Старолатинские переводы Библии
Старолатинские переводы Библии (лат. Vetus Latina, также иногда лат. Itala — «Италийская», — согласно именованию Августина) — вся совокупность переводов Библии на латинский язык, которые были в употреблении до появления Вульгаты (рубеж IV—V веков). Сохранилось некоторое количество рукописей[Прим 1], — все неполные и фрагментарные, — делящихся на 3 группы и ряд семей, но значительное число старолатинских чтений обнаруживается в цитатах античных Отцов Церкви. Несмотря на всё разнообразие вариантов, иногда прослеживаются признаки единства, что указывает на единый архетип для некоторых библейских книг. Старолатинские тексты копировались вплоть до XII—XIII веков (от этого периода дошло 3 рукописи — из Южной Франции и Чехии, но текст в них перемешан с Вульгатой). Значение старолатинской версии Писания было осознано в конце XVII века, и в 1743 году последовало первое издание старолатинских документов Мориса Сабатье. В 1945 году был основан Бойронский Институт Vetus Latina, которым с 1949 года ведётся издание полной старолатинской версии Библии, к настоящему моменту издано 20 томов из 27.
Содержание
Происхождение
Знания библеистов о старолатинском переводе весьма ограничены, неизвестна ни одна рукопись, в которой бы все 27 книг Нового Завета были бы сделаны одним и тем же переводчиком; Ветхий Завет сохранился ещё хуже — преимущественно, в цитировании церковных писателей до IX века. Неизвестна дата создания первой латинской Библии или даже какой-либо из её частей. Характерно, что таких сведений — даже легендарных — вообще не сохранилось в латинской церковной традиции[2].
По мнению Б. Мецгера, истоки старолатинской Библии коренятся в практике двойного чтения Священного Писания во время службы: сначала по-гречески (Ветхий Завет — по Септуагинте), а затем — на местном языке. Аналогия проводится по еврейским службам того же времени — за чтением Танаха следовал арамейский таргум. Поначалу латинский перевод, был, по-видимому, устным, но затем ради удобства его стали записывать и так или иначе унифицировать. Для удобства делался подстрочный перевод, а далее в практику вошли двуязычные рукописи, где параллельный текст располагался двумя колонками, иногда с коммами для членения текста при публичном чтении. Последняя стадия наступила, когда в IV веке в Римской церкви перестали читать по-гречески и рукописи стали делаться только с латинским текстом[3].
Латинская Библия вряд ли возникла в городе Риме, в котором христианская община была греко-восточного происхождения. Из 12 первых римских епископов (до конца II века) только трое носили римские имена, причём один из них писал также по-гречески. Иероним Стридонский свидетельствовал, что первым автором, писавшим богословские тексты на латыни, был Папа Виктор. Надгробные эпитафии христиан начинают латинизироваться примерно с середины III века, и практически все современные авторы солидарны с Иеронимом, что литургия была переведена на латынь не ранее Папы Дамасия[4]. При этом совершенно неясно, когда именно римским христианам понадобился латинский перевод Писания. В 1890-е годы сразу двое учёных (У. Сандей и Х. Кеннеди) предположили, что родиной старолатинской версии могла стать Антиохия, поскольку старолатинская версия явно демонстрирует знание её переводчиками иврита и арамейского языков, а также вообще близка старосирийскому переводу. Тем не менее, в ХХ веке восторжествовала версия, что старолатинская Библия возникла в Северной Африке, где латинский язык стал общим для всех слоёв населения, и даже в ранней агиографии почти все персонажи носят римские имена[5]. Характерно, что в «Деяниях сциллийских мучеников», описывающих гонения 180 года, упоминается рукопись Посланий Павла, принадлежащая одному из христиан, человеку низкого происхождения. Маловероятно, чтобы он мог читать по-гречески. Если в 180 году существовал перевод Посланий апостола Павла, это означает, что уже был и латинский перевод Евангелий[6].
Аврелий Августин двумя веками позже приводил уже совершенно другие сведения. В трактате De doctrina christiana (II, 16) он писал:
|
Иероним также сетовал, что в то время существовало уже столько же переводов, сколько экземпляров текста[8]. Однако у Августина имеется свидетельство о конкретной старолатинской версии, которую он именует Itala (II, 21—22):
|
Трактовок этого фрагмента несколько:
- Традиционная — Августин имел в виду редакцию или версию текста, которая ходила в Италийской епархии (куда входили Верона, Милан, Равенна и Брешиа). Однако неясно, почему он никогда не ссылался на неё в своих трудах, если так подчёркивает её высокие достоинства[10].
