Стефан Урош II Милутин

Стефан Урош II Милутин Стефан Урош II Милутин Немањић <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Лит. Анастаса Йовановича</td></tr>
Король Сербии
1282 — 1321
Предшественник:	Стефан Драгутин
Преемник:	Стефан Урош III Дечанский

Сте́фан У́рош II Милу́тин Не́манич (серб. Стефан Урош II Милутин Немањић, ок. 1253 — 29 октября 1321, Неродимле) — один из самых могущественных королей Сербии (1282—1321) из династии Неманичей.

Семья

Младший сын короля Стефана Уроша I (1243—1276), младший брат короля Стефана Драгутина (короля Сербии 1276—1282, короля Срема 1282—1316), отец короля Стефана Дечанского (1322—1331), которого ослепил за бунт.

Стефан Милутин канонизирован Сербской православной церковью.

До прихода к власти (1253—1282)

Стефан Милутин вышел на политическую сцену в 1267 году, когда его отец, решил покончить с вассальной зависимостью от Венгрии. Стефан Урош I, вероятно планировал изменить престолонаследие в пользу младшего сына. С этой целью были начаты переговоры с византийским царем Михаилом VIII о свадьбе Анны (дочери византийского царя) и Стефана. Вскоре прибила византийская делегация, — однако, согласно записям Георгия Пахимера, с самого начала позиции греков и сербов сильно расходились. И вскоре после захвата венграми сербской Мачвы в 1268 году, переговоры были окончены. В результате борьбы за престол, после победы венгров над сербами в Гацко в 1276 году, королём Сербии стал старший брат Милутина — Стефан Драгутин.

Приход к власти и завоевания (1282—1292)

Сербское дворянство было недовольно королём Драгутиным, из-за возросшего влияния венгров, бездействия в Болгарии, где бушевала гражданская война, поражений в битвах с Византией. Недовольство сербского народа вызывало также свержение с трона короля Стефана Уроша I. Предлогом для созыва парламента стали тяжелые травмы, полученные королём Драгутиным в результате падения с лошади на охоте в 1282 году. Парламент был создан в Дежеве, где Драгутин уступил корону своему младшему брату Стефану Милутину, оставив себе лишь район к северу от реки Западная Морава, общины Ариле и Прибой. Источники не сообщают, было ли решение передать корону младшему брату добровольным, или вынужденным под натиском дворянства. Считается, что на наследовании короны в пользу Милутина, а не сыновей короля Драгутина, настаивало сербское дворянство.

С целью отвоевания у Византийской империи приграничных районов Сербии Милутин, также как и его старший брат, поддерживал союз с Карлом I Анжуйским. После смерти Папы римского Николая III, поддерживающего византийского царя Михаила, новым Папой стал Мартин IV, предавший византийского императора Михаила VIII анафеме как еретика и схизматика.

Завоевание Византийской империи

В рамках заключенного с Карлом союза, в 1281 году Драгутин развернул наступление на Византийскую Империю. После первоначальных успехов союза при продвижении на Балканском и Апеннинском полуостровах, союзники сербов столкнулись с недовольством сицилийцев, вылившемся в восстание, получившее название Сицилийская вечерня. Византия, оказав финансовую помощь Педро III Арагонскому, вынудила Карла I Анжуйского, собиравшегося начать войну против Византии, изменить планы, бросив все силы на подавление восстания. После этого Михаил VIII развернул активное контрнаступление против Милутина. Однако, в самый разгар оного, 11 декабря 1282 года, император скончался вблизи Родосто (турецкое название этого города — Текирдаг) и командование перешло к его сыну и преемнику Андронику II.

Новый византийский император послал на войну с сербами татар. Войска Милутина вынуждены были отступать, покинув Призрен и Липлян. Однако при переправе через реку Белый Дрин, часть татарской армии татар утонула, их предводитель был убит, голова его была насажена на палку и отправлена, как трофей, к Милутину. Татары были вынуждены отступить в Византию.

Объединив свои силы, братья Милутин и Драгутин начинают в 1283 году новое наступление вглубь Византийской империи, дойдя до Центральной Македонии. После чего Драгутин возвращается в свои владения, король Сербии же продолжает наступление. Таким образом, к 1284 году границы Сербии сдвинулись к югу от византийских фортов Струмица, Прилеп, Охрид и Круя.

Экспансия

Под его властью к Сербии были присоединены северные земли современных государств Албании и Македонии, отторгнутые от Византии, с которой в 1299 году была установлена новая граница по линии Охрид — Прилеп — Штип. В войнах против Болгарии Стефан Милутин завоевал область Браничево.

Интересные факты

• Милутин дал обет за каждый год своего правления строить по задужбине — и за сорок лет правления действительно воздвиг сорок церквей. В частности, им построены были Грачаницкий монастырь, Королевская церковь в Студенице, церковь Богородицы Левишской в Призрене и церковь Св. Георгия в Старых Нагоричанах. Кроме того, король Милутин щедро помогал монастырям и церквям не только в Сербии, но и в Византии (в Салониках и Царьграде), Палестине, на Афоне, Синае, и даже в Италии.
• В девятнадцатой песне Рая «Божественной комедии» Данте упоминает именно Стефана Уроша II -

И не украсят царственного сана
Норвежец, португалец или серб,
Завистник веницейского чекана.

Как считает М.Лозинский, это намёк на чеканку царём низкопробной монеты, похожей на венецианскую.

• Св.мощи короля Милутина /без головою,которая хранилась в одним из близжегородных монастырей в средневековии утратилась/покоятся за пределами Сербии — в Софии, в кафедральном соборе Софийской митрополии «Света Неделя» (в XIX — нач. XX вв. храм неофициально именовался «Свети Краль»).Однажды годом викарий патриарха и софийского митополита возглавляет специальную церемони переодевания нетленных мощей святого златотканн,ми царскими одеяниями.Болгары верят що они даруют им щастия и лечат безплодия.В раке святого свещенники кладут на 24 часа личные просбы мирян к святому.
• Потомками короля Милутина считают себя, согласно не-документированному семейному преданию, русские дворяне Милютины.

Родословная

Родословная Стефана Милутина

Завид

Стефан Неманя

Стефан Первовенчанный

Анастасия Сербская

Стефан Урош I

Энрико Дандоло

Райнеро Дандоло

Анна Дандоло

Стефан Милутин

Елена Анжуйская

Литература

• Чиркович Сима. История сербов. — М.: Весь мир, 2009. — 448 с. — ISBN 978-5-7777-0431-3.
• Листая страницы сербской истории / Е.Ю. Гуськова. — М.: Индрик, 2014. — 368 с. — ISBN 978-5-91674-301-2.

Отрывок, характеризующий Стефан Урош II Милутин

– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.