Степанов, Пётр Гаврилович

Пётр Гаврилович Степанов
Дата рождения:	26 (13) июня 1806(1806-06-13)
Дата смерти:	25 (12) мая 1869(1869-05-12) (62 года)
Место смерти:	Москва
Профессия:	актёр
Гражданство:	Российская империя
Амплуа:	комик
Театр:	Императорский Малый театр, Москва
Роли:	князь Тугоуховский, Тяпкин-Ляпкин, Зефиров, Швохнев, Маломальский

Пётр Гаврилович Степанов — один из первых русских профессиональных актёров, артист императорского Малого театра.

Биография

Пётр Степанов родился 26 (13) июня 1806 г. в Москве или Петербурге (дата 1800 г., приводимая в некоторых источниках, сомнительна, так как противоречит дате на надгробии). Отец — кассир московского театра Меддокса, под конец жизни занялся торговлей.

Семья была связана с театральной средой, близко знакома с известной актрисой того времени М. С. Синявской, в доме которой и протекло, главным образом, детство Петра Гавриловича до поступления в школу. Синявская служила в труппе Меддокса и там же стала руководить учёбой крепостных актёров труппы Шереметева, среди её учениц — выдающаяся Прасковья Жемчугова-Ковалёва. Под влиянием той же Синявской он и учился в школе, и делал первые шаги на сценическом поприще. Ближайшими товарищами его в школе стали известные впоследствии актёры, с которыми вместе выходил на сцену Малого театра Никифоров и Живокини.

«Уже в бытность свою в училище С. выказывал замечательную способность копировать речь и манеры окружающих лиц, начиная с школьных дядек и кончая высшим начальством. В школьных спектаклях он с успехом выступал не только в качестве актера, но и в качестве костюмера и декоратора»

Окончив Московское театральное училище при Императорских театрах в 1825 году, сразу был зачислен в Малый театр, на сцене которого проработал до конца жизни.

«5 июля 1825 г. Степанов, окончив школьный курс, определился актером драматической труппы, на крайне скудное жалованье (на первых порах всего 200 руб. в год), из которых должен был содержать семью, оставшуюся после смерти отца почти без всяких средств» .

Старшая сестра Петра Гавриловича, Аграфена Гавриловна, породнилась с семьей артистов Рыкаловых — вышла замуж за Василия Васильевича Рыкалова, сына актёров Василия Федотовича и Пелагеи Рыкаловых (по Ежегоднику императорских театров, именно сестра, жившая с братом со своими детьми и уже ставшая вдовой, более всего и хлопотала о зачислении брата в императорский Малый театр), а через много лет Петр Гаврилович подготовил «в артистки» уже их дочь, свою племянницу Надежду Васильевну Рыкалову, которая была принята в труппу Малого театра в 1846 году.

В 1855 году принял на себя режиссёрские обязанности, но уже в следующем году от них отказался.

Умер Петр Гаврилович Степанов скоропостижно, от аневризмы, 25 (12) мая 1869 года в городе Москве. Похоронен на Ваганьковском кладбище, 16-й участок.

Творчество

Степанов более всего был известен исполнением комических ролей. Но также выступал как оперный певец (баритон) и даже в небольших балетных партиях — в этом не было в то время ничего особенного: хотя официально музыкальная и драматическая труппы отделились друг от друга в 1824 году, практически они ещё долго сосуществовали вместе, и в разных жанровых амплуа выступали многие актёры.

[dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/116412/Степанов Большая биографическая энциклопедия, автор Вл. Греков]:

Кроме драм, комедий и водевилей С., обладая недурным баритоном, с значительным успехом выступал и в операх, напр., в «Вадиме», «Тоске по родине», «Мария или Безнадежная любовь», и даже в балетах.

1-й исполнитель оперных партий: Тромбонус («Еще чудные встречи, или Суматоха в Сокольниках»), Бамбарибрук («Бонар в луне»), Бернард («Муж и жена» А. Алябьева); Барон («Мария, или Безнадежная любовь»), Фуст («Сильвана»).

