Стерлигов, Владимир Васильевич

Владимир Васильевич Стерлигов
Дата рождения:	5 (18) марта 1904(1904-03-18)
Место рождения:	Варшава, Царство Польское
Дата смерти:	1 ноября 1973(1973-11-01) (69 лет)
Место смерти:	Петродворец, Ленинград, РСФСР, СССР
Подданство:	Российская империя Российская империя
Гражданство:	СССР СССР
Жанр:	живопись, графика
Учёба:	К. С. Малевич
Влияние на:	П. И. Басманов, С. Н. Спицын
Награды:

Влади́мир Васи́льевич Сте́рлигов (5 [18] марта или 8 [21] марта, 1904 или 1905 год , Варшава — 1 ноября 1973, Петродворец) — русский художник, живописец, станковый и книжный график. Один из учеников К. С. Малевича.

Биография

Родился в Варшаве. Отец — Василий Николаевич Стерлигов (187?—1932), дворянин, учитель истории, мать — София Яковлевна Стерлигова (урожд. Чубаровская; ок. 1880—1915), учительница. Вскоре после рождения переехал с родителями в Москву; семья жила на Воздвиженке(Ваганьковский пер, д. 3, кв. 2); лето проводил в имении, в селе Острое Пластиково. Детство провёл в Москве. Учился в «Школе свободного воспитания» М. Х. Свентицкой. В 1922—1925 учился на Литературных курсах при Всероссийском Союзе Поэтов, в 1923—1925 учился живописи и рисунку в частных студиях.

ГИНХУК

См. также: ГИНХУК

Летом 1925 по совету художницы В. М. Ермолаевой переехал в Ленинград, и осенью 1925 начал работать в ГИНХУКе у К. С. Малевича. С января 1926 официально оформлен практикантом отдела живописной культуры ГИНХУКа; занимался живописью под руководством К. С. Малевича, изучал кубизм и супрематизм; и после закрытия ГИНХУКа работал под руководством К. Малевича (до 1934). Познакомился с Н. Н. Пуниным, П. Н. Филоновым, П. А. Мансуровым, М. В. Матюшиным, Н. И. Харджиевым, Б. В. Эндером. Вместе с В. М. Ермолаевой, К. И. Рождественским, Л. А. Юдиным, Н. М. Суетиным, А. А. Лепорской вошёл в «группу живописно-пластического реализма», образованную в 1929, оставался близок этим художникам в течение всей жизни.

В декабре 1926 познакомился с поэтами круга ОБЭРИУ — А. И. Введенским, Д. И. Хармсом; их личная и творческая дружба продолжалась до 1941 года.

В 1929 начал работать в книжной и журнальной иллюстрации, сотрудничал с журналами «Ёж» и «Чиж»; иллюстрировал книги, в том числе «книги собственного текста». Все предвоенные годы писал стихи и прозу.

С 1930 начал работать как педагог; его первым учеником стал художник П. И. Басманов. В 1932 вступил в Союз Художников. В октябре 1932 участвовал в выставке «Художники РСФСР за 15 лет» в Русском музее. Работы этого времени: «Равновесие» (1927), серии «Мужики», «Жнецы», «Полуобраз» (1933).

Арест и предвоенные годы

25 декабря 1934 был арестован и находился под следствием до 26 февраля 1935. 27 марта 1935 осуждён согласно постановлению УНКВД по статье 58-10, 58-11; 29 марта 1935 отправлен отбывать наказание в 1-е отделение 3-го отдела Карагандинского ИТЛ. В лагере вместе с ним отбывали срок художники В. М. Ермолаева и П. И. Соколов. Находился в заключении (Карлаг, посёлок Долинка) до 19 декабря 1938, был досрочно освобождён.

В декабре 1938 встал на учёт в Союзе художников Казахстана, в Караганде.

В августе 1939 переехал в Подмосковье (в Петушки); несмотря на запрещение жить в Москве, постоянно бывал там, останавливаясь у друзей (Е. В. Сперанского, Е. В. Сафоновой). В 1940 работал над панно на Сельскохозяйственной выставке в Москве. В эти годы встречался с А. И. Введенским, стал крёстным отцом его сына Петра.

