Старшая Эдда

Старшая Эдда

«Ста́ршая Э́дда» (или «Э́дда Сэ́мунда», или «Пе́сенная Э́дда») — поэтический сборник древнеисландских песен о богах и героях скандинавской мифологии и истории, сохранившийся в древнеисландской рукописи второй половины XIII века, авторство которой некоторыми исследователями приписывается Сэмунду Мудрому. Наукой не раз делались малоубедительные попытки установить авторов эддических песен, которые, поэтически обрабатывая устные народные сказания, по-видимому, авторами себя не считали. В то же время известны имена исландских скальдов, которые заявляли о своём авторском праве на исполняемые ими песни. Как долго они бытовали в устной традиции, где и когда возникли — неизвестно. По мнению Михаила Стеблина-Каменского большая часть героических песен основана на сказаниях южногерманского происхождения.

По мнению Арона Гуревича свидетельством их архаичности является то, что песни не развёртываются в широкую эпопею, как это происходит в произведениях англосаксонского и германского эпоса. При этом он ссылается на Тацита и готского историка Иордана, последний из которых упоминает о неких древних песнях (лат. in priscis eorum carminibus) когда рассказывает о начале племени готов и их выходе с острова «Скандзы». Гуревич не сомневается в том, что до нас дошли не все древние песни, а некоторые из сохранившихся и записанных в разные периоды истории испытали на себе влияние христианства.

Композиция

«Старшая Эдда» состоит из нескольких песен и представляет собой тонический аллитерационный стих, форма которого особенно долго сохранялась в Исландии, в отличие от континентальных народов, у которых он сменяется стихом с конечной рифмой. Автором или авторами, если таковые имелись, используются многочисленные кеннинги. Между тем, язык «Эдды» скорее прост, чем вычурен. В жанровом отношении песни представляют собой прорицания, изречения, мифологические действа и простые повествования. В песнях излагаются судьбы богов и героев, их речи и поступки. Некоторые сюжеты песен повторяют друг друга, написаны без рифмы или ритма, отсылают к сюжетам других песен, поэтому прочтение только лишь одной из них может затруднить понимание читателя.

Исследователи обращают внимание на разностильность песен, где стихи сменяются прозаическими вставками, среди которых есть и трагические, и комические, и откровенно дидактические. Загадки сменяются прорицаниями, а монологи — диалогами. Эддические песни условно разделяют на песни о богах и песни о героях. В песнях о богах содержится богатейший мифологический материал, а в песнях о героях центральное место занимает сам герой, его доброе имя и посмертная слава.

76

Гибнут стада,

родня умирает,

и смертен ты сам;

но смерти не ведает

громкая слава

деяний достойных.

77

Гибнут стада,

родня умирает,

и смертен ты сам;

но знаю одно,

что вечно бессмертно:

умершего слава.

— Старшая Эдда. Речи Высокого.

Сравнение сюжетов

В Отрывке «Песни о Сигурде» рассказывается о князе и вожде воинов Сигурде, муже Гудрун, который смешав кровь заключает побратимство с её братьями Гуннаром и Хёгни, приняв от воинов клятвы верности. Однако, Гуннар, по научению своей жены Брюнхильд, которая обвиняла Сигурда в обмане себя и его, предав клятву побратимства, в лесу к югу от Рейна» убивает Сигурда. После убийства Брюнхильд берёт назад своё обвинение Сигурда и обвиняет Атли, который, по её мнению, совершил зло принудив её принять сватовство Гуннара, когда она полюбила Сигурда. За убийство Сигурда Гудрун угрожает своим братьям окровавленными [о них] клинками Атли.

«Краткую Песнь о Сигурде» обычно считают наиболее поздней песней на сюжеты южногерманских сказаний. В ней рассказывается о гуннском конунге и гуннском Бальдре войска Сигурде, которого полюбила Брюнхильд, но будучи женой Гуннара, решив изготовить для себя радость из гнева, задумала убийство Сигурда. Брюнхильд провоцирует влюблённого в неё Гуннара на это убийство, угрожая тем, что он потеряет её землю и её вместе с нею. Гуннар опечалившись тем, что Брюнхильд бросит царство и уйдёт от него, толкает на убийство своего младшего брата Готторма, который не давал клятв верности Сигурду. После убийства Сигурда Брюнхильд, которую Гуннар называет дочерью Будли и сестрой Атли, решается покончить с собой и пойти в могилу вслед за чужим мужем. Брюнхильд перед своей смертью предсказывает, что у Гудрун появится дочь от Сигурда по имени Сванхильд.

