Старорусский 113-й пехотный полк
Поделись знанием:
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
| 113-й пехотный Старорусский полк | |
 Полковой знак | |
| Годы существования |
6 апреля 1863 года, |
|---|---|
| Страна | |
| Входит в |
29-я пехотная дивизия (20-й армейский корпус) |
| Тип |
пехота |
| Дислокация | |
| Участие в | |
113-й пехотный Старорусский полк
Полковой праздник — 9 мая
Содержание
Формирование и кампании полка
Предшественники полка
Предшественником Старорусского полка является бывший Рыльский пехотный полк, сформированный 29 ноября 1796 года в Оренбурге. Во время Отечественной войны 1812 года старый Рыльский полк защищал Динабург, затем принимал участие в сражениях при Островно, на Валутиной горе, Бородино, Тарутино и Вязьме. В Заграничных походах 1813 и 1814 годов Рыльский полк сражался в Битве народов под Лейпцигом и штурмовал Монмартрские высоты.
9 января 1798 года Рыльскому мушкетерскому полку пожалованы 10 знамён образца 1797 года. У одного крест был белым, а углы зелёные с тёмно-синим пополам. У остальных крест зелёный, а углы тёмно-синие. Древки кофейные. В 1824 году Рыльскому пехотному полку даровано простое (без надписей) знамя образца 1816 года. Крест зелёный, углы белые.
28 января 1833 года старый Рыльский пехотный полк был расформирован[1] и его батальоны вошли в состав Черниговского пехотного полка, составив в нём 3-й и 4-й действующие и 6-й резервный батальоны. В 1849 году Черниговский полк находился в Венгерском походе, а во время Крымской войны был в составе войск, осаждавших Силистрию. В конце 1854 года Черниговский полк был двинут на усиление войск в Крыму и находился в Севастополе до самого конца осады города англо-французами.
Старорусский полк
Старорусский полк сформирован 6 апреля 1863 года в Новозыбкове из 4-го резервного батальона Черниговского пехотного полка под именем Черниговского резервного пехотного полка и 13 августа того же года назван Старорусским пехотным полком, 25 марта 1864 года полку дан № 113. Полк унаследовал и знаки отличия черниговцев.
18 марта 1884 года Старорусскому пехотному полку установлено старшинство с 29 ноября 1796 года, то есть со времени сформирования старого Рыльского полка. 29 ноября 1896 года в день столетнего юбилея полку было пожаловано новое Георгиевское знамя с Александровской юбилейной лентой. 29 ноября 1896 года состоялось вручение знамени полку в литовском городе Шавли.
Во время Первой мировой войны полк сражался в Восточной Пруссии и в феврале 1915 года попал в окружение и был почти полностью уничтожен вместе с 20-м армейским корпусом.
Знаки отличия полка
- Полковое Георгиевское знамя с надписями «За Севастополь в 1854 и 1855 годах» и «1796—1896» с Александровской юбилейной лентой. Пожаловано 29 ноября 1896 года.
- Знаки на головные уборы для нижних чинов с надписью «За отличие», пожалованные в 1833 году батальонам старого Рыльского полка для уравнения с батальонами Черниговского полка.
Шефы полка
- 08.09.1797 — 30.05.1798 — генерал-от-инфантерии барон Игельстром, Осип Андреевич
- 30.05.1798 — 14.07.1803 — генерал-майор Бахметьев, Николай Николаевич
- 16.07.1803 — 13.07.1812 — генерал-майор Окулов, Модест Матвеевич
Командиры полка
Старый Рыльский пехотный полк
- 02.01.1797 — 29.12.1797 — полковник Панов, Василий Николаевич
- 29.12.1797 — 31.05.1798 — полковник Барыков, Пётр Александрович
- 13.09.1798 — 21.12.1800 — подполковник (с 17.10.1799 полковник) Семичев, Борис Прокофьевич
- 08.02.1801 — 24.09.1801 — полковник Фрейман, Иван Карлович
- 04.02.1802 — 24.02.1803 — майор Вайнюков, Павел Семёнович
- 14.04.1803 — 24.05.1804 — полковник Калемин, Лука Фомич
- 04.10.1804 — 19.06.1806 — полковник князь Ураков, Алексей Васильевич
- 11.10.1806 — 18.10.1811 — подполковник (с 30.08.1811 полковник) Самойлов, Илья Иванович
- 07.1812 — 12.1812 — полковник Ушаков, Павел Николаевич
- 02.1813 — 22.08.1826 — майор (с 16.12.1813 подполковник, с 15.09.1817 полковник) Некрасов, Николай Михайлович
- 16.09.1826 — 29.09.1828 — полковник Панютин, Фёдор Сергеевич
- 25.11.1828 — 22.01.1833 — подполковник (с 9.04.1831 полковник) Бессонов, Иван Иванович (с 22.01.1833 до 2.04.1833 командовал Черниговским полком)
Список командиров Черниговского пехотного полка см. в соответствующей статье.
Старорусский пехотный полк
- 06.04.1863 — 17.04.1870 — полковник Витте, Август Карлович (с 9.06.1857 командовал Черниговским полком)
- 17.04.1870 — 02.03.1878 — полковник Измаильский, Андрей Иванович
- 18.03.1878 — 21.03.1888 — полковник Ларионов, Дмитрий Иванович
- 27.03.1888 — 21.06.1894 — полковник Фурсов, Дмитрий Семёнович
- 02.07.1894 — ? — полковник Краевский, Митрофан Дмитриевич
- 13.12.1903 — 03.01.1904 — полковник Альфтан, Владимир Алексеевич
- 17.09.1907 — 30.10.1912 — полковник Киборт, Леонтий Леонтьевич
- 21.12.1912 — 23.08.1914 — полковник Калишевич, Николай Иванович
- 27.10.1914 — до 12.03.1916 — полковник (с 6.02.1915 генерал-майор) Ольдерогге, Владимир Александрович
- 08.07.1917 — 05.08.1917 — полковник Чарноцкий, Феликс Эдуардович
Известные люди, служившие в полку
- Ларка, Андрес — эстонский политический и военный деятель
Напишите отзыв о статье "Старорусский 113-й пехотный полк"
Примечания
- ↑ 6 апреля 1863 года из резервных батальонов Белостокского пехотного полка был сформирован новый Рыльский пехотный полк, получивший № 126.
Источники
- Габаев Г. С. Роспись русским полкам 1812 года. Киев, 1912
- [runivers.ru/lib/book4724/ Гренадерские и пехотные полки. Справочная книжка Императорской Главной квартиры. Под. ред. В. К. Шенк. СПб., 1909] на сайте Руниверс
- [militera.lib.ru/h/kamensky/index.html Каменский М. П. Гибель XX корпуса 8/21 февраля 1915 года. (По архивным материалам штаба 10 армии). Петербург, 1921]
- Краткая хроника 113-го пехотного Старорусского полка. Составленная ко дню столетнего юбилея полка 29 ноября 1896 г. 1796 г. — 29 ноября 1896 г. Рига, 1896
- [runivers.ru/lib/book4684/ Мокринский Г. А. «История 113-го пехотного Старорусского полка», СПб., 1900.] на сайте Руниверс
- Энциклопедия военных и морских наук. Под ред. Г. А. Леера. Т. VII. СПб., 1895
Ссылки
- [sammler.ru/index.php?act=Attach&type=post&id=425083 Нагрудный знак]
Отрывок, характеризующий Старорусский 113-й пехотный полк
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
