Столкновение в аэропорту Сухуми

</tr></tr></tr>

Столкновение в аэропорту Сухуми</td></tr>
Общие сведения
Дата	14 августа 1982 года </td></tr>
Время	18:09 </td></tr>
Характер	PANS-ATM (столкновение на ВПП) </td></tr>
Причина	ошибка экипажа L-410 и диспетчеров аэропорта </td></tr>
Место	аэропорт Бабушара (Гулрыпшский район, АбхАССР, ГССР, СССР) </td></tr>
Координаты	42°51′46″ с. ш. 41°07′05″ в. д.42.8629361° с. ш. 41.1181639° в. д. / 42.8629361; 41.1181639    </td></tr>
Погибшие	11 </td></tr>
Воздушное судно
Ту-134А компании Аэрофлот </td></tr>
Модель	Ту-134А </td></tr>
Авиакомпания	Аэрофлот (Грузинское УГА, Сухумский ОАО) </td></tr>
Пункт вылета	Бабушара, (Сухуми, АбхАССР, ГССР) </td></tr>
Пункт назначения	Внуково (Москва, РСФСР) </td></tr>
Рейс	974 </td></tr>
Бортовой номер	СССР-65836 </td></tr>
Дата выпуска	1974 год </td></tr>
Пассажиры	76 </td></tr>
Экипаж	6 </td></tr>
Выживших	82 (все) </td></tr>
Второе воздушное судно
L-410M компании Аэрофлот </td></tr>
Модель	L-410M </td></tr>
Авиакомпания	Аэрофлот (Грузинское УГА, Сухумский ОАО) </td></tr>
Пункт вылета	Бабушара, (Сухуми, АбхАССР, ГССР) </td></tr>
Пункт назначения	Копитнари (Кутаиси, ГССР) </td></tr>
Рейс	Г-73 </td></tr>
Бортовой номер	СССР-67191 </td></tr>
Дата выпуска	7 февраля 1979 года (первый полёт) </td></tr>
Пассажиры	9 </td></tr>
Экипаж	2 </td></tr>
Погибшие	11 (все) </td></tr> </table> Столкновение в аэропорту Сухуми — авиационная катастрофа, произошедшая 14 августа 1982 года, когда в сухумском аэропорту Бабушара (Абхазская АССР, Грузинская ССР) на взлётно-посадочной полосе столкнулись самолёты Ту-134А и L-410M, в результате чего погибли 11 человек. Катастрофа В 18:05 (17:05 МСК) в аэропорту Бабушара готовился к вылету Ту-134А Сухумского объединённого авиаотряда, выполнявший рейс 974 (Сухуми — Москва). На его борту находились 6 членов экипажа и 76 пассажиров. Вырулив по рулёжной дорожке 3 на предварительный старт, в 18:05:35 рейс получил разрешение занять исполнительный старт (в начале ВПП) с магнитным курсом 297°. В 18:07:50 экипаж Ту-134 доложил о готовности к вылету. В это же время в аэропорту готовился к вылету L-410M, которым также управлял экипаж из Сухумского лётного отряда. На борту самолёта находились два члена экипажа (КВС Владимир Георгиевич Гетманенко и второй пилот Борис Григорьевич Григорьев) и 9 пассажиров, и он выполнял местный рейс Г-73 (Сухуми — Кутаиси), который должен был вылететь по расписанию ещё в 17:50, в связи с чем экипаж спешил. В 18:06:45 экипаж L-410 вышел на связь с диспетчером руления и в 18:07:18 получил от него разрешение выруливать по рулёжной дорожке 3 на предварительный старт с магнитным курсом 297°, то есть следом за Ту-134. Однако в 18:07:24 командир Гетманенко самовольно перешёл на связь с диспетчером круга и запросил согласия на взлёт с курсом 117°, то есть в противоположном направлении. Диспетчер круга согласовал этот вопрос с руководителем полётов и диспетчером подхода, после чего дал весьма расплывчатый ответ: Давай рассчитывай. Восприняв данную фразу как разрешение, экипаж рейса Г-73 начал осуществлять движения по рулёжкам. При этом, в нарушение ряда инструкций, а также указаний диспетчера, они приняли решение направиться к стартовой позиции по кратчайшему маршруту: через перемычку между перроном и старой ВПП, а далее по старой ВПП к месту её пересечения с новой ВПП. В 18:07:42 Гетманенко повторно связался с диспетчером руления и запросил разрешения на выруливание на предварительный старт, чтоб после взлететь по курсу 117°. Не став дожидаться подтверждения, он передал: по перемычке 117 занимаю. Диспетчер руления, ранее выдававший правильные команды для выруливания L-410 на старт по дорожке 3, теперь уже попросту отмахнулся от данного рейса, и не стал предпринимать никаких мер для пресечения этих самовольных действий пилотов по рулению по несуществующей схеме. В 18:08 рейс 974 (Ту-134А) начал взлёт. Одновременно с этим, в 18:08:08 командир рейса Г-73 (L-410M) запросил у диспетчера руления разрешения на переход на связь с диспетчерским пунктом старта (СДП), при этом умолчав, что стоит на предварительном старте. Не зная истинной ситуации, диспетчер руления дал это разрешение. В 18:08:22 Гетманенко доложил СДП: на предварительный по перемычке, 191-й. Из-за шума двигателей взлетающего Ту-134, диспетчер старта не расслышал доклад как следует, потому в 18:08:30 переспросил: Какой борт?. Экипаж L-410, даже не задержавшись на предварительном старте, ответил: 191-й, предвари… исполнительный, после чего, без разрешения, самовольно вырулил на ВПП в районе стыка