Иштван V

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Стефан V король венгерский»)
Перейти к: навигация, поиск
Иштван V
V. István<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

Король Венгрии
1270 — 1272
Предшественник: Бела IV
Преемник: Ласло IV Кун
Герцог Штирии
1258 — 1260
Предшественник: Бела IV
Преемник: Пржемысл Оттокар II
 
Рождение: ок. 18 октября 1239
Буда, Королевство Венгрия
Смерть: 6 августа 1272(1272-08-06)
остров Чепель, Венгрия
Место погребения: остров Маргит в Буде
Род: Арпады
Отец: Бела IV
Мать: Мария Ласкарина
Супруга: Елизавета Куманская
Дети: 1. Елизавета
2. Катерина
3. Мария
4. Анна
5. Ласло IV Кун
6. Андраш (герцог Славонии)

И́штван (Сте́фан) V (венг. V. István, хорв. Stjepan V, словацк. Štefan V; около 18 октября 1239, Буда, Венгрия — 6 августа 1272, остров Чепель, Венгрия) — король Венгрии в 12701272 годах, герцог Штирии в 12581260 годах[1].





Ранние годы

Иштван был старшим сыном короля Белы IV и его супруги, Марии Ласкариной, дочери императора Никеи Феодора I Ласкариса.

На второй год после его рождения, 11 апреля 1241 года, монгольские войска во главе с ханом Батыем разгромили армию его отца в битве на реке Шайо. После этого катастрофического поражения королевская семья была вынуждена бежать в Трогир, хорошо укрепленный город в Далмации. Бела IV и его родственники смогли вернуться в Венгрию только после неожиданного ухода монгольских войск из Европы.

"Младший король"

В 1246 году Иштван был коронован как "младший король", и отец поручил ему управление Хорватией, Славонией и Далмацией, но этими тремя областями де-факто управлял бан Стефан Гут-Келед. Отец Иштвана, пытаясь приблизить к себе сильное племя половцев, устроил брак сына (приблизительно в 1253 году), с Эржебет, дочерью хана половцев Котяна.

В 1257 году Иштван потребовал от отца, чтобы тот разделил между ними королевство, после чего собрал армию для борьбы против Белы IV. Наконец, в 1258 году король был вынужден уступить ему управление Трансильванией и даровал титул герцога.

Герцог Штирии

Иштван принял участие в военной кампании отца против штирийцев, которые восстали против правления короля Венгрии в 1258 году. После успешной кампании Бела IV назначил его герцогом Штирии. Его управление, однако, было непопулярно среди новых подданных, и они восстали при поддержке короля Чехии Отокара II. Иштван и его отец совершили нападение на земли Отокара II, однако их войска были разбиты 12 июля 1260 в битве при Кресенбрунне. После сражения венгры уступили Штирию королю Чехии, подписав мирный договор в Прессбурге.

Конфликт с отцом

Вскоре после заключения мира Иштван вновь взял на себя управление Трансильванией.

В 1261 году Бела и его сын совместно повели свои армии против Болгарии. Тем не менее, Бела IV предпочитал обществу старшего сына общение со своим младшим сыном, герцогом Белой Славонским, и дочерью Анной, поэтому его отношения с Иштваном становились все более напряженными.

Отец и сын начали преследовать сторонников друг друга, и их столкновение казалось неизбежным. Наконец, архиепископы Филипп Эстергомский и Смарагд Калошский устроили переговоры, закончившиеся подписанием летом 1262 года соглашения в Прессбурге. По нему Иштван получал в управление часть королевства восточнее реки Дунай.

Однако примирение короля Венгрии и принца Иштвана было лишь временным, поскольку их сторонники провоцировали напряженность. В 1264 году Иштван изъял поместья своей матери и сестры в своих владениях. Бела IV послал войска против сына и пленил его жену и сына, а сам Иштван был вынужден отступить в укреплённый замок Кодля ("Черный замок"). "Младший король" прорвать осаду и начать контратаку. Иштван одержал стратегическую победу над войсками Белы в битве при Исасеге в марте 1265 года, и по итогам подписанного мирного договора король был вынужден вернуть сыну право управления восточной частью королевства. 23 марта 1266 года они подтвердили условия мира, встретившись в монастыре Пресвятой Богородицы на Кроличьем острове (Nyulak szigete). В 1267 году " прелаты и вельможи " королевства провели съезд Эстергоме, утвердив решения Белы и Иштвана.

Вскоре после этого Иштван повел своё войско на Болгарию и вынудил деспота Видина Якова Святослава признать его сюзеренитет.

Для обеспечения внешней поддержки Иштван организовал два брака своих детей с Анжуйской династией, главными сторонниками папы римского. Первый из них был заключен в 1270 году между его дочерью Марией и будущим королём Карлом II Неаполитанским [2]. Второй брачный союз был заключен между малолетним сыном Иштвана Ласло и сестрой Карла II Елизаветой Сицилийской.

