Старофранцузский язык

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Старофранцузский язык
Самоназвание:

Français du roy

Страны:

Галлия (Франция)

Классификация
Категория:

Языки Евразии

Индоевропейские языки

Италийские языки
Романские языки
Западно-италийские языки
Западная подгруппа
Галло-иберийские языки
Галло-романские языки
Языки ойль
Письменность:

латиница

Языковые коды
ГОСТ 7.75–97:

стф 630

ISO 639-1:

нет

ISO 639-2:

fro

ISO 639-3:

fro

См. также: Проект:Лингвистика

Старофранцузский язык — понятие, охватывающее совокупность романских языков языковой группы «ойль», на которых разговаривали на территории, приблизительно соответствующей территории среднего севера современной Франции, примерно с X по XIV века.

Являлся результатом эволюции северо-галльского наречия народной латыни, происходившей под влиянием франкского языка.

Старофранцузский язык значительно отличался от современного французского языка в области фонетики и грамматики.





Содержание

Представление франкоговорящих

Вопреки общепринятому представлению, весьма широко распространённому у франкоговорящих носителей языка и популяризированному известным фильмом «Пришельцы» (который не имеет никакой лингвистической достоверности), то, о чём часто говорится как о старофранцузском языке, на самом деле таковым вовсе не является. Тот язык, который часто называют этим термином, является французским языком классической эпохи, или даже современным языком, который можно понять неподготовленному человеку, но зачастую написанным в более старой орфографии.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4460 дней]

Таким образом, старофранцузский язык не может быть легко понят франкоговорящим человеком, не имеющим специального образования. Так, фраза «Sçavoir faisons, à tous presens et advenir, que pour aucunement pourveoir au bien de nostre justice, abbreviation des proces, et soulaigement de noz subiectz, avons, par edict perpetuel et irrevocable, statué et ordonné, statuons et ordonnons les choses qui s’ensuyvent» (цитируемая по Вилье-Коттеретскому ордонансу 1539 года короля Франциска I) не является написанной по-старофранцузски, но является примером среднефранцузского языка XVI столетия. И напротив, следующие стихи «Песни о Роланде»: «En ceste tere ad asez osteiet / En France, ad Ais, s’en deit ben repairer / Vos le sivrez a la feste seint Michel / Si recevrez la lei de chrestiens / Serez ses hom par honur e par ben» являются примером старофранцузского языка.

Смешение понятий объясняется, главным образом, архаическим и иногда сбивающим с толка характером текста, состоящего из слов, уже идентичных словам нашей эпохи, но имеющих старую орфографию, используемую до XIX века, в который оформилось современное написание большинства слов французского языка. Таким образом, слова sçavoir, subiectz и ensuyvent, употребляемые в Ордонансе, являются лишь написанными по-другому формами (но с очень близким к сегодняшнему произношению) следующих слов:

  • savoir (непроизносимое ç писалось в ту эпоху для подобия слова предполагаемому латинскому этимону scire, хотя слово происходит от лат. глагола sapere),
  • sujets (в тот период буквы i и j не различались на письме, непроизносимые b и c добавлялись к слову в уподобление его латинского этимона subjectum, а конечное -z является неправильно употреблённым архаизмом, пришедшим от средневековой орфографии, поскольку обычно эта буква обозначала финальный звук /ts/; следовательно, предшествующая ей буква t является излишней),
  • ensuivent (с использованием y в эстетических целях для улучшения удобочитаемости слова).

Происхождение и потомки

Язык происходит от романского языка, являвшегося формой народной латыни, бывшей в употреблении по всему постримскому пространству. Старофранцузский развился в среднефранцузский язык. Данная периодизация введена в новое время и является до некоторой степени условной. С точки же зрения самих носителей языка, данная эволюция была лишь едва или совсем неразличима, поскольку латынь эволюционировала во французский язык постепенно и в течение продолжительного периода времени, так что разрывы между разными стадиями развития языка были попросту незаметны.

Для получения большей информации обратитесь к статье Фонетическая эволюция (фр).

Старофранцузский язык является предком современного французского языка. Однако, появление одного языка, общего для всей территории Франции, является довольно поздним явлением в её истории, и язык этот обязан своим существованием целому ряду старинных языков группы «ойль», из которых и образовался современный язык.

Например, считается[кем?], что накануне Французской революции три четверти населения страны говорило на различных диалектах или же на других языках.

Историческое влияние

Галльский язык

Галльский язык, бывший одним из сохранившихся континентальных кельтских языков времен римской эпохи, медленно угасал во время многовекового римского владычества над Галлией. В современном французском языке сохранилось лишь небольшое количество галльских слов — среди них слова chêne «дуб» и charrue «плуг», и менее чем двести слов (Delamarre (2003, pp.389-90) насчитывает 167) — имеют галльскую этимологию. Латынь была общеупотребительным языком почти на всей территории запада Римского мира, и его влияние росло за счёт снижения галльского влияния.

Латынь

В определённом смысле, старофранцузский язык появился в тот момент, когда Рим завоевал Галлию во время кампаний Юлия Цезаря, почти полностью завершенных к 51 году до н. э. Римляне принесли латынь на территорию южной Франции около 120 года до н. э. (в период Пунических войн), когда эта территория перешла под его власть.

Фонологическая система классической латыни начинает претерпевать изменения со времен Плавта, что в конечном итоге привело к возникновению вульгарной (народной) латыни, ставшей общеупотребительным языком на всей территории запада Империи. Эта поздняя форма языка сильно отличалось от своего классического аналога по фонологии и стала предком романских языков, в том числе и старофранцузского.

Некоторые галльские слова оказали влияние на народную латынь, а через неё и на другие романские языки. Так слово классической латыни equus в разговорной речи было заменено народным caballus, образованного от галльского слова caballos (Delamare 2003 p.96), от которого произошли французское cheval, каталанское cavall, итальянское cavallo, португальское cavalo, испанское caballo, румынское cal и (заимствованное из нормандского) английское cavalry. (Возможно, что галльское и латинское слова, как и греч. καβάλλης и рус. кобыла, восходят к фракийскому. См. Трубачев О. Н. Труды по этимологии. М., 2004. С.348-353).

Франкский язык

Древний франкский язык оказал большое влияние на словарь старофранцузского языка после захвата германским племенем франков части территорий римской Галлии, находившихся на территории современных Франции и Бельгии, в период Великого переселения народов. Сам этноним français произошёл от названия этого племени. Большое количество других германских народов, включая бургундов, активно проявляло себя в этот период; германские языки, на которых говорили франки, бургунды и другие племена, не имели своей письменности, поэтому сейчас в связи с их исчезновением определение германского источника, от которого произошло то или другое слово французского языка, является весьма трудной задачей. Филологи, например Поуп (1934), оценивают, что приблизительно 15 % слов современного французского словаря имеют германское происхождение, включая большое количество общеупотребительных слов, таких как haïr «ненавидеть», bateau «лодка» и hache «топор». Предполагается, что passé composé и другие составные глагольные времена, используемые во французском спряжении, также являются результатом германского влияния.

Другие слова германского происхождения появились в старофранцузском языке как результат норманнского заселения X века нынешней провинции Нормандии. Поселенцы разговаривали на древнескандинавском языке и их право на жительство было узаконено и сделано постоянным в 911 году во время правления Роллона Нормандского. Несколько мореходных терминов, и, что примечательно, название четырёх сторон света также были заимствованы от норманнов через староанглийский язык.

Самые ранние письменные свидетельства

Считается, что одним из самых ранних документов, написанных на французском языке, являются «Страсбургские клятвы» (договор, подписанный королями Карлом Лысым и Людовиком Немецким в 842 году). Возможно, что текст представляет собой старейший зафиксированный вариант языка «ойль» или галло-романского наречия, будучи переходной стадией между вульгарной латынью и ранним романским языком:

Pro Deo amur et pro Christian poblo et nostro commun salvament, d’ist di en avant, in quant Deus savir et podir me dunat, si salvarai eo cist meon fradre Karlo, et in aiudha et in cadhuna cosa…
Во имя любви Божьей и во имя христианского народа и нашего общего спасения, отныне и вовеки, как только Бог даст мне знание («savir» здесь: субстантивированный инфинитив «знать» — знание или же умение) и силы, я буду защищать моего брата Карла, помогая ему во всем…

Королевский дом Капетингов, основанный Гуго Капетом в 987, ознаменовал распространение северофранцузской культуры, которая медленно, но настойчиво завоевывала господство на южных территориях Аквитании и Тулузы. Однако «язык ойль» Капетингов, предшественник современного французского языка, так и не стал общим языком всей французской нации вплоть до Французской революции.

Другим примером раннего языка «ойль», по-другому называемого галло-романским, является Гимн святой Евлалии, чей язык, по всей вероятности, гораздо ближе к тогдашнему разговорному, чем язык «Страсбургской клятвы» (по косвенным признакам). Однако точно установить, как именно звучали эти образцы этого давно исчезнувшего языка в устах его носителей в раннем средневековье, сегодня довольно сложно.

Значение старофранцузского языка в лингвистической истории

Язык культуры и литературы имеет очень много письменных свидетельств и благодаря этому возможно достаточно четко проследить его историю (как лексическую, морфологическую, фонетическую, так и синтаксическую). Последовательность фонетической эволюции, прослеживаемая от этого древнего языка до современного, известна достаточно подробно, так что становится возможным протянуть идущую от латыни к французскому языку фонетическую цепь через все века лингвистической эволюции[стиль]. Изучение французского и его истории не может обойтись без знания старофранцузского языка. Более того, этот предмет (так же как и историческая фонетика) является обязательным для получения диплома CAPES по современной литературе, а также для получения звания победителя конкурса по классической литературе и грамматике, проводимом во Франции в целях обучения французскому языку и литературе.