- Версия Бёркитта — Ф. Бёркитт[en] в 1896 году издал монографию, в которой доказывал, что под «Италой» Августин имел в виду Вульгату Иеронима[11]. Впервые эту идею выдвинул Исидор Севильский (Etymologiae, VI. 4), и развил в своей диссертации К. Брейтер в 1824 году[12].
Существует также ряд других версий, которые сводятся к тому, что Августин описа́лся или рукопись с его текстом была испорчена. Однако А. Юлихер в публикации сводного текста старолатинской Библии (Itala. Das Neue Testament in altlateinischer Überlieferung nach den Handschriften) использовал именно название «Итала» и сделал его нарицательным[13].
Язык старолатинских переводов
По мнению Б. Мецгера, «язык перевода в доиеронимовых версиях лишён изящества, зачастую непомерно буквален, а порой и вовсе ломаный», что усугубляется огромным количеством разных вариантов. Например, стихи Лк. 24:4-5 в сохранившихся рукописях существуют в 27 вариантах[14]. Особенности языка старолатинских переводов объясняются желанием сохранить букву Священного Писания, что породило своеобразный словарь и синтаксис. Литературная традиция античности не одобряла заимствований из иностранных языков, однако в лексикон первых римских христиан вводилось множество греческих (apostolus, baptisma, diabolus, ecclesia, episcopus)[Прим 2] и еврейских терминов (пасха, аминь, аллилуйя)[Прим 3]. Зачастую заимствования сосуществовали с исконными латинскими терминами: diaconus и minister («церковнослужитель»), ethnici и gentiles («язычники»). Одновременно происходило создание множества латинских неологизмов, особенно имён существительных на -tio, -tor и глаголов на -ficare. По мнению К. Морманн, греческие термины заимствовались для конкретных понятий (евхаристия, крещение) и церковной иерархии (епископ, иерей); для абстрактных или духовных понятий (искупление и спасение) создавались латинские неологизмы. Примером является sanctificatio как перевод др.-греч. ἁγιασμός («освящение»). Напротив, исконное слово confessio было переосмыслено для перевода др.-греч. ἐξομολόγησις: вместо прежнего «заявления/признания» — «исповедание веры»[15].
В старолатинских версиях дословный перевод привёл к включению в латинский язык конструкций, до того в литературном языке не встречавшихся, например, именных придаточных с союзами quod, quia, quoniam («ибо») — вместо оборота «аккузатив с инфинитивом» — для перевода греческих придаточных с греч. ὅτι; употребление союза si в косвенных вопросах вместо num: «если, ли» (videre si, interrogare si: «посмотреть… ли», «спросить… ли»); инфинитив цели, например, venimus adarare, «мы пришли поклониться» (Мф. 2:2). В Верчелльском кодексе есть даже пример употребления предлога ad при инфинитиве: dare ad manducare («дать поесть») — явное просторечие[16].
В старолатинских переводах имеется тенденция к удлинению слов, особенно тех, которые оканчиваются на сонорные. Так, вместо odor («благовоние») употребляется odoramentum (Откр. 5:8, Откр. 18:13), а вместо delirium («вздор, бредни, бессмыслица») — deliramentum (Лк. 24:11). Популярны также окончания на -arium (например, cellarium и pulmentarium)[Прим 4] и -aneum (calcaneum вместо calx — «конец»)[16].
Приведённые примеры показывают, что авторы IV века (Арнобий и Аврелий Августин), получившие классическое образование, имели основания заявить: стиль старых переводов Писания «есть творение людей невежественных и некультурных» (Adv. Gentes, I. 58)[16].
