Стецько, Ярослав Семёнович

Ярослав Семёнович Стецько укр. Ярослав Семенович Стецько
Председатель Украинского государственного правления
5 июля — 12 июля 1941 года
Предшественник:	Должность учреждена
Преемник:	Должность упразднена
3-й глава ОУН (б)
1968 — 1986
Предшественник:	Степан Ленкавский
Преемник:	Василий Олеськив
Рождение:	19 января 1912(1912-01-19) Тернополь, Галиция, Австро-Венгрия
Смерть:	15 июня 1986(1986-06-15) (74 года) Мюнхен, Бавария, ФРГ

Яросла́в Семёнович Стецько́ (19 января 1912 года, Тернополь — 5 июля 1986 года, Мюнхен) — активный деятель ОУН(б), с 1941 года — первый заместитель руководителя ОУН(б) С.Бандеры. В июне-июле 1941 года — председатель Украинского государственного правления. С января 1942 по сентябрь 1944 года находился в корпусе Целленбау, построенном на территории концлагеря Заксенхаузен для содержания политиков европейских стран. В декабре 1944 года возглавил Антибольшевистский блок народов, с 1968 года возглавлял Провод ОУН(б).

Биография

Родился в семье священника. Окончил с отличием гимназию в Тернополе, изучал в 1929—1934 право и философию в Краковском и Львовском университетах. Был женат на Ярославе Стецько — активной соратнице в политических делах.

Умер и похоронен в Мюнхене.

Политическая деятельность

В молодости вступил сначала в подпольную организацию «Українська націоналістична молодь», затем в Украинскую военную организацию и ОУН. С 1932 г. Ярослав Стецько — член Краевого Правления ОУН, референт по идеологии и редактор ряда подпольных националистических изданий.

В 1934 г. осуждён польским судом к 5 годам заключения. Освобождён в 1937 г. по общей амнистии. В январе 1938 г. основатель УВО и ОУН полковник Е. Коновалец поручил Стецько подготовить очередной Съезд ОУН, и в 1939 г. Стецько принимает участие в Римском конгрессе ОУН.

В это же время в ОУН возникли трения между сторонниками нового руководителя А. Мельника и оппозицией во главе со С. Бандерой. Стецько встал на сторону последнего.

Во время Второй мировой войны

В феврале 1940 г. Стецько был одним из инициаторов создания в Кракове Революционного Правления ОУН (сторонников Бандеры), а на II Большом съезде ОУН в апреле того же года в Кракове он был избран заместителем руководителя ОУН Степана Бандеры.

Сразу после нападения Германии на СССР Я. Стецько вместе с С. Бандерой оказался на территории СССР.

В тылах передовых частей немецких войск С. Бандера и Ярослав Стецько с группой сторонников 29 июня прибыли во Львов, где Бандера был задержан и возвращен в Краков, а Стецько на следующий день созвал Украинское национальное собрание, провозгласившее 30 июня 1941 Украинское государство, которое будет вместе с Великой Германией устанавливать новый порядок по всему миру во главе с «вождем украинского народа Степаном Бандерой». Было провозглашено формирование правительства - Украинского государственного правления, которое возглавил Стецько.

Нацисты первоначально планировали появление такого квазинезависимого государства — как следовало из меморандума Розенберга под названием «Общие инструкции всем представителям рейха на оккупированных восточных территориях», в котором указывалось, что «Украина должна стать независимым государством в альянсе с Германией». В его же речи от 20 июня

9 июля 1941 во Львове на Стецько было совершено вооружённое нападение неизвестного; погиб водитель, но сам Стецько не пострадал

Начавшееся вооружённое противостояние между сторонниками Мельника и Бандеры выразилось в том, что Бандера и ряд членов ОУН(б), находившиеся в Кракове, были взяты под домашний арест и перевезены в Берлин «для дачи пояснений». Мельник был также взят под домашний арест в Кракове, но вскоре был освобождён. Бандера был помещен под домашний арест в Кракове ещё 5 июля, а 6-го его отправили в Берлин. Там от Бандеры потребовали прекратить действия против группы Мельника и отозвать Акт 30 июня. 14 июля Бандера был отпущен, но выезд из Берлина ему был запрещён, в то время как Стецько пребывал в Берлине вполне легально. Домашний арест не мешал им заниматься руководством ОУН — к ним прибывали люди с информацией с Украины, а они направляли обратно письма и указания.

