Стацевич, Георгий Михайлович

Георгий Михайлович Стацевич <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Г. М. Стацевич на митинге 5 декабря 1937 года, посвящённом первой годовщине Конституции СССР 1936 года.</td></tr>
Первый секретарь Дальневосточного краевого комитета ВКП(б)
21 октября 1937 — 13 июня 1938
Предшественник:	Иосиф Михайлович Варейкис
Преемник:	Сергей Михайлович Соболев
Председатель исполнительного комитета Вологодского губернского Совета рабочих и крестьянских депутатов
19 апреля 1929 — 15 июля 1929
Предшественник:	Николай Феодосиевич Низовцев
1-й Ответственный секретарь Вологодского окружного комитета ВКП(б)
15 июля 1929 — 20 апреля 1930
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	Максим Александрович Волков
Рождение:	город Береза—Картузская, Пружанский уезд, Гродненская губерния, Российская империя
Смерть:	Усть-Вымский исправительно-трудовой лагерь, Усть-Вымский район, Коми АССР, РСФСР, СССР
Партия:	ВКП(б)
Образование:	Железнодорожное училище; 4-классное высшее начальное училище; курсы уездных партработников при ЦК ВКП(б); Историко-партийный Институт красной профессуры
Профессия:	железнодорожник
Военная служба
Годы службы:	1917—1919
Принадлежность:	Российская империя Российская империя РСФСР РСФСР
Род войск:	армия
Звание:	не установлено
Командовал:	красногвардейским отрядом
Сражения:	Гражданская война в России

Георгий Михайлович Стацевич (1898, Картуз-Берёза, Гродненская губерния — 9 августа 1942, Усть-Вымский исправительно-трудовой лагерь, Коми АССР) — советский партийный деятель. Член Коммунистической партии с 1917 года, Первый секретарь Дальневосточного краевого комитета ВКП(б) (1937—1938).

Биография

Георгий Михайлович Стацевич родился в 1898 году в волостном центре Картуз-Берёза Пружанского уезда Гродненской губернии в семье из семи человек. Его отец Михаил Стацевич работал машинистом на станции Бирзула, мать была домохозяйкой. Окончил двухклассное железнодорожное училище, в 1914 году — четырёхклассное вышеначальное училище. В мае 1914 года пошёл работать учеником слесаря на средний ремонт участка тяги, а в 1915 году был переведён в паровозную бригаду и около двух лет работал помощником машиниста 4-го участка тяги в локомотивном депо станции Бирзула Юго-Западной железной дороги (Херсонская губерния). В феврале 1917 года в ходе последнего перед Февральской революцией призыва призван в армию рядовым 228-го запасного пехотного полка.

Революция и Гражданская война

В июле-августе 1917 года в 228-й полк, дислоцированный в Киеве, все чаще стали приходить рабочие Киевского арсенала, которые проводили агитацию и просили создать отряды для охраны арсенала. Рядовой Георгий Стацевич покинул полк и вступил в отряд Красной гвардии. После Октябрьской революции Стацевич принял сторону советской власти, в октябре 1917 года вступил в Российскую социал-демократическую рабочую партию (большевиков), участвовал в боях с Центральной Радой, стал командиром красногвардейского отряда. Участвовал в обороне Киева от германской армии. В апреле в Батайске 2-я Революционная армия, в которой служил Стацевич, была расформирована, а её части переданы в распоряжение Кубанско-Черноморского командования. Стацевич и ещё 12 человек во главе с начальником штаба армии были направлены в распоряжение ЦК Коммунистической партии (большевиков) Украины в Москву. До мая 1918 года Стацевич числился работником фронтового бюро Центрального комитета партии.

В мае 1918 года, после Брестского мира и оккупации Украины германскими и австро-венгерскими войсками, Стацевич по решению ЦК КП(б)У был направлен на подпольную работу. По заданию ЦК Стацевич занимался созданием тайных складов оружия в нейтральной зоне для переправки партизанам на Украину. Руководил организацией партизанских отрядов в Борзненском и Нежинском уездах Черниговский губернии. Был арестован немецкими оккупационными властями, бежал.

В ноябре 1918 года Брестский мир был расторгнут, и с января 1919 года Стацевич служил сотрудником штаба вновь сформированного Украинского фронта, а затем, до апреля 1919 года — особоуполномоченным Народного комиссариата по военным делам Украинской Социалистической Советской Республики по заготовке хлеба в Херсонской губернии. В апреле 1919 года вернулся на фронт и стал секретарём Реввоенсовета Украинского фронта, а в июне 1919 года — секретарём Киевского комитета обороны. После падения Киева в августе 1919 года Стацевич был мобилизован в Красную Армию и назначен военкомом штаба Левобережной группой войск и 60-й стрелковой дивизии. В сентябре 1919 года он был вновь отозван в распоряжение ЦК КП(б)У в Серпухов, где располагался и штаб Южного фронта.

С октября 1919 года он перешёл на партийную работу и работал сотрудником фронтового бюро ЦК Коммунистической партии (большевиков) Украины, а в феврале — июле 1920 года был управляющим делами ЦК Коммунистической партии (большевиков) Украины.