Король Венгрии

После смерти отца (3 мая 1270) Иштван унаследовал всю Венгрию, хотя Бела IV в своем завещании поручил правление своей дочери Анне и её зятю, королю Чехии Оттокару II. Однако они бежали в Прагу накануне прибытия Иштвана в Эстергом. Перед своей официальной коронацией (фактически, второй - первый раз он был коронован "младшим королём" при жизни отца) Иштван подарил графство Эстергом архиепископу.

В августе 1270 года король Иштван V провел встречу со своим зятем, королем Болеславом V Польским в Кракове, где они заключили союз против Чехии. В сентябре 1270 Иштван V посетил деревню Михолянец, где был обнаружен неизвестный древний замок и меч. Этот меч, в котором он и его священники признали "Священной боевой меч скифов", король получил в подарок, и заявил, что "полон решимости овладеть миром". На месте находки Иштван V встретил отшельника, который сказал ему: "Бич Божий"[3]. Однако 16 октября того же года король также провел встречу с Оттокаром II на острове близ Прессбурга, где они заключили перемирие на два года.

После нескольких стычек на границе между соседями вскоре началась война. Оттокар II со своим войском вступил в Венгрию. Иштван V был побежден в двух небольших сражениях, но в конце концов одержал решительную победу 21 мая 1271 года над чешской и австрийской армиями Оттокара II. По условиям последовавшего мирного договора чешский король вернул крепости, занятые им во время кампании, в то время как Иштван V отказался от своих требований вернуть королевскую казну, которую его сестра Анна увезла с собой в Прагу.

Летом 1272 года Иштван V отправился в Далмацию, где собирался встретиться с королём Карлом I Анжуйским, когда ему сообщили, что бан Иоахим Гут-Келед похитил его малолетнего сына Ласло и увез его в Копривницу.

Иштван V осадил замок, но 6 августа 1272 года внезапно умер, заболев, как говорят, от потрясения, вызванного предательством Гут-Келеда.

Семья

Около 1253 года Иштван V женился на Елизавете (1240 – после 1290), дочери хана половцев Котяна.

В браке она родила королю шестерых детей:

Родословная

Напишите отзыв о статье "Иштван V"

Примечания

  1. [www.britannica.com/EBchecked/topic/565442/Stephen-V Stephen V | king of Hungary | Britannica.com]
  2. Внук Марии и Карла Карл Роберт после долгой борьбы со своими оппонентами взошел на престол Венгрии, когда мужская линия династии Арпадов пресеклась
  3. Kronika uhorských kráľov zvaná Dubnická / Július Sopko. — Budmerice: Vydavateľstvo Rak, 2004. — 239 p. — ISBN 80-85501-13-9.

Литература

Внешние ссылки

  • Marek, Miroslav [genealogy.euweb.cz/arpad/arpad2.html A listing of descendants of Árpád dynasty, including him and his siblings]. [genealogy.euweb.cz Genealogy.EU].

См. также

Предшественник:
Бела IV
Король Венгрии
12701272
Преемник:
Ласло IV Кун
Предшественник:
Бела IV
Герцог Штирии
12581260
Преемник:
Пржемысл Оттокар II