.

3 августа оба руководителя ОУН(б) направляют свои письма Гитлеру в связи с присоединением Галиции к Генерал-губернаторству.

Успехи немецкой армии и быстрое продвижение на восток с середине сентября 1941 стали поводом для Гитлера окончательно отказаться от идеи появления украинского государства. К наиболее активным членам ОУН(б) в Генерал-губернаторстве были применены репрессии. 12 сентября офицер Вермахта и специалист по «украинскому вопросу» Ганс Кох встретился в Берлине со Стецько, Бандерой и членом Украинского государственного правления по иностранным делам Владимиром Стахивым и потребовал от них отозвать Акт о провозглашении Украинского государства, однако все трое отказались. Через три дня после этого Стецько был арестован и помещен в берлинскую тюрьму Александрплатц, а 24 января 1942 года переведен в специальный корпус на территории концлагеря Заксенхаузен, где уже пребывали различные политические персоны.

Стецько находился в концлагере до сентября 1944 г. После освобождения Стецько, вместе с рядом других деятелей ОУН, согласившись на сотрудничество с немцами, участвовал в организации баз «Вервольфа» в баварских лесах, затем бежал в американскую зону оккупации, был по дороге тяжело ранен.

На проходившей в начале 1945 на Западной Украине встрече руководства ОУН и УПА были признано нецелесообразным с политической и точки зрения безопасности возвращение Бандеры и Стецько на территорию Украины. В марте 1945 в Вене прошла встреча уполномоченных руководством ОУН в Западной Украине (В. Охримовича, М. Прокопа, Дарьи Ребет и М. Лебедя) с С. Бандерой, по результатам которой был создан заграничный центр ОУН(б) — ЗЦ ОУН.

Послевоенный период

В 1946 г. Ярослав Стецько возглавил Антибольшевистский блок народов (АБН), президентом которого оставался до конца жизни. Был активным деятелем антикоммунистического движения, организовал представительство АБН в Тайбэе (Тайвань) в 1971 году (до этого АБН длительное время сотрудничал с тайваньской Китайской антикоммунистической лигой), принял активное участие в организации в 1970 году в Токио Мировой антикоммунистической лиги, в которой Стецько был постоянным членом правления. В 1968 году избран председателем Правления ОУН(б), которое возглавлял до конца жизни.

По данным американского исследователя Расса Белланта Стецько пользовался поддержкой США. Во время правления Рейгана Белый дом привлекал его к своим делам и считал серьезным лидером. В его честь даже был дан обед, в котором участвовали представитель США при ООН Джин Киркпатрик, Джордж Буш-старший как вице-президент и сам Рейган.

Современная оценка деятельности

16 мая 2007 года президент Украины Ющенко издал Указ, согласно которому должны быть установлены памятные даты, названы улицы и создан музей семьи Стецько в г. Киеве.

В настоящее время монументальные памятники Ярославу Стецько воздвигнуты в следующих местах:

• г. Стрый Львовской области. Бронзовый бюст на высоком гранитном постаменте.
• Тернополь — бронзовый бюст на гранитном постаменте.
• с. Каменки Подволочиского района Тернопольской области. Бронзовый бюст на высоком постаменте. Открыт в 1995 г. 28 сентября 2010 г. бюст был повреждён вандалами, но спустя четыре месяца был полностью отреставрирован и 4 января 2011 г. открыт вновь.
• с. Великий Глибочок Тернопольской области. Бронзовая статуя на гранитном постаменте.
• с. Воля Задеревацкая Львовской области. На одной из белокаменных стел на аллее борцов за независимость Украины находится бронзовый барельеф Ярослава Стецько.

Литература

• Віктор РОГ. ВІРНИЙ СИН УКРАЇНИ: До 90-ліття з дня народження Ярослава Стецька // Народна газета. — № 3 (530). — 24.01-30.01 2002 р.
• [urb-a.livejournal.com/1746561.html Как КГБ организовывало провокации против Ярослава Стецька и его жены]

Ссылки

• [oun-upa.org.ua/personalities/stetsko.html Вірний син України (+ стаття Ярослава Стецька «Націоналізм і демократія»)]
• [www.ukrnationalism.org/old/vydano/stetsko.html Ярослав Стецько: За творців нової дійсності]

Отрывок, характеризующий Стецько, Ярослав Семёнович

Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.