Хозяйственная работа на Украине

В июле 1920 года последовало резкое понижение по службе — Г. М. Стацевич был отозван с высокой должности в КП(б)У, мобилизован на хозяйственную работу на освобождённом от польской армии Правобережье и перемещён на губернскую должность члена коллегии Киевского губернского продовольственного комитета. Однако и здесь Стацевич повёл себя очень активно и в 1921 году за быстрое выполнение задания по продовольствию был занесён Киевским губкомом на Красную доску почёта. В августе того же года в должности комиссара продовольствия он был направлен в Переяслав для усиления сбора продналога и организовал сбор в Липовецком, Сквирском и Бердичевском уездах Киевской губернии и в Переяславском уезде Полтавский губернии. В 1922 году за быстрое выполнение сбора Киевский губисполком наградил Стацевича золотыми часами. После ликвидации продорганов с июня 1924 года Стацевич два года работал в скромной должности заведующего Бердичевским окружным финансовым отделом.

Партийная карьера в Архангельске

В августе 1926 года заведующего Бердичевским окрФО Стацевича направили из Бердичева в Москву слушателем Курсов уездных партийных работников при ЦК ВКП(б) и он, как оказалось — навсегда, покинул Украину.

В июле 1927 года, после окончания курсов в Москве, Стацевич был направлен в Архангельскую губернию, где месяц работал секретарём партийной коллегии Архангельского губернского комитета ВКП(б), а в августе 1927 — январе 1929 года — председателем Архангельской губернской Контрольной комиссии — Рабоче-крестьянской инспекции. В декабре 1927 года Г. М. Стацевич был делегатом XV съезда ВКП(б).

В Вологде

19 апреля 1929 года Г. М. Стацевич был назначен председателем Вологодского губернского исполкома Совета рабочих и крестьянских депутатов, а когда 15 июля того же года Архангельская и Вологодская губернии были объединены в Северный край, стал ответственным секретарем Вологодского окружного комитета ВКП(б). В этой должности он пробыл только год — 30 июля 1930 года большинство округов СССР, в том числе и Вологодский, были упразднены. В официальной биографии отмечалось: «Работая в Вологде, тов. Стацевич вёл решительную борьбу с правооппортунистской практикой губкома, в результате чего был снят секретарь губкома Фичеров, работа которого была признана на окружной конференции неудовлетворительной». В ноябре 1930 года, после нескольких месяцев неопределённости, Стацевич был направлен на учёбу в Историко-партийный Институт красной профессуры.

В Москве

В марте 1931 года Стацевич был делегатом VI Всесоюзного съезда Советов. После шести месяцев учёбы в институте, в апреле 1931 года Г. М. Стацевич был отозван для работы в Московский комитет ВКП(б), оставлен в столице СССР и назначен заместителем заведующего организационного отдела Московского комитета ВКП(б), а в мае 1932 года — заведующим отделом кадров Московского комитета ВКП(б). В январе-феврале 1934 года Стацевич был делегатом XVII съезда ВКП(б). Затем его карьера сделала очередной поворот — в феврале 1934 года Стацевич был назначен заведующим сельскохозяйственным отделом Московского комитета ВКП(б), а через год отправлен на партийную работу в районы Москвы. После VII Всесоюзного съезда Советов, делегатом которого был Стацевич, 13 марта 1935 года его избрали 1-м секретарём Сокольнического райкома МГК ВКП(б), а через год, 21 апреля 1936 года — 1-м секретарём Железнодорожного райкома МГК ВКП(б). Но уже через год, в мае 1937 года Г. М. Стацевич вновь был отозван в МК ВКП(б) и занял ответственный пост заведующего отделом руководящих партийных органов (ОРПО) Московского комитета ВКП(б).

Начальник отдела кадров НКВД СССР

С началом чисток в партии и в государственных органах карьера Г. М. Стацевича резко пошла вверх. 14 августа 1937 года он был назначен начальником отдела кадров НКВД СССР при наркоме Н. И. Ежове, однако проработал на этой должности меньше месяца.

Партийный лидер Дальневосточного края

Уже в сентябре 1937 года Г. М. Стацевича вернули на партийную работу и отправили в Дальневосточный край на должность второго секретаря Дальневосточного краевого комитета ВКП(б), которую он занял 13 сентября того же года. После того, как первый секретарь Далькрайкома Юзас Варейкис был смещён со своего поста, отозван в Москву и объявлен врагом народа, Стацевич временно возглавил дальневосточную парторганизацию. 10 октября Стацевич принял участие в работе XII краевой конференции ВЛКСМ, а уже 13 и 14 октября 1937 года в Хабаровске в зале кинотеатра «Гигант» прошло собрание городского партактива, на котором он обрушился на И. М. Варейкиса с резкой критикой, обвиняя его в том, что тот «не возглавил борьбу за выкорчёвывание врагов», что «под нажимом Варейкиса в руководящие парторганы протаскивались работники, не заслуживавшие политического доверия». 21 октября 1937 года на пленуме Далькрайкома ВКП(б) Г. М. Стацевич был единогласно избран 1-м секретарём Дальневосточного крайкома ВКП(б) и по должности стал членом Военного совета Отдельной Краснознамённой Дальневосточной армии (ОКДВА), которой командовал маршал Советского Союза В. К. Блюхер. В опубликованной вскоре официальной биографии Стацевича говорилось: «За время пребывания в партии никаких колебаний и уклонений от генеральной линии партии и тов. Сталина т. Стацевич не имел».

