Дили
Столица
|
Ди́ли (тетум Dili, порт. Díli, англ. Dili, индон. Dili) — столица и крупнейший город Восточного Тимора. Расположен на северном побережье острова Тимор, самого восточного из Малых Зондских островов[1]. Дили — главный порт и коммерческий центр Восточного Тимора, его население — 193 563 человека[2] Здесь находится аэропорт в Коморо, названный в честь национального героя Восточного Тимора Николау Лобату. Также город является столицей административного района Дили, в который входят прилежащие территории.
История
Основан в 1520 году португальцами, которые сделали Дили в 1769 году столицей португальского Тимора[1]. Во время Второй мировой войны оккупирован Японией[1]. Процесс деколонизации в португальском Тиморе начался в 1974 году, вслед за падением авторитарного режима в Португалии. 28 ноября 1975 года была оглашена декларация независимости Восточного Тимора[1]. Однако, 9 дней спустя в страну вторглись части индонезийской армии, и Восточный Тимор был объявлен 27-й провинцией Индонезии[1].
После этого последовал период партизанской войны с 1975 по 1999 год между индонезийскими силами и борцами за независимость, в ходе которой погибли десятки тысяч жителей Восточного Тимора и некоторые иностранные гражданские лица. В 1999 году под давлением ООН в Восточном Тиморе был проведен референдум по вопросу самоопределения. В результате 78,5 % населения высказались за независимость и 20 мая 2002 г. Дили стал столицей нового независимого государства Демократическая Республика Тимор-Лешти[1].
Памятники и сооружения
Многие здания были уничтожены в результате беспорядков в 1999 году, организованных индонезийскими военными и местными боевиками. Однако в городе сохранилось множество домов, построенных в португальскую эпоху. Резиденция бывшего португальского губернатора в настоящее время является резиденцией премьер-министра страны. Ранее она также использовалась в индонезийским губернатором и Временной администрацией ООН в Восточном Тиморе.
Католическая церковь стала центром сопротивления индонезийской оккупации. В память об этом был построен собор Непорочного Зачатия, где находится резиденция римско-католической епархии Дили, самый большой собор в Юго-Восточной Азии. Также известен монумент Объединения, посвящённый индонезийской аннексии Восточного Тимора в 1976 году. Человек на статуе изображен в традиционной тиморской одежде, с разорванными цепями на запястье, данный памятник не был разрушен.
Транспорт
Дили обслуживается единственным международным аэропортом в Восточном Тиморе — Международным аэропортом Президента Николау Лобату. Также существует несколько взлетно-посадочных полос в Баукау, Суаи и Окусси, они используются для внутренних рейсов. До недавнего времени в аэропорту Дили взлетно-посадочная полоса была не в состоянии принять самолет, больший чем Boeing 737 или C-130 Hercules, но в январе 2008 года в португальская авиакомпания EuroAtlantic Airways для прямого рейса из Лиссабона использовала Боинг 757, доставив 140 членов Республиканской Национальной гвардии Португалии. Во времена правления Португалии аэропорт в Баукау, который имеет более длинную взлетно-посадочную полосу, использовался для международных рейсов, однако после вторжения Индонезии его заняли индонезийские военные, и он был закрыт для гражданского транспорта.
Города-побратимы
Городами-побратимами Дили являются[3]:
-
Барселона, Испания -
Дарвин, Австралия - Канберра, Австралия
- Сидней, Австралия
-
Коимбра, Португалия - Лиссабон, Португалия
-
Окинава, Япония -
Сан-Паулу, Бразилия
Напишите отзыв о статье "Дили"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 [www.britannica.com/EBchecked/topic/163538/Dili Dili in in Encyclopædia Britannica Online] (англ.). Проверено 5 февраля 2013. [www.webcitation.org/6ELo5oihc Архивировано из первоисточника 11 февраля 2013].
- ↑ [www.geohive.com/cntry/timorleste.aspx the Democratic Republic of Timor-Leste.]
- ↑ [web.archive.org/web/20130503105456/www.mfac.gov.tp/tlcommunity.html Timor-Leste's Community] (англ.). Проверено 5 февраля 2013. [www.webcitation.org/6ELo6vUl8 Архивировано из первоисточника 11 февраля 2013].
Отрывок, характеризующий Дили
– Ничего, мой друг.– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
