Столкновение двух Ан-2 над Красным

Столкновение над Красным
Ан-2ТП с лыжным шасси
Общие сведения
Дата	1 февраля 1978 года
Время	12:43
Характер	Столкновение в воздухе
Причина	Ошибка экипажа и служб УВД
Место	3,6 км восточнее Красного, Тотемский район Вологодской области (РСФСР, СССР)
Координаты	59°39′08″ с. ш. 42°18′42″ в. д.59.65222° с. ш. 42.31167° в. д. / 59.65222; 42.31167
Погибшие	2
Воздушное судно
Модель	Ан-2ТП
Авиакомпания	Аэрофлот (УГАЦ, Ярославский ОАО)
Пункт вылета	Туношна, Ярославль
Остановки в пути	Тотьма Великий Устюг Котлас Ухта
Пункт назначения	Печора
Бортовой номер	CCCP-40570
Дата выпуска	25 июня 1967 года
Экипаж	2
Погибшие	2 (все)
Выживших	0
Второе воздушное судно
Модель	Ан-2ТП
Авиакомпания	Аэрофлот (Ленинградское УГА, Вологодский ОАО)
Пункт вылета	Вологда
Остановки в пути	Бабушкино
Пункт назначения	Фетинино
Рейс	683
Бортовой номер	CCCP-40563
Дата выпуска	27 июня 1967 года
Пассажиры	6
Экипаж	2
Погибшие	0
Выживших	8 (все)

Столкновение двух Ан-2 над Красным — авиационная катастрофа, произошедшая в среду 1 февраля 1978 года, когда над Тотемским районом Вологодской области близ села Красное столкнулись в воздухе два самолёта Ан-2ТП компании Аэрофлот. Всего в катастрофе погибли 2 человека.

Самолёты

Ан-2ТП с регистрационным номером CCCP-40570 (заводской — 1G84-23, серийный — 084-23) был выпущен заводом PZL-Mielec в Мелеце (Польская Народная Республика) 25 июня 1967 года. Его передали Министерству гражданской авиации Советского Союза, которое к 29 июля направило борт 40570 в Управление гражданской авиации центральных районов (УГАЦ), где он эксплуатировался в Ярославской объединённой авиационной эскадрилье Московского управления СП и MBЛ гражданской авиации. В 1969 году Ярославская эскадрилья была преобразована в Ярославский отдельный объединённый авиаотряд (319-й лётный отряд). На момент происшествия борт 40570 имел наработку 10 050 часов и 23 747 циклов «взлёт-посадка». Пилотировал его экипаж, состоящий из командира (КВС) Симакова В. И. и второго пилота Цветкова М. В..

Ан-2ТП с регистрационным номером CCCP-40563 (заводской — 1G84-16, серийный — 084-16) был выпущен заводом PZL-Mielec в Мелеце (Польская Народная Республика) 27 июня 1967 года, то есть на пару дней позже борта 40570. Его также передали Министерству гражданской авиации Советского Союза, которое к 25 июля направило самолёт уже в Северной управление гражданской авиации (в 1973 году преобразовано в Ленинградское УГА), где он эксплуатировался в Вологодском объединённом авиаотряде (71-й лётный отряд). На момент происшествия борт 40570 имел наработку 11 038 часов 49 минут и 11 671 цикла «взлёт-посадка». Пилотировал его экипаж, состоящий из командира (КВС) Филина И. В. и второго пилота Виноградова Е. В..

Катастрофа

Борт 40570 выполнял грузовой рейс вне расписания из Ярославля в Печору с первой остановкой в Тотьме, маршрут к которой проходил через Вологду. В 10:32 авиалайнер вылетел из ярославского аэропорта Туношна, на его борту находились два пилота и 840 килограмм груза (три рессоры от МАЗ-500, картер моста и ступицы от ЗИЛ-157, насосы ВК-450 и электродвигатель). Над регионом в это время стоял антициклон, а прогноз погоды предусматривал сплошную облачность с нижней границей 200 метров, слабый снегопад, дымку, тихий ветер 1-4 м/с и видимость от 2 до 4 километров. В 11:44 с самолёта доложили о пролёте Вологды. Через минуту из Вологодского аэропорта вылетел самолёт Ан-2 борт 43942, через 5 минут — самолёт Ан-2 борт 40563, а в течение следующих 9 минут (до 11:54) — самолёт Ан-2 и вертолёт Ми-8. Борт 40563 при этом совершал пассажирский рейс 683 в Фетинино с промежуточной посадкой в Бабушкине, а на его борту находились 6 пассажиров и 2 пилота. В результате сложилась ситуация, когда сразу три Ан-2 (бортовые номера 40570, 43942 и 40563) следовали по одному маршруту (Вологда — Лобково — Шуйское — траверз Ретчи — Красное) с относительно небольшим временным интервалом. Также вылетевший из Вологды первым борт 43942 на участке трассы от Шуйского до Ретчи обогнал борт 40570 и теперь летел впереди его. В 12:14 с грузового борта 40570 доложили о пролёте села Шуйского, а через минуту с небольшим в 12:15:33 о пролёте Шуского доложили и с пассажирского 40563.