Отрывок, характеризующий Иштван V

В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы:
– «Миром господу помолимся».
«Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа.
– О свышнем мире и о спасении душ наших!
«О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами», – молилась Наташа.
Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.
Окончив ектенью, дьякон перекрестил вокруг груди орарь и произнес:
– «Сами себя и живот наш Христу богу предадим».
«Сами себя богу предадим, – повторила в своей душе Наташа. – Боже мой, предаю себя твоей воле, – думала она. – Ничего не хочу, не желаю; научи меня, что мне делать, куда употребить свою волю! Да возьми же меня, возьми меня! – с умиленным нетерпением в душе говорила Наташа, не крестясь, опустив свои тонкие руки и как будто ожидая, что вот вот невидимая сила возьмет ее и избавит от себя, от своих сожалений, желаний, укоров, надежд и пороков.
Графиня несколько раз во время службы оглядывалась на умиленное, с блестящими глазами, лицо своей дочери и молилась богу о том, чтобы он помог ей.
Неожиданно, в середине и не в порядке службы, который Наташа хорошо знала, дьячок вынес скамеечку, ту самую, на которой читались коленопреклоненные молитвы в троицын день, и поставил ее перед царскими дверьми. Священник вышел в своей лиловой бархатной скуфье, оправил волосы и с усилием стал на колена. Все сделали то же и с недоумением смотрели друг на друга. Это была молитва, только что полученная из Синода, молитва о спасении России от вражеского нашествия.
– «Господи боже сил, боже спасения нашего, – начал священник тем ясным, ненапыщенным и кротким голосом, которым читают только одни духовные славянские чтецы и который так неотразимо действует на русское сердце. – Господи боже сил, боже спасения нашего! Призри ныне в милости и щедротах на смиренные люди твоя, и человеколюбно услыши, и пощади, и помилуй нас. Се враг смущаяй землю твою и хотяй положити вселенную всю пусту, восста на ны; се людие беззаконии собрашася, еже погубити достояние твое, разорити честный Иерусалим твой, возлюбленную тебе Россию: осквернити храмы твои, раскопати алтари и поругатися святыне нашей. Доколе, господи, доколе грешницы восхвалятся? Доколе употребляти имать законопреступный власть?
Владыко господи! Услыши нас, молящихся тебе: укрепи силою твоею благочестивейшего, самодержавнейшего великого государя нашего императора Александра Павловича; помяни правду его и кротость, воздаждь ему по благости его, ею же хранит ны, твой возлюбленный Израиль. Благослови его советы, начинания и дела; утверди всемогущною твоею десницею царство его и подаждь ему победу на врага, яко же Моисею на Амалика, Гедеону на Мадиама и Давиду на Голиафа. Сохрани воинство его; положи лук медян мышцам, во имя твое ополчившихся, и препояши их силою на брань. Приими оружие и щит, и восстани в помощь нашу, да постыдятся и посрамятся мыслящий нам злая, да будут пред лицем верного ти воинства, яко прах пред лицем ветра, и ангел твой сильный да будет оскорбляяй и погоняяй их; да приидет им сеть, юже не сведают, и их ловитва, юже сокрыша, да обымет их; да падут под ногами рабов твоих и в попрание воем нашим да будут. Господи! не изнеможет у тебе спасати во многих и в малых; ты еси бог, да не превозможет противу тебе человек.
Боже отец наших! Помяни щедроты твоя и милости, яже от века суть: не отвержи нас от лица твоего, ниже возгнушайся недостоинством нашим, но помилуй нас по велицей милости твоей и по множеству щедрот твоих презри беззакония и грехи наша. Сердце чисто созижди в нас, и дух прав обнови во утробе нашей; всех нас укрепи верою в тя, утверди надеждою, одушеви истинною друг ко другу любовию, вооружи единодушием на праведное защищение одержания, еже дал еси нам и отцем нашим, да не вознесется жезл нечестивых на жребий освященных.
Господи боже наш, в него же веруем и на него же уповаем, не посрами нас от чаяния милости твоея и сотвори знамение во благо, яко да видят ненавидящий нас и православную веру нашу, и посрамятся и погибнут; и да уведят все страны, яко имя тебе господь, и мы людие твои. Яви нам, господи, ныне милость твою и спасение твое даждь нам; возвесели сердце рабов твоих о милости твоей; порази враги наши, и сокруши их под ноги верных твоих вскоре. Ты бо еси заступление, помощь и победа уповающим на тя, и тебе славу воссылаем, отцу и сыну и святому духу и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь».
В том состоянии раскрытости душевной, в котором находилась Наташа, эта молитва сильно подействовала на нее. Она слушала каждое слово о победе Моисея на Амалика, и Гедеона на Мадиама, и Давида на Голиафа, и о разорении Иерусалима твоего и просила бога с той нежностью и размягченностью, которою было переполнено ее сердце; но не понимала хорошенько, о чем она просила бога в этой молитве. Она всей душой участвовала в прошении о духе правом, об укреплении сердца верою, надеждою и о воодушевлении их любовью. Но она не могла молиться о попрании под ноги врагов своих, когда она за несколько минут перед этим только желала иметь их больше, чтобы любить их, молиться за них. Но она тоже не могла сомневаться в правоте читаемой колено преклонной молитвы. Она ощущала в душе своей благоговейный и трепетный ужас перед наказанием, постигшим людей за их грехи, и в особенности за свои грехи, и просила бога о том, чтобы он простил их всех и ее и дал бы им всем и ей спокойствия и счастия в жизни. И ей казалось, что бог слышит ее молитву.


С того дня, как Пьер, уезжая от Ростовых и вспоминая благодарный взгляд Наташи, смотрел на комету, стоявшую на небе, и почувствовал, что для него открылось что то новое, – вечно мучивший его вопрос о тщете и безумности всего земного перестал представляться ему. Этот страшный вопрос: зачем? к чему? – который прежде представлялся ему в середине всякого занятия, теперь заменился для него не другим вопросом и не ответом на прежний вопрос, а представлением ее. Слышал ли он, и сам ли вел ничтожные разговоры, читал ли он, или узнавал про подлость и бессмысленность людскую, он не ужасался, как прежде; не спрашивал себя, из чего хлопочут люди, когда все так кратко и неизвестно, но вспоминал ее в том виде, в котором он видел ее в последний раз, и все сомнения его исчезали, не потому, что она отвечала на вопросы, которые представлялись ему, но потому, что представление о ней переносило его мгновенно в другую, светлую область душевной деятельности, в которой не могло быть правого или виноватого, в область красоты и любви, для которой стоило жить. Какая бы мерзость житейская ни представлялась ему, он говорил себе: