Стаффорды
Поделись знанием:
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.
Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»
Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
Стаффорды (англ. Stafford) — два английских знатных рода нормандского происхождения. Представители этого рода носили титулы баронов и графов Стаффорд, а также графов и герцогов Бекингем.
Содержание
История
Первый дом Стаффорд
Первый дом Стаффорд был ветвью англо-нормандского рода Тосни (Тоэни). Его родоначальником было Роберт де Стаффорд (ум. ок. 1088), брат Рауля II де Тосни, одного из соратников Вильгельма I Завоевателя и участника битвы при Гастингсе. Неизвестно, принимал ли Роберт участие в нормандском завоевании Англии, но он получил ряд поместий в Англии. Поскольку норманны во время завоевания столкнулись с ожесточённым сопротивлением, то для контроля за завоёванными землям Роберт построил замок Стаффорд, давший название роду. Его сын Николас во время правления короля Генриха I был шерифом в Стаффордшире.
Род угас в 1193/1194 году со смертью Роберта III де Стаффорд, внука Николаса.
Второй дом Стаффорд
Родоначальником этого дома был некий Бэгот, живший в Стаффордшире. Его внук, Эрве Бэгот женился на Мелисенте, сестре Роберта III де Стаффорд. После смерти Роберта Эрве унаследовал его поместья, а также родовое прозвание Стаффорд.
Один из потомков Эрве, Эдмунд Стаффорд 6 февраля 1299 года был вызван в английский парламент как барон Стаффорд. Его сын, Ральф Стаффорд, 2-й барон Стаффорд, был известным военачальником, принимавшим участие Столетней войне. В 1351 году он был пожалован титулом графа Стаффорда.
Внук Ральфа Стаффорда, Томас Стаффорд, 5-й граф Стаффорд, породнился с королевской семьёй, женившись на Анне Глостер, дочери Томаса Вудстока, герцога Глостер. Благодаря этому браку его сын, Хамфри Стаффорд, 6-й граф Стаффорд, получил часть обширных земельных владений Томаса Вудстока, а также титул графа Бекингема (а в 1444 году - и герцога Бекингем) и верховного констебля Англии. Хамфри принимал активное участие в Столетней войне, а после начала войны Алой и Белой розы оказался на стороне Ланкастеров. Он погиб в 1460 году. Поскольку старший сын Хамфри умер раньше, то ему наследовал малолетний внук, Генри Стаффорд, который в отличие от деда оказался на стороне Йорков. Генри принимал активное участие в возведении на престол короля Ричарда III, однако вскоре восстал против него. Восстание оказалось неудачным, в результате чего Генри был обезглавлен, а его владения и титулы — конфискованы.
После того, как в 1485 году королём стал Генрих VII Тюдор, он вернул владения и титулы Эдварду Стаффорду, старшему сыну Генри. Эдвард служил королям Генриху VII и Генриху VIII, но в 1521 году был обвинён в измене королю и казнён, а титулы и владения были конфискованы. Сыну Эдварда Стаффорда, Генри, был в 1547 году возвращён титул барона Стаффорда, который и носили его потомки. Один из сыновей Генри, Томас Стаффорд, был казнён в 1557 году за участие в восстании против Марии Тюдор. Последний носитель титула барона Стаффорда, Генри Стаффорд, 5-й барон Стаффорд, умер в 1637 году. Его родственник Роджер Стаффорд предъявил права на титул, но ему было отказано по причине бедности. В итоге Роджер был вынужден в 1637 году продать свои претензии на титул. Он умер в 1640 году, с ним угасла старшая ветвь род Стаффордов.
Существовали и боковые линии рода Стаффордов. Родоначальником одной был Ричард Стаффорд (1302 — 1380), сенешаль Гаскони. Его сын Ричард де Стаффорд (ум. 1381) в 1371 году был вызван в парламент как 1-й барон Стаффорд из Клифтона. Эта ветвь угасла в 1445 году после смерти Томаса Стаффорда, 4-го барона Стаффорд из Клифтона. Ещё одна ветвь пошла от Джона Стаффорда (ок. 1427 — 8 мая 1473), 1-го графа Уилтшира, одного из сыновей Хамфри Стаффорда, 1-го герцога Бекингем, но она угасла после смерти в 1499 году Эдварда Стаффорда, 2-го графа Уилтшира, сына родоначальника.