Избрание в Верховный Совет СССР

Приход Стацевича на пост первого секретаря Далькрайкома совпал с началом кампании по выборам в Верховный Совет СССР 1-го созыва. Уже 27 октября собрание одной из воинских частей выдвинуло его кандидатуру в депутаты Верховного Совета от Хабаровского избирательного округа, а на следующий день его кандидатуру выдвинули мастер завода им. Горького Антонов и стахановец завода им. Кагановича Лёгкий, который заявил: «Товарищ Стацевич в прошлом железнодорожный рабочий. Он всю жизнь посвятил делу Ленина-Сталина». Кандидатуру Стацевича продолжали выдвигать на различных предприятиях в последующие дни. 2 ноября 1937 года выдвижение Стацевича поддержало предвыборное собрание 4 000 жителей Центрального района г. Хабаровска в Зелёном театре Парка культуры и отдыха, а 12 ноября 1937 года Г. М. Стацевич был официально зарегистрирован кандидатом в депутаты. 21 ноября Стацевич принял участие в грандиозном предвыборном митинге в Артзатоне Хабаровска, а 12 декабря 1937 года был избран в Верховный Совет СССР.

На посту. Поездка в Москву

5 декабря 1937 года, в первую годовщину принятия Конституции СССР, Г. М. Стацевич выступил на торжественном митинге, который прошёл на площади Свободы в Хабаровске. Он заявил:

«Мы вправе гордиться нашей замечательной конституцией, давшей народам нашей счастливой страны право на труд, отдых, образование. За эти величайшие права, за счастье народов проливали кровь на полях гражданской войны наши отцы и братья». «Великий советский народ в …гневе своём заявляет: „Собакам — собачья смерть!“ Те, кто пытаются помешать нашей счастливой, радостной жизни, мы не щадим! Пусть знают, что советский народ дорожит завоеваниями Октября!». «Здесь, на Дальнем Востоке, на грани двух миров, мы — форпост социализма на берегах Тихого океана — клянёмся этих завоеваний никогда никому не отдавать!»

Следующим большим выступлением Стацевича стало выступление 20 декабря на торжественном собрании в Клубе НКВД, посвящённом двадцатилетию ВЧК-ОГПУ-НКВД. Он заявлял:

«Здесь на ДВК, дерзко действовали враги народа крутовы, лаврентьевы, варейкисы и прочая сволочь, пытавшаяся продать наш советский Дальний Восток японскому империализму. Наркомвнудельцы ДВК во главе с тов. Люшковым, разгромили шпионские гнёзда…». «Крепить бдительность и зоркость, беспощадно уничтожать всех врагов народа. Пусть знают все фашистские наёмники, отбросы человечества, что победы и завоевания 20 лет социалистического общества охраняет весь советский народ, наша партия, наш НКВД».

В самом начале 1938 года Г. М. Стацевич вместе с другими депутатами Верховного Совета от Дальневосточного края выехал литерным поездом в Москву, на первую сессию Верховного Совета СССР, которая открывалась 12 января. Прибыв в Москву ранним утром 9 января, Стацевич и депутаты поселились в гостинице «Националь». Они посетили музей Ленина и метро, вечером 11 января смотрели в Большом театре оперу «Броненосец Потёмкин», а утром 12 января участвовали в первом рейсе на новой Покровской линии метро.

Свёртывание партийной реабилитации и партийные перевыборы

Хотя сессия Верховного Совета СССР завершилась ещё 19 января, Г. М. Стацевич вернулся в Хабаровск только в феврале. В это время заменявший его второй секретарь Далькрайкома А. М. Анисимов, исполняя решения январского пленума ЦК ВКП(б), развернул кампанию по партийной реабилитации, однако приезд Стацевича почти совпал с Третьим московским процессом над А. И. Рыковым, Н. И. Бухариным и др. В марте кампания по реабилитации в Дальневосточном крае была практически свёрнута, одновременно с этим, после некоторого спада после смещения Варейкиса, началась новая волна репрессий, пришедшаяся на апрель-май 1938 года.

В соответствии с постановлением ЦК ВКП(б) «О проведении выборов руководящих партийных органов» в начале апреля Далькрайком ВКП(б) поставил задачу избрать в руководящие органы товарищей, «последовательных в борьбе с врагами народа» и способных «защищать дело партии». Райкомам и горкомам было приказано не позднее 10 апреля представить соображения о сроках созыва партийных конференций, обкомам — не позднее 15 апреля. Областные партконференции было намечено провести с 10 мая по 4 июня 1938 года. В течение последующих двух месяцев основными направлениями деятельности Стацевича и Далькрайкома стали партийные перевыборы, весенняя посевная кампания и кампания по выборам депутатов Верховного Совета РСФСР.

