Степанов, Георгий Юрьевич

Георгий Юрьевич Степанов
Место рождения:	Петроград, РСФСР
Научная сфера:	механика
Место работы:	Военная академия бронетанковых войск
Учёная степень:	доктор физико-математических наук
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	ВАММ РККА
Награды и премии:

Георгий Юрьевич Степанов (1 августа 1922 года, Петроград — 15 октября 2005 года, Москва) — советский и российский учёный в области механики.

Биография

Отец — Юрий Александрович Степанов (1893—1963) — один из основоположников советского танкового двигателестроения, генерал-майор, профессор, кандидат технических наук, мать — Мария Дмитриевна (1899—1990) — известный германист, профессор Московского педагогического института иностранных языков, доктор филологических наук.

В юношеские годы Георгия Степанова их семья переехала в Москву. Школьником проявил интерес к физике и математике, участвовал в школьных олимпиадах в МГУ, имел 5 премий^{[уточнить]}. В 1940 году с отличием окончил среднюю школу. По Ворошиловскому призыву в Красную Армию стал военнослужащим (полный срок его дальнейшей службы в вооруженных силах составил 65 лет).

Участник Великой Отечественной войны, сержант, командир отделения связи, радист-заряжающий танка БТ-7, участник обороны Москвы 1941—1942 годов в составе Панфиловской дивизии, часть базировалась в районе Яхромы. В конце 1942 года был направлен на краткосрочные офицерские курсы, затем в Военную академию механизации и моторизации РККА. Учился у профессоров И. И. Метелицина и В. В. Уварова, члена-корреспондента Академии наук СССР Николая Бриллинга и академика АН СССР Бориса Стечкина. Во время обучения в академии был сталинским стипендиатом, его сокурсниками и друзьями были Борис Васильев и Евгений Пастернак, впоследствии ставшие известными писателями. Участник парада Победы на Красной площади в мае 1945 года.

В 1946 году окончил академию c золотой медалью, продолжил обучение в адъюнктуре. Кандидат технических наук (1950).

Преподавал в академии, доцент с 1951 года, профессор с 1960 года, в 1959—1977 годы — начальник кафедры механики, в 1961 году присвоено звание полковника-инженера, в 1977—1982 годы — начальник кафедры двигателей (ранее, в 1936—1963 году эту кафедру возглавлял его отец). С 1982 года — профессор кафедры двигателей, с 1988 года в отставке, с 1994 года — почётный профессор академии.

В 1957 году в учёном совете Института механики АН СССР защитил докторскую диссертацию на тему «Гидродинамические методы расчета установившегося обтекания решеток турбомашин».

В течение долгих лет активно сотрудничал с Московским университетом, участник семинаров под руководством Л. И. Седова, Н. А. Слёзкина и Г. Г. Чёрного. С 1968 года работал (по совместительству) в Институте механики МГУ.

В 1947—1973 годы работал (по совместительству) в Центральном институте авиационного моторостроения. Активно сотрудничал с Институтом проблем механики АН СССР, Институтом гидродинамики им. М. А. Лаврентьева СО АН СССР, МВТУ им. Н. Э. Баумана, ЦАГИ, Казанским и Чебоксарским^{[уточнить]} университетами, ВНИИТрансмаш.

Степанову принадлежат первые в мире публикации о применении газотурбинных и турбопоршневых двигателей в танкостроении, в 1970-е годы его разработки применялись на серийно выпускаемых танках. Внес значительный вклад в разработку аппаратов на воздушной подушке, проектирование каналов и диффузоров, крыловых профилей, решеток турбомашин и перспективных устройств и аппаратов, исследовал газодинамические процессы в соплах ракетных двигателей, отрывное обтекание тел жидкостью при учете турбулентности и кавитации (совместно с Л. В. Гогишем), изучал движение запыленного газа в инерционных воздухоочистителях.

Автор около 200 научных публикаций и свыше 20 изобретений.

Прочитал курсы лекций в Академии бронетанковых войск по теоретической механике, теории гироскопов и двигателестроению, курс лекций по теории гидродинамических решеток на механико-математическом факультете МГУ.

Под его научным руководством выполнено 9 докторских и 27 кандидатских диссертаций.

Исследования Степанова по истории механики внесли большой вклад в развитие механики в нашей стране, он — популяризатор классических работ выдающихся ученых-механиков: Н. Е. Жуковского, С. А. Чаплыгина, Л. Эйлера, Т. фон Кармана, Дж. Лайтхилла, Дж. Бетчелора, Г. Биркхофа, М. А. Лаврентьева, Л. И. Седова, Л. Г. Лойцянского, Н. А. Слезкина и других.

Член Национального комитета по теоретической и прикладной механике СССР (с 1965, с 1987 по 2001 год — член президиума), член Международной академии астронавтики (1988, член-корреспондент с 1977) и почётный член РАЕН (1994).

Награждён орденами Красной Звезды и Трудового Красного Знамени, 16 медалями СССР и России, нагрудным знаком Министерства обороны России «За создание бронетанкового вооружения и техники» (2002).

Похоронен на Новодевичьем кладбище.

Библиография

учебное пособие «Основы теории лопастных машин, комбинированных и газотурбинных двигателей» (1958),

курс лекций по теории гироскопов (1962, в соавторстве),

учебник по теории механических колебаний (1963)

Л. В. Гогиш, Г. Ю. Степанов Турбулентные отрывные течения. М.: Наука, 1979. 367 с.

Научный редактор

Труды Международного симпозиума «Неустановившиеся течения воды с большими скоростями» (1973, совместно с Л. И. Седовым),

М. И. Гуревич «Теории струй идеальной жидкости» (1979),

Терминологический справочник «Гидромеханика» (1990).

Научный редактор (переводы)

Г. Биркгоф и Э. Сарантонелло «Струи, следы и каверны» (1964)

Дж. Бэтчелор «Введение в динамику жидкости» (1973)

Ссылки

• [rusmechanics.ru/12/loss_stepanov.html Памяти Г. Ю. Степанова]
• [getmedia.msu.ru/newspaper/newspaper/4145/all/pamyat.htm Памяти Георгия Юрьевича Степанова]

Отрывок, характеризующий Степанов, Георгий Юрьевич

По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.