Родоначальником ещё одной ветви был Уильям де Стаффорд из Брумшулла (ум. до 1214), брат Эрве Бэгота де Стаффорд. При его потомках она разделилась на 2 линии, которые пошли от двух сыновей сэра Джона Стаффорда из Бромшулла. Из старшей линии, родоначальником которой был сэр Хамфри Стаффорд происходил Джон Стаффорд (ум. 1452), архиепископ Кентерберийский. Последним её представителем был Хамфри Стаффорд (ок. 1439 — 1469), 1-й барон Стаффорд Саууикский, 1-й граф Девон, после его смерти в 1469 году линия угасла. Младшая линия (Стаффорды из Графтона) пошла от Ральфа Стаффорда из Графтона (ум. 1409/1410). Эта ветвь угасла в середине XVIII века.
Генеалогия
Генеалогия первого дома Стаффорд
Рожер I де Тосни (ок. 990 — ок. 1040)
- Рауль II де Тосни (ум. 24 марта ок. 1102), соратник Вильгельма Завоевателя, родоначальник английской ветви рода Тосни
- Роберт I де Стаффорд (ок. 1036 — ок. 1088), управляющий замком Стаффорд; жена: Эвис де Клер (ум. после 1088)
- Николас де Стаффорд (ум. 1138), шериф Стаффордшира; жена: Матильда де Лаймси, дочь Ральфа I де Лаймси
- Роберт II де Стаффорд (ум. 1193/1194); жена: Эвис
- Роберт III де Стаффорд (ум. 1193/1194); жена: Базилия (ум. после 1221)
- Николас Стаффорд
- Милисента Стаффорд (ум. до января 1225); муж: ранее 1193 Эрве Багот (ум. до 25 августа 1214)
- Джон Стаффорд
- дочь; муж: Ральф I де Садли (ум. до 29 сентября 1192)
- Роберт II де Стаффорд (ум. 1193/1194); жена: Эвис
- Нигель Стаффорд
- Уильям Стаффорд (ок. 1095 — 1166); жена: Елена
- Энгенульф де Грейсли
- Петронила де Грейсли; муж: Генри де Одли
- Энгенульф де Грейсли
- Уильям Стаффорд (ок. 1095 — 1166); жена: Елена
- Роберт
- Николас де Стаффорд (ум. 1138), шериф Стаффордшира; жена: Матильда де Лаймси, дочь Ральфа I де Лаймси
Генеалогия второго дома Стаффорд
Бэготы
Бэгот (ум. после 1129)
- Эрве Фиц-Бэгот (ум. после 1166)
- Эрве Бэгот (ум. до 25 августа 1214), известен также как Эрве де Стаффорд; жена: Милисента де Стаффорд, Роберта II де Стаффорд
- Уильям де Стаффорд из Брумшулла (ум. до 1214)
- Эрве Бэгот де Стаффорд (ум. ноябрь 1236/12 мая 1237); жена: Петронила Феррерс, дочь Уильяма де Феррерс, 3-го графа Дерби
- Эрве де Стаффорд (ум. до 7 октября 1241); жена: Мабель (ум. после апреля 1242), дочь Ричарда де Масегроса
- Роберт де Стаффорд (ум. до 4 июня 1261); 1-я жена: Алис Корбе, дочь Томаса Корбе из Кауса в Шропшире; 2-я жена: Джоан
- Николас де Стаффорд (ум. ок. 1 августа 1287); 1-я жена: Энн де Ленгли, дочь Джефри де Ленгли ; 2-я жена: Элеанор де Клинтон, дочь Томаса де Клинтона из Эмингтона
- (от 2-го брака) Ричард Стаффорд
- (от 2-го брака) Эдмунд Стаффорд (15 июля 1273 — 12 августа 1308), 1-й барон Стаффорд
- Эдмунд де Стаффорд
- Элис де Стаффорд; муж: сэр Джон де Хотем
