Станюта, Стефания Михайловна

Стефа́ния Станю́та
Имя при рождении:	Стефания Михайловна Станюта
Место рождения:	Минск, Российская империя
Профессия:	актриса
Годы активности:	1919—2000
Театр:	БелГАДТ имени Я. Купалы (Минск)
Награды:

Стефа́ния Миха́йловна Станю́та (белор. Стэфанія Міхайлаўна Станюта; 1905—2000) — белорусская советская актриса театра и кино. Народная артистка СССР (1988).

Биография

Стефания Станюта родилась 30 апреля (13 мая) 1905 года в Минске в семье известного белорусского художника М. П. Станюты.

В детстве ей довелось побывать на официальной встрече царя Николая II с белорусским народом.

Училась в церковно-приходской школе, затем в Минской женской правительственной гимназии.

С 1918 года работала статисткой, хористкой и танцовщицей в Первом товариществе белорусской драмы и комедии Ф. П. Ждановича, на основе творческого коллектива которого в 1920 году был образован 1-й Белорусский государственный театр (ныне Национальный академический театр имени Янки Купалы), где продолжала играть. Первую роль Химки сыграла в 16 лет в пьесе «Ганка» В. И. Голубка.

В 1926 году окончила Белорусскую драматическую студию при МХАТ (класс В. Смышляева и С. Гиацинтовой). На базе этого выпуска в Витебске в 1926 году был создан Второй белорусский государственный драматический театр (ныне Национальный академический драматический театр им. Якуба Коласа), в котором Стефания Станюта играла до 1932 года.

С 1932 года и до конца своей жизни Стефания Станюта проработала в Белорусском драматическом театре имени Я. Купалы в Минске. Всего сыграла около 200 ролей.

Война застала труппу театра в Одессе. В Минске у Стефании Станюты осталась семья, но театр ещё долго находился в Одессе, где актриса была начальником группы самозащиты. После переезда труппы в Томск, вела в госпитале театральный кружок с выздоравливающими бойцами.

В кино начала сниматься в 1958 году.

Стефания Станюта умерла 6 ноября 2000 года. Похоронена в Минске на Восточном кладбище.

Семья

• Отец — Михаил Петрович Станюта (1881—1974) — белорусский советский живописец, график, педагог;
• мать — Христина Ивановна Станюта, домохозяйка, из крестьян;
• муж — Александр Кручинский — офицер Красной Армии;
• сын — Александр Александрович Станюта (1936—2011) — писатель, литературовед;
• сноха (жена сына) — Ирина Алексеевна Михайлова-Станюта — ученый-экономист, профессор;
• правнучка — Мелитина Станюта (род. 1993) — белорусская гимнастка (художественная гимнастика).

Награды и звания

• Народная артистка СССР (1988);
• Народная артистка Белорусской ССР (1957);
• Государственная премия Белорусской ССР (1982) — за театральную работу;
• два ордена Трудового Красного Знамени (1980, 1985);
• орден Дружбы народов (1977);
• орден «Знак Почёта» (1955);
• медаль «За трудовое отличие» (1955);
• медаль «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина»;
• медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»;
• медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»;
• Медаль «Ветеран труда» (1975);
• медаль Франциска Скорины (1995);
• приз «Хрустальная Павлинка» (первая обладательница) (Союз театральных деятелей Белоруссии, 1992);
• приз «За выдающийся вклад в профессию» Международного фестиваля актёров кино «Созвездие» (Гильдия актёров кино России, 1991);
• премия «За выдающийся вклад в славянский кинематограф» II МКФ «Золотой Витязь» (Россия, 1992);
• академик Международной академии театра при Российском благотворительном общественном фонде содействия театру и телевидению «Маски».

Творчество

Роли в театре

• 1936 — «Волки и овцы» А. Н. Островского — Глафира Алексеевна
• 1937 — «Соловей» З. Бядули — Алена
• 1939 — «Кто смеётся последним» К. Крапивы — Зелкина
• 1944 — «Примаки» Я. Купалы — Паланея
• 1944 — «Разорённое гнездо» Я. Купалы — Марыля
• 1948 — «День чудесных обманов» («Дуэнья») Р. Шеридана — Дуэнья
• 1949 — «Особняк в переулке» братьев Тур — Эрна Курциус
• 1956 — «Соловей» З. Бядули — пани Вашемирская
• 1956 — «Госпожа министерша» Б. Нушича — Живка Попович
• 1963 — «Русские люди» К. М. Симонова — Мария Николаевна
• «Поздняя любовь» А. Н. Островского — Фелицата Антоновна Шаблова
• «Я, бабушка, Илико и Илларион» Н. В. Думбадзе — Бабушка
• «Простая девушка» К. Л. Губаревича — Анна Петровна
• «Плач перепёлки» И. Г. Чигринова — Рипина
• «Люди на болоте» по И. П. Мележу — Кулина Чернушка
• «Верочка» А. Е. Макаёнка — Арина Родионовна
• «Три Ивана — три брата» А. В. Вольского (Зейделя)— Каргота
• «Скупой» Мольера — Элиза
• «Глупая для других, умная для себя» Лопе де Вега — Диана
• «Игра с кошкой» И. Эркеня — Гиза
• «Двери хлопают» М. Фермо — Бабуля
• «Гарольд и Мод» К. Хиггинса и Ж.-К. Карьера — Мод
• «Молодая гвардия» по А. А. Фадееву — бабушка Вера
• «Машенька» А. Н. Афиногенова — тётя Мотя
• «Ромео и Джульетта» Шекспира — Кормилица
• «Заговор обречённых» Н. Е. Вирты — Рейчел
• «Дочь прокурора» Ю. И. Яновского — Бабушка
• «Вишнёвый сад» А. П. Чехова — Шарлотта
• «Страсти по Авдею» («Крик на хуторе») В. П. Бутромеева — мать Зуйка
• «Семья» И. Ф. Попова — Вера Васильевна Кашкадамова
• «Кремлёвские куранты» Н. Ф. Погодина — нищенка
• «Последняя жертва» А. Н. Островского — Михевна