В 12:40:25 с 40570 доложили о пролёте Красного, на что следом кто-то из экипажей (установить не удалось) сделал замечание, что на этой трассе надо докладывать не пролёт Красного, а пролёт Осовой, что в 15 километрах дальше по трассе. Растерявшийся экипаж борта 40570 передал, что понял информацию, после чего, вероятно, начал искать Осовую на карте, фактически перестав следить за ситуацией вокруг себя и в радиоэфире. Следом в 12:40:45 о пролёте Красного уже доложили с 40563. По планам полёта, борт 40570 после Красного должен был следовать по магнитному курсу 27° по направлению на Тотьму, тогда как борт 40563 — по магнитному курсу 63° на Бабушкино. Но в 12:43:10 на высоте 300 метров (высота над местностью 125 метров) в 3,6 километрах восточнее центра села Красное летящий в облаках Ан-2 борт 40563 врезался в борт 40570 (официально — под углом 28°). Своим воздушным винтом пассажирский самолёт разрушил грузовому часть левого верхнего крыла, включая элероны, а затем и верхнюю часть фюзеляжа, а правая лыжа врезалась в левый борт фюзеляжа, в результате чего у грузового самолёта отделилась хвостовая часть. Разрушившись в воздухе, борт 40570 с креном около 85-90° и под углом 70-75° врезался в редколесье в 350 метрах южнее берега реки Сухона (59°39′08″ с. ш. 42°18′42″ в. д.59.65222° с. ш. 42.31167° в. д. / 59.65222; 42.31167   ), а оба его пилота погибли. У борта 40563 были повреждены правая лыжа, воздушный винт, а также правое нижнее крыло, но экипаж сумел сохранить управление и пролетев 46 километров приземлился в аэропорту Тотьма. Никто на борту пассажирского самолёта не пострадал.

Борт 40563 впоследствии был восстановлен и продолжил эксплуатироваться в Вологодском авиаотряде. В декабре 1989 года его продали авиакомпании Zi Cargo в Перу, где после перерегистрации он получил новый бортовой номер OB-1397. Дальнейшая судьба самолёта неизвестна.

Причины

Согласно выводам следственной комиссии, аварийная ситуация начала развиваться, когда диспетчерская служба Вологодского аэропорта в течение 10 минут (с 11:44 до 11:54) выпустила по одному маршруту сразу четыре воздушных судна (три Ан-2 и один Ми-8), хотя в условиях видимости менее 4 километров временной интервал между воздушными судами должен был составлять 10 минут. Столкновение произошло в зоне, ответственным за которую был диспетчер местных воздушных линий Нечаев. Однако уровень подготовки этого диспетчера не был достаточным. Так Нечаев при управлении полётами только принимал доклады от экипажей о пролётах пунктов обязательного донесения, при этом не запрашивая у экипажей условия полёта. Также он не потребовал у экипажей бортов 40563 и 40570, чтобы те доложили о пролёте траверза Ретчи и не принял своевременных мер по предотвращению опасного сближения бортов 40563, 40570 и 43942, несмотря на прогнозируемую облачность с нижней границей 100—200 метров и видимость от 2 до 4 километров. Экипажи самолётов в свою очередь из прослушивания радиообмена должны были знать, что минимальный временной интервал не выдерживался, однако не стали усиливать осмотрительность. Однако экипажи обоих столкнувшихся самолётов недостаточно хорошо контролировали ситуацию вокруг себя («Наблюдай и будь заметен») и в радиоэфире, в результате чего пассажирский Ан-2 нагнал грузовой, а затем врезался в него. Также было отмечено, что второй пилот борта 40563 имел недостаточный уровень подготовки — он прибыл из лётного училища в октябре 1977 года, а это был его первый производственный полёт. Так как наблюдение за погодой в районе села Красное отсутствовало, то комиссия не смогла установить, какую роль в происшествии сыграли метеоусловия, хотя после пролёта Шуйского оба экипажа снизились до меньшей высоты.