- Изабель де Стаффорд; муж: Уильям Стаффорд
- Эмабиль де Стаффорд; муж: Ричард (Роберт) Рэдклиф (ум. 1290)
- Николас де Стаффорд (ум. ок. 1 августа 1287); 1-я жена: Энн де Ленгли, дочь Джефри де Ленгли ; 2-я жена: Элеанор де Клинтон, дочь Томаса де Клинтона из Эмингтона
- Хафиза
- дочь
- дочь
- Уильям Бэгот (ум. после 1215)
- Ральф Бэгот (ум. после 1215)
- Роджер Бэгот
- Эрве Бэгот
- Эрве Бэгот (ум. до 25 августа 1214), известен также как Эрве де Стаффорд; жена: Милисента де Стаффорд, Роберта II де Стаффорд
Бароны и графы Стаффорд
Эдмунд Стаффорд (15 июля 1273 — 12 августа 1308), 1-й барон Стаффорд; жена: ранее 1298 Маргарет Бассет (ум. 17 марта 1337), дочь Ральфа Бассета, 1-го барона Бассета из Дрейтона, и Хафисы. Дети:
- Ральф Стаффорд (24 сентября 1301 — 31 августа 1372), 2-й барон Стаффорд с 1308, 1-й граф Стаффорд с 1351; 1-я жена: с 1326/1327 Кэтрин Гастингс (ок. 1305 — до 6 июля 1336), дочь сэра Джона Гастингса из Графтона; 2-я жена: с 6 июля 1336 Маргарет де Одли (ум. после 28 января 1348), баронесса Одли, дочь Хью де Одли, барона Одли и графа Глостер, и Маргарет де Клер
- (от 1-го брака) Маргарет Стаффорд; муж: сэр Джон Стаффорд из Викхема
- (от 2-го брака) Ральф де Стаффорд (ок. 1337 — 1347); жена: с 1 ноября 1344 Матильда (Мод) Ланкастер (4 апреля 1339/1341 — 10 апреля 1362), дочь Генри Гросмонта, герцога Ланкастера, и Изабель де Бомон. После смерти мужа в 1352 году вышла замуж за Вильгельма I, герцога Баварии
- (от 2-го брака) Хьюго де Стаффорд (ок. 1334 — 16 октября 1386), 3-й барон Стаффорд и 2-й граф Стаффорд с 1372, 3-й барон Одли с ок. 1358; жена: Филиппа де Бошан (ок. 1334 — до 6 апреля 1386), дочь Томаса де Бошан, 11-го графа Уорика, и Кэтрин Мартимер
- Ральф Стаффорд (1354 — 1385); жена: с ок. 1380 N
- Маргарет Стаффорд (ок. 1364/1365 — 9 июня 1396); муж: с ок. 1382 Ральф де Невилл (ок. 1364 — 21 октября 1425) 1-й граф Уэстморленд
- Томас Стаффорд (ок. 1368 — 4 июля 1392), 4-й барон Стаффорд, 4-й барон Одли и 3-й граф Стаффорд с 1386; жена: с ок. 1390 Анна Глостер (апрель 1383 — 16 октября 1438), дочь Томаса Вудстока, герцога Глостер, и Элеоноры де Богун. После смерти мужа вышла замуж за Эдмунда Стаффорда, брата покойного мужа
- Уильям Стаффорд (21 сентября 1375 — 6 апреля 1395), 5-й барон Стаффорд, 5-й барон Одли и 4-й граф Стаффорд с 1392
- Кэтрин Стаффорд (ок. 1376 — 8 апреля 1419); муж: с ок. 13 апреля 1383 Майкл де Ла Поль (до 1367 — 18 сентября 1415), 2-й граф Саффолк
- Эдмунд Стаффорд (2 марта 1377 — 21 июля 1403), 6-й барон Стаффорд, 6-й барон Одли и 5-й граф Стаффорд с 1395, лорд-верховный констебль Англии с 1399; жена: до 28 июня 1398 Анна Глостер (апрель 1383 — 16 октября 1438), дочь Томаса Вудстока, герцога Глостер, и Элеоноры де Богун, вдова Томаса Стаффорда, старшего брата Эдмунда. После смерти мужа вышла замуж третий раз — за Уильяма Буршье, графа д’Э
- Анна Стаффорд (ок. 1398/1401 — 24 сентября 1432); 1-й муж: с ок. 1415 Эдмунд Мортимер (6 ноября 1391 — 18 января 1425), 5-й граф Марч; 2-й муж: с ок. 24 октября 1429 Джон Холланд (29 марта 1395 — 5 августа 1447), 2-й граф Хантингдон, 2-й герцог Эксетер
- Филиппа Стаффорд (ум. в младенчестве)
- Хамфри Стаффорд (15 августа 1402 — 10 июля 1460), 7-й барон Стаффорд, 7-й барон Одли и 6-й граф Стаффорд с 1403, 1-й граф Бекингем с 1438, 1-й герцог Бекингем с 1444, граф Перш с 1431, лорд-верховный констебль Англии; жена: ранее 18 октября 1424 Анна Невилл (ок. 1411 — 20 сентября 1480), дочь Ральфа де Невилл, 1-го графа Уэстморленда, и Джоан Бофорт
- Хамфри Стаффорд (ок. 1424 — ок. 1459), граф Стаффорд; жена: с 1444 Маргарет Бофорт (до 1439 — 1474), дочери Эдмунда Бофорта, 2-го герцога Сомерсета, и Элеанор Бошан, дочери Ричарда де Бошан, 13-го графа Уорика. После смерти мужа Маргарет вышла замуж вторично — за сэра Ричарда Дайрелла.
- Генри Стаффорд (4 сентября 1455 — 2 ноября 1483), 8-й барон Стаффорд, 8-й барон Одли, 7-й граф Стаффорд, 2-й граф Бекингем и 2-й герцог Бекингем с 1460; жена: с 1466 Кэтрин Вудвиль (до 1458 — до 1513), дочь Ричарда Вудвиля, 1-го графа Риверса, и Жакетты Люксембургской. После казни мужа Кэтрин в 1485 году вышла замуж вторично — за Джаспера Тюдора, герцога Бедфорда.
- Элизабет Стаффорд (ум. 1 января 1530/11 мая 1532); муж: после 23 июля 1505 Роберт Рэдклиф (ок. 1483 — 27 ноября 1542), 10-й барон Фицуолтер с 1505, 1-й виконт Фицуолтер с 1525, 1-й граф Сассекс с 1529
- Эдвард Стаффорд (3 февраля 1478 — 1521), 9-й барон Стаффорд, 9-й барон Одли, 8-й граф Стаффорд, 3-й граф Бекингем и 3-й герцог Бекингем с 1485; жена: с 14 декабря 1490 Элеанор Перси (ум. 13 февраля 1530/1531), дочь Генри Перси, 3-го графа Нортумберленда, и Мод Херберт
- Мэри Стаффорд (ок. 1495 — после 17 декабря 1545); муж: с ок. июня 1519 Джордж Невилл (ок. 1469 — 1535), 3-й барон Абергавенни
- Элизабет Стаффорд (ок. 1497 — 11 ноября 1558); муж: с 8 января 1512 (развод в 1533) Томас Говард (1473 — 25 августа 1554), 2-й граф Суррей, 3-й герцог Норфолк
- Кэтрин Стаффорд (ок. 1499 — 14 мая 1555); муж: ранее июня 1520 Ральф Невилл (21 февраля 1497/1498 — 24 апреля 1549), 4-й граф Уэстморленд
- Генри Стаффорд (8 сентября 1501 — 30 апреля 1563), 1-й барон Стаффорд с 1547; жена: с ок. 16 февраля 1519 Урсула Поул (ум. 15 августа 1570), дочь сэра Ричарда Поула и Маргарет Плантагенет, графини Солсбери
- Генри Стаффорд (1520 — в младенчестве)
- Дороти Стаффорд (1 октября 1526 — 22 сентября 1604); муж: сэр Уильям Стаффорд из Графтона (ок. 1500 — 5 мая 1556)
- Генри Стаффорд (до 1527 — 1 января 1565), 2-й барон Стаффорд с 1563; жена: ранее 25 сентября 1557 Элизабет Дэви, дочь Джона Дэви из Холбича
- Томас Стаффорд (ок. 1533 — 28 мая 1557)
- Эдвард Стаффорд (7 января 1535 – 18 октября 1603), 3-й барон Стаффорд; жена: ранее 23 ноября 1566 Мэри Стенли (ум. 3 сентября 1609), дочь Эдварда Стэнли, 3-го графа Дерби, и Дороти Говард
- Эдвард Стаффорд (ум. 27 января 1568)
- Урсула Стаффорд; муж: Уолтер Эрдесвик
- Эдвард Стаффорд (1572 — 16 сентября 1625), 4-й барон Стаффорд с 1603; жена: с ок. 1595 Изабель Форстер, дочь Томаса Форстера из Тонга
- Эдвард Стаффорд (ок. 1602 — 6 апреля 1621); жена: с 15 мая 1617 Энн Уилфорд, дочь Деймса Уифорда из Ньюмен Холла
- Мэри Стаффорд (1619 — 1613 января 1692/1694), баронесса Стаффорд 1640—1680, графиня Стаффорд с 1688; муж: с 11 октября 1637 Уильям Говард (30 ноября 1614 – 29 декабря 1680), 1-й барон Стаффорд с 1640, 1-й виконт Стаффорд с 1640
- Генри Стаффорд (24 сентября 1621 — 4 августа 1637), 5-й барон Стаффорд с 1625
- Эдвард Стаффорд (ок. 1602 — 6 апреля 1621); жена: с 15 мая 1617 Энн Уилфорд, дочь Деймса Уифорда из Ньюмен Холла
- Дороти Стаффорд (ок. 1572 — ?); муж: Жерве из Чадсена
- Ричард Стаффорд; жена: Мэри Корбе, дочь Джона Корбе из Ли
- Роджер Стаффорд (1572 — 1640), 6-й барон Стаффорд в 1637
- Джейн Стаффорд
- Уолтер Стаффорд (ок. 1539 — после 1571)
- Элизабет Стаффорд; муж: сэр Уильям Невилл из Чебсей
- Анна Стаффорд; муж: Генри Уильямс (ум. 1551)
- Сюзанна Стаффорд
- Джейн Стаффорд
- (незак.) Маргарет Стаффорд (ок. 1511 – 25 мая 1537); муж: сэр Томас Фицджеральд (ум. 1532)
- (незак.) Генри Стаффорд
- Генри Стаффорд (ок. 1479 — 6 марта 1523), 1/3-й граф Уилтшир с 1510; 1-я жена: с ок. 1502 Маргарет Грей (ум. 8 августа 1500/9 сентября 1504), дочь Эдварда Грея, 1-го виконта Лайла, и Элизабет Талбот, 3-й виконтессы Лайл, вдова Эдварда Стаффорда, 2-го графа Уилтшира; 2-я жена: с 22 ноября 1503 Сесили Бонвилл (ок. 30 июня 1460 — 15 мая 1529), 7-я баронесса Херрингтон и 2-я баронесса Бонвилл, дочь Уильяма Бонвилла, 6-го барона Херрингтона, и Катерины Невилл, вдова Томаса Грея, 1-го маркиза Дорсета
- Хамфри (ок. 1480 — в младенчестве)
- Анна (1483 — 1524); 1-й муж: с 1503 сэр Уолтер Херберт (ум. 16 декабря 1507); 2-й муж: ок. декабря 1509 Джордж Гастингс (ум. 24 марта 1544), 3-й лорд Эшби де ла Зуш с 1506/1506, 1-й граф Хантингдон с 1529
- Хамфри Стаффорд (ум. в младенчестве)
- дочь
- дочь
- Генри Стаффорд (4 сентября 1455 — 2 ноября 1483), 8-й барон Стаффорд, 8-й барон Одли, 7-й граф Стаффорд, 2-й граф Бекингем и 2-й герцог Бекингем с 1460; жена: с 1466 Кэтрин Вудвиль (до 1458 — до 1513), дочь Ричарда Вудвиля, 1-го графа Риверса, и Жакетты Люксембургской. После казни мужа Кэтрин в 1485 году вышла замуж вторично — за Джаспера Тюдора, герцога Бедфорда.