«Вторую Песнь о Гудрун» исследователи обычно относят к поздним. Имена некоторых персонажей этой песни указывают на русско-скандинавские связи XI века. Так, Ярицлейв — это явно Ярослав, Вальдар возможно Владимир, а о Эймунде, упоминаемом в этой песни, в Эймундовой саге говорится, что он был предводителем варяжской дружины Ярослава Мудрого. Не ясно как эти имена попали в песнь.

В песне говориться об убийстве Сигурда, которое совершили Гуннар, Хёгни и их младший брат Готторм, последнего из которых, Сигурд убивает ответным ударом. Жена Сигурда Гудрун узнав об этом из разговора с Хёгни, желает своему брату, чтобы его сердце растерзал ворон в далёкой и незнакомой ему земле.

После смерти Сигурда Гудрун, спускаясь пять дней по горным склонам, уходит в датскую землю, где остаётся жить семь полугодий, где занимается вышиванием запечатлевая на тканях подвиги конунгов и гуннских воителей. В песне рассказывается об одном из таких баталий, когда, на юге, на острове Фьоне (остров Фюн, Дания), бились некие герои Сигар и Сиггейр.

В датской земле Гудрун встречает воинов Лангбарда Вальдара, Ярицлейва, Эймода и Ярицкара, которые пытаются её утешить. В песне говорится, что эти воины были одеты в красные плащи, золотые кольчуги и острые шлемы надетые поверх тёмных волос.

Гримхильд, которая в песне названа готской женщиной, даёт Гудрун напиток забвения, и обещая ей земли Хлёдвера, искусно ткущих гуннских девушек и сокровища Будли, одев которые Гудрун выйдет за муж за Атли. Гудрун не соглашается выйти замуж за брата Брюнхильд и отпрыска Будли, мотивируя свой отказ тем, что Атли причинит зло Гуннару и вырвет сердце у Хёгни. Однако, Гримхильд говорит Гудрун, что если та родит сыновей, то всё будет так, как если бы были живы Сигурд и Сигмунд. По-видимому, соглашаясь с Гримхильд, Гудрун оправляется к Атли. Весь путь Гудрун составил 21 день из которых 7 дней она, воины и вальские жёны ехали по студёным землям, 7 дней месили волны и ещё 7 дней шли посуху.

В конце Гудрун говорит о том, что жаждет мести, а из текста песни следует, что она жаждет отмщения Атли, который по её же пожеланию, высказанным ею в этой песне и в «Отрывке Песни о Сигурде», в будущем, должен будет убить её братьев Гуннара и Хёгни, мстя им за убийство Сигурда. Иными словами Гудрун жаждет мести Атли за ещё не совершённое им убийство.

Некоторые исследователи находят в песнях отголоски истории. Например, в Гренландской Песни об Атли рассказывается об Атли, которого отождествляют с вождём гуннов Аттилой. В ней так же говорится о двух братьях Гуннаре и Хёгни, которых Атли хитростью заманил к себе, желая выменять их жизни на принадлежавшее им золото Асов, а получив отказ убивает их. Гудрун, жена Атли и сестра Гуннара и Хёгни, мстит мужу за убийство своих братьев убивая его и своих сыновей Эйтиля и Эрпа рождённых от Атли. В этом сюжете исследователи видят сходство с историческим топосом об Аттиле, который, со слов Марцеллина Комита, был умерщвлён невестой спустя несколько часов после свадьбы. Последнюю из многочисленных жён Аттилы звали Ильдико.

В «Гренландской Песни об Атли Гуннар» назван «другом бургундов», в чём исследователи видят отражение истории 437 года, когда гунны разрушили королевство бургундов в Вормсе, на среднем Рейне. Однако известно, что за год до этого бургундов громит римский полководец Флавий Аэций, чем принуждает их к принятию римских условий мира. К тому же Аттила встретил смерть в 453 году, а за десять лет до этого, в 443 году, Аэций очередной раз громит бургундов, переселяя их на правах федератов на территории современной Савойи. О захваченном Аэцием золоте бургундов историей не упоминается, в то же время дом Гуннара в «Гренландской Песни об Атли» назван «гуннским домом».