Типы и классификация старолатинских документов
Первую классификацию старолатинских свидетельств предложил в 1880 году Фентон Хорт, выделив три основных группы: африканскую, европейскую и италийскую[17]. Поскольку с тех пор исследования текстологического родства старолатинской версии существенно продвинулись, Б. Мецгер приводил следующую схему классификации рукописей старолатинской Библии и свидетельств латинских Отцов Церкви:
- Африканский тип (Тертуллиан, Киприан Карфагенский, Палатинский кодекс, Кодекс из Боббио, Клермонский кодекс, Примасий, Тиконий, Присциллиан);
- Европейский тип (Верчелльский кодекс, Веронский кодекс, Кольбертинский кодекс, Корбинский кодекс, Апокалипсис Гигантского кодекса, Ириней Лионский);
- Италийский тип (Мюнхенский кодекс, Кодекс из Брешии, Кодексы Ашера I и II, Санкт-Галленский кодекс, Сен-Жерменский кодекс);
- Испанский тип, выделенный Аюсо в 1962 году. Его нельзя считать цельным, скорее, это несколько вариантов, представленных в четырёх видах источников (в том числе мосарабской литургии)[18].
Классификация типов основана на определённых чтениях, характерных для каждой группы. Например, в рукописях африканской группы др.-греч. φῶς — «свет» — переводится как лат. lumen, а в рукописях европейской группы — лат. lux; аналогично др.-греч. δοξάζειν — «прославлять» — в африканских текстах переводятся как лат. clarificare, и в европейских — лат. glorificare. Подобные предпочтения чрезвычайно помогают определить место создания рукописи или идентифицировать краткие цитаты у Отцов Церкви[19].
Характерной особенностью старолатинского библейского текста является его внутреннее единство. Б. Мецгер характеризовал это так:
|
Другая примечательная черта старолатинских версий — их долговечность. Даже после повсеместного распространения Вульгаты, постоянно обнаруживаются следы употребления и преемственности ранних версий. Даже от ХII—ХIII веков до нас дошли три латинских рукописи Нового Завета со старолатинской версией одной или более книг: Кольбертинский кодекс (с), написанный в Лангедоке, со старолатинскими Евангелиями; Перпиньянский кодекс (р), написанный, вероятно, в Южной Франции, и Гигантский кодекс (g), написанный в Чехии[20].
Важнейшие рукописи
Не существует ни одной полной рукописи старолатинской Библии или хотя бы Нового Завета. Большинство экземпляров фрагментарны, многие в палимпсестах. Однако вплоть до XIII века встречаются рукописи полного Нового Завета, где одна или две книги представляют старолатинскую версию, а остальные — Вульгату. Есть также рукописи смешанного типа, где в Вульгате присутствует некоторое (обычно небольшое) число старолатинских чтений[21]. Все старолатинские рукописи традиционно группируются по содержанию, при этом одна и та же рукопись может попасть в несколько разделов. В полном списке старолатинских рукописей числятся 46 Евангелий, 19 — Деяний, 20 — Посланий Павла, 12 — Соборных Посланий и 7 — Апокалипсисов. Только 4 рукописи Евангелий представляют чистый старолатинский тип, прочие так или иначе смешаны с Вульгатой. Карл Лахманн в своём греко-латинском издании Нового Завета 1842—1850 годов предложил обозначать старолатинские рукописи строчной курсивной буквой, за которой следует номер, присвоенный рукописи Институтом Вульгаты в Бойроне[22]. Среди старолатинских рукописей выделяются следующие[23][24]:
- Верчелльский кодекс (a). Считается самой ранней сохранившейся рукописью старолатинского Евангелия, видимо, IV века. Согласно преданию (записанному в VIII веке), выполнена по заказу епископа Евсевия в технике хризографии — серебряными чернилами на пурпурном пергаменте. Текст записан в две колонки по 24 строки в каждой. Евангелия расположены в так называемом западном порядке (Матфей, Иоанн, Лука, Марк), как в Кодексе Безы.
- Веронский кодекс (b) — датируется IV—V веками, представитель семейства пурпурных кодексов. Текст Четвероевангелия расположен в западном порядке. Сохранился 381 лист (29 × 23 см).
- Кольбертинский кодекс (c) — Новый Завет XII века, причём версия Евангелий — старолатинская, остальное — Вульгата. Рукопись происходит из Лангедока, Евангелия от Луки и от Марка сохранили чистый старолатинский текст, местами встречаются ценные древние чтения, которые не сохранились в гораздо более древних кодексах[25].
- Кодекс Безы (d или D2) — двуязычная рукопись (греческий — латинский на развороте), примерно V века. Учёные расходятся в оценках её значения. Согласно Ф. Хорту, оригинальный старолатинский текст в этой версии был изменён ради буквального соответствия греческому тексту, которому зеркально противостоял. Ассимиляция была неполной, но только несколько чтений позволяют причислить этот текст именно к старолатинскому типу. Для текстологии греческого оригинала латинский перевод самостоятельного значения не имеет.