старой и новой ВПП, на удалении 1650 метров от начала ВПП. После этого, командир самолёта повторно запросил разрешения занять исполнительный старт. Диспетчер старта не мог видеть со своего рабочего места реального положения обоих самолётов, и не разобравшись в ситуации, в нарушение требований по диспетчерской работе, дал рейсу Г-73 команду занимать исполнительный старт и готовиться к взлёту с курсом 297°: 191-й, 297 занимайте, ветер 270 четыре. К тому моменту L-410 уже несколько секунд, как находился на ВПП и разворачивался в сторону взлёта курсом 117°. Ту-134 разгонялся уже 26 секунд, а его скорость достигла 195 км/ч, когда экипаж неожиданно увидел в 400 метрах впереди выехавший на ВПП L-410. С целью избежать столкновения, экипаж Ту-134 тут же принял решение прервать взлёт, а также съехать влево на боковую полосу безопасности. На самолёте были задействованы сразу интерцепторы, реверс тяги и торможение. Экипаж L-410 также наконец увидел взлетающий авиалайнер, поэтому сразу перевёл двигатели на взлётный режим и попытался уйти вправо. Однако разойтись самолёты не успели. Через 33,5 секунды с момент разгона, на скорости 216 км/ч и в 1626 метрах от торца полосы, Ту-134 своим правым крылом врезался в Турболет, после чего выехал на левую полосу безопасности и остановился через 514 метров от места столкновения и в 2140 метрах от торца ВПП в 48 метрах левее её оси. Пожара на месте катастрофы не возникло, однако и без него повреждения были очень серьёзными. У L-410M правым крылом Ту-134 отрубило левое крыло, а сам фюзеляж был словно ножом разрезан вдоль на уровне иллюминаторов. Кабина пилотов была отсечена и, развернувшись на 180°, лежала на бетоне, а оба винта оторвало и отбросило на полсотни метров. Находящиеся внутри L-410M 2 пилота и 9 пассажиров (8 взрослых и 1 ребёнок) погибли мгновенно. У Ту-134А повредило носок правого крыла, а фюзеляж был гофрирован в районе 41—45 шпангоута. Однако никто из 82 человек на его борту не погиб, хотя сам самолёт позже был списан из-за полученных повреждений. Расследование По результатам расследования были сделаны следующие выводы: КВС L-410 не выполнил указания диспетчера руления о порядке руления на предварительный старт, самовольно изменил маршрут руления, грубо нарушил требования НПП ГА-78 и ИПП аэропорта Сухуми, самовольно перешёл на связь с диспетчером круга в нарушения правил ведения радиообмена, самовольно занял ВПП перед взлетающим самолётом. Диспетчер руления не запретил руление по неустановленному маршруту. Диспетчер СДП разрешил экипажу L-410 занять исполнительный старт, когда производил взлёт самолёт Ту-134А, а L-410 уже находился на ВПП. Диспетчер круга в нарушение установленной фразеологии радиообмена разрешил экипажу взлёт с курсом 117°. Такая информация способствовала нарушению схемы руления экипажем L-410. Руководитель полётов не координировал работу смены, не контролировал действия диспетчеров и не обеспечил выполнение требований ИПП аэропорта Сухуми. Также выяснилось, что ранее командир L-410 уже производил руление с нарушением схемы с разрешения диспетчера руления. Так в тот же день, выполняя местный рейс из аэропорта Сухуми, он вырулил на ВПП по такому же маршруту. Таким образом, причинами катастрофы самолёта L-410M и аварии самолёта Ту-134А явилось самовольное занятие ВПП экипажем самолёта L-410M в момент взлёта с неё самолёта Ту-134А, неудовлетворительная организация руководства полётами в аэропорту Сухуми, грубые нарушения требований НПП ГА-78, НСД ГА-81, Инструкции по производству полётов в районе аэродрома и технологии работы руководителем полётов, диспетчерами службы движения и экипажем L-410M. Напишите отзыв о статье "Столкновение в аэропорту Сухуми" Ссылки [www.airdisaster.ru/database.php?id=44 Столкновение Ту-134А и Л-410М Грузинского УГА в а/п Сухуми]. Airdisaster.ru. Проверено 12 марта 2013. [www.webcitation.org/6Fi3xcx5N Архивировано из первоисточника 8 апреля 2013]. [aviation-safety.net/database/record.php?id=19820814-0 Aircraft accident Let L-410M CCCP-67191 Sukhumi-Babusheri Airport (SUI)] (англ.). Aviation Safety Network. Проверено 12 марта 2013. [www.webcitation.org/6Fi3yUhsC Архивировано из первоисточника 8 апреля 2013]. [aviation-safety.net/database/record.php?id=19820814-1 Aircraft accident Tupolev 134A CCCP-65836 Sukhumi-Babusheri Airport (SUI)] (англ.). Aviation Safety Network. Проверено 12 марта 2013. [www.webcitation.org/6Fi3zAzqm Архивировано из первоисточника 8 апреля 2013].

Отрывок, характеризующий Столкновение в аэропорту Сухуми

– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.