Крейн, Стивен

Стивен Крейн
англ. Stephen Crane
Американский прозаик и поэт Стивен Крейн
Псевдонимы:	Johnston Smith
Дата рождения:	1 ноября 1871(1871-11-01)
Место рождения:	Ньюарк, Нью-Джерси
Дата смерти:	5 июня 1900(1900-06-05) (28 лет)
Место смерти:	Баденвайлер, Германия
Гражданство:	США США
Род деятельности:	прозаик, поэт, журналист
Годы творчества:	1886—1900
Направление:	натурализм, импрессионизм
Язык произведений:	английский
Дебют:	Maggie: A Girl of the Streets (1893)

Стивен Крейн (англ. Stephen Crane; 1 ноября 1871, Ньюарк, Нью-Джерси, США — 5 июня 1900, Баденвайлер, Германия) — американский поэт, прозаик и журналист, представитель импрессионизма, основоположник верлибра в американской поэзии. Оказал большое влияние на англоязычную культуру.

Биография

Крейн родился 1 ноября 1871 года в Ньюарке (шт. Нью-Джерси). Его отец, методистский священник, умер, когда мальчику было 10 лет. Окончив школу в 1888 году, он учился далее в Лафайет-колледже, а затем в Сиракузском университете. В юности он занимался журналистикой, играл в бейсбол. Начал писать в 15 лет. В 1891 году умерла мать Крейна. Он переехал в Нью-Йорк, где снял комнату в бедном районе и устроился работать газетным репортером. Его мастерство как очеркиста скоро было замечено всеми. Он начал писать первую большую вещь, повесть о жизни обитателей нью-йоркских меблированных комнат. Его книга «Мэгги, уличная девчонка» (англ. Maggie: A Girl of the Streets, 1893) — это история молодой работницы, которую ледяное безразличие ближних загнало на панель. Издатели отвергли книгу, и Крейн издал повесть за свой счет под псевдонимом Джонстон Смит (англ. Johnston Smith). Книга продавалась плохо, но была одобрена влиятельными литераторами Хэмлином Гарлендом и Уильямом Дином Хоуэллсом, которым писатель послал экземпляры. Последний писал:

Никому еще не удавалось так ярко изобразить фатальную силу нужды.

На книгу появилось много рецензий, автор становится известен, знакомится с такими писателями как Марк Твен и Фрэнсис Брет Гарт.

В те же годы он начал работать над стихами, вдохновленный творчеством Эмили Дикинсон, книга которой незадолго до этого попала к нему в руки. Стихи в сборнике «Черные всадники и другие строки» (англ. The Black Riders and Other Lines, 1895) объединены мотивом странствий поэта и его размышлений на философские и религиозные темы. Вторым после Уолта Уитмена Крейн использует технику свободного стиха. По стилю же он и Уитмен — антиподы: для стихов Крейна характерны лаконизм, афористичность, горькая ирония и сдержанность чувств.

Одновременно со стихами Крейн написал книгу, принесшую ему мировую славу: «Алый знак доблести» (англ. The Red Badge of Courage), который до сих пор считается лучшим в американской литературе романом о Гражданской войне в США. Журнальный вариант романа, появившийся в 1894 году, был восторженно встречен читателями. Книжное же издание романа в 1895 году принесло писателю известность и финансовый успех. В 1895 Крейн отправился в поездку по западным штатам США и Мексике, в результате которой написал целую серию газетных очерков, а главное — такие знаменитые рассказы, как «Голубой отель» (англ. The Blue Hotel) и «Как новобрачная приехала в Йеллоу-Скай» (англ. The Bride Comes to Yellow Sky). В 1896 он издал вторую версию «Мэгги», несколько умерив морализаторский пыл повествования и «смягчив» диалог.

В конце 1896 Крейн уехал на Кубу. 2 января 1897 года судно, на котором он путешествовал, затонуло, и Крейн чудом добрался до берега. Позже эта история нашла отражение в известнейшем крейновском рассказе «Шлюпка в открытом море». В том же году вышли романы «Мать Джорджа» (англ. George's Mother, 1896), реалистическая картина распада отношений между блудным сыном и религиозной матерью, и «Третья фиалка» (англ. The Third Violet, 1896), романтическая история любви нью-йоркских художников, а также сборник рассказов «Маленький полк» (англ. The Little Regiment, 1896).

В 1897 Крейн отправился на поля сражений греко-турецкой войны и посылал репортажи оттуда в американские газеты. После окончания войны Крейн обосновался в Англии. В число его новых друзей-литераторов вошли Генри Джеймс, Джозеф Конрад и Герберт Уэллс. В 1898 году выходит книга его рассказов «Шлюпка в открытом море и другие приключенческие рассказы» (англ. The Open Boat and Other Tales of Adventure, 1898). На следующий год выходит второй сборник стихов Крейна «Добрая война» (англ. War is kind, 1899). В него вошли некоторые его ранние стихи, также как и написанные в год перед публикацией тексты. «Я объявляю войну войне», — так Крейн охарактеризовал тему своей новой книги, содержащей как импрессионистические зарисовки, так и философские стихотворения.