- Стокгольмский Золотой кодекс (aur), вероятно, VIII века. Роскошно оформлен, старейший образец использования сусального золота для декорации буквиц.
- Палатинский кодекс (e) — вероятно IV или V века, также принадлежит семейству роскошных пурпурных рукописей. На 228 листах (36 × 25 см). Представляет западный порядок Евангелий со множеством лакун, текст, видимо, африканского типа, но не столь чистый, как в Кольбертинском кодексе. Вновь обнаружен в 1730 году в замке епископа Тренто.
- Кодекс из Брешии (f) — написан в VI веке в Северной Италии на тонком пурпурном пергаменте серебряными чернилами. Вордсворт и Уайт в своём образцовом издании Вульгаты напечатали текст этого кодекса под текстом перевода Иеронима, считая его самым близким к редакции, послужившей для него основой. Последующие исследования показали, что данная рукопись ближе всего к готскому Серебряному кодексу, и здесь существует множество вариантов интерпретации. Филолог Ф. Кауфман придерживался версии, что кодекс был создан на основе какой-то древней рукописи, далее приведён в соответствие с готской версией, а затем исправлен по Вульгате.
- Гигантский кодекс (g или gig) — одна из самых больших рукописных книг в истории: высота каждой страницы — 915 мм, ширина — 508 мм (текст записывался в две колонки по 105 строк в каждой), толщина книги — 22 см (320 листов), вес — 75 кг. Рукопись переписана в XIII веке в Подлажице (Чехия), она включала всю сумму знаний Доминиканского ордена. Содержит полный текст Ветхого и Нового Заветов, все 20 книг «Этимологий» Исидора Севильского, «Иудейские древности» и «Иудейскую войну» Иосифа Флавия, «Чешскую хронику» Козьмы Пражского, несколько медицинских трактатов. Старолатинскими являются Деяния апостолов и Апокалипсис, причём вариант Деяний близок тому, который цитировал в своих трактатах епископ Люцифер Каларийский (писал их между 355—362 годами). Несмотря на очень позднее время создания кодекса, в Деяниях и Откровении влияние Вульгаты минимально и нет следов каких-либо греческих чтений.
- Палимпсест из Флери (h) — датируется V веком. Сохранился фрагментарно, в нём примечателен порядок новозаветных книг: Апокалипсис, Деяния апостолов, 1-е и 2-е Послание Петра и Первое Послание Иоанна. В тексте много ошибок и перевод на латинский язык очень вольный. В Деяниях сохранилось 203 стиха, причём они почти полностью совпадают с тем вариантом, который цитирует Киприан Карфагенский.
- Кодекс из Боббио (k) — сохранился лишь частично (96 листов со значительной частью Евангелия от Марка и кусками Евангелия от Матфея). По преданию, рукопись принадлежала Св. Колумбану. По своему тексту — важнейшая из старолатинских рукописей, поскольку сохранила древнейшее из известных свидетельств. Бёркитт датировал архетип IV веком, однако Лоуэ по палеографическим данным считал, что текст переписан с папируса II века. Писец сделал много ошибок; видимо, это был язычник или новообращённый, для которого христианская лексика и терминология была чужда. Писец дважды ввёл в Евангелия имена языческих богов: в Мк. 15:34 вместо «вот, Илию зовёт он», написал «Гелиона», а в Мф. 12:12 во фразе «Сколь же лучше человек овцы!» упомянул Юпитера. Здесь также сохранилась краткая концовка Евангелия от Марка, а греческий оригинал, отчётливо видимый за переводом, напоминает текст, которым пользовался Киприан Карфагенский.
Печатные издания старолатинских версий Библии
Впервые на существование латинских версий Библии старше иеронимовой Вульгаты обратил внимание в 1690 году Р. Симон в книге «Критическая история переводов Нового Завета», опубликованной на французском языке в Роттердаме. Однако лишь в XVIII веке была предпринята попытка соединить эти свидетельства в упорядоченное собрание. Эту задачу взял на себя Морис Пьер Сабатье, его труд вышел посмертно в 1743 году (три тома Bibliorum sacrorum Latinae versiones antiquae seu Vetus Italica), и сохраняет значение по сей день, поскольку содержит сведения о впоследствии утраченных рукописях[26]. Издание текстов древнейших сохранившихся рукописей дополнялось у Сабатье фрагментами и цитатами, имевшимися у Отцов Церкви, таким же образом старолатинский текст издаётся и в современной библеистике.
В 1749 году в Риме вышел двухтомник Джузеппе Бьянкини Evangeliarum quadruplex Latinae versionis antiquae seu veteris Italicae. На каждой странице крупным шрифтом был напечатан текст Верчелльского и Веронского кодексов, и тут же мелким шрифтом — Кодекса из Брешии и Корбинского кодекса с дополнениями из латинских, греческих и восточных свидетельств. Это издание охватывало только Четвероевангелие, и служит дополнением к полной Библии Сабатье. Труд Бьянкини был воспроизведён аббатом Минем в XII томе его монументальной Patrologia Latina[26].
Адольф Юлихер в самом начале ХХ века поставил задачу восстановить старолатинские варианты Itala и Afra (последняя представлена только рукописью из Боббио и Палатинским кодексом). Монументальное издание в четырёх томах было доведено до конца в 1938 году Вальтером Мацковым и Куртом Аландом (они выпустили 3 и 4 тома) под патронатом Берлинской Академии Наук. В 1970 году Курт Аланд переиздал два первых тома, причём преемники Юлихера обнаружили, что не в состоянии определить, по каким принципам филолог восстанавливал текст; по-видимому, всё решало его субъективное мнение[27]. Кроме того, Юлихер работал по печатным изданиям, поэтому Аланд перешёл к изданию непосредственно с рукописей или их фотокопий.
Амбициозный проект был начат в 1950-е годы испанским теологом, профессором Латеранского университета Теофило Аюсо Марасуэлой (исп. Teófilo Ayuso Marazuela, 1906—1962): La Vetus Latina hispana; origen, dependencia, derivaciones, valor e influjo universal; reconstrucción[28]. Из восьми запланированных к изданию томов ему удалось выпустить три — первый том (пролегомены) вышел в 1953, пятый (Псалтирь в трёх книгах) — в 1962, и в 1967 году — посмертно второй том (он содержал первые восемь книг Ветхого Завета). Во вступительном томе были перечислены все существующие рукописи старолатинских Ветхого и Нового Заветов, труды примерно 1000 церковных писателей до 800 года, библиография учитывала более 5000 монографий и статей, посвящённых старолатинской версии Библии[29][30].
Бойронское издание
Поскольку к началу ХХ века библейская текстология сильно эволюционировала и было введено в оборот множество ранее не известных рукописей, встала задача вновь соединить воедино обнаруженные свидетельства старолатинской Библии. По предложению главного редактора Thesaurus Linguae Latinae Эдуарда Вёльфлина, священник Йозеф Денк (1849—1927) составил план и начал собирание цитат старолатинской версии из Отцов Церкви. После его смерти гигантская картотека (400 000 цитат за период 200—800 годов) была передана в Бойронский монастырь Альбану Дольду, который разработал метод чтения палимпсестов в ультрафиолете. Бонифатий Фишер добился в 1945 году основания в Бойроне Института Vetus Latina. С 1949 года институт начал выпуск монументального 27-томного издания полной старолатинской версии, по состоянию на 2015 год опубликовано уже 20 томов (многие — в нескольких частях)[31].
В томах Нового Завета Бойронского издания каждая страница делится на 4 раздела:
- Типы текста по Аланду, печатаемые под греческим текстом Нестле — Аланда;
- Данные о неполных рукописях с вариантами написания, печатаемые под каждым стихом;
- Собственно, критический аппарат;
- Сохранившиеся места в цитировании Отцов Церкви (в полном виде)[32].
Объём сведений, представленных в данном издании, огромен. Например, семь стихов Фил. 2:5-11 занимают в этом издании 55 страниц большого формата, из которых критический аппарат занимает — 45 страниц. При этом единственный стих 7 занимает 20 страниц, из которых 16 приходится на цитаты отцов Церкви, в том числе 3 страницы — одного только Августина. К некоторым стихам может приводиться 1200 цитат. Это издание подверглось критике из-за перегруженности первого раздела, поскольку одновременно подаётся столько типов текста и в столь сложном порядке, что это, скорее, мешает исследователю. Кроме того, Институт Vetus Latina ввёл собственную нумерацию рукописей, которая меняет традиционные обозначения[33].