Война и эвакуация

В 1941 переехал в посёлок Малая Вишера Новгородской области. 22 июля 1941 призван по мобилизации Маловишерским РВК Новгородской области в 47-й запасной артиллерийский полк (рядовой 2-го запаса). Вместе с полком находился на фронте, идущем по реке Сестре, где 12 января 1942 был контужен. Находился на излечении в полевом госпитале, с 28 февраля по 15 мая — в эвакогоспитале № 1354 (там сделал серию рисунков «В госпитале»). В феврале 1942 узнал о смерти Даниила Хармса, написал текст «На смерть Даниила Ивановича». 15 апреля 1942 уволен из армии инвалидом 2-й группы, а 1 июня 1942 признан негодным к военной службе с исключением с учёта. Награждён боевой медалью «За оборону Ленинграда».

13 июня 1942 эвакуировался из блокадного Ленинграда в Алма-Ату, где 3 июля 1942 встал на учёт в Союзе художников Казахской ССР. Вошёл в круг художников, эвакуированных из Москвы и Ленинграда: Д. Митрохин, Б. Урманче, С. Калмыков, П. Зальцман, Ф. Бернштам, Н. Харджиев, Б. Кузин, Н. Берковский, М. Аксельрод, Р. Великанова. Близко дружил с В. В. Воиновым. В 1943 году женился на ленинградской художнице Т. Н. Глебовой. Организовывал художественную жизнь в Алма-Ате: работал в ЦДКА, в госпиталях; организовал студию в Союзе художников, где занимался разработкой художественных проблем; преподавал историю и перспективу в художественном училище; вёл литературные передачи на радио; изучал технику фресковой живописи и писал фреску на стенах Союза художников Казахстана. По договору с КазИЗО выполнил иллюстрации к семи детским книгам; участвовал в республиканской выставке «Великая Отечественная война»; организовал выставку художников-фронтовиков (1944), а также свою персональную выставку (1943) и групповые выставки «О колорите», «Рисунок»; живописной работой участвовал в выставке к юбилею народного героя Амангельды Иманова. Среди его работ этого времени выделяется серия «Воспоминания о супрематизме». С 1944 по ноябрь 1945 входил в бюро графической секции Союза художников КазССР, в 1945 избран секретарём графической секции Союза художников КазССР. В ноябре 1945 вернулся в Ленинград.

Послевоенные годы

В декабре 1945 встал на учёт в ЛОСХ и активно вошёл в ленинградскую художественную жизнь. В круг его общения в 1940—1950 входили художники Г. Н., А. Г., В. Г. Траугот, В. П. Янова, П. И., Н. Г. и М. П. Басмановы, А. А. Лепорская и Н. М. Суетин, скульптор М. В. Войцеховский, искусствовед В. Н. Петров, астрофизик Н. А. Козырев, филолог-античник А. И. Зайцев, философ Я. С. Друскин. В Москве встречался с Б. В. Эндером, Д. И. Митрохиным, Н. И. Харджиевым.

В некоторых работах 1940-х годов присутствует момент супрематизма, «супрематические состояния»: «Окно», «Старая Ладога» (1946—1947). Другие его работы несут уже новые образы: серия «Быки» (1940—1950); серия гуашей «Облака перед несуществующим» (1950—1951). В 1951 начал разрабатывать религиозную тему: Евангельский цикл (1951—1954), серия гуашей «Вестники» («Ангелы», 1956—1957), эта тема продолжалась на протяжении всей жизни.

В 1940-60 е гг. продолжал писать стихи и прозу. Его литературные произведения опубликованы посмертно.

1960-е годы

В 1950-е годы дружил с реставраторами и исследователями древнерусского искусства; принимал участие в праздновании юбилея Андрея Рублёва в Москве (1960). В это время в его графических и живописных работах появляются новые пластические качества.

