издательстве И. Л. Тузова печатается роман «В мутной воде» (под псевдонимом К.Телефонов). В конце ноября Станюкович выезжает в Кларан (Швейцария), к семье.

1880 — живёт в Кларане, работает над романом «Два брата». В конце января возвращается в Россию «с двугривенным в кармане». В «Деле» начинает публиковаться «Два брата». 24 февраля писатель порывает с «Молвой», бывшими «Биржевыми ведомостями». В мае объявлено о выходе в свет романа «Наши нравы» (издательство Н. А. Шигина). Все лето и осень Станюкович проводит в Швейцарии, где общается с политэмигрантами: Кравчинским, Драгомановым, Верой Засулич, Ольгой Любатович и другими. В ноябре писатель возвращается в Петербург. В связи со смертью издателя «Дела» Г. Е. Благосветлова Константин Михайлович стал одним из редакторов этого журнала.

1881 — в «Деле» выходят «журнальные заметки» Станюковича (псевдоним — Ф. Решимов). 1 марта происходит покушение на царя Александра II. Станюкович оптимистично настроен в том смысле, что надеется на восстание против самодержавия. 19 июня в Москве, в театре Петровского парка, состоялось первое представление его комедии «На то и щука в море, чтобы карась не дремал». В газетах «Современные известия» № 175 и «Русский курьер» № 174 даны положительные отзывы на постановку, в газете «Голос» напечатана отрицательная рецензия. В августе в «Деле» напечатан рассказ «Из-за пустяков», осенью там же начинает печататься роман «Омут».

1882 — в мае за фельетон Станюковича «В сумасшедшем доме» Главное управление по делам печати указало Петербургскому цензурному комитету на «…чтобы цензура относилась к статьям, предназначенным для помещения в журнале „Дело“, с особым внимание и строгостью». 5 сентября родился сын Константин. В ноябре Е.Благосветлова, издательница «Дела», обратилась в вышеуказанное Управление по делам печати с просьбой утвердить Станюковича главным редактором журнала. Управление воздержалось: «…Станюкович известен департаменту полиции как личность противоправительственного направления».

1883 — 5 января Главное управление по делам печати сообщило, что «отставному флота лейтенанту Константину Михайловичу Станюковичу разрешено временно редактировать журнал „Дело“, подписываясь за редактора». В ноябре тяжело заболела дочь Любовь, её увозят в Ментон (Франция). В декабре Станюкович при финансовой помощи М. К. Цебриковой выкупает у Е. Благосветловой журнал «Дело» (в рассрочку), строя при этом широкие планы. В конце года уезжает в Ментон, к дочери.

1884 — в январе Станюкович возвращается в Петербург. Е.Некрасова: «…внутренне подавленный и убитый мыслью о неизбежности смерти любимой дочери». 8 марта он пишет жене о рекомендации врачей перевезти дочь из Ментона на Женевское озеро. До конца апреля Станюкович лечится в Баден-Бадене, где находится и его семья. Накануне отъезда в Россию друзья устраивают ему прощальный ужин. 12 апреля управляющий департаментом полиции Плеве принимает решение об аресте Станюковича, и в конце апреля на пограничном переходе в Вержболове писателя берут под арест и препровождают в Петропавловскую крепость. 17 августа, в Петербурге, умирает дочь Любовь.

1885 — 12 января Константин Михайлович передаёт журнал «Дело» И. С. Дурново (по договору). В мае административным порядком Станюкович высылается в Сибирь на три года, туда же, за ним, последовала и его семья. Е. Некрасова сопровождала на пароходе семью Станюковича до Перми. За год отсидки в Петропавловской крепости Станюкович написал большую повесть, рассказы, и драматическую поэму в стихах с юмористическим уклоном: «Певец в Вальядолиде».

17 июня он прибывает в Томск, поселяется в Затеевском переулке. В Томске быстро сходится с проживающими здесь политическими ссыльными Ф. Волховским, С. Чудновским, активными участниками «Сибирской газеты». Здесь его посетил американский писатель, автор книги «Сибирь и ссылка» Джон Кеннан. Ольга Любатович вспоминает: «… в Томске, куда он был сослан после 1-го марта за сношения с Тихомировым… мы сошлись ещё ближе. … он рассказывал, бывало, нам иногда в комическом виде, что делали некоторые литераторы после 1-го марта».

1886 — писателя всё чаще одолевают приступы невралгии, доктора запрещают ему писать. В январе в «Русской мысли» начинается серия его очерков «В дальние края» (под псевдонимом Л. Нельмин). 13 июля в «Сибирской газете» открывает серию фельетонов под общим заголовком «Сибирские картинки» (под псевдонимом «Старый холостяк»). 7 сентября в 36 номере «Сибирской газеты» под псевдонимом Н.Томский начинает публиковаться роман «Не столь отдалённые места». Октябрь — в журнале «Северный вестник» (№ 10) выходит рассказ «Беглец» за подписью М.Костин. В 10-м номере ежемесячника «Вестник Европы» опубликован рассказ «Василий Иванович» с подписью «И.Ст.»

