Старые годы

«Старые годы» — российский журнал, издававшийся в 1907—1916 гг. в Санкт-Петербурге, «ежемесячник для любителей искусства и старины».

Редакция располагалась в Соляном пер., 7; затем на Рыночной ул., 10 в Санкт-Петербурге. Выходил в 1907—1916 годах при Кружке любителей русских изящных изданий.

Возник по инициативе секретаря «Кружка любителей русских изящных изданий» П. П. Вейнера, который и стал его издателем. Другой основатель, В. А. Верещагин, стал главным редактором.

Член кружка С. К. Маковский, свел П. Вейнера с владельцами типографии «Сириус». Журнал поступил подписчикам и в книжные магазины Санкт-Петербурга 15 января 1907 года. Первый номер прошёл почти незамеченным: Верещагин заполнил его не очень интересными материалами. Второй номер журнала ожидал большой успех, чему способствовала статья барона Н. Н. Врангеля, наиболее критиковавшего Верещагина за состав первого номера, «Забытые могилы». В вынужденное отсутствие Верещагина следующие номера стал редактировать Вейнер. Возвратившийся осенью 1907 года В. А. Верещагин предложил молодому коллеге легализовать фактически свершившееся — формально занять место издателя-редактора; Вейнер согласился, при этом был создан Редакционный комитет в составе А. Н. Бенуа, В. А. Верещагина, Н. Н. Врангеля, И. И. Лемана, С. К. Маковского, С. Н. Тройницкого и А. А. Трубникова.

Журнал печатал материалы по истории русского искусства, давал описания частных и общественных коллекций; информировал об аукционах и частных продажах произведений искусства в России и за рубежом с указанием картин и цен, знакомил с деятельностью музеев. Большое внимание в журнале уделялось проблемам сохранения памятников искусства и старины России. Среди сотрудников журнала были Г. К. Лукомский, П. П. Муратов, Н. К. Рерих, И. Э. Грабарь, В. Я. Курбатов, П. Н. Столпянский, А. Н. Кубе, С. Р. Эрнст, В. Я. Адарюков, И. Е. Бондаренко и другие.

Всего вышло 120 книжек журнала, в 90 обложках. Каждый год, осенью, когда заканчивались летние отпуска, выходил тройной номер журнала — за июль-сентябрь. Как правило, он был тематическим: например, в 1907 году — «Очерки по искусству XVIII века в России», в 1910 году — «Старые усадьбы. Очерки русского искусства и быта», в 1911 году — «Иностранные художники XVIII столетия в России». Кроме того, в 1908—1910 годах вышло ещё по одному тематическом номеру.

Огромную помощь оказывали читатели журнала авторам статей. В делах редакции сохранились подробные списки губерний России, славящиеся своими старинными усадьбами. Во все концы страны были отправлены обращения с просьбой о помощи в установлении интересных и малоизвестных памятников культуры прошлого для подготовки публикаций на эту тему. И контора журнала была буквально завалена откликами читателей. Некоторые авторы писем были столь точны и заинтересованы в описании усадеб, что им предлагалась самостоятельная подготовка статьи. В результате, номера журнала, посвящённые дворянским усадьбам, стали самыми удачными (1910: Май—июнь, Июль—сентябрь; 1914: Июль—сентябрь).

В 1907 году в виде приложения в конце каждого номера журнала публиковался «Алфавитный указатель Санкт-Петербургских золотых и серебряных дел мастеров, ювелиров, граверов и проч. 1714—1814», составленный главным хранителем Галереи драгоценностей Императорского Эрмитажа А. Е. Фелькерзамом. Еще одно приложение, но уже в виде отдельной книжки, вышло в 1908 году — «Каталог старинных произведений искусств, хранящихся в Императорской Академии художеств».

С ростом популярности журнала увеличивался его тираж: 1907 год — 1000 экземпляров, 1908 — 1200, 1909 — 1500, 1910 — 2000, 1911 — 3200, 1912 — 5000, 1913 — 4500, 1914 — 5000, 1915 — 4000. По распоряжению Вейнера сверх основного тиража печаталось 50—150 экземпляров каждого номера, предназначавшихся для бесплатной раздачи библиотекам учебных заведений, авторам журнальных статей и другим лицам. Даже когда началась Первая мировая война и выход журнала был приостановлен, по многочисленным запросам читателей, подписчиков журнала, редакция возобновила его выпуск; в январе 1915 года вышла тройная книжка — за октябрь, ноябрь, декабрь 1914 года. Конечно, во время войны, а затем и революции выпускать журнал становилось всё труднее. С большим опозданием в 1917 году вышла октябрьско-декабрьская книжка журнала за 1916 год. К 10-летнему юбилею журнала членами Кружка любителей русских изящных изданий была выпущена памятная книжка, где среди множества хвалебных слов в адрес редактора и его журнала подчеркивался тот вклад, который он внёс в пропаганду русской старины, то значение, которое он приобрёл в культурной жизни России.

