Сторожевые корабли проекта 50
Сторожевые корабли проекта 50 типа «Горностай» (по классификации НАТО — Riga class frigate) — военные корабли Военно-морского флота СССР, разработанные после Второй мировой войны. Пришли на замену сторожевикам проекта 42. Разрабатывался в двух модификациях: модификации 50 и модификации 50-ПЛО (с усиленным противолодочным вооружением).
Содержание
История
Требования
После выпуска первого сторожевика проекта 42 Совет Министров СССР обязал Министерство судостроительной промышленности и Военно-морское Министерство взять под свой контроль разработку сторожевого корабля проекта 50 и постройку по этим чертежам головного корабля водоизмещением 1200 т, причём для работы были определены следующие сроки:
- закончить разработку эскизного проекта в сентябре и представить в октябре 1950 г. в Совмина СССР;
- закончить разработку технического проекта в феврале и представить в марте 1951 г. в Совмина СССР;
- начать постройку головного корабля во II квартале 1951 г. и предъявить его к государственным испытаниям в III квартале 1952 г.
Все работы были поручены ЦКБ-820. В июле-августе 1950 года велись согласования различных технических вопросов, которые позволили бы обеспечить выполнение ТТЗ, но в заданных размерах полностью выполнить требования по ветростойкости не удалось.
Проектирование
Исследования двигателей показали, что при линейном размещении ГЭУ можно обеспечить водоизмещение на заданном уровне, причём рассматривалась совмещенная схема из двух машинно-котельных установок. Для этого были созданы в СКБК котлы с дутьем в топки типа КВГ-57/28 с естественной циркуляцией, вертикальной формы, с развитой радиационной поверхностью, односторонним протоком дымовых газов и двухфронтовым отоплением. Температура перегретого пара достигала 370°С, что считалось умеренной температурой, а рабочее давление доходило до 28 кг/см². Новая конструктивная схема корабельного котла была положена в основу создания высокофорсированных малогабаритных котлов для всех классов надводных боевых кораблей послевоенной постройки, тем самым была решена важнейшая задача последующей высокой форсировки топки с увеличением её тепловой нагрузки в три раза. После многочисленных споров было принято линейное расположение ГЭУ.
Рассматривались варианты с вооружением, которое сильно отличалось от проекта 42: предполагалось заменить две носовые установки Б-34УСМ на одну спаренную установку закрытого типа с теми же орудиями (разработка её велась в ОКБ-172). Делались попытки также заменить МБУ-200 на МБУ-600, а 37-мм автоматы на 25-мм. Однако всё ограничилось уменьшением количества установок Б-34УСМ с четырёх до трёх, количества труб торпедного аппарата с трёх до двух и уменьшением боекомплекта артиллерии на 15%.
Эскизный проект был выполнен Ленинградским филиалом ЦКБ-820 в срок. В процессе его рассмотрения ВРИО Военно-морского министра адмирал А. Г. Головко утвердил предложение по замене бомбётов класса БМБ-1 на класс БМБ-2. Стандартное водоизмещение, полученное в эскизном проекте, составляло 1 059 т, в техническом проекте она возросла ещё на 9 т. Вследствие дополнительных объёмов, полученных на корабле, появилась возможность принять почти вдвое больше топлива (при наибольшем водоизмещении) и довести дальность плавания почти до 2000 миль.
Однако в дальнейшем процессе рассмотрения выяснилось, что на корабле невозможно было обеспечить хранение и использование боезапаса, снаряженного ТГА в точном соответствии с действующей инструкцией. Также постоянно вызывало нарекание наличие только двухтрубного торпедного аппарата вместо традиционного трёхтрубного. Наконец, при утверждении технического проекта было принято решение обязать СКБ-700 переработать проект по заказу МТУ Военно-морских сил, проработав вариант установки трёхтрубного торпедного аппарата, что было выполнено успешно.
Главным конструктором вначале был Д. Д. Жуковский, затем эту должность получил В. И. Неганов, а на заключительном этапе с конца 1953 года стал Б. И. Купенский. Наблюдающим от ВМФ был капитан 1 ранга В. С. Авдеев.