В начале 1962 года, развивая теорию своего учителя К. С. Малевича о прибавочных элементах в изобразительном искусстве, Стерлигов открыл новый прибавочный элемент искусства 1960-х — «прямо-кривую». Его теория получает название «Чашно-купольного сознания». В 1962 Стерлигов посвящает в свою идею других художников, привлекает их к работе над новой формой, над созданием нового пластического пространства — сферического, криволинейного.||

В 1963—1966 гг. вместе с друзьями создал Старопетергофскую школу получившую это название, потому что встречи и выставки художников проходили в Старом Петергофе, в доме художника С. Н. Спицына.) - Старый Петергоф. 1 линия, д. 11. В круг Старопетергофской школы входили В. В. Стерлигов, Т. Н. Глебова, П. М. Кондратьев (до 1965), С. Н. Спицын, В. П. Волков(до 1965), искусствоведы Е. Ф. Ковтун и А. В. Повелихина. Стерлигов и его круг изучали теорию прибавочного элемента К. С. Малевича, «пять новейших систем в искусстве — импрессионизм, сезаннизм, кубизм, супрематизм, кроме футуризма», исследовали цвет. Стерлигов называл эту работу «невидимый институт», потому что видел в ней продолжение, с перерывом более чем в 30 лет, исследовательской работы, проводившейся в ГИНХУКе. "Объяснение вчерашнего дня сегодняшним", недолгое возвращение к прошедшему периоду служило художникам к тому, чтобы « освежить» свою современную работу. Основное внимание Стерлигов обращал на работу над « чашно-купольным сознанием».

Персональные выставки работ В. В. Стерлигова при его жизни проходили редко: однодневная выставка в ЛОСХ (1966), и две выставки, в НИИ архитектуры и в ГМИИ в Москве (1970). С 1957 проводил «квартирные» выставки у себя дома и у друзей. С июня 1971 эти выставки проходили в мастерской Т. Н. Глебовой на ул. Ленина, д. 52, кв.43.

Творчество

Практикантам ГИНХУКа К. С. Малевич говорил: «…это будет школа, а не работа в искусстве, которой вы будете заниматься позже, развивая СВОЙ прибавочный элемент». В этом смысле Стерлигов — прямой наследник Малевича, так как осознал и назвал новый прибавочный элемент 1960-х годов. Свой вывод в искусстве Стерлигов сделал из супрематизма Малевича; новые свойства цвета, изучаемые Стерлиговым, также были выводом из супрематизма. У Малевича Стерлигов взял и геометрическую форму как модуль строения мира, живописного и космогонического, как «соображение о строительстве Вселенной». Мысль о Вселенных, представленных в виде сфер, при касании которых образуется Кривая, имеет своё объяснение и в науке, где, по одной из теорий строения Вселенной, она состоит из бесконечного количества касающихся друг друга сфер. Две зеркально отражающиеся Кривые образуют чашу — поэтому Стерлигов и называет свою идею «чашно-купольное строение Вселенной».

Владимир Стерлигов был декларативен не менее своих учителей, объясняя это «ответственностью каждого художника перед Высшим».

Я не учился у Татлина, но взял у него главное. Те, кто учился у Татлина — никогда его учениками не были.
Я не учился у Матюшина, но взял у него главное. Те, кто учился у Матюшина, никогда его учениками не были.
Я учился у Малевича и после квадрата я поставил чашу.

От Филонова — напряжённое внимание к микрочастице поверхности.
От Малевича — ощущение супрематичности природы Вселенной.
От Татлина — национальные свойства.
От Матюшина — «импрессионистический» «кубизм»

— Владимир Стерлигов. Тексты об искусстве, дневники, письма // Шестнадцать пятниц: Вторая волна ленинградского авангарда. – LA, USA, 2010. – Ч. 1. – С. 71. («Experiment / Эксперимент: Журнал русской культуры». – № 16: В 2 ч.

Все эти качества Стерлигов и его соратники развивали в своём творчестве. Друг Стерлигова, художник Б. В. Эндер, дал такую оценку его работе:

предельно формалистическое искусство, и вместе с тем такое близкое и реальное, взятое из природы

— Шестнадцать пятниц: Вторая волна ленинградского авангарда. – LA, USA, 2010. – Ч. 1. – С. 262—263.

Стерлигов… был вождь направления, отводивший немалые роли идеям, формулировкам программ… один из крупных представителей ленинградской школы 20 века. Особенность ленинградской живописной школы 20 века — почти иконная (чуть аскетичная) светимость цвета… мрак и свет проницают друг друга, подобно тому как они соотносятся и в человеческом мире.

.

