Старая Меловая
| Село
Старая Меловая
|
 Внешние изображения
| |
|---|---|
|
[pics.livejournal.com/tour_life/pic/00015p21 Информационные стенды в селе] |
Старая Меловая (до 2014 года — Старомеловая[2]) — село в Петропавловском районе Воронежской области, основанное в 1716 году.
Административный центр Старомеловатского сельского поселения.
Содержание
География
Улицы
|
|
История
Заселение нашего края основание Старой Меловой
Территория родного края долгое время оставалась неосвоенной, необжитой. Согласно архивным документам, первыми постоянными и организованными поселенцами в наших местах стали служилые люди, направленные сюда правительством для исполнения военной службы. Служилые люди и стали первыми основателями юга современной Воронежской области. Относится это событие к началу XVIII века, когда Воронежская губернская канцелярия дала особое поручение адмиралу Апраксину Ф. М. организовать и расселить на реках Богучарка и Толучеевка 2 сотни черкас из Землянска, Ендовища, куда те были направлены раньше. В связи с этим первые поселенцы – выходцы с Украины - появились непосредственно и на наших землях, и теперь уже на постоянное место службы. Так, в 1716 году на правом берегу Толучеевки и в устье реки Меловая были поселены украинские казаки. По имеющимся в этих местах меловым холмам, небольшой речушке Меловая, основанный ими военный поселок получил своё первое название - Мелова. Поселенцы, как сотня, территориально и административно вошли в Острогожский казачий полк, одним из майоров которого стал Яков Урсул, чьи сыновья, уже в XIX веке, после выхода в отставку поселятся в нашем селе и окажут на его развитие большое влияние. В связи с тем, что заселение проводилось группами казаков численностью в 100 человек, то поселение условно было разбито на «сотни»: 1-я сотня – территория бывшего колхоза «1 Мая», 2-я – «Дружба», 3-я – с. Пески. Крепость Мелова управлялась сотником. Так на месте современной Старой Меловой возникла – крепость Мелова, остававшаяся ею до 1765 года. Здесь сложились первые микрорайоны Меловой, названия которых сохранились и в наши дни – Слобода, Галапивка, Куток, Казакивка, Клэшня, Рэвивка… От первых поселенцев остались в современном селе фамилии Новоковских, Новохатских Кривошлыковых, Кривоносовых, Малеваных, Разумных, Комаристых, Нагорных, Слепых… В те годы образовались улицы Калюжнивка, Щербакивка, Гайдивка, Смыкивка, Бубыривка… Из тех давних лет пришли названия наших окрестностей – Оболонь,Мижэркы, Лукы, Плоское. Бакур, Козынка, Турецкое, Солопово, Рогов стали первыми жилыми кварталами, расположившимися устен крепости и переросшими затем в первые хутора. Из XVIII века наш украинский говор, обилиеукраинских слов в лексиконе, местный речевой диалект, тесная связь с украинскойкультурой, бытом. Через некоторое время следом за первыми поселенцами сюда потянулись их родственники. Двигались они большими обозами,везли походные разборные храмы, домашний скарб, хлеб, фураж, гнали стада скота и косяки лошадей… Они селились хуторамив окрестностях крепости, находясь тем самым под её защитой. Первыми жителями в них стали выходцыиз Меловой. Так нашими предками в 18-19 в.в. было положено начало формированию многих населенных пунктов современных Петропавловского и Калачеевского районов: Пески, Старая Криуша, Красноселовка, Новотроицкое, Переволочное, Лесково, хутора Бакур, Козинка, Солопово, Турецкое, Райский, Четвериково, Журавлево, Грушово, Долгое, Галапово, Артюхов, Мандровка, Гусынка, Мироновка, Индычье, Рогов. Это подтверждает вывод о том, что Старая Меловая – самое древнее село района.