Диалектные вариации и литературный язык

Население средневековой Франции говорило на множестве самых разнообразных языков[стиль]. По большей своей части люди не знали церковной латыни, если не имели образования, — а образование во времена Средневековья вообще было чрезвычайной редкостью. Они не знали и «français du roy» (французского языка короля), — за исключением жителей области Иль-де-Франс, откуда и распространится та разновидность (диалект) французского языка, которая впоследствии ляжет в основу речи людей рабочего сословия.

Чтобы кратко охарактеризовать лингвистическую ситуацию той эпохи, можно сказать, что обитатели Франции в зависимости от региона проживания говорили на:

  • различных языках группы ойль: франко-пикардийском, франко-бретонском (галло), пуатуасском, сентожском, нормандском, морванском, шампанском, бургундском и т. д.
  • различных языках группы ок: гасконском, лангедокском, провансальском, лимузино-овернском, альпино-дофинском и т. д., а также на каталанском;
  • различных франко-провансальских языках: бресском, савойском, дофинском, лионском, форезском, шаблезском и т. д., а также в Швейцарии на женевском, водуазском, нефшательском, валезанском, фрибурском и т. д., и на вальдотенском в Италии;
  • германских языках: франкском, фламандском, эльзасском и т. д.

Фонология

Для описания фонологических характеристик слов в данной статье используется система Бурсье, именуемая также алфавитом романистов, обычно используемая при описании фонологической эволюции французского языка. Описание этой системы и таблица соответствия её международному фонетическому алфавиту (IPA) находится в статье Système de Bourciez (фр).

Система гласных

Классическая латынь использовала десять гласных звуков (фонем), делящихся на пять кратких гласных (ă, ĕ, ĭ, ŏ и ŭ), и пять их долгих эквивалентов (ā, ē, ī, ō и ū). Таким образом, в латыни длина звука фонологична, то есть имеет смыслообразующую (или релевантную) функцию: два слова могут иметь в качестве единственного различия лишь долготу входящих в них гласных (vĕnit «он приходит» отличается от vēnit «он пришёл» ; pŏpulu(m) «народ» отличается от pōpulu(m) «тополь»).

Одним из самых главных изменений, случившемся во время эволюции от латыни к французскому языку, является постепенное исчезновение различения долготы гласных и появление различения гласных по подъему. Музыкальное ударение понемногу уступило место тоническому, что в результате привело к легкому изменению открытости гласных: произнесению кратких гласных немного более открыто, чем долгих. Следствием этого стало модификация подъёма гласных и противопоставление подъёмов двух гласных становится критерием дифференциации слов (различают закрытое ẹ в слове pied от открытого ę в слове lait, ọ в слове maux от ǫ в слове mort). Это вокалическая смена звуков произошла в течение II, III и IV веков в начальной фазе эволюции французского языка ещё очень близкому к вульгарной латыни. Большая часть таких изменений являются общими для большинства романских языков.

Вокалические изменения представлены в нижеследующей подборке:

  • ē становится (nez, dé) во II веке;
  • ĕ становится ę (les, lait), если гласная является ударной, в противном случае (безударная гласная), она становится звуком (II век);
  • ĭ становится во II веке;
  • ī остается i без различения долготы звука;
  • ă и ā теряют свою оппозицию по долготе, так что с точки зрения фонологии старофранцузский язык имеет лишь один звук a;
  • ō становится (eau) во II веке;
  • ŏ становится ǫ (corps) если гласная является ударной, в противном случае она становится звуком (II век) ;
  • ū теряет свою характеристику долготы, оставшись звуком u (fou, sourd);
  • ŭ становится в IV веке.

Три латинских дифтонга, представленные в вульгарной латыни звуками oe, ae и au, эволюционируют соответственно в звуки (I век), ę (II век) и ǫ (конец V века).

Движение к окситонии (ударению на последний слог)

В латинском языке все слова имеют тоническое ударение. Обычно оно падает на предпоследний слог слова (о слове с таким ударением говорят, что оно парокситоническое), за исключением слов, состоящих из одного слога (моносиллабического), в случае чего ударение, само собой разумеется, приходится на последний слог, а также за исключением полисиллабического слова (состоящего из более чем одного слога), предпоследний слог которого является кратким (то есть гласный которого является кратким и не замкнутым согласным звуком, который бы следовал за ним внутри слога), в случае чего ударение падает на третий с конца слог (пропарокситония).

Выпадение гласного

Начиная с I века в народной латыни намечается постепенное выпадение безударных предпоследних гласных: cálĭdus превращается в cáldus, ámbŭlat превращается в ámblat, génĭta превращается в génte. Эта знаменательная эволюция будет полностью закончена к V веку. В эту эпоху большинство пропарокситонов превратились в парокситоны: с исчезновением предпоследнего гласного, шедшего за ударным гласным, этот последний был «подвинут в сторону».

Выпадение внутренних предударных

Внутренние незамкнутые предударные гласные (то есть безударные гласные в позиции перед ударными гласными, но находящиеся не в начальном слоге слова), за исключением гласной a, исчезли к началу IV века: bonĭtátem превратилось в bonté, computáre превратилось в compter. Если же гласный звук замкнут согласным, то такой гласный эволюционировал в звук /e̥/ (по другому шва (schwa) [ə], то есть нелабиализированное «беглое e», отличающееся от современного звука в словах le или petit), как в случае глагола appellár, эволюционировавшего в старофранцузское apeler.

В том случае, если внутренним предударным гласным являлся звук a, то он либо оставался звуком a, в том случае, если он был замкнут (ĭntaminatáre дает entamer), либо к VII веку превратился в звук /e̥/, если находился в свободной позиции (firmaménte дает fermement).

Конечные гласные

Все конечные гласные полностью исчезли (между VI и VII веками), за исключением звука a, превратившимся в глухой звук [ë] прежде чем стать непроизносимым звуком в современном языке.

  • [a] > [ë] : CANTA > chantë > il chante
ROSA > rozë > roz (rose)
  • [e] : CANTARE > cantar > chanter
  • [i] : MURI > mur
  • [o] : CANTO > chant
  • [u] : BONU > buen > bon-n > bon

Система согласных

Основные трансформации согласных таковы: исчезновение конечного -m в латинском винительном падеже, исчезновение звука [h] и повторное его введение под влиянием германских языков, сохранение согласных в сильном положении и ослабление слабых согласных посредством палатализации. Подчеркнем также, что романский язык приобрел сжатые зубные звуки [θ] и [δ], наподобие звуков в английских словах «thing» и «this», возможно, под влиянием франкского языка.

Заметим, что все переписчики самых старых текстов, написанных на французском языке, например «Страсбургских клятв» (842) и Житии святого Алексея (ок. 1045), пытались на письме передать звуки [θ] и [δ]; в тексте клятвы мы находим графему dh (напр., aiudha, cadhuna), обозначающуюю звук [δ], тогда как в «Житии святого Алексия» сочетание букв th иногда передает звук [θ] (espethe, contrethe).

В романских текстах для обозначения придыхания в некоторых словах франкского происхождения, таких как honte, haine, hache, haïr, hêtre, héron, с V века начинает использоваться буква h. Таким образом, буква h продолжает писаться в текстах классической латыни, но она не произносится в разговорном языке; это было вызвано не более чем доставшимся языку по наследству влиянием заимствованных из греческого слов. Именно с этого момента начинают различать слова, в которых начальное h обозначает «придыхание», то есть такие, которые не позволяют ни стягивание слов, ни выпадение гласного, и те слова, начальной буквой которых является гласная, но на письме начинающиеся с h «без придыхания». Степень придыхания, которая чувствительно ощущалась в романскую эпоху, игнорируется, хотя считается, что такое произношение (с придыханием), если и имело значение в начале своего употребления, то со временем в старофранцузском языке оно совершенно исчезло.

Морфология

В плане морфологии старофранцуский язык остается ещё флективным языком (хотя современный французский язык гораздо ближе к аналитическому строю), но по сравнению с латынью количество флексий уже сокращено в значительной степени.

Система существительных уже включает два рода (мужской и женский) и два числа (единственное и множественное), что присутствует и в современном французском языке, но сохраняет также и два падежа:

  • прямой падеж, унаследованный от именительного падежа латыни, выполняющий синтаксические функции подлежащего, обращения и атрибута подлежащего.
  • косвенный падеж, унаследованный от винительного падежа латыни, выполняющий все остальные функции.

Несколько примеров (существительные I и II типов встречались гораздо чаще всех остальных):

Тип I (женский род) Тип II (мужской род) Тип III (смешанный)
нормальный гибридный (Ia) нормальный гибридный (IIa) IIIa (м. р. на -eor) IIIb (м. р. на -on) IIIc (ж. р. на -ain) IIId (нерегулярный, м. и ж. рр.)
ед. ч. прямой la dame la citez li murs li pere li chantere li lerre la none li cuens la suer
косвенный la dame la cité le mur le pere le chanteor le larron la nonain le conte le seror
мн. ч. прямой les dames les citez li mur li pere li chanteor li larron les nonains li conte les serors
косвенный les dames les citez les murs les peres les chanteors les larrons les nonains les contes les serors

Формально различая подлежащее и дополнение, двухпадежное склонение позволяло использовать, не рискуя получить двойной смысл, порядок слов невозможный в более позднем употреблении: фразы la beste fiert li cuens, si fiert li cuens la beste и li cuens fiert la beste совершенно однозначно обозначают «граф ранит зверя», имея совершенно явное подлежащее li cuens.

Прямой падеж выполняет здесь функцию подлежащего, но также он может быть обращением или признаком подлежащего.

Хотя это двухпадежное склонение и употреблялось в литературном языке, в текстах время от времени фиксируются «ошибки». Возможно, разрушение системы вызваны фонетической формой окончаний, которые способствовали смешению падежей (конечное -s, обозначающее прямой падеж единственного числа, а также косвенный падеж множественного числа), своим неполным характером (со времен старофранцузского языка существительные женского рода, оканчивающиеся на , происходящие от 1-го латинского склонения, простым способом противопоставляют единственное и множественное число), а также постепенным выпадением конечных согласных звуков во французском языке (конечное -s более не произносится). Тем не менее, это разрушение не было единообразным: в своем движении с Запада на Восток эта система была упразднена сначала в диалектах Запада, затем — Центра с парижским регионом, просуществовав на Востоке вплоть до XV века.