Напишите отзыв о статье "Старолатинские переводы Библии"
Комментарии
- ↑ По нумерации Бойронского института — 87 рукописей Нового Завета и ещё некоторое число свидетельств по Ветхому[1]. Для сравнения — Вульгата сохранилась в более чем 10 000 рукописей.
- ↑ Соответственно: «апостол» (др.-греч. ἀπόστολος), «крещение» (др.-греч. βάπτισμα), «дьявол» (др.-греч. διάβολος), «церковь» (др.-греч. ἐκκλησία), «епископ» (др.-греч. ἐπίσκοπος).
- ↑ Соответственно: pascha, amen и hallelūia.
- ↑ Соответственно: «кладовая» и «пища».
Примечания
- ↑ Мецгер, 2004, с. 331—334.
- ↑ Мецгер, 2004, с. 305—306.
- ↑ Мецгер, 2004, с. 306.
- ↑ Мецгер, 2004, с. 307—308.
- ↑ Мецгер, 2004, с. 308—309.
- ↑ Мецгер, 2004, с. 309.
- ↑ Мецгер, 2004, с. 310.
- ↑ Мецгер, 2004, с. 358.
- ↑ Мецгер, 2004, с. 311.
- ↑ Berger, 1893, p. 6.
- ↑ Burkitt, 1896.
- ↑ Мецгер, 2004, с. 311—312.
- ↑ Мецгер, 2004, с. 313—314.
- ↑ Мецгер, 2004, с. 346.
- ↑ Мецгер, 2004, с. 346—347.
- ↑ 1 2 3 Мецгер, 2004, с. 347.
- ↑ Hort, 1896, p. 81.
- ↑ Мецгер, 2004, с. 350—351.
- ↑ Мецгер, 2004, с. 352.
- ↑ 1 2 Мецгер, 2004, с. 354.
- ↑ Мецгер, 2004, с. 314.
- ↑ Мецгер, 2004, с. 316.
- ↑ [www.vetuslatina.org/ Manuscripts of the Old Latin Bible] (англ.). University of Birmingham. Проверено 2 февраля 2015.
- ↑ Мецгер, 2004, с. 334—342.
- ↑ Мецгер, 2004, с. 336.
- ↑ 1 2 3 Мецгер, 2004, с. 343.
- ↑ Schäfer, 1957, S. 18.
- ↑ [www.biografiasyvidas.com/biografia/a/ayuso.htm Teófilo Ayuso Marazuela] (исп.). Biografías y Vidas. Проверено 2 февраля 2015.
- ↑ Ayuso, 1953.
- ↑ Мецгер, 2004, с. 345—346.
- ↑ [www.vetus-latina.de/edition_vetus_latina/edition.html Die Anfänge der wissenschaftlichen Arbeit an der Vetus Latina] (нем.). Das Beuroner Vetus Latina-Institut. Проверено 2 февраля 2015.
- ↑ [www.vetus-latina.de/institut_vetus_latina/institut.html Die Editionsarbeit] (нем.). Das Beuroner Vetus Latina-Institut. Проверено 2 февраля 2015.
- ↑ Мецгер, 2004, с. 344—345.
Литература
- Библейские переводы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- Мецгер, Брюс. Ранние переводы Нового Завета. Их источники, передача, ограничения / Пер. с англ. С. Бабкиной. — Изд. 2-е. — М.: Библейско-богословский ин-т св. апостола Андрея, 2004. — 552 с. — ISBN 5-89647-024-X.
- Ayuso Marazuela, Teófilo. [archive.org/details/lavetuslatinahis01ayus La Vetus Latina hispana; origen, dependencia, derivaciones, valor e influjo universal; reconstrucción]. — Madrid, 1953. — Vol. I: Prolegomenos. — 595 p.
- Ayuso Marazuela, Teófilo. [archive.org/stream/lavetuslatinahis02ayus#page/n7/mode/2up La Vetus Latina hispana]. — Madrid, 1953. — Vol. II: El Octateuco. — 336 p.
- Berger, S. [archive.org/details/histoiredelavulg00berg Histoire de la Vulgate pendant les premiers siècles du moyen âge]. — Nancy: Berger-Levrault, 1893. — 443 p.
- Burkitt, Francis Crawford. [archive.org/details/oldlatinanditala00burkuoft The Old Latin and the Itala, with an appendix containing the text of the S. Gallen palimpsest of Jeremiah]. — Cambridge: Univ. Press, 1896. — Vol. IV, no 3. — 105 p. — (Texts and Studies).