Наиболее известные работы Стерлигова 1960-х гг. и 1970-х гг.:

• живописная серия «Моря»,1962
• графические серии : «Лик», «Око», «Свойства чашной кривой», «Во Вселенной», «Касание», «Природа в чаше»,« Треугольник Рёло» (1962);
• коллаж «Квадрат в куполе» (1963),
• живопись: «Разговор: Вопрос и Ответ» (1963), «Портрет Люси Ушаковой» (1963),
• акварель «Путешественник (Путешественница)» (1963), графическая и живописная серия «Сан-Паулус»,
• графическая и живописная серия «Диаконы» (1964),
• живопись: «Черёмушки»(1964), « Чаша»(1964), «Щукино»(1964),
• графическая серия «Выходит Мария» (1964),
• акварели «Мы живём внутри купола» (1965);
• графическая серия «Ленты Мёбиуса» (1965),
• живопись: «Разговор об Истине» (1967),
• живопись: «О Возвышенном» (1967),
• живопись: «Здравствуйте!» (1967);
• живопись: «Пустынник (Монах)» (1967);
• графическая серия «Пошатнувшееся пространство» (1967),
• живопись: «Преклонимся все (Первая бабочка)» (1969—1970);
• пастели «Рябинка» и «Сухая трава» (1971);
• графическая серия: «Ангелы травы» (1972);
• гуашь «Распятие» (1973);
• акварель и гуашь «Голгофа» (1973);
• живописная и графическая серия «Скрытая геометрия» (1973).

Книжная иллюстрация

В книжной иллюстрации В. В. Стерлигов работал на протяжении всей жизни. В 1953—1973 постоянно сотрудничал с детским журналом «Мурзилка».

Избранные работы

• Емелин С. За белухой. — М.; Л.: ОГИЗ, 1931.
• Стерлигов В. На самолёте в Америку / Рисунки автора. — М.; Л.: ОГИЗ, 1931.
• Стерлигов В. Огород / Рис. автора. — М.; Л.: ОГИЗ; Молодая гвардия, 1931.
• Черненко А. И. Баста! Повесть для старшего возраста / Обложка и рисунки В. Стерлигова. — М.; Л.: Молодая гвардия, 1932.
• Гринберг И. И. Поход двенадцати / По рассказу немецкого писателя Г. Пийета; Обл. и рис. В. Стерлигова. — М.; Л.: Молодая гвардия, 1932.
• О мышонке, который был кошкой, собакой и тигром: Индийская сказка / Пересказал для детей Н. А. Ходза. — Л.: Ленинградский художник, 1958.
• Русские загадки. — М.: Детский мир (Малыш), 1961.
• Вейнгартнер Ф. Советы дирижёрам / Перевод М. В. Юдиной. — М.: Музгиз, 1962. (Не издано)
• Сперанский Е. Актёр театра кукол. — М.: ВТО, 1965.
• Мочалов Л. Голубой лес. — Л.: Детская литература, 1966.
• Озерецкая Е. Совсем новые сказки. — Л.: Детская литература, 1966.
• Сперанский Е. Повесть о странном жанре. — М.: ВТО, 1971.

Семья

Жена (с 1925) — Мейснер Лидия Ивановна (1902—1942);
Жена (с 1943) — Глебова Татьяна Николаевна (1900—1985).

Память

На могиле В. В. Стерлигова на Ново-Троицком (Бабигонском) кладбище в 1974 поставлен памятник, сделанный С. Н. Спицыным, по эскизу, повторяющему работу Стерлигова «Распятие».

Работы находятся в собраниях

• Государственная Третьяковская галерея, Москва,
• Государственный Русский музей, Санкт-Петербург,
• Государственный музей истории Санкт-Петербурга,
• Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина, Москва,
• Московский музей современного искусства, Москва,
• Музей Органической Культуры, Коломна

Литература

• Мочалов Л. В. Пластическая система В. В. Стерлигова как симптом сакрализации культуры // Вопросы искусствознания. (М.), 1995. № 1 / 2, с. 229—248
• Мочалов Л. В. Малевич и Стерлигов. Квадрат и купол // В круге Малевича: Каталог выставки / ГРМ. СПб., 2000, с. 289—295
• Стерлигов В. В. Из записей. Публикация и комментарий Е. Спицыной. / Малевич о себе. Современники о Малевиче. В 2-х тт. — М.: RA, 2004. — Т. 2. — С. 402—404
• Шестнадцать пятниц: Вторая волна ленинградского авангарда / Издание подготовлено Еленой Спицыной. // Experiment / Эксперимент: Журнал русской культуры.  / — LA, USA. — 2010. — № 16. В 2-х ч.
• Стерлигов В. И после квадрата я поставил чашу: Каталог выставки. Статьи. Письма. — М.: Галерея « Элизиум», 2010.
• Геометрия природы Стерлигова. К 110-летию со дня рождения В. В.Стерлигова. Каталог выставки. [museumart.ru/art/exhibitions/f 6szblp/ Музей Органической Культуры]. Государственный музей истории Санкт-Петербурга. СПБ: 2014.

