Шекель

Израильский шекель  (рус.)
שקל  (иврит) Shekel  (англ.) Shekel  (фр.)
1 шекель 1978 года
Коды и символы
Коды ISO 4217	ILR (—)
Символы	ש •
Территория обращения
Эмитент	Израиль Израиль
Производные и параллельные единицы
Дробные	Агора (1⁄100)
История
Введена	24.02.1980
Валюта-предшественник	Израильский фунт (ILP)
Изъятие из обращения	04.09.1985—04.09.1986
Валюта-преемник	Новый израильский шекель (ILS)
Производство монет и банкнот
Эмиссионный центр	Банк Израиля
	[www.boi.org.il www.boi.org.il]

• Ше́кель или сикль (ивр. ‏שקל‏‎) — мера массы золота и серебра у древних евреев и других семитских народов; шекель серебра (монета массой около 11,4 граммов) служил стандартной денежной единицей на Ближнем Востоке.
• Шекель Первой Иудейской войны — первая монета достоинством в шекель, чеканившаяся на территории Израиля в годы восстания против Римской Империи (66—71 годы н. э.).
• Израильский шекель — валюта Государства Израиль с 24 февраля 1980 года по 3 сентября 1985 года включительно.
• Новый шекель или новый израильский шекель (ивр. ‏שקל חדש‏‎, ше́кель хада́ш, англ. New Israeli Sheqel, NIS) — валюта Государства Израиль с 4 сентября 1985 года. Символ: ₪ (NIS), согласно номенклатуре ISO-4217 — ILS.

История

Древний мир

См. также: Библейские денежные единицы и Шекель Первой Иудейской войны

В древности шекель был мерой массы золота и серебра (так называемая «Библейская единица массы»; в русскоязычных источниках обычно упоминается как «сикль» («сикл»), к примеру, 10 сиклей серебра), в разные эпохи шекель составлял от 9 до 17 г. Слово «шекель» происходит от ивр. ‏לשקול‏‎, что означает «взвешивать». Упоминание о шекеле как мере веса восходит ко второму тысячелетию до н. э.: шумеры использовали эталоном массу 1 зерна пшеницы (0,046 г) — «ше» или «шеум» (буквально — «зерно»), 180 ше составляли сикль (8,28 г, на иврите слово трансформировалось в «шекель»). Шекель серебра был стандартной денежной единицей. Шекель как меру веса использовали евреи, моавитяне, эдомитяне, финикийцы и другие народы. Пунические монеты базировались на шекелевой мере веса, которая была заимствована у финикийцев. Тридцать серебреников, за которые, согласно Евангелиям, Иуда Искариот предал Иисуса Христа, были 30 тирскими шекелями.

Палестинский и израильский фунты, израильский шекель

После провозглашения в 1948 году Израиля (который до этого был британской подмандатной территорией и в качестве валюты имел палестинский фунт, строго приравненный к британскому фунту стерлингов) перед независимым государством встал вопрос о национальной валюте. Провозгласив независимость, израильтяне немедленно сменили банкноты на свои, но не поменяли название валюты. Когда банкноты заказывались, никто ещё не знал, как будет названо новое государство, не говоря уже об имени собственной валюты. Поэтому было решено напечатать на купюрах — «палестинский фунт» на английском, как и было ранее на валюте времён мандата, и «лира земли израильской» на иврите.

Лира (ивр. ‏לירה‏‎) на иврите означает «фунт», поэтому «израильская лира» и «палестинский фунт» — это два разных наименования одной и той же денежной единицы.

Закон о возвращении к шекелю Кнессет (израильский парламент) принял ещё 4 июня 1969 года. То есть уже тогда от израильской лиры планировали отказаться, но точный момент для начала операции по переводу страны на новые деньги должен был быть выбран министром финансов, поэтому ещё десять лет страна пользовалась израильскими лирами. Операция по смене денег была засекречена, 22 февраля 1980 года был осуществлён переход к шекелю.

Новый израильский шекель

В связи с гиперинфляцией, достигавшей сотен процентов в год, израильский шекель сильно обесценился. После того, как израильское правительство сумело обуздать гиперинфляцию, был осуществлён переход к новой валюте, названной новый израильский шекель. Эта валюта имеет хождение с 4 сентября 1985 года и до сегодняшнего дня. После 4 сентября 1985 года выведенный из обращения израильский шекель в обиходе часто называют старым шекелем (в отличие от нового шекеля, введённого в оборот).

В оформлении банкнот использованы портреты исторических деятелей. С 1999 года идёт выпуск второй серии новых шекелей также с портретами исторических лиц, но с необычным — вертикальным дизайном.

В обращении находятся банкноты достоинством в 20, 50, 100 и 200 шекелей, монеты достоинством в 10 агор, а также ½, 1, 2, 5 и 10 шекелей. Планируется выпуск банкнот достоинством в 500 шекелей и монет достоинством в 25 агор. Монета в 1 агору выведена из обращения с 1 января 1992 года. Монета достоинством в 5 агор выведена из наличного обращения с 1 января 2008 года, но её номинал в безналичном расчёте остаётся, и с 1 января 2011 года эта монета перестала приниматься как законные деньги и её номинал остаётся только в безналичном расчёте. Так же существует номинал монеты достоинством в одну агору, которая была отменена в 1992 году как наличное платежное средство, но сохранено как средство платежа по безналичному расчёту. В 2007 году в обращение была введена монета в 2 шекеля. С 2008 года заменяются бумажные банкноты достоинством 20 шекелей на новые — имеющие несколько отличный дизайн и изготовленные из пластика.

Новый шекель является международной свободно конвертируемой валютой с 1 января 2003 года, и внесён в список из 17 свободно конвертируемых валют, используемых для расчётов глобальной межбанковской системой CLS, 26 мая 2008 года. Символическое обозначение нового шекеля — ₪. Общепринятая английская аббревиатура нового шекеля — NIS (New Israeli Sheqel). В соответствии с ISO 4217 международный код нового шекеля — ILS.

См. также

• Банкноты Государства Израиль
• Список людей, изображённых на банкнотах Государства Израиль
• Агора (монета)
• Библейские денежные единицы

Ссылки

• [www.eleven.co.il/article/14795 Шекель] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
• [www.leumi-ru.co.il/Home/0,2777,1984,00.html Курс основных валют по отношению к шекелю]
• [www.xe.com/ucc Курсы валют]  (англ.)
• [booknik.ru/audio/?id=31105 История шекеля на видео за пять минут]
• [www.bonistica.ru/cat/asia/israel Израильские шекели и лиры. Галерея выпусков]

Отрывок, характеризующий Шекель

Пьер смотрел то вниз по полю, по которому в нынешнее утро разъездились повозки и верховые, то вдаль за реку, то на собачонку, притворявшуюся, что она не на шутку хочет укусить его, то на свои босые ноги, которые он с удовольствием переставлял в различные положения, пошевеливая грязными, толстыми, большими пальцами. И всякий раз, как он взглядывал на свои босые ноги, на лице его пробегала улыбка оживления и самодовольства. Вид этих босых ног напоминал ему все то, что он пережил и понял за это время, и воспоминание это было ему приятно.
Погода уже несколько дней стояла тихая, ясная, с легкими заморозками по утрам – так называемое бабье лето.
В воздухе, на солнце, было тепло, и тепло это с крепительной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе, было особенно приятно.
На всем, и на дальних и на ближних предметах, лежал тот волшебно хрустальный блеск, который бывает только в эту пору осени. Вдалеке виднелись Воробьевы горы, с деревнею, церковью и большим белым домом. И оголенные деревья, и песок, и камни, и крыши домов, и зеленый шпиль церкви, и углы дальнего белого дома – все это неестественно отчетливо, тончайшими линиями вырезалось в прозрачном воздухе. Вблизи виднелись знакомые развалины полуобгорелого барского дома, занимаемого французами, с темно зелеными еще кустами сирени, росшими по ограде. И даже этот разваленный и загаженный дом, отталкивающий своим безобразием в пасмурную погоду, теперь, в ярком, неподвижном блеске, казался чем то успокоительно прекрасным.
Французский капрал, по домашнему расстегнутый, в колпаке, с коротенькой трубкой в зубах, вышел из за угла балагана и, дружески подмигнув, подошел к Пьеру.
– Quel soleil, hein, monsieur Kiril? (так звали Пьера все французы). On dirait le printemps. [Каково солнце, а, господин Кирил? Точно весна.] – И капрал прислонился к двери и предложил Пьеру трубку, несмотря на то, что всегда он ее предлагал и всегда Пьер отказывался.
– Si l'on marchait par un temps comme celui la… [В такую бы погоду в поход идти…] – начал он.
Пьер расспросил его, что слышно о выступлении, и капрал рассказал, что почти все войска выступают и что нынче должен быть приказ и о пленных. В балагане, в котором был Пьер, один из солдат, Соколов, был при смерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим солдатом. Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной и постоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще все, что только может случиться, все предвидено начальством.
– Et puis, monsieur Kiril, vous n'avez qu'a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c'est un… qui n'oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.