Описание
Форма и броня
Корабль был гладкопалубным с продольной седловатостью, однотрубный, с одной мачтой и двумя надстройками. Носовые образования на теоретическом чертеже по сравнению с проектом 42 были значительно заострены, что должно было существенно уменьшить брызгообразование (данный чертёж был использован последним главным конструктором в своих дальнейших проектах). По всем боевым постам и помещениям, за исключением бомбового погреба №6, мичманского отсека и румпельного отделения был обеспечен закрытый проход, что было необычно для небольшого корабля. Противоосколочной броней толщиной 7-8 мм были забронированы отсеки главной энергоустановки, ходовая рубка и щиты артиллерийских установок. Весь корпус был электросварным, кроме соединения верхней палубы с бортом и съемных листов. По результатам испытаний общая и местная прочность были признаны удовлетворительными. Вибрация кормовой оконечности на всех ходах оказалась меньше, чем у эсминцев 30-бис и соответствовала временным нормам.
Скоростные показатели
На ходовых испытаниях корабль при нормальном водоизмещении развил среднюю скорость в 29,5 узлов при 386 оборотах винтов в минуту, что было меньше, чем у проекта 42. Однако даже это не помогло избавиться от эрозии на всасывающих сторонах лопастей у ступицы винтов. У корабля было два руля, но винты из-за большего диаметра теперь выступали за основную линию, и это ухудшило условия прохода корабля по внутренним водным путям, сделав более опасным плавание на отмелях и в устьях рек. На мореходных испытаниях при состоянии моря 4, 5 и 6 баллов было установлено, что при 4 баллах волнения скорость хода корабля и использование любых боевых и технических средств не ограничивались, при волнении в 6 баллов скорость хода снижалась до 23 узлов, а использоваться могла только главная артиллерия (на скорости до 16 узлов). Общая оценка маневренных и мореходных качеств корабля была признана удовлетворительной. Мореходность корабля по использованию оружия была оценена величиной в 4 балла.
Двигатель
Турбозубчатый агрегат корабля ТВ-9 представлял однокорпусную активно-реактивную однопроточную турбину мощностью в 10000 лошадиных сил и однопроточный поверхностный конденсатор, расположенный вдоль оси с раздвоением мощности. ТВ-9 мог запускаться в работу из холодного состояния. В период проведения госиспытаний серийных кораблей стали обнаруживаться поломки рабочих лопаток. Специальная комиссия под председательством профессора М. И. Гринберга выяснила, что указанные поломки возникали из-за резонансных колебаний на полных ходах (как переднем, так и заднем). Завод-изготовитель и его СКБТ приняли повышенные против ранее принимаемых в морском турбостроении напряжения, не обеспечив конструктивно и технологически качественное её изготовление. В апреле и сентябре 1954 года были приняты постановления СМ СССР, во исполнение которых были произведены исправления дефектов турбин ТВ-9, в связи с чем до 1955 года было введено временное ограничение на максимальную скорость хода (25 узлов), но неисправности с этими турбинами возникали и в дальнейшем.
Вооружение
На корабле были установлены три 100-мм орудия типа Б-34УСМА. Наводка этих артустановок осуществлялась автоматически при помощи дистанционного управления, а также вручную. Это была первая отечественная универсальная артустановка с автоматическим дистанционным наведением от дальномерного поста (ПУС «Сфера-50»). К ним серьёзных замечаний не было, но было обнаружено, что направляющий лоток в ходе эксплуатации прогибался, а гильзоотражатель не всегда обеспечивал свободное выпадение гильз. Для управления стрельбой 100-мм артиллерии был установлен стабилизированный визирный пост СВП-42-50, совмещенный с антенной РЛС «Якорь», чья дальность действия по морской цели составляла 180 каб, а по воздушной — до 165 каб. Установленный на корабле двухтрубный торпедный аппарат предназначался для стрельбы только прямоходными парогазовыми торпедами типов 53-38, 53-39, 53-ЗЭУ, 53-51. Было установлено новое радиотехническое вооружение — РЛС обнаружения надводных целей «Линь», которая могла обнаруживать низколетящие самолёты, и гидроакустическая станцию «Пегас-2», которая при скорости хода около 20 узлов была способна обнаружить ПЛ на перископной глубине на дальности 14 каб, а якорную мину – 7 каб (при минимальном требовании 3 каб).