Поразительно, но именно здесь, в ссылке, за тысячи километров от морей и океанов, Станюкович снова начинает писать на морскую тему, создавая те произведения о русских моряках, которые в итоге, и принесут ему мировую славу.

1887 — продолжает публиковаться роман «Не столь отдалённые места» в «Сибирской», во втором номере «Дела» печатается рассказ «Матросский линч» (М.Костин). В июне-сентябре работает в конторе по строительству Обь-Енисейского канала, собирает богатую фактуру из окружающего его мира рабочего и прочего люда. В «Северном вестнике» за № 7 опубликован рассказ «Человек за бортом!» (М. Костин).

1888 — в Петербурге выходят отдельной книгой (изд. М. Стасюлевича) «Морские рассказы», а в издательстве Н. А. Толкачёва — роман «Не столь отдалённые места». Январь — в первом номере «Русской мысли» выходит рассказ «На каменьях» (М. Костин). В апреле, (в № 28, 30) «Сибирской газеты» публикуется биографический очерк Станюковича о Г. Н. Потанине, известном путешественнике и исследователе, уроженце Сибири.

27 июня покидает с семьёй ссылку. Супруга Константина Михайловича получила небольшое наследство, и они выезжают в Париж, далее на юг Франции, в деревушку рыбаков Гетари в 20 километрах от Испании. В письме жене сообщает: «Пишу теперь морской рассказ „Штурман“. Кажется, выйдет удачным…». В это же время писатель получает письмо из Вены, от Галанта, заведующего русским отделом австрийской газеты «Neue freie Presse», в котором предлагает сотрудничество Станюковичу, в частности, просит разрешение на публикацию в газете романа «Два брата».

14 октября в № 123 газеты «Кронштадтский вестник» напечатана статья контр-адмирала Н. А. Рыкачева, посвящённая сборнику «Морские рассказы». Автор статьи положительно и тепло отзывается о сборнике, подчёркивая: «… он не только наблюдал, но и жил морской жизнью». 15 декабря в письме к известному беллетристу А. К. Шеллеру, писавшему под псевдонимом А. Михайлов, Станюкович сообщает: «Лечение, однако, пока идёт не вполне успешно. Дёрганье лица не прекращается, что мешает мне работать несколько часов кряду…».

1889 — 25 февраля в газете «Die Gegenwart» (Берлин) начинает публиковаться рассказ «Человек за бортом!». В конце февраля писатель прибывает в Петербург.

В марте, в письме к жене Станюкович пишет: «За „Морские рассказы“ общие хвалы, печатные и личные. Успенский и Михайловский просили по экземпляру, и я им подарил. Выслал также и И. И. Мечникову».

В апреле в 4-м номере «Вестника Европы» вышла статья К. Арсеньева «Модная форма беллетристики», в которой положительно оцениваются морские рассказы Станюковича и критикуются другие его произведения.

В августовском «Вестнике Европы» напечатан рассказ «Мрачный штурман». Константин Михайлович работает над повестью «Первые шаги». В конце года уезжает в Париж.

1890 — в конце января Константин Михайлович возвращается в Петербург.

23 февраля — в письме к жене пишет: «Изменял и исправлял свои „Первые шаги“ /по просьбе М. М. Стасюлевича из соображений цензуры — прим. автора/, начал писать морской рассказ „Штормуем!“».

Март — из газеты «Новости дня» № 2397 от 5.03.1890 г.: «Появление на кафедре автора „Морских рассказов“ было встречено громом аплодисментов и долго не смолкавшими криками „браво“». Так встречали Станюковича на заседании «Общества любителей русской словесности» в библиотечном зале Московского университета. В этом же месяце заканчивает ещё один рассказ на морскую тему: «Похороны в море».

Апрель — 1 числа в «Русских ведомостях» (№ 89) выходит рассказ «В шторм».

27 апреля в 113 номере «Русских ведомостей» публикуется рассказ «Между своими» (так переименовал писатель свой рассказ «Похороны в море»). Этот рассказ также вызывает бурю откликов.

17 июня — в «Русских ведомостях» за № 164 печатается рассказ «Серж Птичкин».

Октябрь — в «Русских ведомостях» выходит рассказ «Танечка» (№ 281, 292).

1891 — с января по апрель в «Вестнике Европы» напечатаны «Первые шаги» («…исковерканные»).

Март — отличная рецензия на «Первые шаги» в журнале Русское богатство.