Более всего славу он приобрел исполнением комедийных ролей в драматических постановках и в водевилях, особенно эксцентрических водевилях с переодеваниями и исполнением так называемых «ролей в ролях», когда персонажу приходится по сюжету пьесы изображать кого-то другого. Обычно ему приходилось играть роли второстепенные, эпизодические, иногда даже без слов. За все годы работы в Малом театре Петр Гаврилович Степанов сыграл не менее 500 ролей. Многие из них были совсем маленькие, эпизодические, но сыграны столь живо, что врезались в память зрителей и вызывали неизменно внимание театральной критики.

[bookz.ru/authors/avtor-neizvesten-3/theatre_encicl/page-597-theatre_encicl.html Театральная Энциклопедия]:

С. вошёл в историю т-ра как выдающийся исполнитель небольших комедийных и эпизодич. ролей (часто даже без слов). Обладал тончайшей природной наблюдательностью, большим мимич. дарованием, иск-вом художеств. имитации, трансформации, грима, много и кропотливо работал над мельчайшими деталями образа. Иск-во С. высоко ценилось современниками (в том числе В. Г. Белинским, С. Т. Аксаковым).

Роли: Глюкман (опера-водевиль «Пять лет в два часа, или Как дороги утки», переделка с франц. А. И. Писарева), Вольтер (комедия «Ты и Вы» Шаховского), Фридрих II (опера-водевиль «Старый гусар, или Пажи Фридриха II», переделка Д. Т. Ленского), Эдуард (водевиль «Артист», перевод с франц.); Гордей Торцов в пьесе Островского «Бедность не порок».

Первый исполнитель на московской сцене ролей: кн. Тугоуховский («Горе от ума», 1831), Тяпкин-Ляпкин («Ревизор», 1836), Яичница в пьесе «Женитьба», 1843, и Швохнев в «Игроках» Гоголя, Зефиров («Лев Гурыч Синичкин, или Провинциальная дебютантка» Д. Т. Ленского, 1839), Маломальский («Не в свои сани не садись», 1853) и Ерёмка («Не так живи, как хочется», 1854, Островского).

Исполнением роли Тугоуховского он снискал величайшее расположение государя Николая I Павловича. Так это описывает Большая биографическая энциклопедия. Автор Вл. Греков:

«Приблизительно через пять лет после выхода из театрального училища С. выступил в „Горе от ума“ и прославился замечательным исполнением почти бессловесной роли Тугоуховского. За оригинал для этой роли он избрал одного из екатерининских вельмож (князя Юсупова). Критика единодушно признавала игру С. в этой роли в высшей степени художественной и правдивой. В течение сорока лет он являлся единственным исполнителем этой роли, пользуясь в ней неизменным успехом. Этою же ролью С. обратил на себя внимание Государя Императора, пожаловавшего ему бриллиантовый перстень, оказывавшего ему постоянно личное внимание. По Высочайшему повелению, С. для исполнения роли Тугоуховского ездил из Москвы в Петербург, где также встретил шумный успех; за эту поездку он получил тысячу рублей награды. С таким же исключительным успехом выступил он на первом представлении на сцене Московского театра „Ревизора“ 25 мая 1836 г. в роли судьи Тяпкина-Ляпкина. Не меньшим успехом пользовался он и в водевилях с переодеванием, особенно в роли Эдуарда в водевиле „Артист“, в котором являлся певцом-итальянцем, танцовщиком, капельмейстером и актёром-трагиком, причем в каждой из этих метаморфоз воспроизводил кого-либо из известных артистов, например, Мочалова и Каратыгина».

Степанов переиграл не меньше пятисот ролей; когда после его смерти, нужно было сдавать «роли» в контору театров, то они составили две громадные связки — «Ежегодник императорских театров», с.67 . Его партнерами по сцене были не менее легендарные артисты: В. Живокини, Н. Лавров, Н. Никифоров, Н. Репина, П. Щепкин.

Недостаток средств с самого выхода из училища давал себя сильно чувствовать, и жить Степанову приходилось очень скромно: надо было пускаться на выдумки, чтобы пополнить тощий кошелек. Шла драма «Обриева собака», в которой собаке предназначена довольно важная роль. Степанов взялся выдрессировать для этой пьесы свою охотничью собаку Гектора. Это было тем более труднее, что «играть» Гектору нужно было с Мочаловым, который побаивался собак. Однако, Степанов, при помощи своей маленькой племянницы, Нади Рыкаловой, отлично выучил собаку и получал за неё разовые по 25 рублей ассигнациями за спектакль. Гектор участвовал впоследствии ещё и в драме «Ричард Львиное Сердце» . Жалованье Степанова как артиста незначительных ролей оставалось очень невысоким — заработная плата актёров императорских театров зависела от амплуа. А на более высокую актёрскую категорию администрация императорских театров его не назначала. Поэтому, чтобы улучшить своё материальное положение, он ещё в начале своего артистического поприща вместе со своим приятелем Александром Михайловичем Купфершмидтом, служившим альтистом в оркестре Большого театра (отец его служил капельмейстером в домашнем оркестре Сергея Ивановича Тургенева, отца известного писателя), открыл в Москве костюмерный магазин; это дело впоследствии и обеспечило его на всю жизнь. А.А.Ярцев в «Ежегоднике Императорских театров» писал:

«Магазин устроили общими силами и средствами; Аграфена Гавриловна отдала на это предприятие тысячу рублей, которые хранились у неё от бенефиса после смерти мужа; даже мать И. С. Тургенева приняла участие в этом деле и подарила Саше, как она называла Купфершмидта, трюмо из своего деревенского дома. … Через год Степанов занимал уже квартиру в 14 комнат, на Чистых прудах, в доме Соколова, где прожил 30 лет, до самой смерти»

Однако невнимание руководства императорских театров полностью компенсировалось любовью публики. В 1855 году артист был возведен в звание потомственного почетного гражданина. Среди московских любителей искусства возникла мысль почтить его, вместе с его старым товарищем и другом Никифоровым, общественным чествованием по подписке, в которой приняли участие многие известные литераторы, артисты и представители разных общественных слоев и структур. Обоим артистам были поднесены, при шумных овациях, ценные подарки, а затем были устроен в честь их торжественный ужин, на котором Островский, Живокини и Садовский читали речи, а Вильде — стихи. В частной жизни он был человеком благородных душевных качеств, обладал веселым и живым характером, отличался трудолюбием, добротою, остроумием. Из товарищей-артистов он ближе других был к Щепкину и Мочалову и со школьной скамьи до конца жизни — к Никифорову, из петербургских артистов был ближе с известным И. И. Сосницким.

Большая биографическая энциклопедия. Автор Вл. Греков:

По словам одного из современных критиков, «Степанов выказал своё необыкновенное уменье придавать личностям рельефную типичность, очерченную мастерским штрихом вполне оригинального художника. Никто лучше, его не способен был схватить оригинальный тин, оригинальную или характеристическую личность и воспроизвести их с такою художественною верностью, что тайна драматической иллюзии приводить в изумление критика, готовящегося анализировать эту удивительную игру. Степанов носит на себе отпечаток классической строгости. По свойству своего таланта, он не способен к глубокому психологическому анализу, но от мельчайших душевных движений до мельчайших подробностей внешней характеристики по всей его роли проходит быстрый и верный резец истинного мастера» .

Литература

• Греков Вл. Степанов, Петр Гаврилович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Степанов, Петр Гаврилович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [bookz.ru/authors/avtor-neizvesten-3/theatre_encicl/page-597-theatre_encicl.html Театральная Энциклопедия].
• [maslodmemoirs.files.wordpress.com/2016/05/d18fd180d186d0b5d0b21d0be.pdf Ярцев, А. А. Петр Гаврилович Степанов, актер Московского театра. Биографический очерк в "Ежегоднике Императорских Театров" сезона 1896—1897 г., 1-я книга приложений, СПб., 1898 г., стр. 44−86].

Отрывок, характеризующий Степанов, Пётр Гаврилович

– II m'abandonne ici,et Du sait pourquoi, quand il aur pu avoir de l'avancement… [Он покидает меня здесь, и Бог знает зачем, тогда как он мог бы получить повышение…]
Княжна Марья не дослушала и, продолжая нить своих мыслей, обратилась к невестке, ласковыми глазами указывая на ее живот:
– Наверное? – сказала она.
Лицо княгини изменилось. Она вздохнула.
– Да, наверное, – сказала она. – Ах! Это очень страшно…
Губка Лизы опустилась. Она приблизила свое лицо к лицу золовки и опять неожиданно заплакала.
– Ей надо отдохнуть, – сказал князь Андрей, морщась. – Не правда ли, Лиза? Сведи ее к себе, а я пойду к батюшке. Что он, всё то же?
– То же, то же самое; не знаю, как на твои глаза, – отвечала радостно княжна.
– И те же часы, и по аллеям прогулки? Станок? – спрашивал князь Андрей с чуть заметною улыбкой, показывавшею, что несмотря на всю свою любовь и уважение к отцу, он понимал его слабости.
– Те же часы и станок, еще математика и мои уроки геометрии, – радостно отвечала княжна Марья, как будто ее уроки из геометрии были одним из самых радостных впечатлений ее жизни.
Когда прошли те двадцать минут, которые нужны были для срока вставанья старого князя, Тихон пришел звать молодого князя к отцу. Старик сделал исключение в своем образе жизни в честь приезда сына: он велел впустить его в свою половину во время одевания перед обедом. Князь ходил по старинному, в кафтане и пудре. И в то время как князь Андрей (не с тем брюзгливым выражением лица и манерами, которые он напускал на себя в гостиных, а с тем оживленным лицом, которое у него было, когда он разговаривал с Пьером) входил к отцу, старик сидел в уборной на широком, сафьяном обитом, кресле, в пудроманте, предоставляя свою голову рукам Тихона.
– А! Воин! Бонапарта завоевать хочешь? – сказал старик и тряхнул напудренною головой, сколько позволяла это заплетаемая коса, находившаяся в руках Тихона. – Примись хоть ты за него хорошенько, а то он эдак скоро и нас своими подданными запишет. – Здорово! – И он выставил свою щеку.
Старик находился в хорошем расположении духа после дообеденного сна. (Он говорил, что после обеда серебряный сон, а до обеда золотой.) Он радостно из под своих густых нависших бровей косился на сына. Князь Андрей подошел и поцеловал отца в указанное им место. Он не отвечал на любимую тему разговора отца – подтруниванье над теперешними военными людьми, а особенно над Бонапартом.
– Да, приехал к вам, батюшка, и с беременною женой, – сказал князь Андрей, следя оживленными и почтительными глазами за движением каждой черты отцовского лица. – Как здоровье ваше?
– Нездоровы, брат, бывают только дураки да развратники, а ты меня знаешь: с утра до вечера занят, воздержен, ну и здоров.
– Слава Богу, – сказал сын, улыбаясь.
– Бог тут не при чем. Ну, рассказывай, – продолжал он, возвращаясь к своему любимому коньку, – как вас немцы с Бонапартом сражаться по вашей новой науке, стратегией называемой, научили.
Князь Андрей улыбнулся.
– Дайте опомниться, батюшка, – сказал он с улыбкою, показывавшею, что слабости отца не мешают ему уважать и любить его. – Ведь я еще и не разместился.
– Врешь, врешь, – закричал старик, встряхивая косичкою, чтобы попробовать, крепко ли она была заплетена, и хватая сына за руку. – Дом для твоей жены готов. Княжна Марья сведет ее и покажет и с три короба наболтает. Это их бабье дело. Я ей рад. Сиди, рассказывай. Михельсона армию я понимаю, Толстого тоже… высадка единовременная… Южная армия что будет делать? Пруссия, нейтралитет… это я знаю. Австрия что? – говорил он, встав с кресла и ходя по комнате с бегавшим и подававшим части одежды Тихоном. – Швеция что? Как Померанию перейдут?
Князь Андрей, видя настоятельность требования отца, сначала неохотно, но потом все более и более оживляясь и невольно, посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского на французский язык, начал излагать операционный план предполагаемой кампании. Он рассказал, как девяностотысячная армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная армия должна была с разных сторон сделать нападение на французов. Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал:
– Белый! белый!
Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил:
– И скоро она родит? – и, с упреком покачав головой, сказал: – Нехорошо! Продолжай, продолжай.
В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s'en va t en guerre. Dieu sait guand reviendra». [Мальбрук в поход собрался. Бог знает вернется когда.]
Сын только улыбнулся.
– Я не говорю, чтоб это был план, который я одобряю, – сказал сын, – я вам только рассказал, что есть. Наполеон уже составил свой план не хуже этого.
– Ну, новенького ты мне ничего не сказал. – И старик задумчиво проговорил про себя скороговоркой: – Dieu sait quand reviendra. – Иди в cтоловую.


В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.
В столовой, громадно высокой, как и все комнаты в доме, ожидали выхода князя домашние и официанты, стоявшие за каждым стулом; дворецкий, с салфеткой на руке, оглядывал сервировку, мигая лакеям и постоянно перебегая беспокойным взглядом от стенных часов к двери, из которой должен был появиться князь. Князь Андрей глядел на огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшую напротив такой же громадной рамы с дурно сделанным (видимо, рукою домашнего живописца) изображением владетельного князя в короне, который должен был происходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрей смотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с тем видом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.
– Как я узнаю его всего тут! – сказал он княжне Марье, подошедшей к нему.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата. Она не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в ней благоговение, которое не подлежало обсуждению.
– У каждого своя Ахиллесова пятка, – продолжал князь Андрей. – С его огромным умом donner dans ce ridicule! [поддаваться этой мелочности!]
Княжна Марья не могла понять смелости суждений своего брата и готовилась возражать ему, как послышались из кабинета ожидаемые шаги: князь входил быстро, весело, как он и всегда ходил, как будто умышленно своими торопливыми манерами представляя противоположность строгому порядку дома.
В то же мгновение большие часы пробили два, и тонким голоском отозвались в гостиной другие. Князь остановился; из под висячих густых бровей оживленные, блестящие, строгие глаза оглядели всех и остановились на молодой княгине. Молодая княгиня испытывала в то время то чувство, какое испытывают придворные на царском выходе, то чувство страха и почтения, которое возбуждал этот старик во всех приближенных. Он погладил княгиню по голове и потом неловким движением потрепал ее по затылку.
– Я рад, я рад, – проговорил он и, пристально еще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. – Садитесь, садитесь! Михаил Иванович, садитесь.
Он указал невестке место подле себя. Официант отодвинул для нее стул.
– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,] – говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…
– Я ничего не говорю, чтобы все распоряжения были хороши, – сказал князь Андрей, – только я не могу понять, как вы можете так судить о Бонапарте. Смейтесь, как хотите, а Бонапарте всё таки великий полководец!
– Михайла Иванович! – закричал старый князь архитектору, который, занявшись жарким, надеялся, что про него забыли. – Я вам говорил, что Бонапарте великий тактик? Вон и он говорит.
– Как же, ваше сиятельство, – отвечал архитектор.
Князь опять засмеялся своим холодным смехом.
– Бонапарте в рубашке родился. Солдаты у него прекрасные. Да и на первых он на немцев напал. А немцев только ленивый не бил. С тех пор как мир стоит, немцев все били. А они никого. Только друг друга. Он на них свою славу сделал.
И князь начал разбирать все ошибки, которые, по его понятиям, делал Бонапарте во всех своих войнах и даже в государственных делах. Сын не возражал, но видно было, что какие бы доводы ему ни представляли, он так же мало способен был изменить свое мнение, как и старый князь. Князь Андрей слушал, удерживаясь от возражений и невольно удивляясь, как мог этот старый человек, сидя столько лет один безвыездно в деревне, в таких подробностях и с такою тонкостью знать и обсуживать все военные и политические обстоятельства Европы последних годов.
– Ты думаешь, я, старик, не понимаю настоящего положения дел? – заключил он. – А мне оно вот где! Я ночи не сплю. Ну, где же этот великий полководец твой то, где он показал себя?
– Это длинно было бы, – отвечал сын.
– Ступай же ты к Буонапарте своему. M lle Bourienne, voila encore un admirateur de votre goujat d'empereur! [вот еще поклонник вашего холопского императора…] – закричал он отличным французским языком.