Старообрядчество в Нижегородской области

Нижегородская область и Нижний Новгород исторически былы вторым центром русского старообрядчества после Москвы (по данным народного каталога [sobory.ru/ sobory.ru] в области известно около 50 старообрядческих сооружений), продолжают оставаться одним из его центров и теперь.

В Нижегородской земле родился Патриарх Никон и такие деятели старообрядчества, как протопоп Аввакум Петров, епископ Павел Коломенский, Сергий Нижегородец, Александр Дьякон. В конце XVII — начале XVIII веков на территории Нижегородской губернии сформировались Керженские скиты, часть которых была описана в романах местного писателя П. И. Мельникова «В лесах» и «На горах». В период преследований старообрядцев на территории Нижегородского края было зафиксировано несколько случаев самосожжений, однако чаще всего старообрядцы бежали в Сибирь, где стали называться кержаками. На Ключевой горе, близ деревни Ключи, расположено место упокоения старообрядческого святого Макария и с ним «19 мучеников за древлеправославие». После кончины архиепископа Нижегородского и Алатырского Питирима давление на старообрядцев ослабло, и они вновь стали возвращаться на нижегородскую землю. В Нижегородской губернии были общины самокрещенцев, спасовцев, поморского и диаконовского согласия, молокан (в Личадеево и Спасском районе), федосеевцев, филипповцев, странников, беглопоповцев («бугровская вера»), присутствовали отрицанцы и немоляки. Писатель М. М. Пришвин немалую часть своей повести «У стен града невидимого» посвятил беседам со старцем Дмитрием Ивановичем, лидером немоляков нижегородских посёлков Варнавино и Урень. В Васильсурском и Макарьевском уездах Нижегородской губернии выделилось самое радикальное направление старообрядчества, дошедшее до того, что даже отрицало возможность осуществления таинства крещения мирянином (то есть беспоповским чином), поэтому представители этого согласия оставались вовсе без крещения, заменив его надеванием на новорожденного креста при чтении 50-го псалма — представители согласия получили наименование «некрещеных старообрядцев».

В начале XX столетия на территории губернии (вместе с вошедшими в её состав двумя уездами Костромской губернии) проживало 120 тысяч старообрядцев тринадцати различных согласий. Представители белокриницкой иерархии (численностью ок. 30 тыс. человек в 1912 г.) селились, преимущественно, в северной (заволжской) и южной (нагорной) частях Нижегородской губернии. В свою очередь, Белокриницкое согласие делилось на окружников, неокружников, иосифовцев (Заволжье и берега Волги) и иовцев (юг губернии). Беглопоповцы (ок. 14 тыс. в 1912 г.) проживали в заволжской части губернии. Около 25 тыс. поморцев в начале XX в. проживали как в нагорной части губернии, так и в заволжской. Самокрещенцев проживало несколько тысяч. Около 20 тыс. старопоморцев (федосеевцы и филипповцы) были рассредоточены по нескольким северным и западным районам губернии. Спасовцеев на начало XX в. проживало около 30 тысяч.

С Макарьевским уездом Нижегородской губернии неразрывно связано почитание озера Светлояр, особенно во дни празднования памяти Владимирской иконы Божией Матери, а также легенда о граде Китеже. Четырежды озеро Светлояр посещал писатель В. Г. Короленко, в результате чего возникли рассказы «Река играет», «Ушел», «На Светлояре». Другой литератор серебряного века Д. С. Мережковский посетил озеро Светлояр и другие старообрядческие места, работая над романом «Антихрист. Пётр и Алексей». Старообрядцы были в числе организаторов Макарьевской и Нижегородской ярмарок. Дивеево и Семёнов являются центрами производства старообрядческих чёток — лестовки. С возникновением Единоверия в него переходят некоторые старообрядческие скиты и обители Нижегородского края. Единоверческий приход села Малое Мурашкино не закрывался даже в советское время, хотя в 1937—1943 богослужения не совершались.

В 1875 году по инициативе архиепископа Иоанникия (Руднева) для уврачевания церковного раскола было создано Епархиальное братство Святого Крестa, просуществовавшее вплоть до установления Советской власти. В 1917 г. в Нижнем Новгороде проходил II Всероссийский единоверческий съезд, а в 1927 г. — III съезд.

Сейчас на территории Нижегородской области проживает несколько десятков тысяч старообрядцев, как поповцев, так и беспоповцев. Главные организационные структуры поповцев — Русская православная старообрядческая церковь и Русская древлеправославная церковь; беспоповцев — Древлеправославная Поморская Церковь. Совершенно исчезли, слившись с родственными согласиями, самокрещенцы, неокружники и странники; крайне мало осталось филипповцев и заволжских спасовцев-арсентьевцев. Глухая и строгая нетовщина потеряла свои отличительные признаки, приняв водное крещение от своих наставников. Помимо староверов, проживающих компактно и объединенных в приходы, в области в многочисленных деревнях проживают старообрядцы, не посещающие тот или иной приход и молящиеся в домашних условиях либо в одиночку, либо с домочадцами. Часто они, сознавая себя староверами, не идентифицируют себя с каким-либо согласием. В общей сложности в Нижегородской области в начале XXI века проживало около 80 тыс. старообрядцев девяти согласий.

Местом молитвенного поклонения старообрядцев являются могилы священника Алексея Васильева (1882—1937) из Федурино, старообрядческих преподобных Софонтия, Лотия и Манефы в Керженских скитах, Ионы Курносого и Манефы Старой в Комаровском скиту, иноко-схимницы Фотиньи и др.

Старообрядческие места Нижегородской области

• Городец
• Ковернинский район
• Личадеево
• Лысково
• Семёнов
• Спасский район
• Урень

В Муромском Заочье старообрядцы жили в Вареже, Чулкове, Соловьеве, Сапуне, Чирьеве, Яковцеве, Янине, Арефине, Озябликове, Космадемияновском Погосте, Красно, Федурине, Новоселках, Глебове, Александрове, Горах, Мокреце, Польце, Дубровке, Попышове, Плоскове, Беляйкове, Стёпанове, Липне, Зеленцово, Алтухове, Горневе, Михальцах, Максакове и др. Они пользовались церквями, которые находились в Вареже, Яковцеве, Арефине, Новоселках, Глебове, Федурине, Александрове, Липне (Егорьеве), в остальных селениях были молитвенные дома и церкви.

См. также

• Авраамий (иеромонах)
• Александр Дьякон — старообрядец, основатель диаконовского согласия.
• Григорий Талицкий
• Неофит (иеромонах)
• Иннокентий (Усов)
• Сироткин, Дмитрий Васильевич

Литература

• Р. В. Кауркин, О. А. Павлова. [www.hse.ru/pubs/share/direct/document/143840755 ЕДИНОВЕРИЕ В НИЖЕГОРОДСКОЙ ГУБЕРНИИ В КОНЦЕ XVIII — НАЧАЛЕ XXI ВЕКОВ], Вестник Череповецкого государственного университета, № 7 (2014).
• О. А. Павлова. [cyberleninka.ru/article/n/klirovye-vedomosti-kak-istochnik-po-izucheniyu-edinovercheskih-prihodov-po-dannym-tsentralnogo-arhiva-nizhegorodskoy-oblasti Клировые ведомости как источник по изучению единоверческих приходов по данным центрального архива Нижегородской области], журнал «Культура. Духовность. Общество» № 1 (2012).

Отрывок, характеризующий Старообрядчество в Нижегородской области

В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.