Стенография
Информация в этой статье или некоторых её разделах устарела. Вы можете помочь проекту, обновив её и убрав после этого данный шаблон.
|
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этой статье не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 14 мая 2011 года. |
Стеногра́фия (от греч. στενός — узкий, тесный и γράφειν — писать) — способ письма посредством особых знаков и целого ряда сокращений, дающий возможность быстро записывать устную речь[1].
Скорость стенографического письма превосходит скорость обычного в 4—7 раз.
Содержание
Виды стенографии
Так как выбор значков для стенографии в основном произвольный, то из сочетаний различных значков образовалось бесчисленное множество стенографических систем, каждая из которых имеет свои достоинства и недостатки. Системы делятся, с одной стороны, на курсивные и геометральные; с другой стороны, на морфологические и фонетические. В курсивных системах знаки образуются из элементов букв обыкновенного письма. В геометральных системах основами знаков служат геометрические элементы (точка, прямая линия, круг и его части) и все сочетания букв имеют вид геометрических фигур. В морфологических системах фиксируются морфемы, в фонетических — звуки.
История
Искусство стенографии существовало уже, как можно заключить по некоторым данным, у древних египтян, где условным знаком записывались речи фараонов; от египтян это искусство перешло к грекам и римлянам, у которых имелись скорописцы. 5 декабря 63 г. до н. э. в Древнем Риме состоялось первое известное в истории применение стенографии. По свидетельству историка древности Плутарха, в этот день на заседании римского сената, где решалась судьба заговорщика Катилины, с обвинением выступил Катон младший. В I веке до н. э. римский грамматик Тирон изобрёл особый способ стенографирования, получивший название тиронских значков (notae Tironianae)[2]; эти значки были образованы из римских прописных букв сокращением и упрощением их; в соединении друг с другом значки подвергались известным изменениям и слияниям, для некоторых гласных употреблялись символические обозначения; иногда для обозначения целых слов употреблялись буквенные обозначения; некоторые буквы опускались, хотя без определённой системы. У римлян скорописцы (notarii) записывали такими значками публичные речи и протоколы заседаний. Во время империи эта стенография изучалась в школах, а впоследствии ею пользовалась и христианская церковь.
С падением Римской империи пало и это искусство, хотя и продолжало ещё существовать до времён Каролингов, затем оно совершенно исчезает. Число знаков было весьма велико: Сенека насчитывал их до 5000, во времена Каролингов их было до 8000. Рукописи, написанные тиронскими значками, сохранились до настоящего времени.
В Средние века, после исчезновения тиронских значков, упоминается лишь о попытке английского монаха Иогана Тильбери составить новую латинскую стенографию (в XII веке). В Средние века и в начале Новых речи записывались обыкновенным алфавитом, но с сокращениями, которые потом дополнялись.
В конце XVI века в Англии вновь появляется искусство стенографии и получает особенное развитие в конце XVIII века. Из Англии стенография распространилась, начиная с XVII века, и на континенте. Наибольшего развития стенография достигла в Северо-Американских Соединённых Штатах, Англии, Франции, Германии, Швейцарии и Австро-Венгрии.
Применение
Как средство записывать произносимые речи, стенография употребляется почти во всех парламентах земного шара. Образцовым (на конец XIX века) являлось стенографическое бюро при прусской палате депутатов, состоявшее из 12 стенографов, такого же числа писцов, журналиста и главного редактора. Во время заседаний палаты стенографы работали по двое, и каждая пара чередовалась в своих занятиях через каждые 10 минут; по окончании очереди освободившиеся стенографы уходили в особое помещение, где диктовали стенограмму писцам (в случае неясности текста сравнивались обе стенограммы); готовая рукопись передавалась для прочтения говорившим лицам, затем читалась редактором. Определение в стенографы производилось по конкурсу. В Англии, где есть наборщики, знакомые со стенографией, стенограммы вовсе не переписываются обыкновенными буквами, а отсылаются прямо в типографию и уже в печатных корректурах исправляются и редактируются.
Распространённость
Первое стенографическое общество было учреждено в 1726 в Лондоне, но просуществовало недолго, и лишь в 1840 появилось там же новое стенографическое общество. Есть несколько стенографических институтов, имеющих целью содействие развитию теории, практики и литературы стенографии; таковы учреждённый в 1839 Königliches Stenographisches Institut в Дрездене, учреждённый Дюплойе в 1872 Institut sténographique des Deux-Mondes в Париже и учреждённый Питманом в 1851 Phonetic Institute в Бате (Bath) с отделениями в Лондоне и Нью-Йорке. Первый журнал, посвящённый стенографии, появился в Англии в 1842. Первый международный стенографический конгресс состоялся в 1887, шестой — в 1897.