Ссылки

• Е. Ф. Ковтун [proungallery.ru/kunstmaler/100001727/ Владимир Васильевич Стерлигов 1904—1973] Галерея ПРОУН

.

Отрывок, характеризующий Стерлигов, Владимир Васильевич

Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.
– Нет, право, ma bonne amie, [мой добрый друг,] это платье нехорошо, – говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. – Вели подать, у тебя там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!
Нехорошо было не платье, но лицо и вся фигура княжны, но этого не чувствовали m lle Bourienne и маленькая княгиня; им все казалось, что ежели приложить голубую ленту к волосам, зачесанным кверху, и спустить голубой шарф с коричневого платья и т. п., то всё будет хорошо. Они забывали, что испуганное лицо и фигуру нельзя было изменить, и потому, как они ни видоизменяли раму и украшение этого лица, само лицо оставалось жалко и некрасиво. После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно изменявшая и портившая ее лицо), в голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.
– Нет, это нельзя, – сказала она решительно, всплеснув руками. – Non, Marie, decidement ca ne vous va pas. Je vous aime mieux dans votre petite robe grise de tous les jours. Non, de grace, faites cela pour moi. [Нет, Мари, решительно это не идет к вам. Я вас лучше люблю в вашем сереньком ежедневном платьице: пожалуйста, сделайте это для меня.] Катя, – сказала она горничной, – принеси княжне серенькое платье, и посмотрите, m lle Bourienne, как я это устрою, – сказала она с улыбкой предвкушения артистической радости.
Но когда Катя принесла требуемое платье, княжна Марья неподвижно всё сидела перед зеркалом, глядя на свое лицо, и в зеркале увидала, что в глазах ее стоят слезы, и что рот ее дрожит, приготовляясь к рыданиям.
– Voyons, chere princesse, – сказала m lle Bourienne, – encore un petit effort. [Ну, княжна, еще маленькое усилие.]
Маленькая княгиня, взяв платье из рук горничной, подходила к княжне Марье.
– Нет, теперь мы это сделаем просто, мило, – говорила она.
Голоса ее, m lle Bourienne и Кати, которая о чем то засмеялась, сливались в веселое лепетанье, похожее на пение птиц.
– Non, laissez moi, [Нет, оставьте меня,] – сказала княжна.
И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать бесполезно и даже жестоко.
– Au moins changez de coiffure, – сказала маленькая княгиня. – Je vous disais, – с упреком сказала она, обращаясь к m lle Bourienne, – Marieie a une de ces figures, auxquelles ce genre de coiffure ne va pas du tout. Mais du tout, du tout. Changez de grace. [По крайней мере, перемените прическу. У Мари одно из тех лиц, которым этот род прически совсем нейдет. Перемените, пожалуйста.]
– Laissez moi, laissez moi, tout ca m'est parfaitement egal, [Оставьте меня, мне всё равно,] – отвечал голос, едва удерживающий слезы.
M lle Bourienne и маленькая княгиня должны были признаться самим себе, что княжна. Марья в этом виде была очень дурна, хуже, чем всегда; но было уже поздно. Она смотрела на них с тем выражением, которое они знали, выражением мысли и грусти. Выражение это не внушало им страха к княжне Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она была молчалива и непоколебима в своих решениях.
– Vous changerez, n'est ce pas? [Вы перемените, не правда ли?] – сказала Лиза, и когда княжна Марья ничего не ответила, Лиза вышла из комнаты.
Княжна Марья осталась одна. Она не исполнила желания Лизы и не только не переменила прически, но и не взглянула на себя в зеркало. Она, бессильно опустив глаза и руки, молча сидела и думала. Ей представлялся муж, мужчина, сильное, преобладающее и непонятно привлекательное существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир. Ребенок свой, такой, какого она видела вчера у дочери кормилицы, – представлялся ей у своей собственной груди. Муж стоит и нежно смотрит на нее и ребенка. «Но нет, это невозможно: я слишком дурна», думала она.
– Пожалуйте к чаю. Князь сейчас выйдут, – сказал из за двери голос горничной.
Она очнулась и ужаснулась тому, о чем она думала. И прежде чем итти вниз, она встала, вошла в образную и, устремив на освещенный лампадой черный лик большого образа Спасителя, простояла перед ним с сложенными несколько минут руками. В душе княжны Марьи было мучительное сомненье. Возможна ли для нее радость любви, земной любви к мужчине? В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтою была любовь земная. Чувство было тем сильнее, чем более она старалась скрывать его от других и даже от самой себя. Боже мой, – говорила она, – как мне подавить в сердце своем эти мысли дьявола? Как мне отказаться так, навсегда от злых помыслов, чтобы спокойно исполнять Твою волю? И едва она сделала этот вопрос, как Бог уже отвечал ей в ее собственном сердце: «Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не завидуй. Будущее людей и твоя судьба должна быть неизвестна тебе; но живи так, чтобы быть готовой ко всему. Если Богу угодно будет испытать тебя в обязанностях брака, будь готова исполнить Его волю». С этой успокоительной мыслью (но всё таки с надеждой на исполнение своей запрещенной, земной мечты) княжна Марья, вздохнув, перекрестилась и сошла вниз, не думая ни о своем платье, ни о прическе, ни о том, как она войдет и что скажет. Что могло всё это значить в сравнении с предопределением Бога, без воли Которого не падет ни один волос с головы человеческой.