На журнал подписывались, помимо частных лиц, многие организации: Архангельская публичная библиотека, библиотека Алтайской железной дороги, канцелярия Симбирского губернатора, архитектурный отдел Государственного банка, библиотеки гимназий и университетов. Его выписывали в Главном морском штабе, 96-м пехотном Омском полку, Кронштадтской морской библиотеке и др.

Литература

• Вейнер П. П. Библиографические листки. «Старые годы»: их история и критика en connaissance de cause / Вступ. ст., коммент., сост. И. А. Золотинкиной. — СПб: Коло, 2008. — 288 с. — ISBN 978-8-901841-54-9.
• Лурье Ф. [macca.ru/art/history/lurie.html Журнал «Старые годы» и его издатель]

Ссылки

• [book-old.ru/BookLibrary/00504-Staryie-godyi/1910.-Staryie-godyi-za-1910-god.html «Старые годы» за 1910 год.]
• Минкина Е. В. [elar.urfu.ru/handle/10995/23023 Редактор журнала «Старые годы» и его читатели] // Известия Уральского государственного университета. Сер. 1, Проблемы образования, науки и культуры. — 2007. — № 50. — С. 136-144. [www.webcitation.org/6CxwSyFHO Архивировано] из первоисточника 17 декабря 2012.

Отрывок, характеризующий Старые годы

«С Богом!» проговорил Багратион твердым, слышным голосом, на мгновение обернулся к фронту и, слегка размахивая руками, неловким шагом кавалериста, как бы трудясь, пошел вперед по неровному полю. Князь Андрей чувствовал, что какая то непреодолимая сила влечет его вперед, и испытывал большое счастие. [Тут произошла та атака, про которую Тьер говорит: «Les russes se conduisirent vaillamment, et chose rare a la guerre, on vit deux masses d'infanterie Mariecher resolument l'une contre l'autre sans qu'aucune des deux ceda avant d'etre abordee»; а Наполеон на острове Св. Елены сказал: «Quelques bataillons russes montrerent de l'intrepidite„. [Русские вели себя доблестно, и вещь – редкая на войне, две массы пехоты шли решительно одна против другой, и ни одна из двух не уступила до самого столкновения“. Слова Наполеона: [Несколько русских батальонов проявили бесстрашие.]
Уже близко становились французы; уже князь Андрей, шедший рядом с Багратионом, ясно различал перевязи, красные эполеты, даже лица французов. (Он ясно видел одного старого французского офицера, который вывернутыми ногами в штиблетах с трудом шел в гору.) Князь Багратион не давал нового приказания и всё так же молча шел перед рядами. Вдруг между французами треснул один выстрел, другой, третий… и по всем расстроившимся неприятельским рядам разнесся дым и затрещала пальба. Несколько человек наших упало, в том числе и круглолицый офицер, шедший так весело и старательно. Но в то же мгновение как раздался первый выстрел, Багратион оглянулся и закричал: «Ура!»
«Ура а а а!» протяжным криком разнеслось по нашей линии и, обгоняя князя Багратиона и друг друга, нестройною, но веселою и оживленною толпой побежали наши под гору за расстроенными французами.