- сэр Генри Стаффорд (ок. 1425 — 4 октября 1471); жена: с ок. 1362 Маргарет Бофорт (31 мая 1443 — 29 июня 1509), дочь Джона Бофорта, 1-го герцога Сомерсета, и Маргарет Бошам из Блетсо, вдова Джона де Ла Поль, 2-го герцога Саффолка и Эдмунда Тюдора, 1-го графа Ричмонда, мать короля Англии Генриха VII Тюдора. После смерти мужа вышла замуж в 4-й раз за Томаса Стенлиа, 1-го графа Дерби
- Джон Стаффорд (24 ноября ок. 1427 — 8 мая 1473), 1-й граф Уилтшир с 1470, лорд верховный стюарт Англии с 1471; жена: Констанс Грин
- Эдвард Стаффорд (7 апреля 1470 — 24 марта 1499), 2-й граф Уилтшир с 1473; жена: с 3 июля 1494 Маргарет Грей (ум. 8 августа 1500/9 сентября 1504), дочь Эдварда Грея, 1-го виконта Лайла, и Элизабет Талбот, 3-й виконтессы Лайл. После смерти мужа вышла замуж за Генри Стаффорда, 1/3-го графа Уилтшира
- Эдвард Стаффорд (ум. в младенчестве)
- Ричард Стаффорд (ум. в младенчестве)
- Маргарет Стаффорд (1435 — ?); муж: Роберт Данэм
- Катерина Стаффорд (ок. 1437 — 26 декабря 1476); муж: с ок. 1467 Джон Талбот (12 декабря 1448 — 28 июня 1473), 3-й граф Шрусбери
- Джордж Стаффорд (1439 — в младенчестве), брат-близнец Уильяма
- Уильям Стаффорд (1439 — в младенчестве), брат-близнец Джорджа
- Джоан Стаффорд (1442 — 1484); 1-й муж: ранее 4 марта 1461 (развод 1477) Уильям Бомонт (23 апреля 1438 — 19 декабря 1507), 2-й виконт Бомонт; 2-й муж: с ок. 1477 сэр Уильям Найветт из Бекингема (1440 — 2 декабря 1515), шериф Норфолка и Саффолка
- Элизабет Стаффорд
- Анна Стаффорд (1446 — ок. 14 апреля 1472); 1-й муж: ок. апреля 1460 Обри де Вер (ум. 20 февраля 1462); 2-й муж: сэр Томас Кобэм (ум. 1471), 4-й барон Кобэм
- Хамфри Стаффорд (ок. 1424 — ок. 1459), граф Стаффорд; жена: с 1444 Маргарет Бофорт (до 1439 — 1474), дочери Эдмунда Бофорта, 2-го герцога Сомерсета, и Элеанор Бошан, дочери Ричарда де Бошан, 13-го графа Уорика. После смерти мужа Маргарет вышла замуж вторично — за сэра Ричарда Дайрелла.