Продовольственная проблема. Последняя поездка

27 апреля 1938 года «Тихоокеанская звезда» опубликовала выдержки из речи Г. М. Стацевича на Краевом совещании актива и стахановцев государственной торговли. Критические материалы об ухудшении снабжения, исчезновении ряда товаров, плохом обслуживании в столовых и т. п. стали появляться ещё в начале года. На совещании Г. М. Стацевич возложил вину за слабость торговли и неразвитость торговой сети на «врагов народа». Он заявлял:

Всякие вредители, диверсанты сознательно задерживали товары на складах, прятали их, омертвляли капитал. Чтобы создать видимость расширения торговой сети, враги делали так: откроют новый магазин на главной улице, а на окраинах закроют, либо совсем не оставляют товаров окраинным магазинам.

Стацевич критиковал прокуратуру — «Если человек проворовался, а его два года не судят, это даёт повод ещё воровать» — и требовал оживить рабочий контроль, ввести отчёты заведующих магазинами на собраниях рабочих заводов, предприятий и организаций. Однако, судя по тому, что его преемник С. М. Соболев и в июле 1938 года пытался наладить снабжение населения самыми различными способами, решить нарастающую продовольственную проблему Стацевичу не удалось.

В начале июня Г. М. Стацевич выехал из Хабаровска на юг для участия в партийных конференциях в Приморье. 3 июня 1938 года он выступил на утреннем заседании партконференции Уссурийской области в г. Ворошилове, а 7 июня участвовал в партийной конференции Тихоокеанского флота во Владивостоке. Казалось, что его руководящему положению в ближайшее время ничего не угрожает…

Конец карьеры

Утром 13 июня 1938 года начальник УНКВД по Дальневосточному краю Генрих Люшков перешёл границу Маньчжоу-го и вскоре начал активное сотрудничество с разведкой Японии. В этот же день Георгий Михайлович Стацевич был отстранён от обязанностей первого секретаря Далькрайкома и заменён находившимся в Хабаровске партийным лидером Красноярского края Сергеем Соболевым. После этого девять дней Стацевич ждал решения своей судьбы и 22 июня 1938 года был арестован органами НКВД, а затем исключён из партии.

Делом Стацевич занималось вновь созданное Управление НКВД по Хабаровскому краю. Согласно следственному делу №-11345 он был обвинён в участии в 1928 году в правой оппозиции, в связях в 1933 году в Москве с членом «право-троцкистского центра» Я. А. Яковлевым, от которого в 1937 году, отправляясь на Дальний Восток,

«получил задание на восстановление организации на Дальнем Востоке в связи с провалом руководителя организации ВАРЕЙКИС». «По заданию ЯКОВЛЕВА на Дальнем Востоке создал новый центр организации (в составе его СТАЦЕВИЧА, ЛЕГКОНРАВОВА, АНИСИМОВА, ЛЮШКОВА), связался с сохранившимися от ареста участниками организации до своего ареста проводил активную предательскую работу по ослаблению военной и хозяйственной мощи края; в подготовке прямой помощи интервентам в случае войны, в осуществлении отторжения Дальне-Восточного края от СССР и создания буферного государства под протекторатом Японии».

Показания на Стацевича давали проходившие с ним по делу Варейкис, бывшие второй секретарь Далькрайкома Анисимов, председатель Далькрайисполкома Легконравов, глава Хабаровского горисполкома Удодов и другие.

Однако, в отличие от большинства проходивших с ним по делу, Стацевичу сохранили жизнь. 9 июля 1941 года Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила его к 8 годам лишения свободы по ст. 58-7, 58-11 УК РСФСР. Он был отправлен отбывать свой срок в другой конец страны, в Коми АССР.

Георгий Михайлович Стацевич скончался 9 августа 1942 года в Усть-Вымском исправительно-трудовом лагере, в Усть-Вымском районе Коми АССР.

Через неполных четырнадцать лет Определением Военной коллегии Верховного суда СССР от 4 февраля 1956 года приговор по делу Г. М. Стацевича был отменён, и дело прекращено за отсутствием состава преступления. Георгий Михайлович Стацевич был реабилитирован посмертно.

Литература

• Петров Н. В., Скоркин К. В. [www.memo.ru/history/NKVD/kto/biogr/gb467.htm Стацевич Г. М.] // [www.memo.ru/history/NKVD/kto/index.htm Кто руководил НКВД, 1934—1941 : справочник] / Под ред. Н. Г. Охотина и А. Б. Рогинского. — М.: Звенья, 1999. — 502 с. — 3000 экз. — ISBN 5-7870-0032-3.

Ссылки

• [www.knowbysight.info/SSS/06386.asp Стацевич Георгий Михайлович] (рус.). Справочник по истории Коммунистической партии и Советского Союза 1898—1991. Проверено 31 декабря 2011. [www.webcitation.org/67avMmFpG Архивировано из первоисточника 12 мая 2012].