Фильмография

Кинематографическая известность Станюты связана, прежде всего, с фильмом Л. Е. Шепитько и Э. Г. Климова «Прощание с Матерой», в котором она сыграла роль старухи Дарьи.

1. 1958 — Красные листья — эпизод
2. 1958 — Счастье надо беречь — жена Никиты
3. 1958 — Часы остановились в полночь — учительница
4. 1959 — Строгая женщина — Катерина
5. 1961 — Первые испытания — Ганна
6. 1962 — Звезда на пряжке (киноальманах «Маленькие мечтатели») — женщина в черном
7. 1964 — Письма к живым
8. 1966 — Иду искать — эпизод
9. 1967 — Дом и хозяин — мать Егора
10. 1969 — Я, Франциск Скорина… — Аббатисса
11. 1970 — Пятёрка отважных — бабушка Кешки
12. 1971 — Запрос (короткометражный) — Фенька
13. 1971 — Могила льва — мать Фёдора
14. 1973 — И смех, и беда (короткометражный) — Агрипина
15. 1973 — Тёща — тётя Маша
16. 1974 — Великое противостояние — Агеиха
17. 1974 — Мы — хлопцы живучие — Матрена Евсеевна
18. 1974 — Приключения в городе, которого нет — тетя Полли
19. 1976 — Воскресная ночь — старуха
20. 1976 — Память земли — баба Поля
21. 1976 — Тревожный месяц вересень — Серафима
22. 1976-1978 — Время выбрало нас — Воронецкая
23. 1977 — Воспоминание... — бабушка Пчелка
24. 1977 — Про Красную Шапочку — 1-я злая старуха
25. 1978 — Поговорим брат... — Дарья
26. 1978 — Торговка и поэт — Мариля
27. 1979 — Родное дело — мать
28. 1980 — Атланты и кариатиды — мать Максима
29. 1980 — Возьму твою боль — жена Шишковича
30. 1980 — Половодье — Степановна
31. 1980 — Третьего не дано — эпизод
32. 1981 — Единственные мужчина — Неонила Степановна
33. 1981 — Затишье — Вера Петровна
34. 1981 — Оленья охота — селянка
35. 1981 — О тебе — Ксения Александровна
36. 1981 — Люди на болоте — знахарка
37. 1981 — Прощание — Дарья
38. 1981 — Родник — Ефросинья Ильинична
39. 1982 — Живая радуга — бабушка Миши
40. 1982 — Чужая вотчина — Мондриха
41. 1983 — Сад — старуха, приютившая Машу
42. 1983 — Белые росы — Киселиха
43. 1983 — Плыви, кораблик… — Анна Николаевна Полунина
44. 1984 — Неизвестный солдат — Антонина Васильевна Бокарева
45. 1984 — Отряд — старуха
46. 1984 — Радуница — Христина
47. 1984 — Что у Сеньки было — бабка Вера
48. 1985 — Мама, я жив — Домна Филипповна
49. 1985 — Поклонись до земли — Мария
50. 1985 — Не ходите, девки, замуж — Михеевна
51. 1985 — Холода в начале весны (короткометражный) — бабушка Виктора
52. 1985 — Экзамен на директора — Клавдия Петровна
53. 1986 — Не забудьте выключить телевизор — Калерия Павловна
54. 1986 — Первоцвет — бабушка
55. 1987 — Нетерпение души — мать Лепешинского
56. 1988 — Генеральная репетиция — Няня
57. 1988 — Эти... Три верные карты... — графиня
58. 1988 — Мудромер — Екатерина Антоновна Загменная
59. 1989 — Хочу сделать признание — Ганна Шкурко
60. 1990 — Мудромер (фильм-спектакль) — Загменная Екатерина Антоновна
61. 1990 — Небылицы про Ивана — старуха
62. 1990 — Войди в каждый дом — эпизод
63. 1990 — Плач перепёлки — эпизод
64. 1990 — Страсти по Авдею (фильм-спектакль) — мать Зуйка
65. 1991 — Царь Иван Грозный — Ануфриевна
66. 1991 — Изгой — Ганка
67. 1992 — Цена головы — нищенка
68. 1993 — Истоки
69. 1993 — Силуэт в окне напротив — тёща
70. 1993 — Чёртовы куклы — старушка с намибийскими
71. 1994 — Времена года
72. 1994 — Лето любви — Стефания
73. 1995 — Игра воображения — старуха в шляпе
74. 2001 — Курортный роман — эпизод