Существительные современного французского языка, унаследованные от старофранцузского языка, в большинстве случаев происходят от косвенного падежа, наиболее часто употребляемого в речи. Однако в некоторых случаях слова представляет собой сохранившийся прямой падеж (главным образом, речь идет о словах, обозначающих людей, из-за их частого употребления в прямом падеже в качестве обращения): таковы слова fils, sœur, prêtre, ancêtre, а также многочисленные местоимения. В нескольких случаях сохранились обе формы одного и того же слова, дающие дублеты, иногда различные по своему значению: gars / garçon, copain / compagnon, sire / seigneur, pâtre / pasteur, nonne / nonnain, pute / putain.

Употребление рода

Маркировка рода в латинском языке происходила по изменению окончаний существительных и прилагательных. В процессе эволюции от латыни к старофранцузскому языку маркеры рода потеряли свои первоначальные характеристики. Для упрощения описания можно выделить несколько больших групп слов:

1) Слова женского рода на -as дали слова женского рода во французском языке: rosam > rose / rosas > roses.

2) Слова среднего рода множественного числа, оканчивающиеся на -a, также дали слова женского рода: folia > feuille; arma > arme.

3) Слова мужского рода на -is превратились в слова мужского рода французского языка: canis > chien; panis> pain; rex/regis > roi.

4) Существительные мужского рода на -er также стали словами мужского рода: pater > père; frater > frère; liber > livre.

В романский период латынь потеряла средний род, который был поглощен мужским родом; например, granum > granus > grain (муж.). Слова среднего рода granum и lactis перешли в слова мужского рода французского языка; мужского рода — floris — перешло в женский род во французском; и наоборот, слова gutta и tabula так и остались словами женского рода; но слово burra (bure) сохранило женский род латинского оригинала, чтобы оказаться словом мужского рода «bureau», этимоном которого оно является.

Однако множество слов старофранцузского языка изменило свой род в течение Средних веков. Так, женского рода были такие существительные как amour, art, évêché, honneur, poison, serpent; сегодня они являются существительными мужского рода. И наоборот, слова, являющиеся сегодня существительными женского рода, ранее имели мужской род: affaire, dent, image, isle (île), ombre и т. д.

Феминизация

Процесс вторичной морфологизации рода в старофранцузском языке был завершён не полностью. Многие женские эквиваленты слов появились гораздо позже, уже в современном языке. Ниже приведен краткий список слов, данных в женском и мужском роде:

Мужской род Женский род
empereur emperiere (emperière)
devin devine
medecin medecine
lieutenant lieutenande
chef chevetaine
apprenti apprentisse
bourreau bourrelle

Отметим также противопоставление damoiselle (жен.)/damoisel (муж.) или damoiselle/damoiseau, обозначающие молодых дворян (мужчин или женщин), ещё не состоявших в браке; с течением времени в употреблении осталось только одно слово demoiselle, в то время как мужские формы слова damoisel/damoiseau вышли из употребления.

В «Руководстве по постановке слов в женский род» (1999) авторы приводят список женских профессий, извлеченной из «Книги податей Парижа» за 1296—1297 годы:

aiguilliere, archiere, blaetiere, blastiere, bouchere, boursiere, boutonniere, brouderesse, cervoisiere, chambriere, chandeliere, chanevaciere, chapeliere, coffriere, cordiere, cordoaniere, courtepointiere, couturiere, crespiniere, cuilliere, cuisiniere, escueliere, estuveresse, estuviere, feronne, foaciere, fourniere, from(m)agiere, fusicienne, gasteliere, heaulmiere, la(i)niere, lavandiere, liniere, mairesse, marchande, mareschale, merciere, oublaiere, ouvriere, pevriere, portiere, potiere, poulailliere, prevoste, tainturiere, tapiciere, taverniere, etc.

Числительные

Унаследованные от латинского языка числительные соответствуют числам от одного до шестнадцати. Число семнадцать (dix-sept), например, является первым числом, построенным по принципу народной (логической) системы исчисления, образующей все последующие числа: 10 + 7, 10 + 8, 10 + 9 и т. д. Что же касается наименований целого числа десятков, латынь имела десятичную систему; так, числа dix (< decem), vingt (< viginti), trente (< tringinta), quarante (< quadraginta), cinquante (< quinquageni) и soixante (< sexaginta) имеют латинское происхождение. Такая же система используется в Бельгии и Швейцарии для обозначения и следующих целых десятков: septante (< septuaginta > septante), octante (< octoginta) или huitante (< octoginta > oitante) и nonante (< nonaginta), что дает septante-trois, octante-neuf (или huitante-neuf), nonante-cinq и т. д.

Но с XII века старофранцузский язык заимствовал нормандское исчисление (германского происхождения), строящееся на основе двадцатиричной системы, имеющей в качестве основы число двадцать (писавшееся как vint или vin). Эта система употреблялась у народов, имеющих германское происхождение. В этой системе мы находим формы «двадцать и десять» (писавшееся как vins et dis) для обозначения 30, deux vins для 40, trois vins для 60, quatre vins для 80, cinq vins для 100, six vins для 120, dis vins для 200, quinze vins для 300 и т. д. Ещё в XVII веке писатели использовали двадцатиричную систему. Так, Расин писал к Буало: «Il y avait hier six vingt mille hommes ensemble sur quatre lignes».

Таким образом, система исчисления современного французского языка является гибридной: она одновременно имеет французское и германское происхождение. Числительные же наподобие soixante-dix являются составными словами (soixante + dix), образованными по народной романской системе; для того чтобы сказать это же число по германской (нормандской) системе, необходимо произнести trois-vingt-dix. Числительное же quatre-vingt-dix также является нормандским по происхождению, к которому добавлен народный компонент [+ 10].

В XVII французская Академия приняла для всей Франции двадцатиричную систему для чисел 70, 80 и 90, в то время как фактически десятичная система (использующая числа septante, octante, nonante) была в употреблении в большом числе регионов; данная система будет использоваться в некоторых областях Франции вплоть до Первой мировой войны.

Глагол

В Средние века большое число глаголов имело отличные от современных инфинитивы. Так, вместо инфинитива на -er (ведущего своё происхождение от латинских глаголов на -are, например в случае cantare > chanter), использовали инфинитив на -ir: abhorrir, aveuglir, colorir, fanir, sangloutir, toussir и т. д. Имеются также и неупотребляемые сегодня инфинитивы: глаголы tistre (tisser — плести), benistre (bénir — благословлять) и benire (bénir). Более того, имеется множество глаголов, широко употреблявшихся в Средневековье, но исчезнувших сегодня: ardoir (< ardere: гореть), bruire (< *brugere: издавать шум), chaloir (< calere: испытывать жару), doloir (< dolere: страдать), enfergier (< en fierges: заковывать в кандалы), escheler (< eschiele: подниматься по лестнице), ferir (< ferire: сражаться), nuisir (< nocere: наносить вред), oisever (< *oiseus: бездельничать), plaisir (< placere: нравиться), toster (< *tostare: жарить), vesprer (< vesperare: стоять (о ночи)).

В старофранцузском языке исчезли некоторые латинские глагольные времена: плюсквамперфект изъявительного наклонения (j’avais chanté), будущее предшествующее время (фр.) (j’aurai chanté), императив в будущем времени (?), инфинитив в прошедшем времени (avoir chanté), инфинитив в будущем времени (devoir chanter). Но зато старофранцузский язык создал две новые временные формы: будущее время на -rai и условное наклонение на -rais. Для будущего времени и условного наклонения в латыни были сложные формы, составленные по типу cantare habes (буквально: «ты имеешь, [что] петь», ты будешь петь), cantare habebas (буквально: «у тебя было, [что] петь», ты бы спел). Следует отметить, старофранцузский язык ввел частицу «que» для обозначения сослагательного наклонения; надо сказать, что большая часть глаголов имели похожие формы в настоящем времени и сослагательном наклонении (ср. j’aime / il faut que j’aime).

И наконец, спряжение французского языка отображалось на письме не так, как сегодня. Вплоть до эпохи среднефранцузского языка в конце глаголов, стоящих в настоящем времени изъявительного наклонения, не писались конечные -e и -s: je dy, je fay, je voy, je supply, je rendy, и т. д. Употребление будущего времени также не было таким, каким оно стало сегодня. Многие авторы писали je priray (prier), il noura (nouer), vous donrez (donner), j’envoirai (envoyer), je mouverai (mouver), je cueillirai (cueillir), je fairai (faire), je beuvrai (boire), je voirai (voir), j’arai (avoir), je sarai (savoir), il pluira (pleuvoir).

Образец спряжения правильного глагола на -ir

 
Indicatif Subjonctif Conditionnel Imperatif
Present Simple Past Imperfect Future Present Imperfect Present

Present

je fenis feni fenissoie fenirai fenisse fenisse feniroie
tu fenis fenis fenissoies feniras fenisses fenisses fenirois fenis
il fenit feni(t) fenissoit fenira fenisse(t) fenist feniroit
nous fenissons fenimes fenissiiens fenirons fenissons feniss-ons/-iens feniriiens fenissons
vous fenissez fenistes fenissiiez fenir-oiz/-ez fenissez feniss-oiz/-ez/-iez feniriiez fenissez
ils fenissent fenirent fenissoient feniront fenissent fenissent feniroient

Нефинитные формы:

  • Инфинитив: fenir
  • Причастие настоящего времени: fenissant
  • Причастие прошедшего времени: feni(t)

Пример правильного глагола на -re

 
Indicatif Subjonctif Conditionnel Imperatif
Present Simple Past Imperfect Future Present Imperfect Present

Present

je cor corui coroie corrai core corusse corroie
tu cors corus coroies corras cores corusses corroies cor
il cort coru(t) coroit corra core(t) corust corroit
nous corons corumes coriiens corrons corons coruss-ons/-iens corriiens corons
vous corez corustes coriiez corr-oiz/-ez corez coruss-oiz/-ez/-iez corriiez corez
ils corent corurent coroient corront corent corussent corroient

Нефинитные формы:

  • Инфинитив: corre
  • Причастие настоящего времени: corant
  • Причастие прошедшего времени: coru(t)

Вспомогательный глагол: etre

Вспомогательный глагол: avoir.