Англия
В Англии первая попытка установить стенографию, сделанная Брайтом (1588), окончилась неудачей; более удачными были попытки его последователей Виллиса (1602), Бирома (1726) и Тейлора (1786); система последнего была перенесена во многие иностранные языки; на его же системе основывается и Айзек Питман, который своей «Фонографией» (1837) далеко превзошёл других изобретателей. Первым сторонником графического направления в Англии явился Бордлей в 1787, но не имел там успеха. По распространённости стенографии в обыденной жизни Англия стоит впереди других стран. При парламенте официальных стенографов нет. В начале XX в. в Англии имелось 5 центральных и 95 местных стенографических обществ и 174 стенографических школы по системе Питмана.
Франция
Во Франции система Коссара (1651) не получила распространения; Кулон де Тевено (1778) также не имел успеха. Большое распространение выпало на долю попытки Бертена (1792) применить систему Тейлора, которая и ещё поныне употребляется в обработке Прево (1826) и Делонея (1866); в настоящее время наиболее распространена система Дюплойе (1867); всего во Франции 35 обществ, следующих системе Дюплойе, 2 — системы Прево-Делоней, 4 — других систем стенографии.
Соединённые Штаты Америки
В Соединённых Штатах получила распространение система стенографии Грегга, изобретенная Джоном Робертом Греггом в 1888 году. В отличие от системы Питмана, система Грегга не использует толщину штриха для различия между согласными. Гласные указываются всегда недиакритическими знаками.
Италия
В Италии ещё в 1678 Рамсей обработал итальянскую систему стенографии под назв. «Tacheographia»; за ним следовала попытка Молина (1797); успех имел Аманти (1809) со своей обработкой системы Бертена; последняя была также обработана Дельпино (1819) и др.; с 1863 получила большое распространение обработка системы Габельсбергера, принадлежащая Ноэ, которая принята правительственными учреждениями и 20 стенографическими обществами с 610 членами.
Германия
В Германии в 1678 появилась «Тахеография» Рамсея; в конце XVIII века имели довольно большой успех Мозенгейль (1796) и Горстиг (1797) с своими геометральными системами стенографии; но лишь с появлением графической системы Габельсбергера (1834) немецкая стенография стала на твёрдую почву. Габельсбергер заимствовал свои знаки из частей обыкновенных букв, но связь знаков между собой основывается у него отчасти ещё на началах геометральных систем. Штольце (1841) указал на удобства употребления соединительной черты, установил более точные правила и вообще поднял значение стенографии. Число систем стенографии в Германии довольно велико (Арендса, Фаульмана, Авг. Лемана, Меркеса, Роллера, Фельтена). Шрей (1887) удачно соединил в своей системе преимущества систем Габельсбергера, Штольце, Фаульмана; Браунс (1888) применил в своей системе особенно рациональную экономию. Главное различие между отдельными группами немецких систем стенографии заключается в способе обозначения гласных: у Габельсбергера гласные или вовсе не выписываются, или сливаются с согласными, или обозначаются поднятием или упущением, утолщением или увеличением согласных (символическое обозначение); лишь изредка они выписываются. Последователи Габельсбергера стремились подвести под известные правила обозначение гласных, чтобы тем упростить словообразование. Система Штольце придерживается исключительно символического обозначения гласных; системы относительной символики придерживаются Фаульман, Меркес, Шрей, Леман. Другие системы придерживаются выписывания гласных и отчасти сливания их с согласными (Арендс, Роллер, Куновский). К концу XIX в. в Германии появилось стремление к объединению различных стенографических школ: в 1897 объединили свои системы школы Штольце, Шрея и Фельтена, и к этому соглашению присоединилась и школа Меркеса и Лемана; это — группа систем с символизацией гласных. В 1898 объединились системы Арендса, Роллера и Куновского (1898) под названием «национальной стенографии»; это — группа систем, выписывающих гласные. В настоящее время стремятся к объединению обе эти группы, а также системы, стоящие вне групп. Вообще, в Германии стенография достигла высокой степени развития. Стенография по системе Габельсбергера введена в качестве необязательного предмета в среднеучебных заведениях Баварии, Саксонии, Саксен-Веймара и др.; в Бадене и Вюртемберге наряду с системой Габельсбергера преподаются системы Штольце и объединённая система Штольце-Шрея; лишь Пруссия отказывается от введения преподавания стенографии ввиду существования слишком многих и нетвердо установившихся систем, но в 1897—1898 и в прусских военных школах введено необязательное обучение стенографии по системе Штольце-Шрея. В германском рейхстаге употребляется система Штольце. Всего в 1898 в Германии существовало около 2500 стенографических обществ с 82000 членов (системы Габельсбергера 1137 обществ, Штольце-Шрея — 805).