Когда княжна Марья взошла в комнату, князь Василий с сыном уже были в гостиной, разговаривая с маленькой княгиней и m lle Bourienne. Когда она вошла своей тяжелой походкой, ступая на пятки, мужчины и m lle Bourienne приподнялись, и маленькая княгиня, указывая на нее мужчинам, сказала: Voila Marie! [Вот Мари!] Княжна Марья видела всех и подробно видела. Она видела лицо князя Василья, на мгновенье серьезно остановившееся при виде княжны и тотчас же улыбнувшееся, и лицо маленькой княгини, читавшей с любопытством на лицах гостей впечатление, которое произведет на них Marie. Она видела и m lle Bourienne с ее лентой и красивым лицом и оживленным, как никогда, взглядом, устремленным на него; но она не могла видеть его, она видела только что то большое, яркое и прекрасное, подвинувшееся к ней, когда она вошла в комнату. Сначала к ней подошел князь Василий, и она поцеловала плешивую голову, наклонившуюся над ее рукою, и отвечала на его слова, что она, напротив, очень хорошо помнит его. Потом к ней подошел Анатоль. Она всё еще не видала его. Она только почувствовала нежную руку, твердо взявшую ее, и чуть дотронулась до белого лба, над которым были припомажены прекрасные русые волосы. Когда она взглянула на него, красота его поразила ее. Анатопь, заложив большой палец правой руки за застегнутую пуговицу мундира, с выгнутой вперед грудью, а назад – спиною, покачивая одной отставленной ногой и слегка склонив голову, молча, весело глядел на княжну, видимо совершенно о ней не думая. Анатоль был не находчив, не быстр и не красноречив в разговорах, но у него зато была драгоценная для света способность спокойствия и ничем не изменяемая уверенность. Замолчи при первом знакомстве несамоуверенный человек и выкажи сознание неприличности этого молчания и желание найти что нибудь, и будет нехорошо; но Анатоль молчал, покачивал ногой, весело наблюдая прическу княжны. Видно было, что он так спокойно мог молчать очень долго. «Ежели кому неловко это молчание, так разговаривайте, а мне не хочется», как будто говорил его вид. Кроме того в обращении с женщинами у Анатоля была та манера, которая более всего внушает в женщинах любопытство, страх и даже любовь, – манера презрительного сознания своего превосходства. Как будто он говорил им своим видом: «Знаю вас, знаю, да что с вами возиться? А уж вы бы рады!» Может быть, что он этого не думал, встречаясь с женщинами (и даже вероятно, что нет, потому что он вообще мало думал), но такой у него был вид и такая манера. Княжна почувствовала это и, как будто желая ему показать, что она и не смеет думать об том, чтобы занять его, обратилась к старому князю. Разговор шел общий и оживленный, благодаря голоску и губке с усиками, поднимавшейся над белыми зубами маленькой княгини. Она встретила князя Василья с тем приемом шуточки, который часто употребляется болтливо веселыми людьми и который состоит в том, что между человеком, с которым так обращаются, и собой предполагают какие то давно установившиеся шуточки и веселые, отчасти не всем известные, забавные воспоминания, тогда как никаких таких воспоминаний нет, как их и не было между маленькой княгиней и князем Васильем. Князь Василий охотно поддался этому тону; маленькая княгиня вовлекла в это воспоминание никогда не бывших смешных происшествий и Анатоля, которого она почти не знала. M lle Bourienne тоже разделяла эти общие воспоминания, и даже княжна Марья с удовольствием почувствовала и себя втянутою в это веселое воспоминание.
