Старотатарский язык

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
К:Википедия:Страницы на КПМ (тип: не указан)
Старотатарский язык
ایسكی تاتار تلی
Страны:

Российская империя Российская империя

Регионы:

Поволжье

Статус:

мёртвый

Вымер:

середина XIX в.

Классификация
Категория:

Языки Евразии

Алтайская семья

Тюркская ветвь
Карлукская группа
Карлукско-уйгурская подгруппа
Карлукско-хорезмийская подгруппа
Кыпчакская группа
Поволжско-кыпчакская подгруппа
Письменность:

арабский алфавит

См. также: Проект:Лингвистика

Старотатарский язык (пово́лжский тюрки́, урало-поволжский тюрки, старобашкирский язык[1]; тат. İske Tatar ädäbi tele, ایسكی تاتار تلی, башк. Иҫке башҡорт теле[2]) — тюркский литературный язык, на котором писали с XIII по XIX вв., использовавшийся различными народами. Возник на основе взаимодействия караханидско-уйгурского языка с местными. Несмотря на наличие нескольких региональных вариантов, существовала их общность, обусловленная близостью тюркских языков друг другу; использованием арабского письма, в котором гласные не находили полного отражения в графике, и поэтому одно и то же слово в различных регионах могло читаться по-разному и обилием арабо-персидских лексических заимствований.

Сложился на основе локального варианта старотюркского литературного языка в Золотой Орде[3].

Литературный язык (поволжский тюрки)[4] XIIXIV вв. рассматривают как начальный этап формирования старотатарского литературного языка. В нём существовало несколько функциональных стилей: художественно-литературный (Кул Гали, XIII в.), фольклорный, религиозный, эпиграфический и другие.

Новотюркская эпоха (XVI-XIX вв.) характеризуется существованием нескольких разветвлений тюрки: староосманским, старотуркменским, староазербайджанским, старотатарским, староузбекским, строуйгурским языками [5].

Старотатарский язык сформировался в послемонгольский период в XIV — XV вв. и был литературным языком Казанского и Астраханского ханств, а затем и литературным языком татар, башкир и отчасти казахов и киргизов [6]..

Сохранились обширная публицистическая литература, деловая письменность, эпистолярные памятники и др.

Старотатарский литературный язык отразил народно-разговорные черты булгаро-кыпчакского происхождения, огузские элементы, что объясняется письменными традициями, а также смешением в Поволжье, в том числе в Волжской Булгарии, различных этнически родственных народов.

На нём созданы такие произведения старотатарской литературы, как поэма «Кыйсса-и́ Йосыф» Кул Гали, «Гулистан бит-тюрки» Сейфа Сараи, «Мухаббат-наме» ал-Хорезми, «Хосров и Ширин» Кутба, «Нахдж ал-фарадис» Махмуда ас-Сараи ал-Булгари, «История пророков» Рабгузи, «Тухваи-Марда́н» и «Нуры Соду́р» Мухамедьяра, стихи Мавля Колыйя и многие другие.[7]

Язык бытовал до второй половины XIX века в литературе и различных сферах общественной жизни.



См. также

Напишите отзыв о статье "Старотатарский язык"

Примечания

  1. «Кыпчакские языки Урало-Поволжья: опыт синхронической диахронической характеристики» Т. М. Гарипов. М.: Наука, 1979
  2. Башҡорт теленең академик һүҙлеге: 10 томда. Т. I: (А хәрефе) / Ф. Ғ. Хисамитдинова редакцияһында. — Өфө: Китап, 2011. — С. 14. — 432 с. — ISBN 978-5-295-05389-4.
  3. «Реформы письменности татарского языка: прошлое и настоящее» Измайлов И. Л., Каримов И. Р. Журнал «Родина». 1999. № 11
  4. Название лит. языка XI—XIV вв., употреблявшегося в Дешт-и-Кипчак и Среднем Поволжье; сложился на базе хорезмско-тюрксого литературного языка и местных диалектов. От поволжского тюрки развился старотатарский литературный язык. ТЭС — с. 440
  5. Языки Азии и Африки. [Кн.] 5. Алтайские языки: Тунгусо-маньчжурские языки. Монгольские языки. Тюркские языки. Корейский язык. Японский язык. Диалекты японского языка. Айнский язык - М. : Наука : Изд. фирма "Вост. лит.", 1993. С. 196.
  6. Языки Азии и Африки. [Кн.] 5. Алтайские языки: Тунгусо-маньчжурские языки. Монгольские языки. Тюркские языки. Корейский язык. Японский язык. Диалекты японского языка. Айнский язык - М. : Наука : Изд. фирма "Вост. лит.", 1993. С. 208.
  7. Татары Среднего Поволжья и Приуралья'; ред. Воробьев, Н. И.; Хисамутдинов, Г. М.; Изд-во: М.: Наука, 1967. — с. 374—375.


Отрывок, характеризующий Старотатарский язык

– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.