Образец спряжения неправильного глагола на -ir

Indicative Subjunctive Conditional Imperative
Present Simple Past Imperfect Future Present Imperfect Present

Present

je dors dormis dormoie dormirai dorm dormisse dormiroie
tu dors dormis dormois dormiras dorms dormisses dormirois dorme
il dort dormit dormoit dormira dormt dormt dormiroit
nous dormons dormimes dormiiens/-ïons dormirons dormons dormissons/-issiens dormiraions/-ïons dormons
vous dormez dormistes dormiiez dormiroiz/-ez dormez dormissoiz/-issez/-issiez dormiraiez/-ïez dormez
ils dorment dormerent dormoient dormiront dorment dormissent dormiroient

Нефинитные формы:

  • Инфинитив: dormir
  • Причастие настоящего времени: dormant
  • Причастие прошедшего времени: dormi

Вспомогательный глагол: avoir.

Примеры спряжения вспомогательных глаголов

avoir (иметь)
Indicative Subjunctive Conditional Imperative
Present Simple Past Imperfect Future Present Imperfect Present

Present

je ai eus avoie aurai ai eusse auroie
tu ais (позднее as) eus avois auras ais eusses aurois ave
il ai (позднее a) eut avoit aura ai eusst auroit
nous avons eumes aviens/-ïons aurons aions eussons/-issiens auravons/-ïons avons
vous avez eustes aviez auroiz/-ez aiez eussoiz/-issez/-issiez auravez/-ïez avez
ils ont eurent avoient auront ont eussent auroient

Нефинитные формы:

  • Инфинитив: avoir (ранее aveir)
  • Причастие настоящего времени: aiant
  • Причастие прошедшего времени: eut

Вспомогательный глагол: avoir.

etre (быть)
Indicatif Subjonctif Conditionnel Imperatif
Present Passé Simple Imparfait Future Present Imparfait Present

Present

je suis fus etais, earlier eroie serai sois fusse soi
tu es (иногда тж. suis, подобно форме 1-го л. ед.ч.) fus etais, earlier erois seras sois fusses serais es
il est (иногда тж. es) fut etait, earlier eroit sera soit fusst seroit
nous sommes (иногда тж. som) fumes etions, earlier eriens/-ïons serons soyons fussons/-issiens sommes
vous etes fustes etiez, ранее eriez seroiz/-ez soyez fussoiz/-issez/-issiez serestes/-ïez estes
ils sont furent etaient, ранее eroient seront soient fussent seroient

Нефинитные формы:

  • Инфинитив: etre
  • Причастие настоящего времени: soiant
  • Причастие прошедшего времени: fut, étu

Вспомогательный глагол: avoir, ранее aveir.

Лексика

Лексика старофранцузского языка была более близка к латинской и общероманской, так как ряд лексем (или их значений) со временем устарели, исчезли, поменяли свои значения и/или их частотность: напр. старофранц. moillier «женщина» (ср. совр. исп. mujer) из лат. mulier; entre «крепкий», «здоровый» < лат. integer (совр. entier «целый»); moult «многочисленный» (ср. исп. mucho, рум. mult); querre «хотеть, желать, любить, искать» (ср. исп. querer, рум. cere), quant (совр. combien), sangle (совр. seul; singulier) и др.[1]. Фонетический облик некоторых современных слов также претерпел изменения: старофранц. cercher > франц. chercher искать[2].

Письмо

Было бы преувеличением сказать, что в старофранцузском языке не существовало «орфографии»; таким образом, следует определить, что подразумевается под этим словом.[стиль] Примечательным фактом является то, что у каждого слова не было устоявшегося написания: в разных регионах, у разных писцов и даже на разных строках одного и того же манускрипта слово могло иметь множество вариантов написания. Однако средневековые способы написания слов не являлись случайными.

Писцы пользовались внешне простым принципом: передавать посредством неадаптированного из-за отсутствия большого числа графем латинского алфавита как можно ближе произношение слова. И во время перехода от народной латыни к старофранцузскому языку большое количество фонем эволюционировали, дав рождение новым звукам, для которых не было предусмотрено никаких букв.

Письмо и орфография

Примечание: с этого момента транскрипция адаптирована под систему API[уточнить].

Кроме того, существовало только лишь небольшое количество настоящих диакритических знаков, большая часть которых обозначала сокращения (используемые во французском языке диакритические знаки восходят к XVI веку), стягивание слов не выделялось апострофом (появившемся в XVI веке); хотя письмо и было двухтитловым, вплоть до XIV века не было разделения на заглавные и строчные буквы (так называемые капитулы являлись лишь одним из разновидностей графики и использовались для написания заголовков или ставились в начале стихов). Только лишь спустя некоторое время появился обычай выделять заглавными буквами начало некоторых важных по мнению пишущего слов.

Пунктуация начинает напоминать современную начиная с XII и XIII веков. Однако употребление знаков пунктуации было весьма неединообразным (главным образом, отмечаются группы слов, произносимые на одном выдохе, или для передачи оттенков смысла, но никогда пунктуация не отвечает интересам синтаксиса). Отмечено употребление точки для выделения букв, используемых в качестве цифр (так, «.iij.» имеет значение 3).

Более того, средневековые манускрипты написаны с использованием двух или трех групп знаков латинского алфавита (среди которых различают бесчисленное множество разновидностей), все менее и менее читаемых по сравнению с латинской моделью (в связи с огромным количеством сокращений, лигатур и вариантов контекста): унциальное письмо, каролингское письмо, а затем и готическое письмо. В этих «алфавитах» нет различия между буквами i и j (у которых не было верхней точки), а также между u и v (появление этого различения датируется XVI веком, и для полной адаптации ему потребовалось два столетия, что примечательно, благодаря голландским издателям), по крайней мере такого, как они различаются сегодня (данные буквы являлись контекстными вариантами написания некоторых слов: в готическом письме буква v предпочтительно использовалась в начале слова, а u ставилась после, вне зависимости от их значения: [y] в слове lu или [v] в слове vie; j, или i длинное употреблялось в тех случаях, когда последовательность букв становилась неудобочитаемой, например как в случае с графемой mmi, которая становилась в упрощенном готическом письме визуально похожей на последовательность ιιιιιιι). Буква i не имела точки, но часто над ней ставился апекс (í) для лучшего её различения. Из других примечательных примеров можно выделить употребление остаточного l, превратившегося посредством вокализации в u, но присутствующего в латинском этимоне, во избежание смешения букв u и n, очень близких по написанию в готическом письме (случай употребления немой диакритической буквы, служащей для избежания разночтений; в XVI веке её использование значительно возрастет). Другой немой буквой (с XI века), сохранявшейся на письме (в некоторых случаях замененной позднее «accent circonflexe»), было немое s перед согласным, писавшееся тогда в виде s длинного (∫).

Только лишь к началу XV века гуманисты в поисках более читаемых и разреженных моделей, отличающихся от готического письма, которое было чересчур сложным для непосвященных, пришли к более простому написанию разговорной речи (строчные буквы, курсив…). Книгопечатание отметило постепенное исчезновение каллиграфических графем и замену их на все более и более читаемые модели, что в конечном итоге привело к возникновению современных шрифтов.

Современные издатели все чаще нормализуют старинные тексты в целях облегчения чтения. Для начертания букв используются современные гарнитуры шрифтов (Times New Roman, Arial…), различающие u и v, i и j, с использованием «accent grave» и «accent aigu» для отличия безударного «беглого е» от конечного ударного /e/ (après = après, amé = aimé), трема, апострофа, знака «cédille», пунктуации, а также используя заглавные буквы как в современном французском языке (meïsme = même ; n’aime ; lança).

Правописание

Хотя способы написания одних и тех же слов могут чрезвычайно отличаться друг от друга (даже на разных строках одного и того же манускрипта), что было вызвано, главным образом, большим количеством изобретенных средств обойти ограниченность латинского алфавита, в старофранцузском языке существовали правила письменной речи, наиболее часто оказывавшие влияние на написание буквосочетаний.

