Столкновение двух Ан-12 над Тулой

Столкновение над Тулой
Ан-12 ВВС, аналогичный обоим столкнувшимся самолётам
Общие сведения
Дата	23 октября 1972 года
Время	17:00
Характер	Столкновение в воздухе
Причина	Ошибка экипажа и служб УВД
Место	близ аэродрома Клоково и села Берники, Тула (РСФСР, СССР)
Погибшие	27
Воздушное судно
Модель	Ан-12БП
Принадлежность	ВВС СССР (8 втап) ⋅
Пункт вылета	Сеща
Пункт назначения	Клоково, Тула
Пассажиры	14
Экипаж	6
Погибшие	20 (все)
Второе воздушное судно
Модель	Ан-12БП
Принадлежность	ВВС СССР (374 втап)
Пункт вылета	Клоково, Тула
Пункт назначения	Клоково, Тула
Экипаж	7
Погибшие	7 (все)

Столкновение двух Ан-12 над Тулой — авиационная катастрофа, произошедшая 23 октября 1972 года, когда в небе близ Тулы произошло столкновение двух самолётов Ан-12БП советских ВВС, при этом погибли 27 человек.

Катастрофа

В этот день в Туле шёл мокрый снег, а видимость составляла около 1300 метров, что позволяло организовать лётчикам сдачу зачёта на классность. Учебный полёт по системе ОСП выполнял Ан-12П 374-го военно-транспортного авиаполка. Пилотировал его экипаж, командиром которого был майор В. Семёнов. В это же время к тульскому аэродрому Клоково приближался Ан-12БП 8-го военно-транспортного авиаполка из Сещи (Брянская область). Командиром самолёта был полковник В. Шалунов, а его помощником — старший лейтенант Д. Е. Покровский. Данный самолёт доставлял в Тулу лётный состав полка для сдачи зачёта. Выйдя на связь с диспетчером аэродрома, Шалунов получил разрешение на снижение. Из-за аварийного отключения электропитания в командно-диспетчерском пункте перестал работать обзорный локатор. Тем не менее руководитель полётов Ю. Блинков разрешил выполнять Семёнову взлёт и полёт по кругу.

Когда экипаж Шалунова доложил пролёт ДПРМ, руководитель полётов решил завести на посадку вначале брянский самолёт, а затем тульский. Из докладов экипажей о проходе траверза ДПРМ и выполнении третьего разворота следовало, что они сближались с временным интервалом 1 минута 18 секунд, то есть вдвое меньше установленных 3 минут. Причиной этого стало уклонение экипажа Шалунова от установленной схемы захода на посадку на 6 километров во внешнюю сторону. Однако несмотря на опасное сближение самолётов, РП, ориентируясь лишь по докладам экипажей, не стал предпринимать мер по увеличению интервала между самолётами. Из-за неработающего локатора руководитель полётов не знал местоположение обоих самолётов, когда дал Шалунову команду после завершения 3-го разворота снижаться до высоты круга. Так как брянский Ан-12 к тому времени был вне установленной схемы, то и третий разворот он выполнил в неустановленном месте. Далее Шалунов предпринял попытку вернуться на курс, для чего уменьшил курс на 10°.

В 17:00 хвостовой стрелок в самолёте экипажа Семёнова крикнул: «Сзади — самолет!». В ответ командир произнёс: «Вот так!», после чего в них врезался нагнавший самолёт Шалунова. В результате столкновения оба самолёта упали на землю у реки близ посёлка Берники и полностью разрушились. Все находящиеся в обоих самолётах 27 человек (6 членов экипажа и 14 пассажиров в одном и 7 членов экипажа в другом) погибли.

Отрывок, характеризующий Столкновение двух Ан-12 над Тулой

При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»