Основной причиной катастрофы по мнению комиссии стала ошибка экипажа борта 40563, который нарушил установленные правилами (НПП ГА-71) интервалы, когда догонял борт 40570, и не соблюдал необходимую визуальную и радиоосмотрительность, а также нарушения в работе службы управления воздушным движением Вологодского аэропорта. Сопутствовало катастрофе то, что экипаж борта 40570 не соблюдал радиоосмотрительность.

Почему два однотипных самолёта (Ан-2ТП) летели с разной путевой скоростью (40570 — 160 км/ч, 40563 — 175 км/ч), официально установлено не было. Но представители Ленинградского управления гражданской авиации и Вологодского авиаотряда в особом мнении отметили, что на момент вылета из Ярославля борт 40570 был перегружен на 150 килограмм, что и стало причиной снижения путевой скорости. Кроме того, в особом мнении был отмечен момент, что за 32 минуты 45 секунд до столкновения экипаж борта 40570 доложил пролёт Красного, чем дезинформировал экипаж борта 40563, который пролетел Красное спустя 20 секунд после того доклада. Однако согласно расчётам, на момент доклада, борт 40570 на самом деле не был над Красным, а в 1300 метрах южнее, то есть получается, что на участке от Шуйского до Красного он уклонился вправо от маршрута. Помимо этого, исходя из разброса обломков предполагаемый курс полёта борта 40570 был около 10°, то есть столкновение произошло под углом примерно 53°, а значит по части обеспечения визуальной осмотрительности оба экипажа находились в равных условиях.