- Джоан Стаффорд (ок. 1378 — 1 октября 1442); муж: с 1392 Томас Холланд (ок. 1371 — 7/8 января 1400), 3-й граф Кент
- Хьюго Стаффорд (ок. 1382 — 25 октября 1420), 1-й барон Стаффорд с 1411; жена: Элизабет Буршье (ум. 1 июля 1432), 4-я баронесса Буршье с 1409, дочь Бартоломью Буршье, 3-го барона Буршье
- (от 2-го брака) Джоан Стаффорд (ок. 1343 — до 1397); 1-й муж: Джон Черлетон (1334 — 13 июля 1374), 3-й барон Черлентон, 4-й барон Чарльтон из Повиса; 2-й муж: ранее 16 ноября 1379 Жильбер Талбот (ок. 1332 — 24 апреля 1387), 3-й барон Талбот
- (от 2-го брака) Элизабет Стаффорд (ок. 1340 — 7 августа 1375); 1-й муж: Фальк Ле Стрендж (1330/1331 — 30 августа 1349), 3-й барон Стрендж из Блекмера; 2-й муж: Джон Феррерс (ок. 10 августа 1331 — 3 апреля 1367), 4-й барон Феррерс из Четерли с 1350; 3-й муж: Реджинальд де Кобэм (1348 — 6 июля 1403), 2-й барон Кобэм из Стерборо с 1361
- (от 2-го брака) Беатрис Стаффорд (ок. 1340 — 13 апреля 1415); 1-й муж: с 1350 Морис Фиц-Морис Фицджеральд (31 июля 1336 — 1358), 2-й граф Десмонд; 2-й муж: с 1 января 1357/1358 Томас де Рос (13 января 1335/1336 — 8 июня 1384), 5-й барон Рос из Хемлейка
- (от 2-го брака) Кэтрин Стаффорд (16 сентября 1348 — до 25 декабря 1361); муж: с 25 декабря 1357 Джон де Саттон (1329 — 1369/1370)
- (от 2-го брака) Джон Стаффорд
- (от 2-го брака) Агнес Стаффорд; муж: Джон Керей
- Ричард Стаффорд (1302 — 1380), сенешаль Гаскони; 1-я жена: Матильда Кремвиль; 2-я жена: Изабель де Вернон, дочь Ричарда де Вернона; 3-я жена: Матильда Стаффорд, дочь сэра Джона Стаффорда
- (от 1-го брака) Николас Стаффорд из Троули (1331 — 1394), шериф Стаффордшира; жена: Элизабет Меверел, дочь Томаса Меверель из Троули
- (от 2-го брака) Катерина Стаффорд (1338 — ?); муж: сэр Джон Эрдерн
- (от 2-го брака) Ричард де Стаффорд (1339 — 1381), 1-й барон Стаффорд из Клифтона с 1371
- (от 2-го брака) Эдмунд де Стаффорд (1344 — 3 сентября 1419), 2-й барон Стаффорд из Клифтона с 1381, епископ Эксетера с 1395
- (от 2-го брака) Матильда (Мод) Стаффорд (1346 — ?); муж: сэр Томас Эрдерн
- (от 2-го брака) Томас Стаффорд (ум. 1425), 3-й барон Стаффорд из Клифтона с 1419
- Томас Стаффорд (ум. 1445), 4-й барон Стаффорд из Клифтона с 1425
- Томас Стаффорд
- Маргарет Стаффорд
- Уильям Стаффорд
- Хамфри Стаффорд
- Джейкоб Стаффорд
- Катрин Стаффорд
- Элизабет Стаффорд
Графтонская ветвь
См. также
Напишите отзыв о статье "Стаффорды"
Ссылки
- [fmg.ac/Projects/MedLands/ENGLISH%20NOBILITY%20MEDIEVAL2.htm#_Toc321390413 Stafford] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 12 августа 2012.
- [www.thepeerage.com/p17619.htm#i176187 Edmund de Stafford]. thePeerage.com. Проверено 12 августа 2012. [www.webcitation.org/6B75zFGuf Архивировано из первоисточника 2 октября 2012].
- [www.tudorplace.com.ar/STAFFORD1.htm Stafford family]. Tudor Place. Проверено 6 августа 2012. [www.webcitation.org/6B5q433v6 Архивировано из первоисточника 1 октября 2012].
- [www.stirnet.com/genie/data/british/ss4tz/stafford01.php Stafford of Clifton, Stafford of Stafford]. Stirnet. Проверено 25 июня 2014.
Отрывок, характеризующий Стаффорды
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.
Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»
Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