1765 год стал новой страницей в истории нашего казачества - сторожевой городок Мелова получил гражданский статус. Казаки переводились а положение казенных войсковых обывателей со службой в гусарском полку. Наши предки – казаки-меловяне – лишились вольностей, получили гражданское устройство и переименовались вгосударственных, но не крепостных крестьян. Скорее всего, в это время ипоявилось другое название Меловой – слобода, от украинского «свобода». Это указывает, что здесь проживало не крепостное население. Наши земли в составе Острогожский гусарского полка вошли в созданную Слободско-Украинская губернию. Позднее Острогожская провинция была передана Воронежской губернии. Территории полковых сотен объединили в комиссарства.Так образовалось Меловатское комиссарство Острогожской провинции Слободско-Украинской губернии с административно-военным центром в Меловой
В Меловатское комиссарство вошли атаманства, ставшие позднее крупными населенными пунктами, Богучар и Калач, а так же войсковые слободыКрасноселовка, Петропавловка, Прогорелое, Бычок, Толучеево, Подколодновка, Журавка, Ширяево, Криуша, Подгорное, Манино, Березовка, Воробьевка, Новая Меловатка. В 1773 г. Богучарский уезд разбивается на два комиссарства: Меловатское и Калитвянское. Территория Меловатского комиссарства охватила весь юго-восток Воронежской губернии. (современные Воробьёвский, Калачеевский, Петропавловский и часть Богучарского районов). В «ревизской сказке» 1779-1782 годов населенный пункт назван уже слободой Старая Меловая в связи с появившейся несколько позже слободой Новая Меловатка. В 1779 году Меловая, став слободой, перешла в ведение Богучарского округа Воронежского наместничества. Это было время, когда слобода после перевода на гражданское устройство стала терять своё военно-административное значение, и поэтому комиссарство было упразднено. Все населенные пункты Меловатского комиссарства вошли в Богучарскую округу (уезд).
С 1797 года Меловая вновь отошла к Слободско-Украинской губернии. В этом же году для селений государственных крестьян вводится новая административная единица – волость, которая входит в состав уезда. С 1799 года Старая Меловая – волость Богучарского уезда.
Особый колорит в жизнь слободы вносили её православные храмы. Документы свидетельствуют о существовании в нашем поселении церкви уже в начале 30-х годов XVIII века. В 1783 году в слободе возведена - Богородицкий, в 1799 году – Архангельский, в 1859 году - Воскресенский храмы. Они до сих пор являются нашими самыми древними архитектурными постройками.
Хозяйственная жизнь слободы в XVII веке
С утратой Меловой военного значения её жители могли теперь полностью занять себя жизнью сельского труженика. Первое место в хлебопашестве занимали яровая и озимая пшеница, а так же ячмень, овес, просо, горох, гречка, конопля и лен. Чечевицу здесь пока не сеяли. Конопля и лен предназначались для получения из них волокон грубого полотна. Земля обрабатывалась плугом, реже сохой. Почва по причине своего плодородия обычно ничем не унавоживалась,Распространенной была трехпольная система обработки земли. С половины июля по сентябрь длилась жатва. Собранный хлеб свозили в гумна и приступали кпахоте яровых полей Собранное зерно, полученную из него муку везли в ближайшие города на продажу. Ржаная мука применялась селянами и в винокурении. После окончания уборки зерновых, окончания работ на своем огороде надо было еще подготовить к зиме для своей скотины загороды, сараи, заготовить для топки и продажи дрова, чтобы в Рождественский мясоед проводить в тепле сговоры и свадьбы. В свободное от земледелия время посвящали себя огораживанию дворов, всякому ремонту, стройке.
В зимние месяцы слобожане приступали к подготовке сева. Они приводили в порядок серпы и косы, лопаты и вилы, ремонтировали конские и воловьи возы, проверяли семена, на зимних санях нанимались на извоз разного груза. И так - год за - годом в круговороте различных работ проходилажизнь крестьянина.
