Старая Финляндия

Старая Финляндия (фин. Vanha Suomi, швед. Gamla Finland) — шведское и финское название части западной Карелии, вначале вошедшей в состав России после Северной войны по Ништадтскому мирному договору 1721 года, и после русско-шведской войны 1741—1743 по Абоскому миру, а в 1812 году вошедших в состав Великого княжества Финляндского.

Согласно Ништадскому мирному договору Швеция отдавала России часть Кексгольмского лена, а также большую долю Выборгско-Нейшлотского лена, объединённых в Выборгскую провинцию. В 1743 году она по Абоскому мирному договору уступила некоторые территории на юге Финляндии, в том числе города Нейшлот, Вильманстранд и Фридрихсгам. В административном отношении все эти территории составили Выборгскую губернию.

Российский император гарантировал жителям «Старой Финляндии» привилегии, в том числе свободу вероисповедания и сохранение шведских законов. Однако шведская реформа права на землю 1734 года затронула только те территории, которые вошли в состав России в 1743 году. Таким образом до 1812 года сохранялись два разных правовых пространства.

В целом, Российская империя управляла «Старой Финляндией» так же, как и остзейскими провинциями, и здесь сохранялась определённая автономия. В частности, особым центральным административно-судебным органом для этих земель была Юстиц-коллегия Лифляндских, Эстляндских и Финляндских дел.

В 1809 году в состав Российской империи вошла вся Финляндия, получив статус Великого княжества. В качестве жеста доброй воли император Александр I в 1812 году вновь присоединил к нему «Старую Финляндию».

Ссылки

• [www.1809.fi/haminan_rauha/rajaton_arki/vanha-suomi/en.html www.1809.fi] (англ.)

Отрывок, характеризующий Старая Финляндия

– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,] – говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…