Отрывок, характеризующий Столкновение двух Ан-2 над Красным

Lise вздрогнула тоже.
– Даже завтра, – отвечал брат.
– II m'abandonne ici,et Du sait pourquoi, quand il aur pu avoir de l'avancement… [Он покидает меня здесь, и Бог знает зачем, тогда как он мог бы получить повышение…]
Княжна Марья не дослушала и, продолжая нить своих мыслей, обратилась к невестке, ласковыми глазами указывая на ее живот:
– Наверное? – сказала она.
Лицо княгини изменилось. Она вздохнула.
– Да, наверное, – сказала она. – Ах! Это очень страшно…
Губка Лизы опустилась. Она приблизила свое лицо к лицу золовки и опять неожиданно заплакала.
– Ей надо отдохнуть, – сказал князь Андрей, морщась. – Не правда ли, Лиза? Сведи ее к себе, а я пойду к батюшке. Что он, всё то же?
– То же, то же самое; не знаю, как на твои глаза, – отвечала радостно княжна.
– И те же часы, и по аллеям прогулки? Станок? – спрашивал князь Андрей с чуть заметною улыбкой, показывавшею, что несмотря на всю свою любовь и уважение к отцу, он понимал его слабости.
– Те же часы и станок, еще математика и мои уроки геометрии, – радостно отвечала княжна Марья, как будто ее уроки из геометрии были одним из самых радостных впечатлений ее жизни.
Когда прошли те двадцать минут, которые нужны были для срока вставанья старого князя, Тихон пришел звать молодого князя к отцу. Старик сделал исключение в своем образе жизни в честь приезда сына: он велел впустить его в свою половину во время одевания перед обедом. Князь ходил по старинному, в кафтане и пудре. И в то время как князь Андрей (не с тем брюзгливым выражением лица и манерами, которые он напускал на себя в гостиных, а с тем оживленным лицом, которое у него было, когда он разговаривал с Пьером) входил к отцу, старик сидел в уборной на широком, сафьяном обитом, кресле, в пудроманте, предоставляя свою голову рукам Тихона.
– А! Воин! Бонапарта завоевать хочешь? – сказал старик и тряхнул напудренною головой, сколько позволяла это заплетаемая коса, находившаяся в руках Тихона. – Примись хоть ты за него хорошенько, а то он эдак скоро и нас своими подданными запишет. – Здорово! – И он выставил свою щеку.
Старик находился в хорошем расположении духа после дообеденного сна. (Он говорил, что после обеда серебряный сон, а до обеда золотой.) Он радостно из под своих густых нависших бровей косился на сына. Князь Андрей подошел и поцеловал отца в указанное им место. Он не отвечал на любимую тему разговора отца – подтруниванье над теперешними военными людьми, а особенно над Бонапартом.
– Да, приехал к вам, батюшка, и с беременною женой, – сказал князь Андрей, следя оживленными и почтительными глазами за движением каждой черты отцовского лица. – Как здоровье ваше?
– Нездоровы, брат, бывают только дураки да развратники, а ты меня знаешь: с утра до вечера занят, воздержен, ну и здоров.
– Слава Богу, – сказал сын, улыбаясь.
– Бог тут не при чем. Ну, рассказывай, – продолжал он, возвращаясь к своему любимому коньку, – как вас немцы с Бонапартом сражаться по вашей новой науке, стратегией называемой, научили.
Князь Андрей улыбнулся.
– Дайте опомниться, батюшка, – сказал он с улыбкою, показывавшею, что слабости отца не мешают ему уважать и любить его. – Ведь я еще и не разместился.
– Врешь, врешь, – закричал старик, встряхивая косичкою, чтобы попробовать, крепко ли она была заплетена, и хватая сына за руку. – Дом для твоей жены готов. Княжна Марья сведет ее и покажет и с три короба наболтает. Это их бабье дело. Я ей рад. Сиди, рассказывай. Михельсона армию я понимаю, Толстого тоже… высадка единовременная… Южная армия что будет делать? Пруссия, нейтралитет… это я знаю. Австрия что? – говорил он, встав с кресла и ходя по комнате с бегавшим и подававшим части одежды Тихоном. – Швеция что? Как Померанию перейдут?
Князь Андрей, видя настоятельность требования отца, сначала неохотно, но потом все более и более оживляясь и невольно, посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского на французский язык, начал излагать операционный план предполагаемой кампании. Он рассказал, как девяностотысячная армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная армия должна была с разных сторон сделать нападение на французов. Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал:
– Белый! белый!
Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил:
– И скоро она родит? – и, с упреком покачав головой, сказал: – Нехорошо! Продолжай, продолжай.
В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s'en va t en guerre. Dieu sait guand reviendra». [Мальбрук в поход собрался. Бог знает вернется когда.]
Сын только улыбнулся.
– Я не говорю, чтоб это был план, который я одобряю, – сказал сын, – я вам только рассказал, что есть. Наполеон уже составил свой план не хуже этого.
– Ну, новенького ты мне ничего не сказал. – И старик задумчиво проговорил про себя скороговоркой: – Dieu sait quand reviendra. – Иди в cтоловую.


В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.
В столовой, громадно высокой, как и все комнаты в доме, ожидали выхода князя домашние и официанты, стоявшие за каждым стулом; дворецкий, с салфеткой на руке, оглядывал сервировку, мигая лакеям и постоянно перебегая беспокойным взглядом от стенных часов к двери, из которой должен был появиться князь. Князь Андрей глядел на огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшую напротив такой же громадной рамы с дурно сделанным (видимо, рукою домашнего живописца) изображением владетельного князя в короне, который должен был происходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрей смотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с тем видом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.
– Как я узнаю его всего тут! – сказал он княжне Марье, подошедшей к нему.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата. Она не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в ней благоговение, которое не подлежало обсуждению.
– У каждого своя Ахиллесова пятка, – продолжал князь Андрей. – С его огромным умом donner dans ce ridicule! [поддаваться этой мелочности!]
Княжна Марья не могла понять смелости суждений своего брата и готовилась возражать ему, как послышались из кабинета ожидаемые шаги: князь входил быстро, весело, как он и всегда ходил, как будто умышленно своими торопливыми манерами представляя противоположность строгому порядку дома.
В то же мгновение большие часы пробили два, и тонким голоском отозвались в гостиной другие. Князь остановился; из под висячих густых бровей оживленные, блестящие, строгие глаза оглядели всех и остановились на молодой княгине. Молодая княгиня испытывала в то время то чувство, какое испытывают придворные на царском выходе, то чувство страха и почтения, которое возбуждал этот старик во всех приближенных. Он погладил княгиню по голове и потом неловким движением потрепал ее по затылку.
– Я рад, я рад, – проговорил он и, пристально еще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. – Садитесь, садитесь! Михаил Иванович, садитесь.
Он указал невестке место подле себя. Официант отодвинул для нее стул.
– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,] – говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…