Исследователи отмечают, что «Гренландская Песня об Атли» единственное место в «Старшей Эдде» где Атли, он же Аттила, изображён с готской точки зрения, то есть как жестокий и жадный деспот, а также то, что названия «готов» и «гуннов» здесь обозначают конкретные народы, тогда как в других местах «Старшей Эдды» говорится о южанах и северянах. Вместе с тем «Гренландскую Песню об Атли» исследователи находят древнейшей в «Старшей Эдде». Так же исследователи отмечают схожесть имён сыновей Атли и Гудрун, упоминаемых в «Гренландской Песни об Атли», которых звали Эйтиль и Эрп, с именами сыновей Аттилы, которых звали Эллак и Эрнак.

Песня «Гренландские Речи Атли» обычно считается поздней. У неё тот же сюжет, что и в «Гренландской Песни об Атли», но в ней появляются новые детали и герои. Многие из исследователей, ссылаясь указания в песне на белого медведя и на длинный переход по морю, считали, что песнь возникла в Гренландии, поэтому и названа «Гренландской». Другие считали, что песнь возникла в Гренланде, области на юго-востоке Норвегии.

В песне рассказывается об Атли, которого отождествляют с вождём гуннов Аттилой, который призвал братьев жены с тем, чтобы убить их. Гудрун жена Атли, желая предупредить своих братьев Гуннара и Хёгни, но не имея возможности добраться по морю к братьям в Лимфьорд, с посланцами Атли, передаёт вырезанные ей руны, тем самым предупредив об ожидающей братьев опасности. Жена Хёгни Костбера, прочитав присланные Гудрун руны, предупреждает мужа, что его и его брата в поездке к Атли ожидает смерть. Однако Хёгни, говоря, что ему не за что мстить и не веря в предательство Атли, отвечает жене, что его не страшат тревожные слухи и сны подозрительных жён. Глаумвер рассказывает мужу Гуннару свои сны, которые они трактуют различно. Однако Гуннар отвечает, что раздумывать поздно и коль суждена смерть, судьбы не избегнуть.

Гуннар, Хёгни, его сыновья Сневар и Солар, и брат жены Хёгни Оркнинг, перейдя через море на корабле, приблизились к владению Будли. Винги, один из посланников Атли, прогоняет Гуннара и Хёгни предупреждая, что им угрожает опасность, однако они его сражают секирами. Атли, подойдя с дружинниками к ограде, сказав Гуннару и Хёгни, что они давно решили лишить их жизни, стали метать в них копья. Гудрун, узнав об этом, вышла во двор бесстрашно приветствуя Нифлунгов (или Нибелунги), сбросив плащ и обнажа меч встала на защиту братьев и отпрысков Гьюки, повалила двоих, третьего отправила в Хель и тяжело ранила брата Атли. В сражении, которое прошло всё утро и полдень, вместе с Винги, полегло девятнадцать из тридцати воинов Атли.

Атли, говоря, что не видел покоя с тех пор как женился, обвиняет Гудрун, что она губила родичей, разоряла дом и ввергла в Хель его сестру. Гудрун, смеясь над тем, что Атли затеял счёты, обвиняла Атли, что он сгубил её мать Гримхильд, отнял сокровища и предал племянницу голодной смерти. Атли повелевает ярлам, чтобы те заставили Гудрун печалиться и скорбеть, заживо взрезать ножом Хёгни, вырвав его сердце, вздёрнули на верёвке Гуннара, швырнув его к змеям.

Во время тризны по убитым воинам, Гудрун задумала месть, позвала обоих своих сыновей от Атли и уложив их на постель, предала смерти вонзив им лезвие в горло. Сделала из их черепов чащи, смешала их кровь с пивом, а их сердца, которые позднее Атли по не знанию съел запив приготовленным Гудрун пивом, зажарив на вертеле подала Атли, в последующем объявив ему об этом. В ответ Атли угрожает Гудрун костром избиением камнями. Однако сын Хёгни Хнифлунг, поведал Гудрун о своём желании погубить Атли, что впоследствии и исполнил.

На предсмертном одре Атли ведёт спор с Гудрун, в котором она говорит о походе, который они втроём с Гуннаром и Хёгни, управляя каждый своим кораблём, отправились вслед за Сигурдом, когда судьба привела их на восток.

