Столкновение над Вашингтоном (1949)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
<tr><th style="">Координаты</th><td class="" style=""> 38°49′58″ с. ш. 77°02′39″ з. д. / 38.83278° с. ш. 77.04417° з. д. / 38.83278; -77.04417 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=38.83278&mlon=-77.04417&zoom=14 (O)] (Я)Координаты: 38°49′58″ с. ш. 77°02′39″ з. д. / 38.83278° с. ш. 77.04417° з. д. / 38.83278; -77.04417 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=38.83278&mlon=-77.04417&zoom=14 (O)] (Я) </td></tr><tr><th colspan="2" style="text-align:center; background:lightblue;">Воздушное судно</th></tr><tr><td colspan="2" class="" style="text-align:center; ">
Douglas DC-4 компании Eastern Air Lines </td></tr><tr><th style="">Модель</th><td class="" style=""> Douglas DC-4 (C-54B-DC) </td></tr><tr><th style="">Авиакомпания</th><td class="" style=""> Eastern Air Lines </td></tr><tr><th style="">Пункт вылета</th><td class="" style=""> Бостон </td></tr><tr><th style="">Остановки в пути</th><td class="" style=""> Ла Гуардия, Нью-Йорк </td></tr><tr><th style="">Пункт назначения</th><td class="" style=""> Национальный аэропорт</span>ruen, Вашингтон </td></tr><tr><th style="">Рейс</th><td class="" style=""> 537 </td></tr><tr><th style="">Бортовой номер</th><td class="" style=""> N88727 </td></tr><tr><th style="">Дата выпуска</th><td class="" style=""> 1944 год </td></tr><tr><th style="">Пассажиры</th><td class="" style=""> 51 </td></tr><tr><th style="">Экипаж</th><td class="" style=""> 4 </td></tr><tr><th style="">Погибшие</th><td class="" style=""> 55 (все) </td></tr><tr><th colspan="2" style="text-align:center; background:lightblue;">Второе воздушное судно</th></tr><tr><td colspan="2" class="" style="text-align:center; ">
Lockheed P-38L </td></tr><tr><th style="">Модель</th><td class="" style=""> Lockheed P-38L-5-LO </td></tr><tr><th style="">Оператор</th><td class="" style=""> правительство Боливии </td></tr><tr><th style="">Пункт вылета</th><td class="" style=""> Национальный аэропорт</span>ruen, Вашингтон </td></tr><tr><th style="">Пункт назначения</th><td class="" style=""> Национальный аэропорт</span>ruen, Вашингтон </td></tr><tr><th style="">Бортовой номер</th><td class="" style=""> NX26927 </td></tr><tr><th style="">Дата выпуска</th><td class="" style=""> 1945 год </td></tr><tr><th style="">Экипаж</th><td class="" style=""> 1 </td></tr><tr><th style="">Выживших</th><td class="" style=""> 1 (все) </td></tr> </table> Столкновение над Вашингтоном — крупная авиационная катастрофа, произошедшая во вторник 1 ноября1949 года. При заходе на посадку в Национальном аэропорту</span>ruen города Вашингтонв воздухе столкнулисьболивийский истребитель P-38 и авиалайнер DC-4 американской компании Eastern Air Lines, после чего оба самолёта упали на землю в полумиле от аэропорта. В катастрофе погибли все 55 человек на борту пассажирского самолёта (4 члена экипажа и 51 пассажир, включая 2 детей), пилот истребителя получил ранения, но выжил. На момент событий это была крупнейшая катастрофа гражданского самолёта.



Хронология событий

Дуглас выполнял рейс 537 из Бостона в Вашингтон с несколькими промежуточными остановками. Пройдя Бэлтсвилл</span>ruen и в 15 милях северо-восточнее Национального аэропорта, экипаж на частоте 119,1 МГц связался с диспетчерской вышкой аэропорта и получил указания по выполнению захода на посадку с левой стороны на полосу 3. Всего за минуту до этого в 11:37 с этой же полосы 3 взлетел истребитель P-38 правительства Боливии, а пилотировал его Эрик Риос Бриду (исп. Erick Rios Bridoux). Сам лётчик впоследствии утверждал, что взлетал с полосы 36. Риос выполнял тестовый полёт и через Пола Обена (англ. Paul M. Aubin) уведомил башню о своём полёте, связь при этом будет вестись через УКВ-передатчик по каналу B на частоте 126,18 МГц. Также Риос утверждал, что просил Обена уведомить башню, чтобы в случае потери радиосвязи диспетчеры передавали сообщения посредством световых сигналов. Обен однако заявил, что последнего сообщения не получал. Время взлёта истребителя было отмечено как 11:37. Небо над аэропортом было ясным, горизонтальная видимость 15 миль при вертикальной 6500 футов (около 2000 метров), на 3500 футах (около 1000 метров), ветер северо-восточный 20 — 25 миль/ч[1].