Последние годы жизни писателя были омрачены туберкулёзом. К тому же он никак не мог освободиться от долгов, что заставляли его работать не покладая рук. Он опубликовал роман «На действительной службе» (англ. Active Service, 1899), книги рассказов психологического жанра «Чудовище и другие рассказы» (англ. The Monster and Other Stories, 1899), «Раны под дождем» (англ. Wounds in the Rain, 1900) и «Уиломвильские рассказы» (англ. Whilomville Stories, 1900). Даже издатели умоляли его не работать с таким напряжением. В 1900 году Крейн уже в основном диктовал свои рассказы и новый роман «О’Рудди» (англ. The O'Ruddy, 1903, завершен Р.Барром после смерти писателя), так как не был в состоянии писать. Крейн умер 5 июня 1900 в Германии, в курортном городке Баденвайлер, где впоследствии от той же болезни умер Чехов.

Посмертная судьба его наследия была более или менее благополучной. Собрание его сочинений насчитывает 12 томов (по российским меркам, 6). Крейн был и остается непревзойденным мастером короткого рассказа, у которого учились Хемингуэй, Фолкнер и Драйзер. Рассказы «Шлюпка в открытом море» и «Голубой отель» считаются лучшими американскими рассказами всех времен. Прославивший Крейна роман «Алый знак доблести» до сих пор переиздается миллионными тиражами и переведен на все основные языки. Как поэт, Крейн определил пути развития англоязычной поэзии на целое столетие. Его влияние признавали такие поэты как Карл Сэндберг, Уильям Карлос Уильямс, Томас Стернз Элиот. Известный поэт Джон Берримен опубликовал свою биографию Стивена Крейна. Герберт Уэллс писал о нем:

Крейн — несомненно, лучший писатель нашего поколения.

Публикации на русском языке

• Бег Юности: Рассказы / Пер. Натальи Камионской. — М.: Огонёк, 1929. — 40 с. — (Библиотека «Огонёк» ; № 460).
• Алый шеврон мужества / Пер. Ю. Флевицкого. — Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1954. — 221 с.
• Стихотворения / Пер. Андрея Сергеева и Владимира Британишского // Поэзия США. — М.: Прогресс, 1982.
• Алый знак доблести / С. Крейн. Спрут / Ф. Норрис. — М. : Худож. лит., 1989. — 670 с. — (Библиотека литературы США).
• Мэгги, уличная девчонка // Американская повесть / Сост. А. Старцева]. — М., 1991. — (Библиотека литературы США). — Т. 1.
• Полное собрание стихотворений. / Сост. и перевод Анатолия Кудрявицкого. — Чебоксары: Медиум, 1994.
• Голубой отель: Новеллы / Сост. Л. Г. Беспалова. — М.: Текст, 1998. — 223 с.
• Полное собрание стихотворений. / Сост. и перевод Анатолия Кудрявицкого. — Дублин: изд-во Lynx, 2011

Экранизации

• «Алый знак доблести»
  • 1951 — «Алый знак доблести» (англ. The Red Badge of Courage) — американская чёрно-белая драма режиссёра Джона Хьюстона.
  • 1974 — «Алый знак доблести» (англ. The Red Badge of Courage) — американская телевизионная драма режиссёра Ли Филипса.
  • 2008 — «Тобрук» (словацк. Tobruk) — словацкий военный фильм режиссёра Вацлава Мархоула.
• «Голубой отель»
  • 1973 — «Голубой отель» (нем. Das blaue Hotel) — шведско-западногерманский телевизионный вестерн режиссёра Станислава Барабаса.
  • 1977 — «Голубой отель» (англ. The Blue Hotel) — американская телевизионная драма режиссёра Яна Кадара.
  • 1997 — «Голубой отель» (англ. The Blue Hotel) — американский короткометражный вестерн режиссёра Эндрю Джорджа.
• «Как новобрачная приехала в Йеллоу-Скай»
  • 1952 — «Лицом к лицу» (англ. Face to Face) — американский вестерн режиссёров Джона Брама и Бритейна Уиндаста.
• «Чудовище»
  • 1959 — «Лицо огня» (англ. Face of Fire) — шведско-американская драма режиссёра Альберта Бэнда.

Литература

• Васильевская О. В. Творчество Стивена Крейна. М.: Наука, 1967.

Ссылки

• [crane.felodese.org/ Каменные сны Стивена Крейна]
• [kudryavitsky.narod.ru/crane.html Стихи Стивена Крейна в переводе Анатолия Кудрявицкого] На сайте переводчика.
• [kudryavitsky.narod.ru/crane.html Биографический очерк о Стивене Крейне]
• [www.imdb.com/name/nm0186427/ Экранизации Стивена Крейна на сайте imdb.com]

Отрывок, характеризующий Крейн, Стивен

– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.