Песнь написана с готской точки зрения, так как заканчивается строками:

105

Счастье тому,

чьи сыны, вырастая,

героями будут как,

Гьюки потомки;

памятны вечно

их смелые подвиги

всюду, где станут

их воспевать.

— Старшая Эдда. Гренландские Речи Атли.

Песнь о «Подстрекательстве Гудрун» обычно считается поздней. Ситуация в её начальных строфах совпадает с ситуацией в «Речах Хамдира», что может давать основания предполагать о некоторых заимствованиях из «Речей Хамдира». В песни говорится о Гудрун, которая подстрекает своих сыновей рождённых от Йонакра на отмщение Ёрмунрекку, которого отождествляют с вождём готов Германарихом. Ёрмунрекк женился на дочери Гудрун от Сигурда, которую звали Сванхильд. Бикки, советник Ёрмунрекка, посоветовал его сыну Рондверу, овладеть Гудрун, рассказав об этом Ёрмунрекку.

Переводы на русский язык

Существует два полных перевода «Старшей Эдды» на русский язык. Первый из них был выполнен в 1917 году С. Свириденко. Свет увидел только первый том. Второй был переведён Андрем Корсуном, а примечания к нему написал Михаил Стеблин-Каменский.

Существуют также переводы отдельных песен, сделанных Владимиром Тихомировым, Елеазаром Мелетинским, Ольгой Смирницкой, Михаилом Раевским, Игорем Дьяконовым.

В современных русских изданиях «Старшая Эдда» разбита на три части:

Песни о богах:

• Прорицание вёльвы
• Речи Высокого
• Речи Вафтруднира
• Речи Гримнира
• Поездка Скирнира
• Песнь о Харбарде
• Песнь о Хюмире
• Перебранка Локи
• Песнь о Трюме
• Речи Альвиса

Песни о героях:

• Песнь о Вёлунде
• Первая Песнь о Хельги Убийце Хундинга
• Песнь о Хельги, сыне Хьёрварда
• Вторая Песнь о Хельги Убийце Хундинга
• Пророчество Грипира
• Речи Регина
• Речи Фафнира
• Речи Сигрдривы
• Отрывок Песни о Сигурде
• Первая песнь о Гудрун
• Краткая Песнь о Сигурде
• Поездка Брюнхильд в Хель
• Вторая Песнь о Гудрун
• Третья Песнь о Гудрун
• Плач Оддрун
• Гренландская Песнь об Атли
• Гренландские Речи Атли
• Подстрекательство Гудрун
• Речи Хамдира

Эддические песни:

• Сны Бальдра
• Песнь о Риге
• Песнь о Хюндле
• Песнь о Гротти
• Песнь валькирий
• Песнь о Хлёде
• Песнь о солнце (в издание включается не всегда)

Реконструкция звучания "Старшей Эдды"

В 1999 году исполнитель и исследователь средневековой музыки Бенджамин Бэгби опубликовал свою версию реконструкции звучания избранных песен из эпоса. В 2001 году серия записей песен из "Старшей Эдды" была продолжена.

См. также

• Младшая Эдда
• Песнь о Нибелунгах

Литература и ссылки

• [galdr.ru/starshaya-edda/ Старшая Эдда для чтения]
• [ru.wikisource.org/wiki/ЭСБЕ/Эдда Эдда]. \\ Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. — Т. 40, с. 160—162.
• [www.ulfdalir.ru/sources/42/86 Старшая Эдда].
• А. Я. Гуревич. [www.ulfdalir.ru/literature/735/748 Старшая Эдда].
• А. Я. Гуревич. [www.ulfdalir.ru/literature/735/752 «Эдда» и право].
• О. А. Смирницкая. [www.ulfdalir.ru/literature/735/796 Софья Свириденко и её «Эдда»].
• Д. М. Шарыпкин. [www.ulfdalir.ru/literature/735/807 Первый полный перевод «Старшей Эдды» на русский язык и рецензия].
• Н. Д. Тамарченко, Л. Е. Стрельцова. [www.bim-bad.ru/docs/tamarchenko_strelzova_sigurd.pdf Средневековый героический эпос. Методика рассмотрения и анализа средневековой эпической песни в четвёртом классе].

Отрывок, характеризующий Старшая Эдда

– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.


Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.