Показания лётчика P-38

P-38 поднялся до высоты 300 футов и к северу от Пентагона начал выполнять левый поворот, когда из-за сбоя в работе правого двигателя лётчик принял решение приземлиться. Набрав высоту 2500 футов (762 метра) и продолжая подниматься, он выполнил второй левый разворот и направился на юг параллельно полосе 36. При прохождении траверза диспетчерской вышки, Риос сообщил диспетчеру: Вашингтон-башня, это боливийский P-38. Отказ двигателя, запрашиваю указания по заходу на посадку. Ему поначалу не ответили, поэтому лётчик выполнил ещё один левый разворот, чтобы увидеть световые сигналы с башни, но их не было. Истребитель находился между аэродромом Боллинг</span>ruen и Национальным аэродромом на высоте около 3500 футов, когда с башни спросили: Боливийский P-38, вы запрашивали указания на посадку. Риос передал: Да, у меня проблемы с двигателем. Я спешу. Тогда с башни ответили: Боливийский P-38, разрешение на посадку номер два на полосу 3. Как утверждал лётчик, диспетчеры при этом не предупредили его о том, что перед ним заходит на посадку пассажирский самолёт. Истребитель выполнил четвёртый левый разворот, завершая тем самым полёт по кругу, и на сниженной поступательной скорости 150 миль/ч начал снижаться с вертикальной скоростью 500—600 футов в минуту (152—183 м/мин) до высоты около 2400 футов (730 метров)[1].

Во время снижения на высоте 1500 футов (457 метров) истребитель совершил доворот влево и снизился до высоты 1200 футов (366 метров). Во время этого доворота лётчик увидел самолёт C-60 либо C-45, который выполнил посадку на полосу 3 или 36 и освободил её. Довернув на курс 20° для посадки на полосу 3, Риос передал: Вашингтон-башня, боливийский P-38 на подходе. На это диспетчер ответил: Боливийский P-38, разрешаю посадку на полосу 3. Из соображений безопасности, лётчик выполнял заход на посадку несколько выше обычного. Спустя минуту после выхода из базового разворота он выпустил шасси и довыпустил закрылки. Находясь западнее глиссады, лётчик неожиданно услышал в эфире: Отверните влево, отверните влево. Так как это сообщение прозвучало без указания позывных, то Риос не понял, кому оно предназначалось, но затем почти сразу почувствовал удар[1].

Показания диспетчеров

Истребитель взлетел с полосы 3, после чего выполнил левый разворот и в 10 милях западнее аэропорта начал набор высоты. После второго левого разворота самолёт направился в южном направлении продолжая набор высоты. P-38 наблюдался с башни, когда он выполнил левый разворот и оказался к югу от Александрии на высоте от 3 до 4 тысяч футов. Кружа к югу от Александрии, лётчик доложил: Вашингтон-башня, это боливийский 927 [позывные борта NX26927]. Запрашиваю указания по заходу на посадку. Диспетчер переспросил, запрашивает ли лётчик истребителя указания по посадке, на что ответ был утвердительным. Тогда диспетчер дал указания P-38 по выполнению левой схемы захода на посадку на полосу 3 с докладом о проходе к западу от башни с подветренной стороны. Риос однако не подтвердил получение информации, поэтому диспетчер ещё раз повторил её. Пока были попытки передать инструкции лётчику истребителя, пилоты авиалайнера компании Eastern получили разрешение на посадку на полосу 3 первыми в очереди[1].

Рейс 537 наблюдался в полутора милях к западу и юго-западу от торца полосы 3 и выполнял последний разворот перед входом в глиссаду, тогда как P-38 выполнял более длительный разворот. Тогда диспетчер дал указание истребителю сделать разворот на 360°, так как он был вторым в очереди на посадку после DC-4, который находился несколько ниже. Подтверждения не прозвучало, поэтому следом диспетчер передал: Отверните влево, отверните влево. Хотя Риос слышал это указание, но не понял. кому оно предназначается. Тогда диспетчер повторил это указание для экипажа DC-4. Экипаж авиалайнера сразу отреагировал на полученную команду, но самолёт едва успел отвернуть на 5° влево, когда на высоте около 300 футов (910 метров) и в полумиле (около 800 метров) от торца полосы 3 произошло столкновение[1].