Память

• Сын Стефании Станюты Александр издал книгу воспоминаний о матери. Первая вышла на белорусском языке в 1994 году, а дополненный вариант — «Жизнь актрисы» — на русском языке — в 2001 году. Также своими воспоминаниями он делится в интервью: «Вспоминать и возвращаться» и «И я закричал на весь пустой зал: „Мама!“».
• К 105-летию со дня рождения актрисы Александр Станюта издал новый роман «Городские сны», основанный на её личных письмах любимым мужчинам: актёру и сотруднику НКВД. Судьба обоих оказалась трагичной: они были расстреляны.
• В память об актрисе 27 марта 2003 года на доме № 19 по проспекту Скорины (Независимости) в Минске была установлена мемориальная доска Стефании Станюты, а 3 ноября этого же года — памятник на Восточном (Московском) кладбище. Автор памятника — скульптор Владимир Слободчиков.
• В Купаловском театре организуются вечера памяти Стефании Станюты. В Государственном музее истории театральной и музыкальной культуры Беларуси есть комната, посвящённая Стефании Станюте.
• Министерство связи и информатизации Республики Беларусь 13 мая 2005 года ввело в почтовое обращение марку «100 лет со дня рождения С. М. Станюты», подготовленную издатцентром «Марка» РУП «Белпочта» (художники В. Терентьев и Ю. Тореев).
• К 100-летию актрисы был выпущен памятный буклет.

Отрывок, характеризующий Станюта, Стефания Михайловна

В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.
Однажды в Москве, в присутствии княжны Марьи (ей казалось, что отец нарочно при ней это сделал), старый князь поцеловал у m lle Bourienne руку и, притянув ее к себе, обнял лаская. Княжна Марья вспыхнула и выбежала из комнаты. Через несколько минут m lle Bourienne вошла к княжне Марье, улыбаясь и что то весело рассказывая своим приятным голосом. Княжна Марья поспешно отерла слезы, решительными шагами подошла к Bourienne и, видимо сама того не зная, с гневной поспешностью и взрывами голоса, начала кричать на француженку: «Это гадко, низко, бесчеловечно пользоваться слабостью…» Она не договорила. «Уйдите вон из моей комнаты», прокричала она и зарыдала.
На другой день князь ни слова не сказал своей дочери; но она заметила, что за обедом он приказал подавать кушанье, начиная с m lle Bourienne. В конце обеда, когда буфетчик, по прежней привычке, опять подал кофе, начиная с княжны, князь вдруг пришел в бешенство, бросил костылем в Филиппа и тотчас же сделал распоряжение об отдаче его в солдаты. «Не слышат… два раза сказал!… не слышат!»
«Она – первый человек в этом доме; она – мой лучший друг, – кричал князь. – И ежели ты позволишь себе, – закричал он в гневе, в первый раз обращаясь к княжне Марье, – еще раз, как вчера ты осмелилась… забыться перед ней, то я тебе покажу, кто хозяин в доме. Вон! чтоб я не видал тебя; проси у ней прощенья!»
Княжна Марья просила прощенья у Амальи Евгеньевны и у отца за себя и за Филиппа буфетчика, который просил заступы.
В такие минуты в душе княжны Марьи собиралось чувство, похожее на гордость жертвы. И вдруг в такие то минуты, при ней, этот отец, которого она осуждала, или искал очки, ощупывая подле них и не видя, или забывал то, что сейчас было, или делал слабевшими ногами неверный шаг и оглядывался, не видал ли кто его слабости, или, что было хуже всего, он за обедом, когда не было гостей, возбуждавших его, вдруг задремывал, выпуская салфетку, и склонялся над тарелкой, трясущейся головой. «Он стар и слаб, а я смею осуждать его!» думала она с отвращением к самой себе в такие минуты.


В 1811 м году в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз и, как говорили все в Москве, врач необыкновенного искусства – Метивье. Он был принят в домах высшего общества не как доктор, а как равный.
Князь Николай Андреич, смеявшийся над медициной, последнее время, по совету m lle Bourienne, допустил к себе этого доктора и привык к нему. Метивье раза два в неделю бывал у князя.
В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.
Сначала она слышала один голос Метивье, потом голос отца, потом оба голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством лицом и опущенными зрачками глаз.
– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.