К ним можно отнести желание соблюдать латинское написание слов, а также этимологически соответствовать словам-родоначальникам (что весьма сильно сдерживало развитие средневековой орфографии), что объясняет некоторые трудности. Они возникали в результате того, что одна латинская буква, обозначавшая некогда один звук, стала обозначать сразу несколько звуков (но связь с латинским словом прерывалась лишь в редких случаях, что было вызвано нежеланием заменить многозначную букву другой). С другой стороны, и это главное, для обозначения новых звуков, появившихся во французском языке, попросту не существовало букв. В первом случае можно отметить использование буквы c для обозначения звука /s/ перед /a/, /o/, /u/, и этой же буквы для обозначения звука /k/ перед /ə/, /e/, /i/, /y/, или употребление буквы g, которая может обозначать /ʒ/ или /g/ в зависимости от гласного звука. Во втором случае достаточно упомянуть отсутствие в латинском языке фонем /ʃ/, /œ/ и различных тембров звука /e/ (ударного — открытого или закрытого — или безударного) или звука /o/ (открытого или закрытого), а также назализацию. Среди устоявшихся и частых правил выделяют:

  • обозначение звука /ts/ (в XIII веке превратившегося в /s/): для /ts/ перед e, i, y — более или менее последовательно употреблялась c (ce, ci); для /ts/ перед a, o, u употреблялись сочетания «ce + соотв. гласная» или «cz+ соотв. гласная» (уменьшенная в размерах z, изображённая под с, превратилась в Испании в «cédille», где испытывали такие же трудности с этой буквой), иногда ничего: lacea, lacza, laca (для обозначения laça).
  • обозначение звука /dʒ/ (в XIII веке превратившегося в /ʒ/): использовалась i или сочетание ge;
  • для обозначения звука /tʃ/ (в XIII веке превратившегося в /ʃ/) употреблялось сочетание ch;
  • сочетания для звуков /œ/ и /ø/ : могли использоваться ue, eu;
  • использование буквы z в качестве непроизносимой для обозначения ударного звука/e/ на конце слова (сочетание -ez) в некоторых формах слов (asez для обозначения современного assez); в других случаях z употреблялась в качестве аффрикаты /ts/ (neveuz для обозначения neveux);
  • более или менее четкое обозначение назализации; удвоение носового согласного или использование тильды, долгое время сохранявшейся на письме (часто употреблялась на письме в период с XVI по XVIII вв.);
  • употребление конечных смычных согласных, по большей части ставших немыми с XIII века, в целях демонстрации некоторых чередований звуков и связи с производными словами;
  • палатальное (небное) /l/ (ль) (к XVII в. превратившееся в звук й) передавалось различными способами, среди которых были использование сочетаний -(i)ll или -il (fille), палатальное /n/ передавалось путём сочетания -(i)gn (так, фамилия Montaigne является лишь параллельной формой слова montagne, но с произношением, находящимся под сильным влиянием орфографии, — так же как и в случае со словом oignon, под влиянием орфографии часто произносимом как /waɲõ/).

Другие важные моменты: если старофранцузское написание почти полностью соответствовало своему произношению, то его графемы очень скоро стали архаичными. Например, имея многочисленные дифтонги, язык передавал их непосредственно на письме: eu читалось как /ew/, а oi как /oj/. Но такое написание сохранялось и тогда, когда произношение продолжало эволюционировать: в XI веке eu обозначает /ew/, в XII веке уже обозначает /œu/, а с XIII века — /œ/, не изменяясь в своем написании. Такая же ситуация и с дифтонгом oi: в XII веке такое написание обозначало /oj/, затем /ue/, в XIII веке — /we/ (перейдя в /wa/ к XVIII веку). Это объясняет, почему во французском языке звук /o/ может передаваться при помощи трёх букв eau: в XII веке этот звук произносился как трифтонг /əaw/, затем как /əo/, и, наконец, как /o/ с XVI столетия. Смычные и шипящие, предшествующие другому согласному звуку, так же как и конечные согласные продолжают писаться, фактически оставаясь немыми: после 1066 года в слове isle не произносится более буква s (и напротив, е продолжают произносить в слове forest вплоть до XIII века), также как и t на конце слова grant начиная с XII века. Тем не менее, эти буквы продолжают по традиции писать в течение веков, исходя из эстетических соображений и по старому обычаю: буква t из слова grant (обозначающего и «большой» и «большая») ещё произносится в форме прямого падежа grants: сохранение её в форме косвенного падежа grant позволяет получить более регулярную парадигму (grants ~ grant выглядит лучше, чем grants ~ gran). Позже (в конце XVIII века) немое s заменят на «accent circonflexe», немое t — на немое d в слове grand для соответствия со связанным с ним женским родом этого слова grande, что будет напоминать их латинский этимон grandis.

Наконец, издатели продолжают использовать весьма распространенные сокращения: так, конечное -us после гласной заменяется на -x, biax — прямой падеж прилагательных bel (beau) — равносильно biaus.

Таким образом, старофранцузский язык имел квазифонетическую орфографию, основанную на использовании латинского алфавита, буквенный состав которого с течением веков всё менее подходил для корректного отображения звукового состава языка. В результате число параллельно используемых буквенных сочетаний для обозначения гласных и согласных звуков со временем возрастало, а на определённом этапе, под мощным влиянием традиции, в определёной степени «законсервировало» древнее произношение, позволяя также, при соблюдении некоторых условий, лучше распознавать этимологию и составные части записываемых слов.

Обобщение

В старофранцузском языке можно выделить следующие правила чтения, исходя из того принципа, что современные издатели нормализуют старое написание (различение букв u и v, i и j, использование трема, «accent aigu» и т. д.). Остальные правила соответствуют правилам современного французского языка.

  • c перед буквами e, i читается как /ts/ до XIII века, после чего читается как /s/;
  • ch читается как /tʃ/ до XIII века, после чего читается как /ʃ/;
  • g перед буквами e, i и j, стоящими перед любой гласной, читается как /dʒ/, затем /ʒ/ (те же даты);
  • (i)ll читается как /ʎ/ (мягкое /l/ в кастильском слове llamar или в итальянском слоге gli), но не как /j/ (в слове yaourt);
  • безударное e читается как /ə/ (schwa) и не лабиализируется, отличаясь от современного «беглого е» (таким образом, старофранцузский звук /ə/ произносится так же, как и английский звук). В конечной безударной позиции буква становится немой начиная с XVII века;
  • u читается как современный звук /y/ (в слове lu);
  • чтение дифтонгов затруднено, поскольку их произношение эволюционировало гораздо быстрее, чем их написание. В качестве правила необходимо принять следующее: дифтонги начинают переходить в простой звук (монофтонг) после XII века (переходя либо в полусогласный звук в сочетании с гласным, либо в чистый гласный). Необходимо запомнить, что oi читается как /we/ или /wɛ/, а ue и eu — как /œ/ или /ø/ ;
  • носовые гласные, передаваемые в современных изданиях в современном написании (без тильды), произносятся в современном южнофранцузском произношении: за носовым гласным идет носовой согласный. В старофранцузском языке даже перед конечным -e, согласный звук, за которым следует носовой согласный, назализируется (в этом случае носовой звук удваивается). Например: cheance (chance) — /tʃəãntsə/, bonne — /bõnə/, chambre — /tʃãmbrə/, flamme — /flãmə/. Произношение носовых гласных звуков постоянно изменялось, что делает чрезвычайно утомительным полное перечисление этих изменений. Их следует произносить как современные французские носовые согласные (хотя в старофранцузском языке было гораздо больше носовых звуков, иногда обладавших совершенно отличными от современных качествами);
  • r произносится раскатисто;
  • s читается как и современное французское s: /s/ либо /z/ (в позиции между двумя гласными);
  • z является сокращением ts ;
  • x является сокращением -us.

Напишите отзыв о статье "Старофранцузский язык"

Примечания

  1. [dexonline.ro/search.php?cuv=muiere muiere — definitie | DEX online]
  2. [dexonline.ro/definitie/%C3%AEncerca încerca - definiție | dexonline]

Ссылки

В Викисловаре список слов старофранцузского языка содержится в категории «Старофранцузский язык»
  • [www.dicfro.org DicFro  (англ.)  (фр.)]- Словарь и лексика французского языка. Отсканированая версия словаря «Dictionnaire de l’anciennne langue française» (Frédéric Godefroy).
  • [www.freelang.com/dictionnaire/francais_ancien.html Словарь Freelang] — Французско — старофранцузский/старофранцузско — французский словарь.
  • [virga.org/cvf/ Chantez-vous français?  (фр.)] — Произношение французского языка в декламации и песне со Средних Веков до XVIII века.
  • [www.eonet.ne.jp/~ogurisu/2french/Intro.html GdfEdic/GdfCEdic] — Dictionnaire de l’anciennne langue française (Frédéric Godefroy) : электронная бесплатная версия.
  • [www.oldfrench.org/ Старофранцузский в Сети  (англ.)]
  • [www.utexas.edu/cola/centers/lrc/eieol/ofrol-0-X.html Старофранцузский онлайн  (англ.)] на сайте Техасского университета города Остина.

Литература

  • Delamarre, X. & Lambert, P. -Y. (2003). Dictionnaire de la langue gauloise : Une approche linguistique du vieux-celtique continental (2nd ed.). Paris: Errance. ISBN 2-877-72237-6
  • Pope, M.K. (1934). From Latin to Modern French with Especial Consideration of Anglo-Norman Phonology and Morphology. Manchester: Manchester University Press.
  • Kibler, William (1984). An Introduction to Old French. New York: Modern Language Association of America.
  • Schaechtelin, Paul. 1911. Das «Passé défini» und «Imparfait» im altfranzösischen. Halle a. S. : M. Niemeyer.
  • La Curne de Sainte-Palaye, Jean-Baptiste de. Dictionnaire historique de l’ancien langage françois ou Glossaire de la langue françoise : depuis son origine jusqu’au siècle de Louis XIV. Reprod. de l'éd. de : Niort ; Paris : H. Champion, 1875—1882. 10 vol. (XV-4769 p.)).
  • Littré, Émile. Histoire de la langue française: études sur les origines, l'étymologie, la grammaire, les dialectes, la versification et les lettres au moyen âge. Paris : Didier, 1863.
  • Étienne, Eugène. La langue française depuis les origines jusqu'à la fin du XIe siècle. Paris : E. Bouillon, 1890.
  • Godefroy, Frédéric. Lexique de l’ancien français; publ. par les soins de J. Bonnard,… Am. Salmon,… Paris: H. Champion, 1990
  • Fredenhagen, Hermann. Über den Gebrauch des Artikels in der französischen Prosa des XIII. Jahrhunderts, mit Berücksichtigung des neufranzösischen Sprachgebrauchs: ein Beitrag zur historischen Syntax des Französischen. Halle a. d. S. : M. Niemeyer, 1906.


Отрывок, характеризующий Старофранцузский язык

Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.


В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.


Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.
Когда, купив кафтан (с целью только участвовать в народной защите Москвы), Пьер встретил Ростовых и Наташа сказала ему: «Вы остаетесь? Ах, как это хорошо!» – в голове его мелькнула мысль, что действительно хорошо бы было, даже ежели бы и взяли Москву, ему остаться в ней и исполнить то, что ему предопределено.
На другой день он, с одною мыслию не жалеть себя и не отставать ни в чем от них, ходил с народом за Трехгорную заставу. Но когда он вернулся домой, убедившись, что Москву защищать не будут, он вдруг почувствовал, что то, что ему прежде представлялось только возможностью, теперь сделалось необходимостью и неизбежностью. Он должен был, скрывая свое имя, остаться в Москве, встретить Наполеона и убить его с тем, чтобы или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы, происходившее, по мнению Пьера, от одного Наполеона.
Пьер знал все подробности покушении немецкого студента на жизнь Бонапарта в Вене в 1809 м году и знал то, что студент этот был расстрелян. И та опасность, которой он подвергал свою жизнь при исполнении своего намерения, еще сильнее возбуждала его.
Два одинаково сильные чувства неотразимо привлекали Пьера к его намерению. Первое было чувство потребности жертвы и страдания при сознании общего несчастия, то чувство, вследствие которого он 25 го поехал в Можайск и заехал в самый пыл сражения, теперь убежал из своего дома и, вместо привычной роскоши и удобств жизни, спал, не раздеваясь, на жестком диване и ел одну пищу с Герасимом; другое – было то неопределенное, исключительно русское чувство презрения ко всему условному, искусственному, человеческому, ко всему тому, что считается большинством людей высшим благом мира. В первый раз Пьер испытал это странное и обаятельное чувство в Слободском дворце, когда он вдруг почувствовал, что и богатство, и власть, и жизнь, все, что с таким старанием устроивают и берегут люди, – все это ежели и стоит чего нибудь, то только по тому наслаждению, с которым все это можно бросить.
Это было то чувство, вследствие которого охотник рекрут пропивает последнюю копейку, запивший человек перебивает зеркала и стекла без всякой видимой причины и зная, что это будет стоить ему его последних денег; то чувство, вследствие которого человек, совершая (в пошлом смысле) безумные дела, как бы пробует свою личную власть и силу, заявляя присутствие высшего, стоящего вне человеческих условий, суда над жизнью.
С самого того дня, как Пьер в первый раз испытал это чувство в Слободском дворце, он непрестанно находился под его влиянием, но теперь только нашел ему полное удовлетворение. Кроме того, в настоящую минуту Пьера поддерживало в его намерении и лишало возможности отречься от него то, что уже было им сделано на этом пути. И его бегство из дома, и его кафтан, и пистолет, и его заявление Ростовым, что он остается в Москве, – все потеряло бы не только смысл, но все это было бы презренно и смешно (к чему Пьер был чувствителен), ежели бы он после всего этого, так же как и другие, уехал из Москвы.
Физическое состояние Пьера, как и всегда это бывает, совпадало с нравственным. Непривычная грубая пища, водка, которую он пил эти дни, отсутствие вина и сигар, грязное, неперемененное белье, наполовину бессонные две ночи, проведенные на коротком диване без постели, – все это поддерживало Пьера в состоянии раздражения, близком к помешательству.

Был уже второй час после полудня. Французы уже вступили в Москву. Пьер знал это, но, вместо того чтобы действовать, он думал только о своем предприятии, перебирая все его малейшие будущие подробности. Пьер в своих мечтаниях не представлял себе живо ни самого процесса нанесения удара, ни смерти Наполеона, но с необыкновенною яркостью и с грустным наслаждением представлял себе свою погибель и свое геройское мужество.
«Да, один за всех, я должен совершить или погибнуть! – думал он. – Да, я подойду… и потом вдруг… Пистолетом или кинжалом? – думал Пьер. – Впрочем, все равно. Не я, а рука провидения казнит тебя, скажу я (думал Пьер слова, которые он произнесет, убивая Наполеона). Ну что ж, берите, казните меня», – говорил дальше сам себе Пьер, с грустным, но твердым выражением на лице, опуская голову.
В то время как Пьер, стоя посередине комнаты, рассуждал с собой таким образом, дверь кабинета отворилась, и на пороге показалась совершенно изменившаяся фигура всегда прежде робкого Макара Алексеевича. Халат его был распахнут. Лицо было красно и безобразно. Он, очевидно, был пьян. Увидав Пьера, он смутился в первую минуту, но, заметив смущение и на лице Пьера, тотчас ободрился и шатающимися тонкими ногами вышел на середину комнаты.
– Они оробели, – сказал он хриплым, доверчивым голосом. – Я говорю: не сдамся, я говорю… так ли, господин? – Он задумался и вдруг, увидав пистолет на столе, неожиданно быстро схватил его и выбежал в коридор.
Герасим и дворник, шедшие следом за Макар Алексеичем, остановили его в сенях и стали отнимать пистолет. Пьер, выйдя в коридор, с жалостью и отвращением смотрел на этого полусумасшедшего старика. Макар Алексеич, морщась от усилий, удерживал пистолет и кричал хриплый голосом, видимо, себе воображая что то торжественное.
– К оружию! На абордаж! Врешь, не отнимешь! – кричал он.
– Будет, пожалуйста, будет. Сделайте милость, пожалуйста, оставьте. Ну, пожалуйста, барин… – говорил Герасим, осторожно за локти стараясь поворотить Макар Алексеича к двери.
– Ты кто? Бонапарт!.. – кричал Макар Алексеич.
– Это нехорошо, сударь. Вы пожалуйте в комнаты, вы отдохните. Пожалуйте пистолетик.
– Прочь, раб презренный! Не прикасайся! Видел? – кричал Макар Алексеич, потрясая пистолетом. – На абордаж!
– Берись, – шепнул Герасим дворнику.
Макара Алексеича схватили за руки и потащили к двери.
Сени наполнились безобразными звуками возни и пьяными хрипящими звуками запыхавшегося голоса.
Вдруг новый, пронзительный женский крик раздался от крыльца, и кухарка вбежала в сени.
– Они! Батюшки родимые!.. Ей богу, они. Четверо, конные!.. – кричала она.
Герасим и дворник выпустили из рук Макар Алексеича, и в затихшем коридоре ясно послышался стук нескольких рук во входную дверь.


Пьер, решивший сам с собою, что ему до исполнения своего намерения не надо было открывать ни своего звания, ни знания французского языка, стоял в полураскрытых дверях коридора, намереваясь тотчас же скрыться, как скоро войдут французы. Но французы вошли, и Пьер все не отходил от двери: непреодолимое любопытство удерживало его.
Их было двое. Один – офицер, высокий, бравый и красивый мужчина, другой – очевидно, солдат или денщик, приземистый, худой загорелый человек с ввалившимися щеками и тупым выражением лица. Офицер, опираясь на палку и прихрамывая, шел впереди. Сделав несколько шагов, офицер, как бы решив сам с собою, что квартира эта хороша, остановился, обернулся назад к стоявшим в дверях солдатам и громким начальническим голосом крикнул им, чтобы они вводили лошадей. Окончив это дело, офицер молодецким жестом, высоко подняв локоть руки, расправил усы и дотронулся рукой до шляпы.
– Bonjour la compagnie! [Почтение всей компании!] – весело проговорил он, улыбаясь и оглядываясь вокруг себя. Никто ничего не отвечал.
– Vous etes le bourgeois? [Вы хозяин?] – обратился офицер к Герасиму.
Герасим испуганно вопросительно смотрел на офицера.
– Quartire, quartire, logement, – сказал офицер, сверху вниз, с снисходительной и добродушной улыбкой глядя на маленького человека. – Les Francais sont de bons enfants. Que diable! Voyons! Ne nous fachons pas, mon vieux, [Квартир, квартир… Французы добрые ребята. Черт возьми, не будем ссориться, дедушка.] – прибавил он, трепля по плечу испуганного и молчаливого Герасима.
– A ca! Dites donc, on ne parle donc pas francais dans cette boutique? [Что ж, неужели и тут никто не говорит по французски?] – прибавил он, оглядываясь кругом и встречаясь глазами с Пьером. Пьер отстранился от двери.
Офицер опять обратился к Герасиму. Он требовал, чтобы Герасим показал ему комнаты в доме.
– Барин нету – не понимай… моя ваш… – говорил Герасим, стараясь делать свои слова понятнее тем, что он их говорил навыворот.
Французский офицер, улыбаясь, развел руками перед носом Герасима, давая чувствовать, что и он не понимает его, и, прихрамывая, пошел к двери, у которой стоял Пьер. Пьер хотел отойти, чтобы скрыться от него, но в это самое время он увидал из отворившейся двери кухни высунувшегося Макара Алексеича с пистолетом в руках. С хитростью безумного Макар Алексеич оглядел француза и, приподняв пистолет, прицелился.
– На абордаж!!! – закричал пьяный, нажимая спуск пистолета. Французский офицер обернулся на крик, и в то же мгновенье Пьер бросился на пьяного. В то время как Пьер схватил и приподнял пистолет, Макар Алексеич попал, наконец, пальцем на спуск, и раздался оглушивший и обдавший всех пороховым дымом выстрел. Француз побледнел и бросился назад к двери.
Забывший свое намерение не открывать своего знания французского языка, Пьер, вырвав пистолет и бросив его, подбежал к офицеру и по французски заговорил с ним.
– Vous n'etes pas blesse? [Вы не ранены?] – сказал он.
– Je crois que non, – отвечал офицер, ощупывая себя, – mais je l'ai manque belle cette fois ci, – прибавил он, указывая на отбившуюся штукатурку в стене. – Quel est cet homme? [Кажется, нет… но на этот раз близко было. Кто этот человек?] – строго взглянув на Пьера, сказал офицер.
– Ah, je suis vraiment au desespoir de ce qui vient d'arriver, [Ах, я, право, в отчаянии от того, что случилось,] – быстро говорил Пьер, совершенно забыв свою роль. – C'est un fou, un malheureux qui ne savait pas ce qu'il faisait. [Это несчастный сумасшедший, который не знал, что делал.]
Офицер подошел к Макару Алексеичу и схватил его за ворот.
Макар Алексеич, распустив губы, как бы засыпая, качался, прислонившись к стене.
– Brigand, tu me la payeras, – сказал француз, отнимая руку.
– Nous autres nous sommes clements apres la victoire: mais nous ne pardonnons pas aux traitres, [Разбойник, ты мне поплатишься за это. Наш брат милосерд после победы, но мы не прощаем изменникам,] – прибавил он с мрачной торжественностью в лице и с красивым энергическим жестом.
Пьер продолжал по французски уговаривать офицера не взыскивать с этого пьяного, безумного человека. Француз молча слушал, не изменяя мрачного вида, и вдруг с улыбкой обратился к Пьеру. Он несколько секунд молча посмотрел на него. Красивое лицо его приняло трагически нежное выражение, и он протянул руку.
– Vous m'avez sauve la vie! Vous etes Francais, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз,] – сказал он. Для француза вывод этот был несомненен. Совершить великое дело мог только француз, а спасение жизни его, m r Ramball'я capitaine du 13 me leger [мосье Рамбаля, капитана 13 го легкого полка] – было, без сомнения, самым великим делом.
Но как ни несомненен был этот вывод и основанное на нем убеждение офицера, Пьер счел нужным разочаровать его.
– Je suis Russe, [Я русский,] – быстро сказал Пьер.
– Ти ти ти, a d'autres, [рассказывайте это другим,] – сказал француз, махая пальцем себе перед носом и улыбаясь. – Tout a l'heure vous allez me conter tout ca, – сказал он. – Charme de rencontrer un compatriote. Eh bien! qu'allons nous faire de cet homme? [Сейчас вы мне все это расскажете. Очень приятно встретить соотечественника. Ну! что же нам делать с этим человеком?] – прибавил он, обращаясь к Пьеру, уже как к своему брату. Ежели бы даже Пьер не был француз, получив раз это высшее в свете наименование, не мог же он отречься от него, говорило выражение лица и тон французского офицера. На последний вопрос Пьер еще раз объяснил, кто был Макар Алексеич, объяснил, что пред самым их приходом этот пьяный, безумный человек утащил заряженный пистолет, который не успели отнять у него, и просил оставить его поступок без наказания.
Француз выставил грудь и сделал царский жест рукой.
– Vous m'avez sauve la vie. Vous etes Francais. Vous me demandez sa grace? Je vous l'accorde. Qu'on emmene cet homme, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз. Вы хотите, чтоб я простил его? Я прощаю его. Увести этого человека,] – быстро и энергично проговорил французский офицер, взяв под руку произведенного им за спасение его жизни во французы Пьера, и пошел с ним в дом.
Солдаты, бывшие на дворе, услыхав выстрел, вошли в сени, спрашивая, что случилось, и изъявляя готовность наказать виновных; но офицер строго остановил их.
– On vous demandera quand on aura besoin de vous, [Когда будет нужно, вас позовут,] – сказал он. Солдаты вышли. Денщик, успевший между тем побывать в кухне, подошел к офицеру.
– Capitaine, ils ont de la soupe et du gigot de mouton dans la cuisine, – сказал он. – Faut il vous l'apporter? [Капитан у них в кухне есть суп и жареная баранина. Прикажете принести?]
– Oui, et le vin, [Да, и вино,] – сказал капитан.


