Старчевский, Альберт Викентьевич

Альберт Викентьевич Старчевский
Место рождения:	Киевская губерния
Место смерти:	Санкт-Петербург
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Род деятельности:	журналист, лексикограф, энциклопедист

Альберт Викентьевич Старчевский (также: Адальберт-Войтех Старчевский, 28 апреля 1818 — 7 октября 1901) — русский журналист, энциклопедист и знаток европейских и восточных языков.

Биография и труды

Учился в Киевском и Санкт-Петербургском университетах по юридическим факультетам. Ещё студентом издал первый том «Сказаний иностранных писателей XVI века о России» (1841), на латинском языке; за ним последовал второй, под заглавием: «Historiae Rathenicae Scriptores exteri saeculi XVI» (1842). Он перевёл на французский язык российский торговый устав, сделал извлечение из русских законов об иностранцах («Die russischen Gesetze Auslander betreftend»), собрал в Берлинской публичной библиотеке коллекцию портретов и автографов разных исторических лиц, часть которой была издана под заглавием «Galerie slave» (до 360 деятелей славянских, с биографиями), разыскал реляции бранденбургских посланников о России в XVII столетии, копии с которых поступили в архив Министерства иностранных дел, составил подробный каталог русских и иностранных материалов для истории России, извлечённых из архивов и библиотек Западной Европы.

С 1843 года Старчевский был сотрудником «Журнала Министерства Народного Просвещения» по исторической критике и славянской этнографии и филологии; составил грамматики десяти славянских наречий (в рукописи) и напечатал: «Литература русской истории с Нестора до Карамзина» («Финский Вестник»), «О заслугах, оказанных государственным канцлером Н. П. Румянцевым», «Жизнь Н. М. Карамзина» (Санкт-Петербург, 1845). В 1848—1853 годах Старчевский редактировал «Справочный энциклопедический словарь» типографии К. Крайя (12 томов; первый оконченный словарь на русском языке); в 1850-х годах был вторым редактором «Библиотеки для Чтения» Сенковского.

В 1856 году он преобразовал «Сын Отечества» в дешёвую еженедельную газету. Успех её обогатил издателя-редактора, но 13 лет спустя он должен был отказаться от издания газеты. После неудачной попытки возобновить «Северную Пчелу», Старчевский стал редактором «Сына Отечества», приобретённого мучным торговцем Успенским, но, несмотря на громадный труд в течение семи лет, не мог возвратить газете и малой части её прежнего успеха. В 1879—1885 годах Старчевский редактировал ещё «Современность», «Улей», «Эхо» и «Родину».

Довольно обширный отдел его трудов составляют разного рода «Переводчики» с восточных языков, «Спутники», «Толмачи» и тому подобные труды по Средней Азии, Кавказу, Турции, Индии и прочим странам, из которых некоторые выдержали по несколько изданий. Последняя крупная его работа — «Словарь древнего славянского языка, составленный по Остромирову Евангелию, Миклошичу, Востокову и Бередникову» (Санкт-Петербург, 1899). Между журнальными его статьями выделяются:

• «Великая мысль Екатерины II» («Исторический Вестник», 1885, № 7);
• «Воспоминания старого литератора» («Исторический Вестник», 1888, 10 и 1889, 10);
• «Роман одной забытой романистки» («Исторический Вестник», 1886, № 8 и 9);
• «Дудышкин Степан Семёнович. Один из забытых журналистов» («Исторический Вестник», 1886, № 2).

А. В. Старчевский скончался 7 октября 1901 года в Санкт-Петербурге. Похоронен на Волковском лютеранском кладбище.

Литература

• Старчевский, Адальберт-Войтех // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Редакция журнала. [vivaldi.nlr.ru/pm000020508/view#page=717 А. В.Старчевский] // Всемирная иллюстрация : журнал. — 1891. — Т. 46, № 1186. — С. 258.
• Статья В. Зотова в «Историческом Вестнике», 1891 год, № 10
• Валентин Саввич Пикуль «Как попасть в энциклопедию?» (историческая миниатюра)

Отрывок, характеризующий Старчевский, Альберт Викентьевич

– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.