Стенбок, Густав Отто

Густав Отто Стенбок (швед. Gustaf Otto Stenbock; 7 сентября 1614 — 24 сентября 1685, Стокгольм) — шведский полководец и риксадмирал, граф.

Биография

Родился 17 сентября 1614 года в фамильном имении Торпа в Вестеръётланде. Его отцом был член риксрода Густав Стенбок (1575—1629), матерью — графиня Беата Маргарета Браге.

В 1631 году Стенбок поступил на службу в Смоландский кавалерийский полк и год спустя был произведён в корнеты. В возрасте 19 лет отправился в Германию, чтобы принять участие в Тридцатилетней войне. Там он перешёл на службу в инфантерию. В ходе военных действий участвовал в захвате Ландсберга, в сражениях возле Франкфурта-на-Одере и в битве при Нёрдлингене (1634). В 1635 году он отличился в сражении при Дёмице, затем, в 1636 году, был участником битвы при Виттштоке. В том же году его произвели в майоры, а вскоре и в подполковники. В 1638 году Стенбок получил звание полковника Йёнчёпингского полка, вместе с которым он затем сражался при Хемнице (1639) и вступил в Прагу. В октябре 1642 года он принял участие в сражении под Лейпцигом, в ходе которого получил тяжёлое ранение, из-за чего был отправлен домой в Швецию.

Будучи произведённым в 1643 году в генерал-майоры, Стенбок вновь вернулся в Германию. Спустя год он был назначен губернатором Миндена, а в 1645 году направлен в Вермланд для войны с датчанами.

На последнем этапе Тридцатилетней войны он некоторое время занимал пост командующего шведскими войсками в Вестфалии. В 1647 году он стал генерал-лейтенантом, а в 1648 — генералом. После окончания войны его карьера продолжала развиваться столь же успешно: в 1651 году он получил титул графа и был назначен членом риксрода, а ещё через год сделался военным советником и лагманом Ингерманландии.

В 1654 году он под командованием Кёнигсмарка принял участие в Первой бременской войне, а в 1655 году был назначен генерал-фельдцейхмейстером (rikstygmästare). Во время польско-шведской войны 1655—1660 годов, после того как король вместе с Виттенбергом вступил в пределы Польши, Стенбок был оставлен со значительной частью армии на укреплённых позициях возле Новы Двура у слияния Вислы и Буга. Предполагалось, что он овладеет Западной Пруссией, однако ему это не удалось, поскольку из Мазурии подошли польские войска.

10 ноября Стенбок соединился с силами короля, после чего 28 февраля 1656 года принял участие во взятии Мариенбурга. В сентябре того же года он двинулся на помощь Восточной Пруссии и 12 октября возле Филипово разбил отряд польного гетмана В.Гонсевского, после чего возвратился в Западную Пруссию.

В июле 1657 года он вернулся в Швецию, чтобы принять командование войсками, которые должны были защищать шведскую территорию от нападения датчан. Он, впрочем, не спешил и вступил в должность лишь после одержанной Пером Браге победы под Йеневаде (31 августа). Приняв командование, он вторгся в Сконе, но вскоре отступил в Халланд, а 3 октября потерпел поражение возле Каттарпа, что к югу от Лахольма. В итоге, Стенбок был вынужден отступить на территорию Смоланда. От датского вторжения Швецию спасли лишь успехи короля в Дании. После того как датчане отчистили Халланд от своих войск, Стенбок в начале 1658 года начал операции против южной Норвегии.

После заключения мира он 18 марта 1658 года был назначен генерал-губернатором Сконе, Халланда и Блекинге, однако с возобновлением войны принял участие в осаде Копенгагена, продолжая при этом выполнять свои генерал-губернаторские обязанности.

В ноябре 1658 года он находился на Фюне, стараясь спасти находившиеся там шведские части, однако 14 числа был разбит у Нюборга и не без трудом сумел перебраться на Зеландию. В 1664 году Стенбок оставил генерал-губернатороство, чтобы занять пост риксадмирала. Он активно взялся за улучшение флота, но так и не смог побороть недостатки, существовавшие в управлении флотом в период второго регентства (1660—1672).

В первый год шведско-датской войны 1675—1679 гг. шведский флот смог выйти в море лишь в середине осени. Стенбок должен был переправить войска и военные припасы в Померанию, однако из-за многочисленных аварий и нехватки продовольствия он был вынужден через десять дней вновь вернуться в Даларё. Вся вина за это была возложена на риксадмирала.

В 1676 году Стенбок предстал перед военным судом, который признал его негодным к исполнению обязанностей риксадмирала и присудил его к выплате издержек по вооружению флота, которые составляли 209 341 далеров серебром. Впрочем, суд признал, что причиной неудачи была не трусость риксадмирала, а его неосведомлённость в морских делах. Впоследствии сумма, которую должен был выплатить Стенбок, была сокращена до 100 тыс. далеров.

В ноябре 1677 году он был назначен главнокомандующим шведскими войсками в Вестеръётланде, Бохуслене, Вермланде и Дальсланде. В июле 1678 года ему удалось снять осаду Бохуса, осаждённого войсками Гюлленлёве. Летом следующего года он предпринял неудачную попытку захватить Уддеваллу.

В последние годы жизни его преследовали болезни и бедность. Так называемое регентское расследование и редукция сильно подорвали его состояние. За ним, однако, сохранились посты королевского советника и высшего адмирала (öfverste amiral).

Источники

• Nordisk familjebok. B. 26. — Stockholm, 1917.
• Svenskt biografiskt handlexikon. — Stockholm, 1906.
• Штенцель А. История войн на море, Т. 2. — М., 2002.

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Густав Отто Стенбок

Отрывок, характеризующий Стенбок, Густав Отто

– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.