С 74 номера «Русских ведомостей» начинает публиковаться повесть Станюковича «Грозный адмирал».

Сентябрь — в издательстве Н. А. Лебедева вышел сборник под общим названием «Моряки». 4 октября в «Кронштадтском вестнике» проходит положительная рецензия на этот сборник.

Октябрь — многие газеты отметили 30-летие литературной деятельности К. М. Станюковича.

Ноябрь — «Русские ведомости» начинают печатать рассказ «Домашний очаг» (№ 303—319).

В Москве, в издательстве Сытина, в серии «Народные книги» выходит книга Станюковича «Между своими, или Смерть на корабле».

1892 — в январе Станюкович и Кривенко назначаются редакторами «Русского богатства» (в связи со сменой учредителей — журнал переходит в руки пайщиков). В нём выходит рассказ Станюковича «Бесшабашный» (под псевдонимом «Скромный писатель»).

19 января Констанитин Михайлович письмом просит известного писателя А. И. Эртеля дать журналу «…рассказ, очерк или повесть, что хотите, но поскорей».

8 июля в «Русских ведомостях» начинает публиковаться рассказ «Пассажирка».

Декабрь — в № 149 «Кронштадтского вестника» выходит большая статья, посвящённая «Пассажирке» (положительная).

В этом году также выходят его сборник рассказов «Современные картинки» (в издательстве Н. А. Лебедева) и в сборнике «Помощь голодающим», изданным газетой «Русские ведомости» помещён «Вдали от берегов» — рассказ Станюковича.

1893 — в январе и феврале в «Русской школе», в номерах 1-4 публикуется повесть Константина Михайловича «Маленькие моряки» с подзаголовком: «Из воспоминаний о Морском корпусе».

6 февраля «Русские ведомости» (№ 36) дают положительную рецензию на «Маленьких моряков».

Март — с 14 марта «Русские ведомости» начинают публиковать рассказ «Женитьба Пинегина».

Май — в ежемесячнике «Русская мысль» под рубрикой «Рассказы старого боцмана» издаётся рассказ «Месть» (в основе сюжета данного произведения — гибель клипера «Пластун» из Тихоокеанской эскадры А. А. Попова 18 августа 1860 года). 20 мая в «Русских ведомостях» выходит большая статья «Из истории морского корпуса», где положительно характеризуется повесть «Маленькие моряки».

Июнь — в издательстве В. И. Штейна выходит второе издание романа «Без исхода». 6 июня начинает публиковаться его повесть «В море» («Русские ведомости» № 153).

Июль — в газете «Новости» от 15 июля в статье А. Скабичевского «Литературные хроники» положительно рассматривается «Месть» Станюковича.

Август — в издательстве М. М. Ледерле 2-м изданием напечатаны «Морские рассказы» (с дополнениями).

Декабрь — газета «Русская жизнь» от 1-го числа публикует рассказ «Ужасный день».

В этом же году в издательстве Сытина (Москва) отдельной книгой выходит повесть «Первые шаги», а в Петербурге — переиздание сборника «Моряки» с дополнениями (в издательстве Н. А. Лебедева).

1894 — в январском номере журнала «Мир Божий» опубликован рассказ Константина Михайловича «Куцый». В газете «Русская жизнь» продолжает печататься роман «Откровенные», начатый в № 332 за прошлый год, окончание которого выйдет в августе, 11-го, № 212. 26 января в «Русских ведомостях» выходит рассказ из цикла «Жертвы моря»: «Крушение эскадры и гибель тендера».

Март — в 3-м номере «Русского богатства» печатается рассказ «Исайка».

В апреле, в ежемесячном литературном приложении № 4 к иллюстрированному еженедельнику «Нива» начинает публиковаться рассказ «В тропиках».

Июнь — в «Русской жизни» Станюкович печатает фельетон «Из дневника читателя» (под псевдонимом «Старый читатель»). В «Русских ведомостях» с № 165 по № 322 излаётся «Беспокойный адмирал» (повесть).

Декабрь — в «Русских ведомостях» печатаются рассказы «Ночью» и «Ёлка для взрослых».

В этом же году в издательстве М. М. Ледерле (Петербург) выходит сборник Станюковича «Жертвы».

1895 — с января по ноябрь в журнале «Мир Божий» напечатан роман «История одной жизни».

Март — В 77 номере «Русских ведомостей» начинает публиковаться рассказ «Нянька».

Июнь — рассказ «Матроска» начал публиковаться в «Русских ведомостях» с 6 июня. В издательстве М. М. Ледерле (Петербург) напечатан отдельным изданием рассказ «Под тропиками» (с подзаголовком «Из воспоминаний бывшего матроса»).