Отрывок, характеризующий Стацевич, Георгий Михайлович

[Со времени наших блестящих успехов в Аустерлице, вы знаете, мой милый князь, что я не покидаю более главных квартир. Решительно я вошел во вкус войны, и тем очень доволен; то, что я видел эти три месяца – невероятно.
«Я начинаю аb ovo. Враг рода человеческого , вам известный, аттакует пруссаков. Пруссаки – наши верные союзники, которые нас обманули только три раза в три года. Мы заступаемся за них. Но оказывается, что враг рода человеческого не обращает никакого внимания на наши прелестные речи, и с своей неучтивой и дикой манерой бросается на пруссаков, не давая им времени кончить их начатый парад, вдребезги разбивает их и поселяется в потсдамском дворце.
«Я очень желаю, пишет прусской король Бонапарту, чтобы ваше величество были приняты в моем дворце самым приятнейшим для вас образом, и я с особенной заботливостью сделал для того все нужные распоряжения на сколько позволили обстоятельства. Весьма желаю, чтоб я достигнул цели». Прусские генералы щеголяют учтивостью перед французами и сдаются по первому требованию. Начальник гарнизона Глогау, с десятью тысячами, спрашивает у прусского короля, что ему делать, если ему придется сдаваться. Всё это положительно верно. Словом, мы думали внушить им страх только положением наших военных сил, но кончается тем, что мы вовлечены в войну, на нашей же границе и, главное, за прусского короля и заодно с ним. Всего у нас в избытке, недостает только маленькой штучки, а именно – главнокомандующего. Так как оказалось, что успехи Аустерлица могли бы быть положительнее, если б главнокомандующий был бы не так молод, то делается обзор осьмидесятилетних генералов, и между Прозоровским и Каменским выбирают последнего. Генерал приезжает к нам в кибитке по Суворовски, и его принимают с радостными и торжественными восклицаниями.
4 го приезжает первый курьер из Петербурга. Приносят чемоданы в кабинет фельдмаршала, который любит всё делать сам. Меня зовут, чтобы помочь разобрать письма и взять те, которые назначены нам. Фельдмаршал, предоставляя нам это занятие, ждет конвертов, адресованных ему. Мы ищем – но их не оказывается. Фельдмаршал начинает волноваться, сам принимается за работу и находит письма от государя к графу Т., князю В. и другим. Он приходит в сильнейший гнев, выходит из себя, берет письма, распечатывает их и читает письма Императора, адресованные другим… Затем пишет знаменитый суточный приказ генералу Бенигсену.
Фельдмаршал сердится на государя, и наказывает всех нас: неправда ли это логично!
Вот первое действие. При следующих интерес и забавность возрастают, само собой разумеется. После отъезда фельдмаршала оказывается, что мы в виду неприятеля, и необходимо дать сражение. Буксгевден, главнокомандующий по старшинству, но генерал Бенигсен совсем не того же мнения, тем более, что он с своим корпусом находится в виду неприятеля, и хочет воспользоваться случаем дать сражение самостоятельно. Он его и дает.
Это пултуская битва, которая считается великой победой, но которая совсем не такова, по моему мнению. Мы штатские имеем, как вы знаете, очень дурную привычку решать вопрос о выигрыше или проигрыше сражения. Тот, кто отступил после сражения, тот проиграл его, вот что мы говорим, и судя по этому мы проиграли пултуское сражение. Одним словом, мы отступаем после битвы, но посылаем курьера в Петербург с известием о победе, и генерал Бенигсен не уступает начальствования над армией генералу Буксгевдену, надеясь получить из Петербурга в благодарность за свою победу звание главнокомандующего. Во время этого междуцарствия, мы начинаем очень оригинальный и интересный ряд маневров. План наш не состоит более, как бы он должен был состоять, в том, чтобы избегать или атаковать неприятеля, но только в том, чтобы избегать генерала Буксгевдена, который по праву старшинства должен бы был быть нашим начальником. Мы преследуем эту цель с такой энергией, что даже переходя реку, на которой нет бродов, мы сжигаем мост, с целью отдалить от себя нашего врага, который в настоящее время не Бонапарт, но Буксгевден. Генерал Буксгевден чуть чуть не был атакован и взят превосходными неприятельскими силами, вследствие одного из таких маневров, спасавших нас от него. Буксгевден нас преследует – мы бежим. Только что он перейдет на нашу сторону реки, мы переходим на другую. Наконец враг наш Буксгевден ловит нас и атакует. Оба генерала сердятся