– Вот, по крайней мере, мы вами теперь вполне воспользуемся, милый князь, – говорила маленькая княгиня, разумеется по французски, князю Василью, – это не так, как на наших вечерах у Annette, где вы всегда убежите; помните cette chere Annette? [милую Аннет?]
– А, да вы мне не подите говорить про политику, как Annette!
– А наш чайный столик?
– О, да!
– Отчего вы никогда не бывали у Annette? – спросила маленькая княгиня у Анатоля. – А я знаю, знаю, – сказала она, подмигнув, – ваш брат Ипполит мне рассказывал про ваши дела. – О! – Она погрозила ему пальчиком. – Еще в Париже ваши проказы знаю!
– А он, Ипполит, тебе не говорил? – сказал князь Василий (обращаясь к сыну и схватив за руку княгиню, как будто она хотела убежать, а он едва успел удержать ее), – а он тебе не говорил, как он сам, Ипполит, иссыхал по милой княгине и как она le mettait a la porte? [выгнала его из дома?]
– Oh! C'est la perle des femmes, princesse! [Ах! это перл женщин, княжна!] – обратился он к княжне.
С своей стороны m lle Bourienne не упустила случая при слове Париж вступить тоже в общий разговор воспоминаний. Она позволила себе спросить, давно ли Анатоль оставил Париж, и как понравился ему этот город. Анатоль весьма охотно отвечал француженке и, улыбаясь, глядя на нее, разговаривал с нею про ее отечество. Увидав хорошенькую Bourienne, Анатоль решил, что и здесь, в Лысых Горах, будет нескучно. «Очень недурна! – думал он, оглядывая ее, – очень недурна эта demoiselle de compagn. [компаньонка.] Надеюсь, что она возьмет ее с собой, когда выйдет за меня, – подумал он, – la petite est gentille». [малютка – мила.]
Старый князь неторопливо одевался в кабинете, хмурясь и обдумывая то, что ему делать. Приезд этих гостей сердил его. «Что мне князь Василий и его сынок? Князь Василий хвастунишка, пустой, ну и сын хорош должен быть», ворчал он про себя. Его сердило то, что приезд этих гостей поднимал в его душе нерешенный, постоянно заглушаемый вопрос, – вопрос, насчет которого старый князь всегда сам себя обманывал. Вопрос состоял в том, решится ли он когда либо расстаться с княжной Марьей и отдать ее мужу. Князь никогда прямо не решался задавать себе этот вопрос, зная вперед, что он ответил бы по справедливости, а справедливость противоречила больше чем чувству, а всей возможности его жизни. Жизнь без княжны Марьи князю Николаю Андреевичу, несмотря на то, что он, казалось, мало дорожил ею, была немыслима. «И к чему ей выходить замуж? – думал он, – наверно, быть несчастной. Вон Лиза за Андреем (лучше мужа теперь, кажется, трудно найти), а разве она довольна своей судьбой? И кто ее возьмет из любви? Дурна, неловка. Возьмут за связи, за богатство. И разве не живут в девках? Еще счастливее!» Так думал, одеваясь, князь Николай Андреевич, а вместе с тем всё откладываемый вопрос требовал немедленного решения. Князь Василий привез своего сына, очевидно, с намерением сделать предложение и, вероятно, нынче или завтра потребует прямого ответа. Имя, положение в свете приличное. «Что ж, я не прочь, – говорил сам себе князь, – но пусть он будет стоить ее. Вот это то мы и посмотрим».
– Это то мы и посмотрим, – проговорил он вслух. – Это то мы и посмотрим.
И он, как всегда, бодрыми шагами вошел в гостиную, быстро окинул глазами всех, заметил и перемену платья маленькой княгини, и ленточку Bourienne, и уродливую прическу княжны Марьи, и улыбки Bourienne и Анатоля, и одиночество своей княжны в общем разговоре. «Убралась, как дура! – подумал он, злобно взглянув на дочь. – Стыда нет: а он ее и знать не хочет!»