С 1763 года, когда нашим поселянамбыло запрещено свободно переходить с места на место, и они обязывались оставаться на этой территории, земледелие получило благоприятные условия для развития на наших землях. Теперь они получили заботливого и старательного хозяина. В пользовании поселенцев находились и огороды, располагавшиеся не только у двора, но и в степи – в поле. На них они выращивали разные овощи, однако собой популярностью пользовалась свекла. Картофеля у наших селян еще не было. О нем они знали только от приезжих торговцев, которые называли его земляным яблоком. Пройдет еще десяток лет и в Меловой впервые с ним познакомятся - в 1773 году. Тогда картофельпосле посадки, оказался не убранным – он попросту остался в земле не выкопанным,а земляки его дожидались увидеть над землей, на стеблях растения, как на ветке дерева настоящие яблоки. Большие урожаи на огородах давали бахчевые культуры – арбузы и дыни. Овощи не отличались своим многообразием, но их заготавливали впрок, в виде солений.
В нашей местности были благоприятные природные условия и для занятия скотоводством. У рек простирались обильные луга, степные травы часто страдали от жары, засухи, ветра. Скотом, птицей были заняты и выгоны. У нас разводили всякую живность. В большинстве же – овцы, лошади, рогатый скот. На пастбище он находился с весны, как только сходил снег (но не позже середины апреля) и до выпадения первого снега осенью. Это обычно происходило в октябре.
Сенокос начинался в июне. Каждый хозяин заготавливал столько сена, сколько считал необходимым. Излишки оставлялисебе на другую зиму, сохраняя их в скирдах. Для корма домашнему скоту жители заготавливали еще и овощи, в употребление шла так же барда.
Скотоводство облегчало жизнь крестьянина. Быки использовались при пахоте, после земледельческих работ на них перевозили грузы в разные места, вплоть до самой Волги. Коровы снабжали селян молоком, творогом, маслом. С овец шерсть снимали как на свои нужды, так и на продажу приезжавшим торговцам или на фабрики в города. Таким образом, скотоводство и торговля скотом давали слобожанам определенную прибыль. И наоборот, много проблем в семье возникало в случае падежа скота. Овец спасали хреном с солью, для этого же еще летом овчары собирали специальные травы. Лошадей лечили кореньями, хотя и не всегда это заканчивалось успешно. Коров тогда тоже не научились лечить правильно, и падеж этой скотины означал настоящую беду для сельского жителя.
Растениеводство и скотоводство создавали условия для занятия ткачеством. Однако оно было еще слабо развито. Сырье покупали у приезжавших купцов. Хозяйки больше занимались прядением своих и покупных льнов, самопрялок здесь ещене знали. Хотя местность была богата глиной, камнем на известь, жители еще не умели изготавливать кирпич. Промыслы в то время больше представляли масляные заводы, мельницы. За помол расплачивались не деньгами, а 10-й частью помола.
Земледелие, скотоводство были главными, но не единственными занятиями наших предков. В то время Меловая стала известна еще и как большая торговая слобода. С конца XVIII века стала складываться история слободы как центра ярмарочной торговли. Особо удавалась у нас торговля скотом. Старая Меловая относилась к числу поселений, которые считались местом откормочного промысла губернии. Из 17 ярмарок всего уезда в 1785 году 2 проводились в нашей слободе: 1 сентября и 8 ноября. К этому сроку скот для продажи — табуны лошадей, стада коров и волов, отары овец - сгонялся со всей округи. Повозки воронежских, павловских купцов загружены были сукном, холстом, платками, шелками, изделиями из железа и дерева, другой мелочью. Большими партиями были представлены шерсть, овчина, простое сукно… Вольнопромышленники соседних мест предлагали для хозяйственных работ колеса, деготь, веревки, табак, косы… Обувь и одежда – сермяжные (грубое, ненокрашенное сукно) кафтаны, шубы, шапки, белье – тоже можно было приобрести на наших ярмарках. В плетеных корзинах, кадках привозили рыбу: леща, стерлядь, щуку, сома и даже раков.