В журнале «Русская школа» в июле — августе напечатана статья Н. И. Познякова, в которой высоко оценивается повесть Станюковича «Вокруг света на „Коршуне“», которая в течение этого года публикуется в «Роднике». В августе, в издательстве О. Н. Поповой (Петербург) отдельным изданием вышел роман «Откровенные». 13 августа начал печататься рассказ «Кирилыч и генерал-арестант» (в «Русских ведомостях»). В конце месяца писатель переезжает в Москву, в связи с приглашение от «Русской мысли» (ведёт раздел фельетонов).

В этом же году в издательстве М. М. Ледерле напечатан сборник «Новые морские рассказы и Маленькие моряки».

1896 — весь год в журнале «Родник» продолжает печататься повесть «Вокруг света на „Коршуне“».

Январь — в первом номере «Русской мысли» выходит рассказ «Побег», в журнале «Всходы» — рассказ «Пожар на корабле», а в номерах 1,2 журнала «Детское чтение» — «Максимка» (по этому рассказу был снят фильм Максимка). 28 ноября Константин Михайлович выступает на открытом заседании Общества любителей российской словесности в Московском университете. Вот что писали «Новости дня» (№ 4540):

«Долго не смолкавшими аплодисментами было встречено появление на кафедре Константина Михайловича Станюковича, симпатичного автора „Морских рассказов“… Выразительное лицо, с заметными следами болезни… Голос тихий, но речь довольно гибкая и разнообразная, умеющая недурно оттенять смысл произносимых фраз».

Апрель — в № 4 «Русской мысли» появляется положительная рецензия на роман «История одной жизни», 5 апреля в «Русских ведомостях» выходит рассказ «Глупая причина».

Май — начинает печататься повесть «Черноморская сирена», окончание — в июльском номере (в журнале «Русская мысль»).

Июнь — 18 числа Станюкович возвращается из Крыма с отдыха и едет в Нижний Новгород на Всероссийскую выставку, о которой напишет позже в «Русской мысли».

Сентябрь — октябрь. Писатель с дочерью Зиной на отдыхе в Алупке. Продолжает писать «Коршуна» (для «Родника»). В журнале «Русское обозрение» выходит отрицательная рецензия на «Черноморских сирен».

Ноябрь — в конце месяца (20, 22 и 26) Станюкович выступает с чтением своих произведений на благотворительных вечерах и выезжает в Петербург на празднования своего юбилея.

Декабрь — «Русские ведомости» (номер от 3 декабря) помещают обозрение «Журналы для детского чтения», где положительно отзываются о произведениях К. М. Станюковича. 7 декабря в Петербурге, в ресторане «Медведь» передовая общественность торжественно отмечала 35-летие литературной деятельности писателя. На состоявшемся обеде присутствовало около 140 человек, среди которых были В. Г. Короленко, С. А. Венгеров, В. И. Немирович-Данченко, В. П. Острогорский, А. М. Скабичевский, С. Я. Елпатьевский, К. К. Арсеньев, Анненский, Николай Фёдорович, Гуревич, Яков Григорьевич, Шелгунова, Людмила Петровна, Потапенко, Игнатий Николаевич и множество других. Юбиляру был преподнесён подарочный адрес с портретом кисти Н. А. Богданова. Письменные поздравления прислали Михайловский, Николай Константинович, профессора Сергеевич, Василий Иванович, Манассеин, Вячеслав Авксентьевич и многие другие. Там же было объявлено о присуждении Петербургским комитетом грамотности при Вольноэкономическом обществе писателю Станюковичу, Константину Михайловичу, золотой медали имени А. Ф. Погосского и об учреждении народной читальни его имени. В телеграмме жене писатель сообщает: «Почтён превыше заслуг…». 22 декабря в Москве, в колонном зале гостиницы «Эрмитаж» дан обед в честь 35-летия литературной деятельности Станюковича с присутствием более 100 человек. Выступали: Чупров, Александр Иванович, педагог Тихомиров, Дмитрий Иванович, Линниченко, Иван Андреевич, Виноградов, Павел Гаврилович и другие. Были зачитаны телеграммы от А. П. Чехова, профессора Н. И. Стороженко и многих других. Юбилейная дата также была отмечена многими зарубежными изданиями. 25 декабря в «Русских ведомостях» публикуется рассказ «Одно мгновенье».

В течение года отдельными изданиями вышли в свет: сборник «Морские силуэты» в издательстве О. Н. Поповой (СПб.); роман «История одной жизни» в издательстве А. А. Карцева (Москва); повесть «Вокруг света на „Коршуне“. Сцены из морской жизни. С рисунками Е. П. Самокиш-Судковской.» и «Для детей. Рассказы из морской жизни» в издательстве Н. Н. Морева (СПб.).

