Стивенс, Уоллес

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Уоллес Стивенс
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Уоллес Стивенс (англ. Wallace Stevens, 2 октября 1879, Рединг, Пенсильвания — 2 августа 1955, Хартфорд, Коннектикут) — американский поэт.





Биография

Немецко-голландского происхождения. В 1903 закончил Нью-Йоркскую юридическую школу. С 1904 служил в различных адвокатских конторах Нью-Йорка. В 1916 переехал в Хартфорд и поступил в одну из страховых компаний, в которой и проработал до пенсии. Его жизнь была вполне добропорядочной, крайне регулярной и не богатой событиями. Он никогда не выезжал за пределы США.

Творчество и признание

Первая большая подборка стихов Стивенса была опубликована в 1914 в чикагском журнале «Поэтри», первая книга стихов появилась, когда автору исполнилось 44 года. Однако читательская известность пришла к нему еще позже, под конец жизни, когда он получил Национальную книжную премию (1951) и Пулитцеровскую премию (1955). Между тем, критики уже к 1940-м годам включали его в число виднейших из живущих и пишущих поэтов.

Лирика Стивенса отличается твердой верой в значение поэзии как высшей условности, без которой, тем не менее, нельзя обойтись, и нравственного начала, вносящего в мир смысл и порядок. Его поэзия оказала воздействие на творчество Джона Эшбери, Джеймса Меррилла, Марка Стрэнда и других крупных американских поэтов второй половины ХХ столетия.

Произведения

Стихотворения

  • Harmonium/ Фисгармония (1923)
  • Ideas of Order/ Идеи порядка (1936)
  • The Man with the Blue Guitar/ Мужчина с голубой гитарой (1937)
  • Parts of a World/ Части света (1942)
  • Transport to Summer/ Приближение к лету (1947)
  • Collected Poems/ Собрание стихотворений (1954)
  • Opus Posthumous/ Посмертное (1957)
  • The Palm at the End of the Mind/ Пальма на краю сознания (1972)


Эссе

  • The Necessary Angel (1951)

Умер 1955 году после вручения премии, но не сразу, чуть позже.

Публикации на русском языке

  • Тринадцать способов нарисовать дрозда / Пер. Г.Кружкова. М.: Рудомино, 2000
  • Человек с голубой гитарой / Пер. Б.Ривкина. New York: Ars-Interpres, 2003.
  • Стихотворения // От Уитмена до Лоуэлла. Американские поэты в переводах Владимира Британишского. М.: Аграф, 2005, с.47-69
  • Сова в саркофаге / Пер. Г. Кружкова. Томск: ИД-СКС, 2008.

Напишите отзыв о статье "Стивенс, Уоллес"

Литература

  • Borroff, Marie, ed. Wallace Stevens: A Collection of Critical Essays. Englewood Cliffs: Prentice-Hall, 1963
  • Pearce R.H., Hillis Miller J. The act of the mind; essays on the poetry of Wallace Stevens. Baltimore: Johns Hopkins Press, 1965
  • Wendler H. On Extended Wings: Wallace Stevens' Longer Poems. Cambridge: Harvard UP, 1969
  • Wendler H. Wallace Stevens: Words Chosen out of Desire Knoxville: University of Tennessee Press, 1984
  • Bloom H. Wallace Stevens. New York: Chelsea House Publishers, 1985.
  • Sharpe T. Wallace Stevens: a literary life. New York: St. Martin’s Press, 2000

Примечания

Ссылки

  • [www.wallacestevens.com Сайт] Общества Уоллеса Стивенса
  • [www.stihi.ru/2009/02/28/1289] Перевод «Император мороженого»
  • [www.stihi.ru/2002/02/07-307] Перевод «13 Этюдов о Дрозде»
  • [www.learner.org/catalog/extras/vvspot/Stevens.html]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Стивенс, Уоллес

Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.