и дело доходит до вызова на дуэль со стороны Буксгевдена и припадка падучей болезни со стороны Бенигсена. Но в самую критическую минуту курьер, который возил в Петербург известие о пултуской победе, возвращается и привозит нам назначение главнокомандующего, и первый враг – Буксгевден побежден. Мы теперь можем думать о втором враге – Бонапарте. Но оказывается, что в эту самую минуту возникает перед нами третий враг – православное , которое громкими возгласами требует хлеба, говядины, сухарей, сена, овса, – и мало ли чего еще! Магазины пусты, дороги непроходимы. Православное начинает грабить, и грабёж доходит до такой степени, о которой последняя кампания не могла вам дать ни малейшего понятия. Половина полков образуют вольные команды, которые обходят страну и все предают мечу и пламени. Жители разорены совершенно, больницы завалены больными, и везде голод. Два раза мародеры нападали даже на главную квартиру, и главнокомандующий принужден был взять баталион солдат, чтобы прогнать их. В одно из этих нападений у меня унесли мой пустой чемодан и халат. Государь хочет дать право всем начальникам дивизии расстреливать мародеров, но я очень боюсь, чтобы это не заставило одну половину войска расстрелять другую.]
Князь Андрей сначала читал одними глазами, но потом невольно то, что он читал (несмотря на то, что он знал, на сколько должно было верить Билибину) больше и больше начинало занимать его. Дочитав до этого места, он смял письмо и бросил его. Не то, что он прочел в письме, сердило его, но его сердило то, что эта тамошняя, чуждая для него, жизнь могла волновать его. Он закрыл глаза, потер себе лоб рукою, как будто изгоняя всякое участие к тому, что он читал, и прислушался к тому, что делалось в детской. Вдруг ему показался за дверью какой то странный звук. На него нашел страх; он боялся, не случилось ли чего с ребенком в то время, как он читал письмо. Он на цыпочках подошел к двери детской и отворил ее.
В ту минуту, как он входил, он увидал, что нянька с испуганным видом спрятала что то от него, и что княжны Марьи уже не было у кроватки.
– Мой друг, – послышался ему сзади отчаянный, как ему показалось, шопот княжны Марьи. Как это часто бывает после долгой бессонницы и долгого волнения, на него нашел беспричинный страх: ему пришло в голову, что ребенок умер. Всё, что oн видел и слышал, казалось ему подтверждением его страха.
«Всё кончено», подумал он, и холодный пот выступил у него на лбу! Он растерянно подошел к кроватке, уверенный, что он найдет ее пустою, что нянька прятала мертвого ребенка. Он раскрыл занавески, и долго его испуганные, разбегавшиеся глаза не могли отыскать ребенка. Наконец он увидал его: румяный мальчик, раскидавшись, лежал поперек кроватки, спустив голову ниже подушки и во сне чмокал, перебирая губками, и ровно дышал.
Князь Андрей обрадовался, увидав мальчика так, как будто бы он уже потерял его. Он нагнулся и, как учила его сестра, губами попробовал, есть ли жар у ребенка. Нежный лоб был влажен, он дотронулся рукой до головы – даже волосы были мокры: так сильно вспотел ребенок. Не только он не умер, но теперь очевидно было, что кризис совершился и что он выздоровел. Князю Андрею хотелось схватить, смять, прижать к своей груди это маленькое, беспомощное существо; он не смел этого сделать. Он стоял над ним, оглядывая его голову, ручки, ножки, определявшиеся под одеялом. Шорох послышался подле него, и какая то тень показалась ему под пологом кроватки. Он не оглядывался и всё слушал, глядя в лицо ребенка, его ровное дыханье. Темная тень была княжна Марья, которая неслышными шагами подошла к кроватке, подняла полог и опустила его за собою. Князь Андрей, не оглядываясь, узнал ее и протянул к ней руку. Она сжала его руку.
– Он вспотел, – сказал князь Андрей.
– Я шла к тебе, чтобы сказать это.
Ребенок во сне чуть пошевелился, улыбнулся и потерся лбом о подушку.
Князь Андрей посмотрел на сестру. Лучистые глаза княжны Марьи, в матовом полусвете полога, блестели более обыкновенного от счастливых слёз, которые стояли в них. Княжна Марья потянулась к брату и поцеловала его, слегка зацепив за полог кроватки. Они погрозили друг другу, еще постояли в матовом свете полога, как бы не желая расстаться с этим миром, в котором они втроем были отделены от всего света. Князь Андрей первый, путая волосы о кисею полога, отошел от кроватки. – Да. это одно что осталось мне теперь, – сказал он со вздохом.