1897 — 4 января с чтением рассказа «Месть» и других произведений Станюкович выступал в театре Корша на вечере, устроенном Литфондом в пользу нуждающихся литераторов и учёных. Из газеты «Новости дня» (№ 4879): «Из участников вечера наибольший успех выпал на долю литераторов. Появление на сцене Ник. Ник. Златовратского, В. М. Михеева, Г. К. Градовского и особенно К. М. Станюковича было встречено дружными рукоплесканиями…». В газете «Нижегородский листок» опубликован рассказ «Дурак» (№ 18, 25).«… цензура московская не пропустила <этот рассказ. — Прим. Okman>. Тогда я послал его в „Нижегородский листок“… и там он напечатан без одной помарки со стороны цензуры» — так сообщал Станюкович в письме Н. И. Познякову (1856—1910), детскому писателю и педагогу.

Февраль — 2 числа Константин Михайлович читает рассказ «Танечка» в лектории Московского исторического музея на вечере в пользу народных библиотек. В «Русских ведомостях» (№ 47 от 16.02.1897 г.) начал выходить его рассказ «По понедельникам дома». 19 февраля на предложение журнала «Новое слово» стать редактором беллетристического отдела Станюкович отвечает отказом. 21 февраля отказывается от сотрудничества в газете «Мировые отголоски». В письме к Лозинскому М. А. пишет: «Если Жуковский (один из пайщиков газеты — прим. автора) не прочь был бы пригласить меня фактическим редактором, то я, разумеется, охотно согласился/бы/, но под непременным условием пригласить сотрудников по моему выбору».

Апрель — писатель проводит в хлопотах по выпуску своего «Собрания сочинений К. М. Станюковича» издательство А. А. Карцева (Москва) 1897, которому противится Управление по делам печати.

Май — напряженно работает над романом «Жрецы», который печатается в «Русском богатстве».

Июль — Станюкович переезжает в Петербург.

Октябрь — 16 октября в письме к жене (из Алупки) сообщает, что: «Н. Г. Михайловский приехал и на другой день был у меня… читал свою драму /„Орхидея“/ в переделанном виде, в которой фигурирую и я в виде старого (волочащего ногу) литератора-пессимиста. Не похоже… Драма плохая…». Газета «Ялта» от 21 октября извещает: «На днях в Ялтинском театре устраивается литературно-музыкальный вечер в пользу нуждающихся приезжих больных. В вечере изъявили желание участвовать известные писатели Константин Михайлович Гарин и Николай Георгиевич Гарин». 23 числа в письме жене: «Кажется, впрочем, что „Похождения одного матроса“ для „Родника“ удадутся. По крайней мере начало, которое я послал Альмедингену и то, что пошлю завтра или послезавтра, кажутся ничего себе. … Гарин иногда забегает и читает свои вещи…Говорит о своих предприятиях … но о журнале ни слова — молчу и я, неловко начинать».

Ноябрь — Главное управление по делам печати сообщает цензурному комитету, что распоряжение о запрете на обращение в публичных библиотеках «Собрания сочинений К. М. Станюковича» «должно быть распространено не только на 9 томов, носящих дату „1897 г.“, но и на последующие тома сочинений того же автора, помеченные 1898 годом. 10 ноября 1897 года., № 8203 А.Катенин.»

В течение года вышли сборники: «Рассказы из морской жизни» издательство Н. Н. Морева, СПб.), «Среди моряков» (издательство журнала «Детское чтение», М.), в сборнике «Житейские невзгоды» издательство И. Д. Сытина) вошёл рассказ «Стёпа».

1898 — в мартовском номере журнала «Всходы» публикуется рассказ «Матросик». 10 марта на 16-м году жизни умирает от тифа сын писателя Константин. Е.Некрасова пишет: «С исчезновением сына не стало и прежнего бодрого, твёрдого, жизнерадостного К. М.! Исчез герой, джентльмен, чадолюбивый отец… На месте него остался доживать жизнь больной… старик…».

Апрель — писатель с семьей уезжает в Швейцарию (Женева, Кларан).

Май — Станюкович лечится в Карлсбаде.

В конце июля Константин Михайлович возвращается в Петербург и поселяется в отеле «Пале Рояль».

Октябрь. В ежемесячнике «Мир божий» выходит рассказ «Письмо».

Декабрь. Станюкович пишет святочные рассказы для «Сына отечества» и «Русских ведомостей», 25 декабря в последних выходит его рассказ «Отплата».

В этом году выходят последние, 10, 11 и 12 тома собрания сочинений писателя. Цензурой запрещены предпринятые Петербургским комитетом грамотности издания целой серии рассказов (в основном цензорам не нравятся сцены жестокостей и описания применения наказаний в армии и на флоте, то есть, по мнению цензуры, писатель даёт «ложные представления о системе наказаний»). У М. Н. Слепцовой издаётся рассказ «куцый» (в серии «Книжка за книжкой»). В издательстве О. Н. Поповой выходят отдельными вещами: «Максимка», «Матросская расправа», «Матроска». В «Посреднике» (Москва) печатается «Человек за бортом!». В Лейпциге вышел сборник «Жертвы» на немецком языке.