Атака 6 го егерского обеспечила отступление правого фланга. В центре действие забытой батареи Тушина, успевшего зажечь Шенграбен, останавливало движение французов. Французы тушили пожар, разносимый ветром, и давали время отступать. Отступление центра через овраг совершалось поспешно и шумно; однако войска, отступая, не путались командами. Но левый фланг, который единовременно был атакован и обходим превосходными силами французов под начальством Ланна и который состоял из Азовского и Подольского пехотных и Павлоградского гусарского полков, был расстроен. Багратион послал Жеркова к генералу левого фланга с приказанием немедленно отступать.
Жерков бойко, не отнимая руки от фуражки, тронул лошадь и поскакал. Но едва только он отъехал от Багратиона, как силы изменили ему. На него нашел непреодолимый страх, и он не мог ехать туда, где было опасно.
Подъехав к войскам левого фланга, он поехал не вперед, где была стрельба, а стал отыскивать генерала и начальников там, где их не могло быть, и потому не передал приказания.
Командование левым флангом принадлежало по старшинству полковому командиру того самого полка, который представлялся под Браунау Кутузову и в котором служил солдатом Долохов. Командование же крайнего левого фланга было предназначено командиру Павлоградского полка, где служил Ростов, вследствие чего произошло недоразумение. Оба начальника были сильно раздражены друг против друга, и в то самое время как на правом фланге давно уже шло дело и французы уже начали наступление, оба начальника были заняты переговорами, которые имели целью оскорбить друг друга. Полки же, как кавалерийский, так и пехотный, были весьма мало приготовлены к предстоящему делу. Люди полков, от солдата до генерала, не ждали сражения и спокойно занимались мирными делами: кормлением лошадей в коннице, собиранием дров – в пехоте.
– Есть он, однако, старше моего в чином, – говорил немец, гусарский полковник, краснея и обращаясь к подъехавшему адъютанту, – то оставляяй его делать, как он хочет. Я своих гусар не могу жертвовать. Трубач! Играй отступление!
Но дело становилось к спеху. Канонада и стрельба, сливаясь, гремели справа и в центре, и французские капоты стрелков Ланна проходили уже плотину мельницы и выстраивались на этой стороне в двух ружейных выстрелах. Пехотный полковник вздрагивающею походкой подошел к лошади и, взлезши на нее и сделавшись очень прямым и высоким, поехал к павлоградскому командиру. Полковые командиры съехались с учтивыми поклонами и со скрываемою злобой в сердце.
– Опять таки, полковник, – говорил генерал, – не могу я, однако, оставить половину людей в лесу. Я вас прошу , я вас прошу , – повторил он, – занять позицию и приготовиться к атаке.
– А вас прошу не мешивайтся не свое дело, – отвечал, горячась, полковник. – Коли бы вы был кавалерист…
– Я не кавалерист, полковник, но я русский генерал, и ежели вам это неизвестно…
– Очень известно, ваше превосходительство, – вдруг вскрикнул, трогая лошадь, полковник, и делаясь красно багровым. – Не угодно ли пожаловать в цепи, и вы будете посмотрейть, что этот позиция никуда негодный. Я не хочу истребить своя полка для ваше удовольствие.
– Вы забываетесь, полковник. Я не удовольствие свое соблюдаю и говорить этого не позволю.
Генерал, принимая приглашение полковника на турнир храбрости, выпрямив грудь и нахмурившись, поехал с ним вместе по направлению к цепи, как будто всё их разногласие должно было решиться там, в цепи, под пулями. Они приехали в цепь, несколько пуль пролетело над ними, и они молча остановились. Смотреть в цепи нечего было, так как и с того места, на котором они прежде стояли, ясно было, что по кустам и оврагам кавалерии действовать невозможно, и что французы обходят левое крыло. Генерал и полковник строго и значительно смотрели, как два петуха, готовящиеся к бою, друг на друга, напрасно выжидая признаков трусости. Оба выдержали экзамен. Так как говорить было нечего, и ни тому, ни другому не хотелось подать повод другому сказать, что он первый выехал из под пуль, они долго простояли бы там, взаимно испытывая храбрость, ежели бы в это время в лесу, почти сзади их, не послышались трескотня ружей и глухой сливающийся крик. Французы напали на солдат, находившихся в лесу с дровами. Гусарам уже нельзя было отступать вместе с пехотой. Они были отрезаны от пути отступления налево французскою цепью. Теперь, как ни неудобна была местность, необходимо было атаковать, чтобы проложить себе дорогу.
Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю. Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не было, и между ними, разделяя их, лежала та же страшная черта неизвестности и страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди чувствовали эту черту, и вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они черту, волновал их.
Ко фронту подъехал полковник, сердито ответил что то на вопросы офицеров и, как человек, отчаянно настаивающий на своем, отдал какое то приказание. Никто ничего определенного не говорил, но по эскадрону пронеслась молва об атаке. Раздалась команда построения, потом визгнули сабли, вынутые из ножен. Но всё еще никто не двигался. Войска левого фланга, и пехота и гусары, чувствовали, что начальство само не знает, что делать, и нерешимость начальников сообщалась войскам.