Да и сама Толучеевка ею была богата, а потому рыболовство являлось дополнительным занятием наших предков, благо Меловая располагалась у подошвы правого берега Толучеевки, который отличался возвышенностью, крутостью мелового грунта, в то время как левый – отлогим песком. Побережье реки покрывалось густыми зарослями камыша, кустарников, местами деревьями и даже лесным массивом. Слева располагались широкие луга, справа - меловые горы - холмы, тянувшиеся густой цепью до самого Дона. Долина Толучеевки была довольно обширной и сухой, ширина её равнялась в разных местах 5-30 саженям, глубина 1/2-3 аршинам, в разлив – до двух саженей. Песчаное дно Толучеевки периодически сменялось глинистым. Полноводное течение реки было реимущественно спокойным, медленным. Замерзала она в сильные декабрьские морозы, ото льда освобождалась в марте – начале апреля. Разлив обычно длился две недели, вода при этом могла выходить от берега на расстояние 350 и более сажень, поднимаясь до 7 футов. Глубина реки составляла 1-2 сажени. К тому же река тогда протекала не там где сейчас, а гораздо ближе к нынешнему месту расположения Братской могилы. С годами она изменила своё русло. Другой рекой, протекающей через слободу, была Меловатка. Однако она играла меньшую роль в её жизни. Весной обе реки, разливаясь, доставляли много хлопот слобожанам. Сообщение между Старой Меловой и Песками в этот период осуществлялось на лодках, човнах. Вышедшая из берегов Меловатка отрезала от центра сотни, селения образовавшиеся к этому времени хутора. Все это нарушало нормальную жизнь слободы и её окраин.
Трудовая деятельность слобожан, которых в 1799 году насчитывалось 1425 мужского и 1320 женского пола, отличалась сельским многообразием. Хорошие природные условия, тсутствие крепостного гнета, господство сельской общины и большое трудолюбие крестьян сыграли главную роль в быстром экономическом развитии Старой Меловой, росте её населения в следующем, XIX веке.
История храмов Старой Меловой
По копиям документов за 1732 год известно, что в крепости Мелова (я) (впоследствии Старой Меловой) зафиксирован первый церковный двор, что свидетельствует о существовании у нас храма уже в начале 30-х годов XVIII века. Затем в населенном пункте начинают возводиться церкви из кирпича. Сооружение храмов осуществлялось по образцу византийского крестово-купольного храма.
Прибытие служилых людей в наши места — украинских казаков — осуществлялось партиями по 100 человек, и места расселения этих групп в поселении стали называться сотнями: 1-я — территория бывшего колхоза «Первое Мая», 2-я — территория бывшего колхоза «Дружба», 3-я — село Пески. Соответственно такому делению в каждой сотне была возведена своя церковь.
Современная территория 3-х сотен и составила в будущем одну слободу - Старая Меловая, куда до XX века входило и нынешнее село Пески. Так и оказалось, что в одном населенном пункте были возведены три православных церкви: Богородицкая (колхоз «Дружба») построена в 1783 году, Архангельская (колхоз «Первое Мая) — в 1799 году, Воскресенская (современное село Пески) — в 1859 году. До конца XIX века все три храма назывались Старомеловатскими. К началу XX века Старомеловатскими названы уже две церкви. Воскресенская теперь считается Песковской, так как сами Пески стали к этому временем самостоятельной территориальной единицей — хутором.
Служили наши храмы до 30-х годов XX века. К сожалению, ни одна из трёх церквей после их закрытия Советской властью до сих пор не реставрирована. В них сейчас располагаются складские помещения. Заброшенные, неухоженные, они служат нам прямым укором и ничего, кроме осуждения нашего равнодушия и бездействия не вызывают, а ведь храмы эти еще являются самыми древними постройками села, памятниками архитектуры XVIII-XIX веков. Сейчас, когда в обществе изменилось отношение к религии, церкви, так хочется верить, что процесс духовного возрождения не минет и наши места, что над родной землей будет вновь слышен Благовест, извещающий о начале нового дня, новой жизни наших старинных церквей, служению делу которых посвятили себя выпускники школы Аблаев Александр, Ткачев Роман, закончившие Воронежскую духовную семинарию, а иконы, написанные учителем Шевцовым Евгением Моисеевичем, займут своё привычное место в отреставрированных храмах.