1899 — в первых номерах ежемесячника «Журнал для всех» печатается рассказ «Первогодок», журнала «Всходы» — рассказ «Тигр идёт!», «Живописного обозрения» — «На „Чайке“». 13 марта рассказ «За Щупленького» публикуется в «Юном читателе» за № 11.

Апрель — публикуется (в «Русской мысли») рассказ «Шутка», который ранее был запрещён цензурным комитетом. В письме к жене (от 14 апреля) писатель возмущается обстановкой, царящей в стране: « А в Петербурге — мерзость во всех отношениях… идёт массовая высылка студентов… О мерзавце Суворине запрещено говорить. Недавно мы … предали суду чести Суворина за его подлые письма о студентах.» В № 108 «Русских ведомостей» печатается рассказ «Диковинный матросик».

Май — в журнале «Всходы» выходит рассказ "Гибель «Ястреба». В письме к жене (в Париж) пишет: «… рассчитываю быть 2-го июня у вас.» В «Русских ведомостях», начиная с № 126, публикуется повесть"Чего ей надо?".

Август — «Русское богатство» помещает рассказ «Оборот».

Октябрь — Станюкович 19 числа прибывает в Севастополь (супруга в Петербурге). В письме к дочери Марии (из Ялты, 25 октября): «Здоровье лучше, но — увы! — работать не могу. Однако диктую часа два в день, чтобы окончить „Равнодушных“…» . 17 ноября Станюкович заканчивает этот роман.

Декабрь — здоровье потихоньку улучшается, в очередном письме к жене (от 9 декабря): «До сих пор ещё забываю некоторые слова. Пока работать ещё не могу.»

В течение года «Мир Божий» публикует роман «Равнодушные», а журнал «Родник» — повесть «Похождения одного матроса».

1900 — всю первую половину года писатель проводит в Крыму, болезнь не отпускает, в конце марта совершает поездку в Батум на пароходе.

Апрель — в газете «Русские ведомости» от 14 и 17 апреля опубликован очерк «Мёртвый сезон (крымские наброски)», в номере от 30 числа начинает выходить его рассказ «Тяжёлый сон». В мае там же появляется рассказ «Отчаянный».

Июнь — Константин Михайлович выезжает из Ялты, надеясь к 12 июня добраться в Петербург, но по состоянию здоровья вынужден задержаться в Москве. В № 168, 180 «Русских ведомостей» печатается рассказ «Смотр».

Июль — в связи с известным делом Саввы Мамонтова в «Северном курьере» выходят фельетоны Станюковича «Воскресные сказки». В «Русских ведомостях» появляется рассказ «Морской волк».

Август, сентябрь — писатель отдыхает в Волхово, в конце сентября в письмах жене жалуется на диабет. 20 августа рассказ «Блестящий капитан» печатается в «Русских ведомостях».

Октябрь — Станюкович много работает уже в Петербурге, в еженедельнике «Мир божий» выходит «Ледяной шторм» (рассказ).

Ноябрь, декабрь — Константин Михайлович снова в Ялте. 15 декабря в «Юном читателе» печатается рассказ «На другой галс».

В течение года в московском издательстве А. А. Карцева вторым изданием выходит сборник «Среди моряков».

1901 — в январе, в «Русских ведомостях» публикуется рассказы «Товарищи» и «Баклагин».

Февраль — март — в журнале «Родник» за эти месяцы выходит рассказ «Певец». Второго февраля «Русские ведомости» в рубрике «Современные картинки» печатают рассказ писателя «Куда уйти?».

Апрель — в апрельском номере «Русского богатства» опубликован рассказ «Утро».

Май — ежемесячник «Русская мысль» печатает рассказ «Добрый», а в «Мире Божьем» — положительная рецензия А. Богдановича на рассказ Станюковича «Отчаянный».

Октябрь — в 10-м номере «Мир Божий» публикует рассказ «Дождался», в «Русских ведомостях» (№ 284, 287) — рассказ «Пари». 21 октября в газете «Новости дня» сообщение: К. М. Станюкович получает половинную Пушкинскую премию за свои литературные труды.

Ноябрь — опубликована статья «Критические очерки» В. Буренина (в газете «Новое время», в которой критике подвергаются Станюкович и Короленко. В «Русских ведомостях» за № 320 анонсируется сборник рассказов «На „Чайке“ и другие морские рассказы».