Французский офицер вместе с Пьером вошли в дом. Пьер счел своим долгом опять уверить капитана, что он был не француз, и хотел уйти, но французский офицер и слышать не хотел об этом. Он был до такой степени учтив, любезен, добродушен и истинно благодарен за спасение своей жизни, что Пьер не имел духа отказать ему и присел вместе с ним в зале, в первой комнате, в которую они вошли. На утверждение Пьера, что он не француз, капитан, очевидно не понимая, как можно было отказываться от такого лестного звания, пожал плечами и сказал, что ежели он непременно хочет слыть за русского, то пускай это так будет, но что он, несмотря на то, все так же навеки связан с ним чувством благодарности за спасение жизни.
Ежели бы этот человек был одарен хоть сколько нибудь способностью понимать чувства других и догадывался бы об ощущениях Пьера, Пьер, вероятно, ушел бы от него; но оживленная непроницаемость этого человека ко всему тому, что не было он сам, победила Пьера.
– Francais ou prince russe incognito, [Француз или русский князь инкогнито,] – сказал француз, оглядев хотя и грязное, но тонкое белье Пьера и перстень на руке. – Je vous dois la vie je vous offre mon amitie. Un Francais n'oublie jamais ni une insulte ni un service. Je vous offre mon amitie. Je ne vous dis que ca. [Я обязан вам жизнью, и я предлагаю вам дружбу. Француз никогда не забывает ни оскорбления, ни услуги. Я предлагаю вам мою дружбу. Больше я ничего не говорю.]
В звуках голоса, в выражении лица, в жестах этого офицера было столько добродушия и благородства (во французском смысле), что Пьер, отвечая бессознательной улыбкой на улыбку француза, пожал протянутую руку.
– Capitaine Ramball du treizieme leger, decore pour l'affaire du Sept, [Капитан Рамбаль, тринадцатого легкого полка, кавалер Почетного легиона за дело седьмого сентября,] – отрекомендовался он с самодовольной, неудержимой улыбкой, которая морщила его губы под усами. – Voudrez vous bien me dire a present, a qui' j'ai l'honneur de parler aussi agreablement au lieu de rester a l'ambulance avec la balle de ce fou dans le corps. [Будете ли вы так добры сказать мне теперь, с кем я имею честь разговаривать так приятно, вместо того, чтобы быть на перевязочном пункте с пулей этого сумасшедшего в теле?]
Пьер отвечал, что не может сказать своего имени, и, покраснев, начал было, пытаясь выдумать имя, говорить о причинах, по которым он не может сказать этого, но француз поспешно перебил его.
– De grace, – сказал он. – Je comprends vos raisons, vous etes officier… officier superieur, peut etre. Vous avez porte les armes contre nous. Ce n'est pas mon affaire. Je vous dois la vie. Cela me suffit. Je suis tout a vous. Vous etes gentilhomme? [Полноте, пожалуйста. Я понимаю вас, вы офицер… штаб офицер, может быть. Вы служили против нас. Это не мое дело. Я обязан вам жизнью. Мне этого довольно, и я весь ваш. Вы дворянин?] – прибавил он с оттенком вопроса. Пьер наклонил голову. – Votre nom de bapteme, s'il vous plait? Je ne demande pas davantage. Monsieur Pierre, dites vous… Parfait. C'est tout ce que je desire savoir. [Ваше имя? я больше ничего не спрашиваю. Господин Пьер, вы сказали? Прекрасно. Это все, что мне нужно.]
Когда принесены были жареная баранина, яичница, самовар, водка и вино из русского погреба, которое с собой привезли французы, Рамбаль попросил Пьера принять участие в этом обеде и тотчас сам, жадно и быстро, как здоровый и голодный человек, принялся есть, быстро пережевывая своими сильными зубами, беспрестанно причмокивая и приговаривая excellent, exquis! [чудесно, превосходно!] Лицо его раскраснелось и покрылось потом. Пьер был голоден и с удовольствием принял участие в обеде. Морель, денщик, принес кастрюлю с теплой водой и поставил в нее бутылку красного вина. Кроме того, он принес бутылку с квасом, которую он для пробы взял в кухне. Напиток этот был уже известен французам и получил название. Они называли квас limonade de cochon (свиной лимонад), и Морель хвалил этот limonade de cochon, который он нашел в кухне. Но так как у капитана было вино, добытое при переходе через Москву, то он предоставил квас Морелю и взялся за бутылку бордо. Он завернул бутылку по горлышко в салфетку и налил себе и Пьеру вина. Утоленный голод и вино еще более оживили капитана, и он не переставая разговаривал во время обеда.
– Oui, mon cher monsieur Pierre, je vous dois une fiere chandelle de m'avoir sauve… de cet enrage… J'en ai assez, voyez vous, de balles dans le corps. En voila une (on показал на бок) a Wagram et de deux a Smolensk, – он показал шрам, который был на щеке. – Et cette jambe, comme vous voyez, qui ne veut pas marcher. C'est a la grande bataille du 7 a la Moskowa que j'ai recu ca. Sacre dieu, c'etait beau. Il fallait voir ca, c'etait un deluge de feu. Vous nous avez taille une rude besogne; vous pouvez vous en vanter, nom d'un petit bonhomme. Et, ma parole, malgre l'atoux que j'y ai gagne, je serais pret a recommencer. Je plains ceux qui n'ont pas vu ca. [Да, мой любезный господин Пьер, я обязан поставить за вас добрую свечку за то, что вы спасли меня от этого бешеного. С меня, видите ли, довольно тех пуль, которые у меня в теле. Вот одна под Ваграмом, другая под Смоленском. А эта нога, вы видите, которая не хочет двигаться. Это при большом сражении 7 го под Москвою. О! это было чудесно! Надо было видеть, это был потоп огня. Задали вы нам трудную работу, можете похвалиться. И ей богу, несмотря на этот козырь (он указал на крест), я был бы готов начать все снова. Жалею тех, которые не видали этого.]
– J'y ai ete, [Я был там,] – сказал Пьер.
– Bah, vraiment! Eh bien, tant mieux, – сказал француз. – Vous etes de fiers ennemis, tout de meme. La grande redoute a ete tenace, nom d'une pipe. Et vous nous l'avez fait cranement payer. J'y suis alle trois fois, tel que vous me voyez. Trois fois nous etions sur les canons et trois fois on nous a culbute et comme des capucins de cartes. Oh!! c'etait beau, monsieur Pierre. Vos grenadiers ont ete superbes, tonnerre de Dieu. Je les ai vu six fois de suite serrer les rangs, et marcher comme a une revue. Les beaux hommes! Notre roi de Naples, qui s'y connait a crie: bravo! Ah, ah! soldat comme nous autres! – сказал он, улыбаясь, поело минутного молчания. – Tant mieux, tant mieux, monsieur Pierre. Terribles en bataille… galants… – он подмигнул с улыбкой, – avec les belles, voila les Francais, monsieur Pierre, n'est ce pas? [Ба, в самом деле? Тем лучше. Вы лихие враги, надо признаться. Хорошо держался большой редут, черт возьми. И дорого же вы заставили нас поплатиться. Я там три раза был, как вы меня видите. Три раза мы были на пушках, три раза нас опрокидывали, как карточных солдатиков. Ваши гренадеры были великолепны, ей богу. Я видел, как их ряды шесть раз смыкались и как они выступали точно на парад. Чудный народ! Наш Неаполитанский король, который в этих делах собаку съел, кричал им: браво! – Га, га, так вы наш брат солдат! – Тем лучше, тем лучше, господин Пьер. Страшны в сражениях, любезны с красавицами, вот французы, господин Пьер. Не правда ли?]
До такой степени капитан был наивно и добродушно весел, и целен, и доволен собой, что Пьер чуть чуть сам не подмигнул, весело глядя на него. Вероятно, слово «galant» навело капитана на мысль о положении Москвы.
– A propos, dites, donc, est ce vrai que toutes les femmes ont quitte Moscou? Une drole d'idee! Qu'avaient elles a craindre? [Кстати, скажите, пожалуйста, правда ли, что все женщины уехали из Москвы? Странная мысль, чего они боялись?]
– Est ce que les dames francaises ne quitteraient pas Paris si les Russes y entraient? [Разве французские дамы не уехали бы из Парижа, если бы русские вошли в него?] – сказал Пьер.