- [archive.org/details/newtestamentino02hortgoog The New Testament in the original Greek] / The Text revised by Brooke Foss Westcott and Fenton John Anthony Hort. — Second Ed. — London: MacMillan, 1896. — Vol. II: Introduction, Appendix. — 180 p.
- Schäfer, Karl Theodor. Die altlateinische Bibel. — Bonn: P. Hanstein, 1957. — 31 S. — (Bonner akademische Reden, 17).
Ссылки
- [www.vetuslatina.org/ Vetus Latina — Resources for the study of the Old Latin Bible] (англ.). University of Birmingham. Проверено 2 февраля 2015.
- [www.vetus-latina.de/institut_vetus_latina/institut.html Vetus Latina. Nach Pierre Sabatier neu gesammelt und herausgegeben von der Erzabtei Beuron unter der Leitung von Thomas Johann Bauer] (нем.). Beuroner Vetus Latina-Institut. Проверено 2 февраля 2015.
Эта статья входит в число хороших статей русскоязычного раздела Википедии. |
Отрывок, характеризующий Старолатинские переводы Библии
Неожиданное известие о переходе французами Немана было особенно неожиданно после месяца несбывавшегося ожидания, и на бале! Государь, в первую минуту получения известия, под влиянием возмущения и оскорбления, нашел то, сделавшееся потом знаменитым, изречение, которое самому понравилось ему и выражало вполне его чувства. Возвратившись домой с бала, государь в два часа ночи послал за секретарем Шишковым и велел написать приказ войскам и рескрипт к фельдмаршалу князю Салтыкову, в котором он непременно требовал, чтобы были помещены слова о том, что он не помирится до тех пор, пока хотя один вооруженный француз останется на русской земле.На другой день было написано следующее письмо к Наполеону.
«Monsieur mon frere. J'ai appris hier que malgre la loyaute avec laquelle j'ai maintenu mes engagements envers Votre Majeste, ses troupes ont franchis les frontieres de la Russie, et je recois a l'instant de Petersbourg une note par laquelle le comte Lauriston, pour cause de cette agression, annonce que Votre Majeste s'est consideree comme en etat de guerre avec moi des le moment ou le prince Kourakine a fait la demande de ses passeports. Les motifs sur lesquels le duc de Bassano fondait son refus de les lui delivrer, n'auraient jamais pu me faire supposer que cette demarche servirait jamais de pretexte a l'agression. En effet cet ambassadeur n'y a jamais ete autorise comme il l'a declare lui meme, et aussitot que j'en fus informe, je lui ai fait connaitre combien je le desapprouvais en lui donnant l'ordre de rester a son poste. Si Votre Majeste n'est pas intentionnee de verser le sang de nos peuples pour un malentendu de ce genre et qu'elle consente a retirer ses troupes du territoire russe, je regarderai ce qui s'est passe comme non avenu, et un accommodement entre nous sera possible. Dans le cas contraire, Votre Majeste, je me verrai force de repousser une attaque que rien n'a provoquee de ma part. Il depend encore de Votre Majeste d'eviter a l'humanite les calamites d'une nouvelle guerre.
Je suis, etc.
(signe) Alexandre».
[«Государь брат мой! Вчера дошло до меня, что, несмотря на прямодушие, с которым соблюдал я мои обязательства в отношении к Вашему Императорскому Величеству, войска Ваши перешли русские границы, и только лишь теперь получил из Петербурга ноту, которою граф Лористон извещает меня, по поводу сего вторжения, что Ваше Величество считаете себя в неприязненных отношениях со мною, с того времени как князь Куракин потребовал свои паспорта. Причины, на которых герцог Бассано основывал свой отказ выдать сии паспорты, никогда не могли бы заставить меня предполагать, чтобы поступок моего посла послужил поводом к нападению. И в действительности он не имел на то от меня повеления, как было объявлено им самим; и как только я узнал о сем, то немедленно выразил мое неудовольствие князю Куракину, повелев ему исполнять по прежнему порученные ему обязанности. Ежели Ваше Величество не расположены проливать кровь наших подданных из за подобного недоразумения и ежели Вы согласны вывести свои войска из русских владений, то я оставлю без внимания все происшедшее, и соглашение между нами будет возможно. В противном случае я буду принужден отражать нападение, которое ничем не было возбуждено с моей стороны. Ваше Величество, еще имеете возможность избавить человечество от бедствий новой войны.