Декабрь — в газете «Россия» от 7 декабря выходит статья П. Быкова, посвящённая 40-летию литературной деятельности Станюковича. 25 декабря напечатан рассказ «Загадочный пассажир» («Русские ведомости»).

В этом году вышел дополнительный, 13-й том «Собрания сочинений» (в издательстве А. А. Карцева). Также напечатан сборник рассказов «Из жизни моряков» в издательстве М. М. Стасюлевича (Петербург).

1902 — 3 января опубликован рассказ Станюковича «Свадебное путешествие» в «Русских ведомостях». «Юный читатель» во втором номере начинает печатать повесть «Севастопольский мальчик».

Март — в «Русских ведомостях» выходит рассказ «Событие» (№ 75, 79).

Апрель — 25 апреля «Русские ведомости» в рубрике «Маленькие рассказы» публикуют «Господин с настроением» Станюковича.

Май — в той же рубрике выходит ещё один рассказ Константина Михайловича: «Главное — не волноваться», в конце месяца в № 143, 147 печатается рассказ «Мунька».

Июль — в конце месяца, 26-го, в «Русских ведомостях» публикуется начало повести «Берег и море», окончание — в номере № 276 от 6 октября.

Август — журнал «Новый мир» в № 87 даёт статью Н. Носкова «Морские типы», весьма положительно и высоко оценивающая труды Станюковича.

Ноябрь — здоровье писателя резко ухудшается, в том числе из-за переутомления и он по настоянию врачей выезжает в Италию. Пробыв несколько дней в Риме, переезжает в Неаполь, где, несмотря на болезнь, продолжает работать. В своих воспоминаниях Н. Н. Фирсов (Л.Рускин) пишет: «Последние полгода, проведённые им сплошь в Неаполе, были жестоко мучительны. … он … с ужасом сознавал, что жизнь уходит, что работоспособность падает, что в силу своего теиперамента и болезни он не может сдерживать порывы раздражительности, что он поколебал связи с наиболее близкими, дорогими ему издавна людьми. Всё это, не говоря уже о постоянных денежных затруднениях, причиняло ему жестокую душевную боль». В Неаполе Константина Михайловича поддерживают его давние друзья: Н. К. Кольцов, профессор Московского университета, Е. П. Мельникова (дочь А. Печерского), В. Д. Веденский, дочь Зинаида Констаниновна. В конце месяца болезнь обостряется и писателя кладут в госпиталь.

В течение этого года в Москве переиздаётся сборник рассказов Станюковича «Рассказы из морской жизни» (в издательстве М. В. Клюкина), в Петербурге в издательстве А. Лейферта выходит сборник «Маленькие рассказы».

1903 — в начале января Станюковича выписывают из госпиталя, он крайне слаб, плохо видит, не может читать, и это его удручает больше, чем что-либо.

Февраль — умерла старшая дочь Константина Михайловича, Наталья (8 февраля). Близкие решили ему не сообщать эту горестную весть.

Март — в 63 номере «Русских ведомостей» начинает печататься рассказ «Тоска». В середине месяца здоровье писателя заметно улучшилось, он начал подумывать о возвращении в Россию. Уже были приобретены билеты для отъезда, но в конце марта здоровье опять стало ухудшаться: сначала Станюковича кладут в немецкий госпиталь, оттуда перевозят в частную клинику.

В ночь с 6 на 7 мая, в 1 час 25 минут Константин Михайлович скончался на руках у Е. П. Мельниковой.

9 мая Константина Михайловича Станюковича похоронили в Неаполе, на греческом кладбище. На похороны пришли все русские из города и окрестностей, что успели узнать о его смерти. Самый большой венок на гробе был с надписью: «Станюковичу от русских».

18 мая в «Русских ведомостях» посмертно был опубликован рассказ «Оба хороши» с посвящением Н. Н. Фирсову.

Во Владивостоке именем Станюковича названа одна из центральных улиц полуострова Шкота. Улица Станюковича есть также в Кронштадте.