Он подошел к князю Василью.
– Ну, здравствуй, здравствуй; рад видеть.
– Для мила дружка семь верст не околица, – заговорил князь Василий, как всегда, быстро, самоуверенно и фамильярно. – Вот мой второй, прошу любить и жаловать.
Князь Николай Андреевич оглядел Анатоля. – Молодец, молодец! – сказал он, – ну, поди поцелуй, – и он подставил ему щеку.
Анатоль поцеловал старика и любопытно и совершенно спокойно смотрел на него, ожидая, скоро ли произойдет от него обещанное отцом чудацкое.
Князь Николай Андреевич сел на свое обычное место в угол дивана, подвинул к себе кресло для князя Василья, указал на него и стал расспрашивать о политических делах и новостях. Он слушал как будто со вниманием рассказ князя Василья, но беспрестанно взглядывал на княжну Марью.
– Так уж из Потсдама пишут? – повторил он последние слова князя Василья и вдруг, встав, подошел к дочери.
– Это ты для гостей так убралась, а? – сказал он. – Хороша, очень хороша. Ты при гостях причесана по новому, а я при гостях тебе говорю, что вперед не смей ты переодеваться без моего спроса.
– Это я, mon pиre, [батюшка,] виновата, – краснея, заступилась маленькая княгиня.
– Вам полная воля с, – сказал князь Николай Андреевич, расшаркиваясь перед невесткой, – а ей уродовать себя нечего – и так дурна.
И он опять сел на место, не обращая более внимания на до слез доведенную дочь.
– Напротив, эта прическа очень идет княжне, – сказал князь Василий.
– Ну, батюшка, молодой князь, как его зовут? – сказал князь Николай Андреевич, обращаясь к Анатолию, – поди сюда, поговорим, познакомимся.
«Вот когда начинается потеха», подумал Анатоль и с улыбкой подсел к старому князю.
– Ну, вот что: вы, мой милый, говорят, за границей воспитывались. Не так, как нас с твоим отцом дьячок грамоте учил. Скажите мне, мой милый, вы теперь служите в конной гвардии? – спросил старик, близко и пристально глядя на Анатоля.
– Нет, я перешел в армию, – отвечал Анатоль, едва удерживаясь от смеха.
– А! хорошее дело. Что ж, хотите, мой милый, послужить царю и отечеству? Время военное. Такому молодцу служить надо, служить надо. Что ж, во фронте?
– Нет, князь. Полк наш выступил. А я числюсь. При чем я числюсь, папа? – обратился Анатоль со смехом к отцу.
– Славно служит, славно. При чем я числюсь! Ха ха ха! – засмеялся князь Николай Андреевич.
И Анатоль засмеялся еще громче. Вдруг князь Николай Андреевич нахмурился.
– Ну, ступай, – сказал он Анатолю.
Анатоль с улыбкой подошел опять к дамам.
– Ведь ты их там за границей воспитывал, князь Василий? А? – обратился старый князь к князю Василью.
– Я делал, что мог; и я вам скажу, что тамошнее воспитание гораздо лучше нашего.
– Да, нынче всё другое, всё по новому. Молодец малый! молодец! Ну, пойдем ко мне.
Он взял князя Василья под руку и повел в кабинет.
Князь Василий, оставшись один на один с князем, тотчас же объявил ему о своем желании и надеждах.
– Что ж ты думаешь, – сердито сказал старый князь, – что я ее держу, не могу расстаться? Вообразят себе! – проговорил он сердито. – Мне хоть завтра! Только скажу тебе, что я своего зятя знать хочу лучше. Ты знаешь мои правила: всё открыто! Я завтра при тебе спрошу: хочет она, тогда пусть он поживет. Пускай поживет, я посмотрю. – Князь фыркнул.
– Пускай выходит, мне всё равно, – закричал он тем пронзительным голосом, которым он кричал при прощаньи с сыном.