Вскоре после своего приема в братство масонов, Пьер с полным написанным им для себя руководством о том, что он должен был делать в своих имениях, уехал в Киевскую губернию, где находилась большая часть его крестьян.
Приехав в Киев, Пьер вызвал в главную контору всех управляющих, и объяснил им свои намерения и желания. Он сказал им, что немедленно будут приняты меры для совершенного освобождения крестьян от крепостной зависимости, что до тех пор крестьяне не должны быть отягчаемы работой, что женщины с детьми не должны посылаться на работы, что крестьянам должна быть оказываема помощь, что наказания должны быть употребляемы увещательные, а не телесные, что в каждом имении должны быть учреждены больницы, приюты и школы. Некоторые управляющие (тут были и полуграмотные экономы) слушали испуганно, предполагая смысл речи в том, что молодой граф недоволен их управлением и утайкой денег; другие, после первого страха, находили забавным шепелявенье Пьера и новые, неслыханные ими слова; третьи находили просто удовольствие послушать, как говорит барин; четвертые, самые умные, в том числе и главноуправляющий, поняли из этой речи то, каким образом надо обходиться с барином для достижения своих целей.
Главноуправляющий выразил большое сочувствие намерениям Пьера; но заметил, что кроме этих преобразований необходимо было вообще заняться делами, которые были в дурном состоянии.
Несмотря на огромное богатство графа Безухого, с тех пор, как Пьер получил его и получал, как говорили, 500 тысяч годового дохода, он чувствовал себя гораздо менее богатым, чем когда он получал свои 10 ть тысяч от покойного графа. В общих чертах он смутно чувствовал следующий бюджет. В Совет платилось около 80 ти тысяч по всем имениям; около 30 ти тысяч стоило содержание подмосковной, московского дома и княжон; около 15 ти тысяч выходило на пенсии, столько же на богоугодные заведения; графине на прожитье посылалось 150 тысяч; процентов платилось за долги около 70 ти тысяч; постройка начатой церкви стоила эти два года около 10 ти тысяч; остальное около 100 та тысяч расходилось – он сам не знал как, и почти каждый год он принужден был занимать. Кроме того каждый год главноуправляющий писал то о пожарах, то о неурожаях, то о необходимости перестроек фабрик и заводов. И так, первое дело, представившееся Пьеру, было то, к которому он менее всего имел способности и склонности – занятие делами.
Пьер с главноуправляющим каждый день занимался . Но он чувствовал, что занятия его ни на шаг не подвигали дела. Он чувствовал, что его занятия происходят независимо от дела, что они не цепляют за дело и не заставляют его двигаться. С одной стороны главноуправляющий выставлял дела в самом дурном свете, показывая Пьеру необходимость уплачивать долги и предпринимать новые работы силами крепостных мужиков, на что Пьер не соглашался; с другой стороны, Пьер требовал приступления к делу освобождения, на что управляющий выставлял необходимость прежде уплатить долг Опекунского совета, и потому невозможность быстрого исполнения.
Управляющий не говорил, что это совершенно невозможно; он предлагал для достижения этой цели продажу лесов Костромской губернии, продажу земель низовых и крымского именья. Но все эти операции в речах управляющего связывались с такою сложностью процессов, снятия запрещений, истребований, разрешений и т. п., что Пьер терялся и только говорил ему:
– Да, да, так и сделайте.
Пьер не имел той практической цепкости, которая бы дала ему возможность непосредственно взяться за дело, и потому он не любил его и только старался притвориться перед управляющим, что он занят делом. Управляющий же старался притвориться перед графом, что он считает эти занятия весьма полезными для хозяина и для себя стеснительными.
В большом городе нашлись знакомые; незнакомые поспешили познакомиться и радушно приветствовали вновь приехавшего богача, самого большого владельца губернии. Искушения по отношению главной слабости Пьера, той, в которой он признался во время приема в ложу, тоже были так сильны, что Пьер не мог воздержаться от них. Опять целые дни, недели, месяцы жизни Пьера проходили так же озабоченно и занято между вечерами, обедами, завтраками, балами, не давая ему времени опомниться, как и в Петербурге. Вместо новой жизни, которую надеялся повести Пьер, он жил всё тою же прежней жизнью, только в другой обстановке.
Из трех назначений масонства Пьер сознавал, что он не исполнял того, которое предписывало каждому масону быть образцом нравственной жизни, и из семи добродетелей совершенно не имел в себе двух: добронравия и любви к смерти. Он утешал себя тем, что за то он исполнял другое назначение, – исправление рода человеческого и имел другие добродетели, любовь к ближнему и в особенности щедрость.
Весной 1807 года Пьер решился ехать назад в Петербург. По дороге назад, он намеревался объехать все свои именья и лично удостовериться в том, что сделано из того, что им предписано и в каком положении находится теперь тот народ, который вверен ему Богом, и который он стремился облагодетельствовать.
Главноуправляющий, считавший все затеи молодого графа почти безумством, невыгодой для себя, для него, для крестьян – сделал уступки. Продолжая дело освобождения представлять невозможным, он распорядился постройкой во всех имениях больших зданий школ, больниц и приютов; для приезда барина везде приготовил встречи, не пышно торжественные, которые, он знал, не понравятся Пьеру, но именно такие религиозно благодарственные, с образами и хлебом солью, именно такие, которые, как он понимал барина, должны были подействовать на графа и обмануть его.
Южная весна, покойное, быстрое путешествие в венской коляске и уединение дороги радостно действовали на Пьера. Именья, в которых он не бывал еще, были – одно живописнее другого; народ везде представлялся благоденствующим и трогательно благодарным за сделанные ему благодеяния. Везде были встречи, которые, хотя и приводили в смущение Пьера, но в глубине души его вызывали радостное чувство. В одном месте мужики подносили ему хлеб соль и образ Петра и Павла, и просили позволения в честь его ангела Петра и Павла, в знак любви и благодарности за сделанные им благодеяния, воздвигнуть на свой счет новый придел в церкви. В другом месте его встретили женщины с грудными детьми, благодаря его за избавление от тяжелых работ. В третьем именьи его встречал священник с крестом, окруженный детьми, которых он по милостям графа обучал грамоте и религии. Во всех имениях Пьер видел своими глазами по одному плану воздвигавшиеся и воздвигнутые уже каменные здания больниц, школ, богаделен, которые должны были быть, в скором времени, открыты. Везде Пьер видел отчеты управляющих о барщинских работах, уменьшенных против прежнего, и слышал за то трогательные благодарения депутаций крестьян в синих кафтанах.
Пьер только не знал того, что там, где ему подносили хлеб соль и строили придел Петра и Павла, было торговое село и ярмарка в Петров день, что придел уже строился давно богачами мужиками села, теми, которые явились к нему, а что девять десятых мужиков этого села были в величайшем разорении. Он не знал, что вследствие того, что перестали по его приказу посылать ребятниц женщин с грудными детьми на барщину, эти самые ребятницы тем труднейшую работу несли на своей половине. Он не знал, что священник, встретивший его с крестом, отягощал мужиков своими поборами, и что собранные к нему ученики со слезами были отдаваемы ему, и за большие деньги были откупаемы родителями. Он не знал, что каменные, по плану, здания воздвигались своими рабочими и увеличили барщину крестьян, уменьшенную только на бумаге. Он не знал, что там, где управляющий указывал ему по книге на уменьшение по его воле оброка на одну треть, была наполовину прибавлена барщинная повинность. И потому Пьер был восхищен своим путешествием по именьям, и вполне возвратился к тому филантропическому настроению, в котором он выехал из Петербурга, и писал восторженные письма своему наставнику брату, как он называл великого мастера.
«Как легко, как мало усилия нужно, чтобы сделать так много добра, думал Пьер, и как мало мы об этом заботимся!»
Он счастлив был выказываемой ему благодарностью, но стыдился, принимая ее. Эта благодарность напоминала ему, на сколько он еще больше бы был в состоянии сделать для этих простых, добрых людей.
Главноуправляющий, весьма глупый и хитрый человек, совершенно понимая умного и наивного графа, и играя им, как игрушкой, увидав действие, произведенное на Пьера приготовленными приемами, решительнее обратился к нему с доводами о невозможности и, главное, ненужности освобождения крестьян, которые и без того были совершенно счастливы.
Пьер втайне своей души соглашался с управляющим в том, что трудно было представить себе людей, более счастливых, и что Бог знает, что ожидало их на воле; но Пьер, хотя и неохотно, настаивал на том, что он считал справедливым. Управляющий обещал употребить все силы для исполнения воли графа, ясно понимая, что граф никогда не будет в состоянии поверить его не только в том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, для выкупа из Совета, но и никогда вероятно не спросит и не узнает о том, как построенные здания стоят пустыми и крестьяне продолжают давать работой и деньгами всё то, что они дают у других, т. е. всё, что они могут давать.


