Щербаковский, Стефан Васильевич

Стефан (Щербаковский)
Дата рождения:	2 августа 1874(1874-08-02)
Место рождения:	Одесский уезд, Херсонская губерния, Российская империя
Дата смерти:	1918(1918)
Место смерти:	Одесса, Одесский уезд, Херсонская губерния, Одесская Советская Республика, РСФСР
Страна:	Российская империя Российская империя
Место службы:	Полковой священник
Сан:	протоиерей
Рукоположен:	1898
Духовное образование:	Одесская духовная семинария Санкт-Петербургская духовная академия кандидат богословия
Церковь	Русская православная церковь
Награды

Стефан (Степан) Васильевич Щербаковский (1874—1918) — русский военный полковой священник, протоиерей. Пятый по счёту священник РПЦ, награждённый орденом Святого Георгия 4-й степени.

Биография

Внешние изображения
	[213.171.53.29/foto_1/oni-84b.jpg Картина художника М. Л. Маймона «Атака под Тюренченом» (в центре с крестом - Стефан Щербаковский)]

Родился 2 августа 1874 года в Одессе (или вблизи Одессы), сын псаломщика.

Окончил Одесскую духовную семинарию в 1896 году.

В 1896—1898 годах — псаломщик, в 1898—1901 — священник Епархиального ведомства.

C 1901 года — полковой священник (иерей) Русской императорской армии, 11-го Восточно-Сибирского стрелкового полка, где служил до 1906 года.

Участник Русско-японской войны, в частности, Тюренченского боя в Маньчжурии, где был дважды ранен. После ранения находился на излечении в Харбине, а его жена оставалась сестрой милосердия в Порт-Артуре.

C 1906 по 1910 годы учился в Санкт-Петербургской духовной академии, кандидат богословия. Одновременно с учебой служил священником.

После окончания академии служил:

• Санкт-Петербург, церковь во имя Св. мученика Мирона лейб-гвардии Егерского полка (1906), иерей
• Санкт-Петербург, домовой храм Протопресвитера военного и морского духовенства (1906—1910), иерей
• Санкт-Петербург, церковь Правв. Захарии и Елизаветы при лейб-гвардии Кавалергардском полку (1910—1912), иерей
• В 1912 году был возведен в сан протоиерея.
• Санкт-Петербург, церковь Правв. Захарии и Елизаветы при лейб-гвардии Кавалергардском полку (1912—1914), протоиерей
• Русская императорская армия, Кавалергардский Ея Величества Государыни Марии Федоровны полк (1914—1918), протоиерей; полковой священник, благочинный 1-й кавалерийской дивизии.

После Октябрьской революции Щербаковский служил в Одессе. Здесь в 1918 году был арестован органами Одесской ЧК и осужден. Приговор — высшая мера наказания — расстрел, приведенный в исполнение в этом же году.

Стефан Щербаковский — прадед митрополита Петрозаводского и Карельского Константина (Горянова).

Награды

• Орден Святого Георгия 4-й степени (27 ноября 1904 — за доблестный подвиг мужества и неустрашимости, совершенный в Тюренченском бою 18 апреля 1904 г. с японцами).
• Орден Святого Владимира 4-й степени с мечами (26.12.1904);
• Орден Святой Анны 2-й степени с мечами (15.6.1905);
• Золотой наперсный крест на Георгиевской ленте из Кабинета Е. И. В. (1906).
• Орден Святого Владимира 3-й степени с мечами (6.11.1914 — за бои 30 июля 1914 г. у деревни Ваббельн и 6 августа 1914 г. при деревне Каушен).

В 1914 году был представлен к ордену Св. Анны 1-й степени за участие в боях 24 сентября 1904 года, но представление было отклонено.

Литература

• Протоиерей Николай Агафонов. [pravtor.ru/viewtopic.php?p=107784 Ратные подвиги православного духовенства]. — М.: Благовест, 2013. — 354 с. — ISBN 978-5-9968-0283-8.

Ссылки

• [kuz3.pstbi.ccas.ru/bin/nkws.exe/no_dbpath/ans/nm/?HYZ9EJxGHoxITYZCF2JMTdG6XbuNdS0Vc8eici4ee8YUYS8Zfu0h668UsOWfv8KWeCQ* Щербаковский Степан Васильевич]
• [www.pokrov.all-nsk.ru/publics/newspaper_01/text_11.htm С именем святого Георгия]

Отрывок, характеризующий Щербаковский, Стефан Васильевич

– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.