– Ah, ah, ah!.. – Француз весело, сангвинически расхохотался, трепля по плечу Пьера. – Ah! elle est forte celle la, – проговорил он. – Paris? Mais Paris Paris… [Ха, ха, ха!.. А вот сказал штуку. Париж?.. Но Париж… Париж…]
– Paris la capitale du monde… [Париж – столица мира…] – сказал Пьер, доканчивая его речь.
Капитан посмотрел на Пьера. Он имел привычку в середине разговора остановиться и поглядеть пристально смеющимися, ласковыми глазами.
– Eh bien, si vous ne m'aviez pas dit que vous etes Russe, j'aurai parie que vous etes Parisien. Vous avez ce je ne sais, quoi, ce… [Ну, если б вы мне не сказали, что вы русский, я бы побился об заклад, что вы парижанин. В вас что то есть, эта…] – и, сказав этот комплимент, он опять молча посмотрел.
– J'ai ete a Paris, j'y ai passe des annees, [Я был в Париже, я провел там целые годы,] – сказал Пьер.
– Oh ca se voit bien. Paris!.. Un homme qui ne connait pas Paris, est un sauvage. Un Parisien, ca se sent a deux lieux. Paris, s'est Talma, la Duschenois, Potier, la Sorbonne, les boulevards, – и заметив, что заключение слабее предыдущего, он поспешно прибавил: – Il n'y a qu'un Paris au monde. Vous avez ete a Paris et vous etes reste Busse. Eh bien, je ne vous en estime pas moins. [О, это видно. Париж!.. Человек, который не знает Парижа, – дикарь. Парижанина узнаешь за две мили. Париж – это Тальма, Дюшенуа, Потье, Сорбонна, бульвары… Во всем мире один Париж. Вы были в Париже и остались русским. Ну что же, я вас за то не менее уважаю.]
Под влиянием выпитого вина и после дней, проведенных в уединении с своими мрачными мыслями, Пьер испытывал невольное удовольствие в разговоре с этим веселым и добродушным человеком.
– Pour en revenir a vos dames, on les dit bien belles. Quelle fichue idee d'aller s'enterrer dans les steppes, quand l'armee francaise est a Moscou. Quelle chance elles ont manque celles la. Vos moujiks c'est autre chose, mais voua autres gens civilises vous devriez nous connaitre mieux que ca. Nous avons pris Vienne, Berlin, Madrid, Naples, Rome, Varsovie, toutes les capitales du monde… On nous craint, mais on nous aime. Nous sommes bons a connaitre. Et puis l'Empereur! [Но воротимся к вашим дамам: говорят, что они очень красивы. Что за дурацкая мысль поехать зарыться в степи, когда французская армия в Москве! Они пропустили чудесный случай. Ваши мужики, я понимаю, но вы – люди образованные – должны бы были знать нас лучше этого. Мы брали Вену, Берлин, Мадрид, Неаполь, Рим, Варшаву, все столицы мира. Нас боятся, но нас любят. Не вредно знать нас поближе. И потом император…] – начал он, но Пьер перебил его.
– L'Empereur, – повторил Пьер, и лицо его вдруг привяло грустное и сконфуженное выражение. – Est ce que l'Empereur?.. [Император… Что император?..]
– L'Empereur? C'est la generosite, la clemence, la justice, l'ordre, le genie, voila l'Empereur! C'est moi, Ram ball, qui vous le dit. Tel que vous me voyez, j'etais son ennemi il y a encore huit ans. Mon pere a ete comte emigre… Mais il m'a vaincu, cet homme. Il m'a empoigne. Je n'ai pas pu resister au spectacle de grandeur et de gloire dont il couvrait la France. Quand j'ai compris ce qu'il voulait, quand j'ai vu qu'il nous faisait une litiere de lauriers, voyez vous, je me suis dit: voila un souverain, et je me suis donne a lui. Eh voila! Oh, oui, mon cher, c'est le plus grand homme des siecles passes et a venir. [Император? Это великодушие, милосердие, справедливость, порядок, гений – вот что такое император! Это я, Рамбаль, говорю вам. Таким, каким вы меня видите, я был его врагом тому назад восемь лет. Мой отец был граф и эмигрант. Но он победил меня, этот человек. Он завладел мною. Я не мог устоять перед зрелищем величия и славы, которым он покрывал Францию. Когда я понял, чего он хотел, когда я увидал, что он готовит для нас ложе лавров, я сказал себе: вот государь, и я отдался ему. И вот! О да, мой милый, это самый великий человек прошедших и будущих веков.]
– Est il a Moscou? [Что, он в Москве?] – замявшись и с преступным лицом сказал Пьер.
Француз посмотрел на преступное лицо Пьера и усмехнулся.
– Non, il fera son entree demain, [Нет, он сделает свой въезд завтра,] – сказал он и продолжал свои рассказы.
Разговор их был прерван криком нескольких голосов у ворот и приходом Мореля, который пришел объявить капитану, что приехали виртембергские гусары и хотят ставить лошадей на тот же двор, на котором стояли лошади капитана. Затруднение происходило преимущественно оттого, что гусары не понимали того, что им говорили.
Капитан велел позвать к себе старшего унтер офицера в строгим голосом спросил у него, к какому полку он принадлежит, кто их начальник и на каком основании он позволяет себе занимать квартиру, которая уже занята. На первые два вопроса немец, плохо понимавший по французски, назвал свой полк и своего начальника; но на последний вопрос он, не поняв его, вставляя ломаные французские слова в немецкую речь, отвечал, что он квартиргер полка и что ему ведено от начальника занимать все дома подряд, Пьер, знавший по немецки, перевел капитану то, что говорил немец, и ответ капитана передал по немецки виртембергскому гусару. Поняв то, что ему говорили, немец сдался и увел своих людей. Капитан вышел на крыльцо, громким голосом отдавая какие то приказания.
Когда он вернулся назад в комнату, Пьер сидел на том же месте, где он сидел прежде, опустив руки на голову. Лицо его выражало страдание. Он действительно страдал в эту минуту. Когда капитан вышел и Пьер остался один, он вдруг опомнился и сознал то положение, в котором находился. Не то, что Москва была взята, и не то, что эти счастливые победители хозяйничали в ней и покровительствовали ему, – как ни тяжело чувствовал это Пьер, не это мучило его в настоящую минуту. Его мучило сознание своей слабости. Несколько стаканов выпитого вина, разговор с этим добродушным человеком уничтожили сосредоточенно мрачное расположение духа, в котором жил Пьер эти последние дни и которое было необходимо для исполнения его намерения. Пистолет, и кинжал, и армяк были готовы, Наполеон въезжал завтра. Пьер точно так же считал полезным и достойным убить злодея; но он чувствовал, что теперь он не сделает этого. Почему? – он не знал, но предчувствовал как будто, что он не исполнит своего намерения. Он боролся против сознания своей слабости, но смутно чувствовал, что ему не одолеть ее, что прежний мрачный строй мыслей о мщенье, убийстве и самопожертвовании разлетелся, как прах, при прикосновении первого человека.
Капитан, слегка прихрамывая и насвистывая что то, вошел в комнату.
Забавлявшая прежде Пьера болтовня француза теперь показалась ему противна. И насвистываемая песенка, и походка, и жест покручиванья усов – все казалось теперь оскорбительным Пьеру.
«Я сейчас уйду, я ни слова больше не скажу с ним», – думал Пьер. Он думал это, а между тем сидел все на том же месте. Какое то странное чувство слабости приковало его к своему месту: он хотел и не мог встать и уйти.
Капитан, напротив, казался очень весел. Он прошелся два раза по комнате. Глаза его блестели, и усы слегка подергивались, как будто он улыбался сам с собой какой то забавной выдумке.
– Charmant, – сказал он вдруг, – le colonel de ces Wurtembourgeois! C'est un Allemand; mais brave garcon, s'il en fut. Mais Allemand. [Прелестно, полковник этих вюртембергцев! Он немец; но славный малый, несмотря на это. Но немец.]
Он сел против Пьера.
– A propos, vous savez donc l'allemand, vous? [Кстати, вы, стало быть, знаете по немецки?]
Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.