Показания других свидетелей

DC-4 компании National Airlines</span>ruen выполнял рейс 53 по тому же маршруту, что и рейс 537 компании Eastern. В 11:41 рейс 53 прошёл Бэлтсвилл, после чего перешёл на связь с Национальным аэропортом. Как утверждал второй пилот, он прослушивал радиоэфир и слышал, как перед этим диспетчер давал указания самолёту Eastern по схеме захода на посадку. Затем примерно в 11:44 экипаж National получил указания по заходу на посадку, самолёт Eastern при этом находился севернее аэропорта. В это время второй пилот рейса 53 услышал, как диспетчер предупредил рейс 537 о находящемся поблизости P-38. Затем через пару минут когда авиалайнер Eastern выполнил последний разворот, диспетчер с тревогой в голосе сообщил: Обратите внимание на P-38. Указаний по посадке рейсу 537 второй пилот рейса 53 не запомнил. Командир радиосообщения рейсу 537 вообще не запомнил[1].

Сержант Уильям Бакуолтер (англ. William S. Buckwalter) служил на аэродроме Боллинг и настраивал приёмник на канал B, а потому слышал рутинные инструкции, передаваемые диспетчером лётчику P-38, но не слышал подтверждения с самолёта. Затем он услышал в эфире тревожное: Боливийский, боливийский, боливийский, после чего перевёл взгляд на небо и увидел столкновение[1].

Анализ данных

По опросам свидетелей и изучению обломков комиссия составила следующую картину происшествия. После взлёта P-38 поднялся на высоту 300 футов и начал выполнять левый разворот с набором высоты, направляясь на запад. В это время показания оборотов двигателя и давления масла в правом двигателе перестали соответствовать друг другу, из чего лётчик сделал вывод о сбое в работе двигателя. При этом он считал нестабильную работу двигателя не достаточно веской причиной для принятия чрезвычайных мер. Он набрал высоту 3500 футов и довернув влево направился в южном направлении. Оказавшись в 5 милях южнее аэропорта, лётчик не смог опознать по ориентирам своё местонахождение и фактически заблудился, чем и был вызван его удлинённый заход на посадку. Этим и был вызван подъём на значительную высоту, чтобы увидеть аэропорт, что в свою очередь затем привело к удлинению захода на посадку и требовало более быстрого снижения[1].

Движение в зоне аэропорта в это время было небольшим и кроме P-38 и DC-4 вблизи находился только B-25 американских ВВС, который выполнял тренировочный заход на посадку на полосу 36 и в 11:43 пролетел над аэродромом без посадки. Что за C-45 или C-60 наблюдал лётчик P-38 установить не удалось, так как ни диспетчеры, ни персонал аэродрома Боллинг не могли припомнить, чтобы в это время в Национальном аэропорту садился какой-либо самолёт. В 11:44 DC-4 находился к западу от аэропорта и выполнял левый разворот, когда ему было дано разрешение на посадку на полосу 3. Истребитель в это время находился к югу от аэропорта и также заходил на посадку на полосу 3[1].

Диспетчер дал указание самолёту P-38 заходить на посадку по трассе с левой стороны и доложить, когда он будет в западном направлении от башни. Риос эту информацию не подтвердил и не выполнил. Тогда диспетчер дал ему указание выполнить левый разворот на 360°, так как P-38 был вторым в очереди на посадку после DC-4 перед ним. Примерно в ¾ мили от торца полосы пассажирский самолёт вышел из левого разворота и вышел на посадочную прямую к полосе 3, а истребитель в это время снижался позади и сверху него, когда диспетчер дал указание истребителю отвернуть влево. Так как истребитель этого не выполнил, то диспетчер перешёл на частоту DC-4 и велел ему срочно отворачивать влево чтобы избежать столкновения с находящимся позади него P-38. Экипаж авиалайнера успел отклониться лишь на 5°, когда в ½ мили от аэропорта на высоте 300 футов произошло столкновение[1].