Основные произведения Константина Станюковича

• «Американская дуэль»
• «Беглец»
• «Берег и море»
• «Беспокойный адмирал»
• «Бесшабашный»
• «Благотворительная комедия»
• «Блестящее назначение»
• «Блестящий капитан»
• «В далекие края»
• «В тропиках»
• «В шторм»
• «Василий Иванович»
• «Васька»
• «Вестовой Егоров»
• «Вокруг света на „Коршуне“»
• «Волк»
• «Вы не нужны»
• «Гибель „Ястреба“»
• «Главное: не волноваться»
• «Глупая причина»
• «Господин с „настроением“»
• «Грозный адмирал»
• «Два брата»
• «Два моряка»
• «Диковинный матросик»
• «Добрый»
• «Дождался»
• «Дуэль в океане»
• «Дяденька Протас Иванович»
• «Ёлка»
• «Женитьба Пинегина»
• «Жрецы»
• «За Щупленького»
• «Загадочный пассажир»
• «Из-за пустяков»
• «Исайка»
• «Испорченный день»
• «Истинно русский человек»
• «История одной жизни»
• «Кириллыч»
• «Краткий морской словарь»
• «Куда уйти?»
• «Куцый»
• «Ледяной шторм»
• «Максимка» (в 1952 году в СССР вышел фильм «Максимка»)
• «Матросик»
• «Матроска»
• «Матросский линч»
• «Между своими»
• «Миссис Джильда»
• «Мрачный штурман»
• «Мунька»
• «На „Чайке“»
• «На другой галс»
• «На каменьях»
• «На уроке»
• «Непонятый сигнал»
• «Нянька» (в 1955 году в СССР по мотивам «Няньки» снят фильм «Матрос Чижик»)
• «О чём мечтал мичман»
• «Оба хороши»
• «Оборот»
• «Одно мгновенье»
• «Оригинальная пара»
• «От Бреста до Мадеры»
• «Отмена телесных наказаний»
• «Отплата»
• «Отчаянный»
• «Пари»
• «Пассажирка» (рассказ, 1892)
• «Первогодок»
• «Петербургские карьеры»
• «Письма знатного иностранца»
• «Побег»
• «Похождения одного благонамеренного молодого человека»
• «Похождения одного матроса»
• «Решение»
• «Рождественская ночь»
• «Свадебное путешествие»
• «Севастопольский мальчик»
• «Серж Птичкин»
• «Словарь морских терминов, встречающихся в рассказах»
• «Смотр»
• «Собака»
• «Событие»
• «Страдалец»
• «Танечка»
• «Товарищи»
• «Тоска»
• «Тяжёлый сон»
• «Ужасная болезнь»
• «Ужасный день»
• «Утро из дальнего прошлого»
• «Форменная баба»
• «Человек за бортом!»
• «Червонный валет»
• «Шутка»

Библиография

• Архив Станюковича в отделе рукописей Государственной библиотеки им. В. И. Ленина (Москва).
• Архив Станюковича в Государственной публичной библиотеке им. М. Е. Салтыкова-Щедрина в Санкт-Петербурге.
• Архив Станюковича в Институте русской литературы (Пушкинский дом) РАН в Санкт-Петербурге (ИРЛИ).
• Архивные материалы Центрального государственного исторического архива в Санкт-Петербурге.
• Быков П. «Константин Михайлович Станюкович. Биографический очерк.»
• «ПСС К. М. Станюковича.» Издательство А. Ф. Маркса, 1906.
• Вильчинский В. П. «Константин Михайлович Станюкович.» М. Л. 1963.
• Вильчинский В. П. «Русские писатели — маринисты.» М. Л. 1966.
• Волков В. П. «Романы Станюковича 1870-х годов.» Л. 1963.
• Кеннан Дж. «Сибирь и ссылка. Перевод с английского.» Ростов-на-Дону, издательство А.Сурат, 1906—1907.
• Крившенко С. Ф. «Берег отечества.» М., «Современник», 1988.
• Крившенко С. Ф. «Дорогами землепроходцев.» Хабаровск, 1984.
• Лозовик Г. Ф. «Даты жизни и творчества К. М. Станюковича. Собрание сочинений в 6-ти томах.» Издательство «Художественная литература», 1959.
• Лозовик Г. Ф. «К. М. Станюкович.» Симферополь. 1953.
• Любатович О. «Далёкое и недавнее.» «Былое» № 6, 1906.
• Некрасова Е. «Константин Михайлович Станюкович. Его поездка в Сибирь и жизнь в Томске.» «Русская мысль» № 10, 1903.
• Фирсов Н. (Л.Рускин), «Большая душа. Из воспоминаний о К. М. Станюковиче.» «Вестник знаний» № 9, 1905.
• Фирсов Н. (Л.Рускин), «Последние полгода К. М. Станюковича.» «Исторический вестник» № 3, 1905.
• Чудновский С. «Из дальних лет.» «Вестник Европы» № 3, 1912.
• «К. М. Станюкович. Избранные произведения. Вступительная статья и примечания В. Вильчинского.» Лениздат, 1954.

В Викитеке есть статья об этом авторе — см. Константин Михайлович Станюкович

Ссылки

• [feb-web.ru/feb/irl/il0/i92/i92-2382.htm Статья в ЭНИ «История русской литературы»] на сервере ФЭБ
• [lib.ru/RUSSLIT/STANYUKOWICH/ Станюкович, Константин Михайлович] в библиотеке Максима Мошкова

Отрывок, характеризующий Станюкович, Константин Михайлович

Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.


22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.


– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.


С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.