В самом счастливом состоянии духа возвращаясь из своего южного путешествия, Пьер исполнил свое давнишнее намерение заехать к своему другу Болконскому, которого он не видал два года.
Богучарово лежало в некрасивой, плоской местности, покрытой полями и срубленными и несрубленными еловыми и березовыми лесами. Барский двор находился на конце прямой, по большой дороге расположенной деревни, за вновь вырытым, полно налитым прудом, с необросшими еще травой берегами, в середине молодого леса, между которым стояло несколько больших сосен.
Барский двор состоял из гумна, надворных построек, конюшень, бани, флигеля и большого каменного дома с полукруглым фронтоном, который еще строился. Вокруг дома был рассажен молодой сад. Ограды и ворота были прочные и новые; под навесом стояли две пожарные трубы и бочка, выкрашенная зеленой краской; дороги были прямые, мосты были крепкие с перилами. На всем лежал отпечаток аккуратности и хозяйственности. Встретившиеся дворовые, на вопрос, где живет князь, указали на небольшой, новый флигелек, стоящий у самого края пруда. Старый дядька князя Андрея, Антон, высадил Пьера из коляски, сказал, что князь дома, и проводил его в чистую, маленькую прихожую.
Пьера поразила скромность маленького, хотя и чистенького домика после тех блестящих условий, в которых последний раз он видел своего друга в Петербурге. Он поспешно вошел в пахнущую еще сосной, не отштукатуренную, маленькую залу и хотел итти дальше, но Антон на цыпочках пробежал вперед и постучался в дверь.
– Ну, что там? – послышался резкий, неприятный голос.
– Гость, – отвечал Антон.
– Проси подождать, – и послышался отодвинутый стул. Пьер быстрыми шагами подошел к двери и столкнулся лицом к лицу с выходившим к нему, нахмуренным и постаревшим, князем Андреем. Пьер обнял его и, подняв очки, целовал его в щеки и близко смотрел на него.
– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то, что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.
– Я не могу вам сказать, как много я пережил за это время. Я сам бы не узнал себя.
– Да, много, много мы изменились с тех пор, – сказал князь Андрей.
– Ну а вы? – спрашивал Пьер, – какие ваши планы?
– Планы? – иронически повторил князь Андрей. – Мои планы? – повторил он, как бы удивляясь значению такого слова. – Да вот видишь, строюсь, хочу к будущему году переехать совсем…
Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, – но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить…. расскажи же, расскажи про свое путешествие, про всё, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.
– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.