Австро-Венгрия
В Австро-Венгрии немецкая стенография впервые была предложена Данцером (1800) по геометральной системе, но она исчезла с появлением системы Габельсбергера, которая имела и к началу XX в. наибольшее распространение и употреблялась в рейхсрате и местных ландтагах; обучение ей было введено в средних учебных заведениях; из новых систем были распространены системы Фаульмана, Лемана и Шрея. Первая система стенографии для мадьярского языка была предложена Гати (1820), но без успеха, так же как и система Борзоса (1833); больший успех имели переделка стенографии Штольце — Фенивесси и Габельсбергера — Марковича (1863): обе эти системы были приняты в школах и в парламенте. На чешском языке стенография появилась по системе Габельсбергера благодаря трудам Пражского стенографического общества (1863), которое впоследствии стремилось заменить эту систему новой национальной системой. Для польского языка система Габельсбергера переделана Полинским (1861) и Олевинским (1864), для хорватского — Магдичем (1864). Всего в Австро-Венгрии было 181 стенографическое общество, в том числе 130 системы Габельсбергера (на различных языках) с 10 334 членами.
Россия
В дореволюционной России стенография использовалась мало, применялись главным образом переработки курсивных немецких систем. Первой оригинальной и применённой на практике стенографической системой для русского языка была система Михаила Иванина, опубликованная в 1858 в его книге «О стенографии, или искусстве скорописи, и применении её к русскому языку». В 1860 впервые в России стенография (по системе Иванина) была использована в Петербургском университете для записи диспута о происхождении Руси между академиком Михаилом Погодиным и профессором Николаем Костомаровым.
После Октябрьской революции 1917 появились новые стенографические системы: М. И. Лапекина (1920), Н. И. Фадеева (1922), Н. Н. Соколова (1924) и др. В 20-е гг. стенография преподавалась по разным системам, что тормозило развитие стенографического образования. На основе теоретического и практического сравнения семи лучших систем, произведённого Наркомпросом РСФСР в 1933, ВЦИК РСФСР принял постановление о введении в РСФСР Государственной единой системы стенографии (ГЕСС), в основу которой положена система Соколова. В дальнейшем эта система подвергалась частичному усовершенствованию, а также были предложены альтернативные стенографические системы, как то: система О. С. Акопяна, система О. Александровой (построенная по нерациональному для русского языка фонетическому принципу), система В. Герасимова и др.
Государственная единая система стенографии
В системе Н. Н. Соколова основу алфавита содержат простейшие графические элементы. В отличие от обычного письма, имеет смыслоразличительное значение размер знака и его положение на строке. За счёт этого количество графических элементов сведено к минимуму.
Таким образом, графически упрощается весь алфавит.
Гласные выражаются изменением положения знаков согласных.
Используются особые знаки для выражения наиболее часто встречающихся сочетаний согласных, как то: СТ, СН, СТР, ПР и другие — т. н. «слитные знаки».
Используются особые знаки для выражения наиболее часто встречающихся начальных (РАС-, ЗА-, ПЕРЕ- и др.) и конечных сочетаний (-ЕНИЕ, -СТВО и др.), корней (-ЗДРАВ-, -ДЕРЖ- и др.). ЖД — «железная дорога» и прочие аббревиатуры.
Существуют общие правила сокращения слов (например, сокращение началом слова, началом и концом слова, концом слова), есть и уже закрепившиеся конкретные сокращения для наиболее частотных слов (например, РЕЗУЛЬТАТ = РЕЗ, ВРЕМЯ = ВР и др.).
Некоторые часто встречающиеся слова сокращаются особыми знаками (ПРОИЗВОДСТВО, ПРОМЫШЛЕННОСТЬ).
Часто встречающиеся словосочетания объединяются в т. н. «фразеограммы» и пишутся без отрыва, возможно, с пропуском середины словосочетания.
Существует также около десятка идеограмм.
Гласные «А» и «Я» как правило пропускаются. Окончания у прилагательных не пишутся. Используют надстрочное и подстрочное написание согласных для обозначения гласных.
См. также
- См. также: Скоропись (шрифт)
Напишите отзыв о статье "Стенография"
Примечания
- ↑ [bse.sci-lib.com/article106197.html Стенография] — статья из Большой советской энциклопедии (3-е издание)
- ↑ [rutv.ru/brand/show/episode/240377/viewtype/picture Как была придумана стенография] («Черные дыры. Белые пятна», РТР, эфир от 21 февраля)
Литература
- Стенография // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Европейские рукописные шрифтыАнтичные
и средневековыеRoman (англ.) • Rustic (англ.) • Унциал • Вестготик (англ.) • Merovingian (англ.) • Каролингский • Островной пошиб • Беневентский • Готический • Ротунда • Бастарда (англ.) • Humanist (англ.) • Греческий минускул (англ.) • Старославянский • Глаголица • Court hand (англ.) • Готский
</table></td></tr></table>Современные Cursive (англ.) • Chancery (англ.) • Italic (англ.) • Round (англ.) • Secretary (англ.) • Library (англ.) • D'Nealian (англ.) • Copperplate (англ.) • Spencerian (англ.) • Метод Палмера • Готический курсив • Шрифт Зюттерлина • Grundschrift (англ.) • Русское рукописное письмо • Стенография • Zaner-Bloser (англ.)
Отрывок, характеризующий Стенография
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.
В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.
Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.