Сравнение с иностранными судами
К концу 1958 года была построена серия из 68 судов. Сравнение сторожевых кораблей проекта 50 первых серий с зарубежными аналогами показывает, что корабль превосходил их по ходовым качествам, но уступал по дальности плавания, поскольку не предназначался для сопровождения океанских конвоев (как и все советские корабли). По оценке общего вооружения он был равносилен сторожевику «USS Butler DD-636» и уступал «USS Dealey DE-1006», по максимальной дальности стрельбы и величине минутного залпа он превосходил, но не использовался в условиях интенсивного забрызгивания; наконец, зенитное и противолодочное вооружение не было таким эффективным, как у американских эсминцев: не было самонаводящихся торпед, дальность стрельбы бомбомётов и действия ГАС была невысокой. Проект 50-ПЛО позволил догнать «Дили» по вооружению, но на тот момент стали появляться более эффективные корабли.
Модификации
Почти все суда проекта 50 были модернизированы в 1959-1960 годах, будучи оснащёнными новым вооружением: бомбомёт МБУ-200 был заменен на две РБУ-2500, двухтрубный торпедный аппарат – на трёхтрубный ТТА-53-50 для стрельбы самонаводящимися противолодочными торпедами, гидролокатор «Пегас-2» – на «Пегас-3М». РЛС управления стрельбой «Якорь» в составе СВП-42-50 была заменена на РЛС «Якорь-М2», РЛС «Линь» – на РЛС «Нептун-М», РЛС «Гюйс-1М4» – на РЛС «Фут-Н». В связи с изменениями вооружения менялись и составляющие нагрузки: для поддержания остойчивости на заданном уровне пришлось размещать твёрдый балласт.
Строительство
Головной корабль был заложен на стапеле завода №445 (ныне завод им. 61 Коммунара) в Николаеве 20 декабря 1951 и получил наименование «Горностай», спущен на воду 30 июля 1952 года. Принят в состав ВМФ после длительных испытаний только 30 июля 1954 года. Всего до 1958 года было построено 68 кораблей: на заводе №445 (им. 61 коммунара) в Николаеве – 20 единиц, на ССЗ №820 («Янтарь») в Калининграде – 41, на ССЗ №199 (им. Ленкома) в Комсомольске-на-Амуре – 7. Это была первая самая крупная программа постройки СКР отечественного флота, после проекта 30-бис – вторая в отечественном флоте по численности серия кораблей, водоизмещение которых составлялоболее 1000 т. Кроме того, 4 корабля по нашей документации были построены в Китае. Один из кораблей, «Архангельский комсомолец», в 1973-1974 годах даже прошёл ремонт с модернизацией и демонтажом торпедного аппарата.
Применение
17 кораблей из состава ВМФ СССР были проданы следующим странам: Болгарии – СКР-67 в 1957 (переименован в «Дързки»); СКР-53 в 1958 («Смели»); «Кобчик» в 1985 («Бодри»); Индонезии – «Пума», «Сарыч», «Корсак» и «Гризон» в 1963 («Slamet Rijari», «Jons Sudarso», «Ngurah Rai» и «Mongin Sidi»); «Пеликан» в 1964 («Nuku»); «Зубр», «Бизон» и «Аист» в 1965 («Hang Tuan», «Kaki Ali» и «Lambung Mangkurat»); ГДР – «Олень» в 1956 («Ernst Thalmann»); «Тур» в 1957 («Karl Liebknecht»); «Соболь» и «Енот» в 1959 («Karl Marx» и «Friedrich Engels»); Финляндии – СКР-69 и «Филин» в 1964 (переименованы в «Hameenmaa» и «Uusimaa»). Помимо этого, в Китае по советской лицензии были построены ещё 5 СКР, переоборудованные китайцами во фрегаты УРО. Последние корабли этой серии были списаны в 1990-91 годах. Эти суда выполняли боевую задачу по оказанию помощи вооружённым силам Египта и Сирии во время войн с Израилем.
Напишите отзыв о статье "Сторожевые корабли проекта 50"
Ссылки
- [web.archive.org/web/20080123200608/www.atrinaflot.narod.ru/2_mainclassships/06_skr_50/0_50.htm Сторожевые корабли типа «Горностай». Проект 50 / Riga class]
Отрывок, характеризующий Сторожевые корабли проекта 50
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.
Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