(подписал) Александр». ]
13 го июня, в два часа ночи, государь, призвав к себе Балашева и прочтя ему свое письмо к Наполеону, приказал ему отвезти это письмо и лично передать французскому императору. Отправляя Балашева, государь вновь повторил ему слова о том, что он не помирится до тех пор, пока останется хотя один вооруженный неприятель на русской земле, и приказал непременно передать эти слова Наполеону. Государь не написал этих слов в письме, потому что он чувствовал с своим тактом, что слова эти неудобны для передачи в ту минуту, когда делается последняя попытка примирения; но он непременно приказал Балашеву передать их лично Наполеону.
Выехав в ночь с 13 го на 14 е июня, Балашев, сопутствуемый трубачом и двумя казаками, к рассвету приехал в деревню Рыконты, на французские аванпосты по сю сторону Немана. Он был остановлен французскими кавалерийскими часовыми.
Французский гусарский унтер офицер, в малиновом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться. Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге.
Унтер офицер, нахмурившись и проворчав какое то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер офицер послал солдата к офицеру.
Не обращая на Балашева внимания, унтер офицер стал говорить с товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала.
Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшей власти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообще привыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, это враждебное и главное – непочтительное отношение к себе грубой силы.
Солнце только начинало подниматься из за туч; в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки.
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга.
Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.
Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению.
Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]
Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему ведено было опять поступить на службу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour regner a maniere, mais pas a la votre», [Я вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по своему, а по моему.] – он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.
Увидав русского генерала, он по королевски, торжественно, откинул назад голову с завитыми по плечи волосами и вопросительно поглядел на французского полковника. Полковник почтительно передал его величеству значение Балашева, фамилию которого он не мог выговорить.
– De Bal macheve! – сказал король (своей решительностью превозмогая трудность, представлявшуюся полковнику), – charme de faire votre connaissance, general, [очень приятно познакомиться с вами, генерал] – прибавил он с королевски милостивым жестом. Как только король начал говорить громко и быстро, все королевское достоинство мгновенно оставило его, и он, сам не замечая, перешел в свойственный ему тон добродушной фамильярности. Он положил свою руку на холку лошади Балашева.
– Eh, bien, general, tout est a la guerre, a ce qu'il parait, [Ну что ж, генерал, дело, кажется, идет к войне,] – сказал он, как будто сожалея об обстоятельстве, о котором он не мог судить.
– Sire, – отвечал Балашев. – l'Empereur mon maitre ne desire point la guerre, et comme Votre Majeste le voit, – говорил Балашев, во всех падежах употребляя Votre Majeste, [Государь император русский не желает ее, как ваше величество изволите видеть… ваше величество.] с неизбежной аффектацией учащения титула, обращаясь к лицу, для которого титул этот еще новость.
Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то время, как он слушал monsieur de Balachoff. Но royaute oblige: [королевское звание имеет свои обязанности:] он чувствовал необходимость переговорить с посланником Александра о государственных делах, как король и союзник. Он слез с лошади и, взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов от почтительно дожидавшейся свиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно. Он упомянул о том, что император Наполеон оскорблен требованиями вывода войск из Пруссии, в особенности теперь, когда это требование сделалось всем известно и когда этим оскорблено достоинство Франции. Балашев сказал, что в требовании этом нет ничего оскорбительного, потому что… Мюрат перебил его:
– Так вы считаете зачинщиком не императора Александра? – сказал он неожиданно с добродушно глупой улыбкой.
Балашев сказал, почему он действительно полагал, что начинателем войны был Наполеон.
– Eh, mon cher general, – опять перебил его Мюрат, – je desire de tout mon c?ur que les Empereurs s'arrangent entre eux, et que la guerre commencee malgre moi se termine le plutot possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело между собою и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее.] – сказал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотря на ссору между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о его здоровье и о воспоминаниях весело и забавно проведенного с ним времени в Неаполе. Потом, как будто вдруг вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации, и, помахивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus, general; je souhaite le succes de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха вашему посольству,] – и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестя драгоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.
Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьма скоро быть представленным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном, часовые пехотного корпуса Даву опять так же задержали его у следующего селения, как и в передовой цепи, и вызванный адъютант командира корпуса проводил его в деревню к маршалу Даву.
Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.
Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.