Левый винт истребителя врезался в фюзеляж авиалайнера в районе аварийного люка в районе задней части крыла. Фюзеляж DC-4 разломило пополам, после чего хвостовая часть упала на левый берег реки Потомак, а основная передняя часть упала в саму реку. Отдельные обломки пассажирского самолёта были найдены на железной дороге Potomac Railroad Yards</span>ruen и на проходящем рядом шоссе. Все находящиеся на борту пассажирского самолёта погибли. P-38 также упал в реку, а лётчик потерял сознание, но был своевременно спасён и доставлен в больницу Александрии, где вскоре пришёл в себя[1][2].

Самолёты и экипажи

Douglas DC-4

Douglas DC-4 (а точнее — Douglas C-54B-DC) с заводским номером DO139 и серийным 18365 был выпущен в 1944 году поначалу как модель R5D-2 и предназначался для военно-морского флота США. После окончания войны самолёт был переделан в гражданскую версию и в сентябре 1946 года поступил в авиакомпанию Eastern Air Lines, где получил регистрационный номер N88727 и внутренний 716. На момент катастрофы борт N88727 имел в общей сложности 12 161 час налёта[1][3].

Командиром самолёта был 33-летний Джордж Бей (англ. George Bay). В Eastern Air Lines он начал работать с 27 декабря 1937 года сперва в качестве механика, а с 1 июля 1939 года уже в должности пилота, 6 октября 1941 года был повышен до командира. На момент катастрофы имел общий налёт 9033 часа, в том числе 888 часов на самолётах семейства DC-4[1].

Вторым пилотом был 28-летний Чарльз Р. Хазелвуд (англ. Charles R. Hazelwood). В Eastern Air Lines он начал работать с 22 марта 1946 в должности пилота, базовую подготовку проходил в ВВС США. На момент катастрофы имел общий налёт 4396 часов, в том числе 26 часов на самолётах семейства DC-4[1].

Lockheed P-38

Lockheed P-38L-5-LO[3] с производственным номером 422 и серийным 7931 поступил в ВВС США 13 апреля 1945 года и получил бортовой номер 44-26927, но успел совершить лишь 15 часов налёта, так как попал в военный излишек. В связи с этим 4 января 1946 года он был передан Reconstruction Finance Corporation</span>ruen, которая перевела самолёт на авиабазу Уолнат-Бридж</span>ruen (Арканзас). В том же году истребитель был перевезён в Сеймур</span>ruen (Индиана), где он оставался до 1 октября 1949 года, когда был приобретён для правительства Боливии. Затем истребитель был сертифицирован для проведения воздушных гонок, префикс бортового номера при это сменился с 44- на NX-. 3 октября была проведена ещё одна проверка, после чего было дано разрешение на перевозку самолёта паромом из Сеймура на базу Шрамм (Мэриленд). Стоит отметить, что все полученные самолётом сертификаты и разрешения на момент полёта 1 ноября не действовали, то есть самолёт не имел допуска для выполнения данного полёта. P-38 затем был перемещён в Национальный аэропорт Вашингтона, где подвергся некоторым доработкам, в том числе на него были установлены дополнительные топливные баки на 165 галлонов (750 литров)[1].

Пилотировавший его Эрик Риос Бриду (исп. Erick Rios Bridoux) по происхождению был из Боливии, но хорошо владел английским языком. В 1938 году он начал обучаться в ВВС Боливии, а с 1942 по 1945 год прошёл дополнительную стажировку в ВВС США. Также Риос обучался на гражданского пилота для работы в США, но не мог сдать экзамен из-за отсутствия необходимого сертификата, хотя данный сертификат не требовался для пилотирования P-38. На момент происшествия он имел общий налёт около 3600 часов, в том числе 80 часов на P-38[1].

Причины

Выводы комиссии[1]:

  1. Экипаж и самолёт Eastern Airlines были надлежащим образом сертифицированы.
  2. Эрик Риос Бриду имел действующий ограниченный экспериментальный сертификат, выданный администратором гражданской авиации, но вот самолет, на котором он летал, не был сертифицирован и не имел никаких разрешений от правительства Соединенных Штатов для проведения полёта 1 ноября.
  3. Не было никаких сбоев в работе DC-4 компании Eastern Air Lines или какого-либо его оборудования, включая радиопередатчик.
  4. Кроме неустойчивой частоты вращения двигателя и давления в коллекторе правого двигателя, на P-38 не было никаких других технических отказов.
  5. Горизонтальная видимость в районе Национального аэропорта Вашингтона в момент происшествия составляла 15 миль, вертикальная — 6500 футов, ветер северо-восточный от 20 до 25 узлов.
  6. Примерно за две минуты до столкновения DC-4 компании Eastern Air Lines был с подветренной стороны, когда получил разрешение на посадку первым в очереди на взлетно-посадочную полосу 3.
  7. Р-38 был от двух с половиной до трёх миль к югу от торца взлетно-посадочной полосы 3 выше прямой подхода к данной ВПП, когда с башни наблюдали за рейсом компании Eastern, находящемся в развороте в полутора милях к западу и юго-западу со стороны захода на полосу 3.
  8. Лётчик P-38 пытался посадить самолет без получения повторного разрешения от башни и без поддержания надлежащего наблюдения за другими самолетами.
  9. Р-38 и DC- 4 столкнулись в ½ мили от торца полосы 3 на высоте 300 футов.
  10. Башня не действовала с необходимой бдительностью и оперативностью при указании экипажу DC-4 положения Р-38 в критической ситуации, завершившейся столкновением, но это в то же время не послужило причиной катастрофой.

Вероятной причиной катастрофы послужило нарушение лётчиком P-38 выполнения захода на посадку без получения разрешения с земли и без должного наблюдения за другими самолётами[1].

Также в примечаниях к отчёту было указано, что так как связь с P-38 велась на частоте 126,18 МГц, а с DC-4 на частоте 119,1 МГц, то экипажи этих самолётов не могли слышать переговоров друг друга с диспетчером. В то же время, если бы диспетчер держал нажатыми не один. а оба переключателя частоты, то он мог бы давать одновременные передачи обоим самолётам[1].

Напишите отзыв о статье "Столкновение над Вашингтоном (1949)"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 Report.
  2. [ghostsofdc.org/2012/02/27/planes-collide-near-national-airport-killing-55-d-c-loses-home-rule-advocate/ Planes Collide Near National Airport Killing 55; D.C. Loses Home Rule Advocate] (англ.) (27 February 2012). Проверено 18 января 2014.
  3. 1 2 [cgibin.rcn.com/jeremy.k/cgi-bin/gzUsafSearch.pl?target=&content=B-10 USAF Serial Number Search Results] (англ.). Проверено 18 января 2014.

Ссылки

  • [dotlibrary.specialcollection.net/file?db=DOT-AIRPLANEACCIDENTS&filename=s%3A%2Fdot_56gb%2Fairplane%20accidents%2Fwebsearch%2F110149.pdf ACCIDENT INVESTIGATION REPORT. EASTERN AIR LINES, INC. AND P-38 AIR COLLISION-NEAR WASHINGTON NATIONAL AIRPORT, WASHINGTON, D. C., NOVEMBER 1, 1949] (англ.). CIVIL AERONAUTICS BOARD (22 September 1950). Проверено 18 января 2014.
    • [dotlibrary.specialcollection.net/Document?db=DOT-AIRPLANEACCIDENTS&query=(select+441) Текстовая версия отчёта] (англ.). Проверено 18 января 2014. — если не открывается, то на сайте [dotlibrary.specialcollection.net/Home National Transportation Library] открыть базу данных «Investigations of Aircraft Accidents 1934 - 1965» и за 1949 год открыть отчёт с названием «EASTERN AIR LINES AND P-38».
  • [aviation-safety.net/database/record.php?id=19491101-0 ASN Aircraft accident Douglas C-54B-10-DO N88727 Washington-National Airport, DC (DCA)] (англ.). Aviation Safety Network. Проверено 18 января 2014.
Столкновение над Вашингтоном
Рейс 537 Eastern Air Lines
Общие сведения
Дата

1 ноября 1949 года

Характер

Столкновение в воздухе

Причина

Ошибка лётчика P-38

Место

близ Александрии и Национального аэропорта</span>ruen (Вашингтон, США)

Отрывок, характеризующий Столкновение над Вашингтоном (1949)