Население
| Численность населения |
|---|
| 2010[1] |
| 2109 |
Напишите отзыв о статье "Старая Меловая"
Примечания
- ↑ 1 2 [voronezhstat.gks.ru/wps/wcm/connect/rosstat_ts/voronezhstat/resources/942f10804e588b82b076b1ed5c35388a/01-10-%D0%A0_%D0%A2%D0%B5%D1%80%D1%80%3D20000000.xlsx Всероссийская перепись населения 2010 года. Численность населения городских округов, муниципальных районов, городских и сельских поселений, городских и сельских населённых пунктов Воронежской области]. Проверено 29 января 2014. [www.webcitation.org/6MzMXjDAP Архивировано из первоисточника 29 января 2014].
- ↑ Распоряжение Правительства РФ от 03.11.2014 № 2186-р
Ссылки
- [www.gosspravka.ru/36/023/000024.html Старая Меловая (село)]
- [www.ljpoisk.ru/archive/10210041.html Старая Меловая — неизвестная и прекрасная]
| ||||||||||
Отрывок, характеризующий Старая Меловая
– Какая шутка!– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.
Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.
Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю ее жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам.
Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о войне, невольно, как и все, преувеличивая свою печаль об этом событии, говорили о последней встрече, причем Николай старался отклонять разговор на другой предмет, говорили о доброй губернаторше, о родных Николая и княжны Марьи.
Княжна Марья не говорила о брате, отвлекая разговор на другой предмет, как только тетка ее заговаривала об Андрее. Видно было, что о несчастиях России она могла говорить притворно, но брат ее был предмет, слишком близкий ее сердцу, и она не хотела и не могла слегка говорить о нем. Николай заметил это, как он вообще с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи, которые все только подтверждали его убеждение, что она была совсем особенное и необыкновенное существо. Николай, точно так же, как и княжна Марья, краснел и смущался, когда ему говорили про княжну и даже когда он думал о ней, но в ее присутствии чувствовал себя совершенно свободным и говорил совсем не то, что он приготавливал, а то, что мгновенно и всегда кстати приходило ему в голову.
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.
Княжна Марья не выезжала по случаю траура, а Николай не считал приличным бывать у них; но губернаторша все таки продолжала свое дело сватовства и, передав Николаю то лестное, что сказала про него княжна Марья, и обратно, настаивала на том, чтобы Ростов объяснился с княжной Марьей. Для этого объяснения она устроила свиданье между молодыми людьми у архиерея перед обедней.
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.
После его свиданья с княжной Марьей, хотя образ жизни его наружно оставался тот же, но все прежние удовольствия потеряли для него свою прелесть, и он часто думал о княжне Марье; но он никогда не думал о ней так, как он без исключения думал о всех барышнях, встречавшихся ему в свете, не так, как он долго и когда то с восторгом думал о Соне. О всех барышнях, как и почти всякий честный молодой человек, он думал как о будущей жене, примеривал в своем воображении к ним все условия супружеской жизни: белый капот, жена за самоваром, женина карета, ребятишки, maman и papa, их отношения с ней и т. д., и т. д., и эти представления будущего доставляли ему удовольствие; но когда он думал о княжне Марье, на которой его сватали, он никогда не мог ничего представить себе из будущей супружеской жизни. Ежели он и пытался, то все выходило нескладно и фальшиво. Ему только становилось жутко.
Страшное известие о Бородинском сражении, о наших потерях убитыми и ранеными, а еще более страшное известие о потере Москвы были получены в Воронеже в половине сентября. Княжна Марья, узнав только из газет о ране брата и не имея о нем никаких определенных сведений, собралась ехать отыскивать князя Андрея, как слышал Николай (сам же он не видал ее).
Получив известие о Бородинском сражении и об оставлении Москвы, Ростов не то чтобы испытывал отчаяние, злобу или месть и тому подобные чувства, но ему вдруг все стало скучно, досадно в Воронеже, все как то совестно и неловко. Ему казались притворными все разговоры, которые он слышал; он не знал, как судить про все это, и чувствовал, что только в полку все ему опять станет ясно. Он торопился окончанием покупки лошадей и часто несправедливо приходил в горячность с своим слугой и вахмистром.
Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.
– Ты видел княжну? – сказала она, головой указывая на даму в черном, стоявшую за клиросом.
Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