– A celui qui s'est le plus vaillament conduit dans cette derieniere guerre, [Тому, кто храбрее всех показал себя во время войны,] – прибавил Наполеон, отчеканивая каждый слог, с возмутительным для Ростова спокойствием и уверенностью оглядывая ряды русских, вытянувшихся перед ним солдат, всё держащих на караул и неподвижно глядящих в лицо своего императора.
– Votre majeste me permettra t elle de demander l'avis du colonel? [Ваше Величество позволит ли мне спросить мнение полковника?] – сказал Александр и сделал несколько поспешных шагов к князю Козловскому, командиру батальона. Бонапарте стал между тем снимать перчатку с белой, маленькой руки и разорвав ее, бросил. Адъютант, сзади торопливо бросившись вперед, поднял ее.
– Кому дать? – не громко, по русски спросил император Александр у Козловского.
– Кому прикажете, ваше величество? – Государь недовольно поморщился и, оглянувшись, сказал:
– Да ведь надобно же отвечать ему.
Козловский с решительным видом оглянулся на ряды и в этом взгляде захватил и Ростова.
«Уж не меня ли?» подумал Ростов.
– Лазарев! – нахмурившись прокомандовал полковник; и первый по ранжиру солдат, Лазарев, бойко вышел вперед.
– Куда же ты? Тут стой! – зашептали голоса на Лазарева, не знавшего куда ему итти. Лазарев остановился, испуганно покосившись на полковника, и лицо его дрогнуло, как это бывает с солдатами, вызываемыми перед фронт.
Наполеон чуть поворотил голову назад и отвел назад свою маленькую пухлую ручку, как будто желая взять что то. Лица его свиты, догадавшись в ту же секунду в чем дело, засуетились, зашептались, передавая что то один другому, и паж, тот самый, которого вчера видел Ростов у Бориса, выбежал вперед и почтительно наклонившись над протянутой рукой и не заставив ее дожидаться ни одной секунды, вложил в нее орден на красной ленте. Наполеон, не глядя, сжал два пальца. Орден очутился между ними. Наполеон подошел к Лазареву, который, выкатывая глаза, упорно продолжал смотреть только на своего государя, и оглянулся на императора Александра, показывая этим, что то, что он делал теперь, он делал для своего союзника. Маленькая белая рука с орденом дотронулась до пуговицы солдата Лазарева. Как будто Наполеон знал, что для того, чтобы навсегда этот солдат был счастлив, награжден и отличен от всех в мире, нужно было только, чтобы его, Наполеонова рука, удостоила дотронуться до груди солдата. Наполеон только прило жил крест к груди Лазарева и, пустив руку, обратился к Александру, как будто он знал, что крест должен прилипнуть к груди Лазарева. Крест действительно прилип.
Русские и французские услужливые руки, мгновенно подхватив крест, прицепили его к мундиру. Лазарев мрачно взглянул на маленького человечка, с белыми руками, который что то сделал над ним, и продолжая неподвижно держать на караул, опять прямо стал глядеть в глаза Александру, как будто он спрашивал Александра: всё ли еще ему стоять, или не прикажут ли ему пройтись теперь, или может быть еще что нибудь сделать? Но ему ничего не приказывали, и он довольно долго оставался в этом неподвижном состоянии.
Государи сели верхами и уехали. Преображенцы, расстроивая ряды, перемешались с французскими гвардейцами и сели за столы, приготовленные для них.
Лазарев сидел на почетном месте; его обнимали, поздравляли и жали ему руки русские и французские офицеры. Толпы офицеров и народа подходили, чтобы только посмотреть на Лазарева. Гул говора русского французского и хохота стоял на площади вокруг столов. Два офицера с раскрасневшимися лицами, веселые и счастливые прошли мимо Ростова.
– Каково, брат, угощенье? Всё на серебре, – сказал один. – Лазарева видел?
– Видел.
– Завтра, говорят, преображенцы их угащивать будут.
– Нет, Лазареву то какое счастье! 10 франков пожизненного пенсиона.
– Вот так шапка, ребята! – кричал преображенец, надевая мохнатую шапку француза.
– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
– И как вы можете судить, что было бы лучше! – закричал он с лицом, вдруг налившимся кровью. – Как вы можете судить о поступках государя, какое мы имеем право рассуждать?! Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя!
– Да я ни слова не говорил о государе, – оправдывался офицер, не могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.
Но Ростов не слушал.
– Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, – продолжал он. – Умирать велят нам – так умирать. А коли наказывают, так значит – виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать Бонапарте императором и заключить с ним союз – значит так надо. А то, коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, – ударяя по столу кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма последовательно по ходу своих мыслей.
– Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и всё, – заключил он.
– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.



В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.


По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой то своей отдельной, – верно глупой – но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.
Граф Илья Андреич в 1809 м году жил в Отрадном всё так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она думает? Чему она так рада!».
Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался.
Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо освещенных с другой стороны. Под деревами была какая то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе.
Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.
– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!