Сторожев, Василий Николаевич

Василий Сторожев
Василий Николаевич Сторожев
Род деятельности:	археография, публицистика, педагогика
Дата рождения:	1866(1866)
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Дата смерти:	1924(1924)

Василий Николаевич Сторожев (1866—1924) — российский археограф, публицист и педагог.

Биография

Василий Николаевич Сторожев родился в 1866 году в Российской империи.

Успешно окончил Московский университет, где учился на историко-филологическом факультете.

В 1888 году В. Н. Сторожев поступил на службу в архив Министерства юстиции Российской империи в городе Москве, однако спустя семь лет в 1895 году, из-за конфликта с управляющим архивом минюста, Сторожев был вынужден уйти в отставку.

После ухода из архива, Василий Николаевич Сторожев работал в качестве преподавателя Коммерческого училища К. К. Мазинга в городе Москве. Одновременно с этим, Сторожев продолжал работы по изданию фолиантов отечественного прошлого.

Сторожев В. Н. нередко печатал свои сочинения (чаще всего в качестве критика) в ряде периодических печатных изданий, среди которых были «Русская мысль», «Новости», «Сборник Правоведения», «Образование».

Сторожев В. Н. являлся сторонником «реалистического направления» и, поэтому, в области истории его интересуют прежде всего вопросы связанные с юриспруденцией и экономикой.

Помимо этого, Василий Николаевич Сторожев уделяет немалое внимание вопросам городского общественного управления и народного образования.

В 1900 году, по поручению Московского городского общественного управления, для городских начальных училищ по составленной В. Н. Сторожевым программе и под его редакцией были напечатаны «Сочинения А. С. Пушкина».

В. Н. Сторожев является одним из авторов «Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона».

Василий Николаевич Сторожев скончался в 1924 году.

Избранная библиография

• «Указная книга поместного приказа» (Москва, 1889);
• «Материалы для истории русского дворянства». Том I. «Десятни и тысячная книга XVI века» (Москва, 1891);
• «[dlib.rsl.ru/viewer/01003961433#?page=2 Материалы для истории русского дворянства]». Вып. 2. (Москва, 1908)
• «Дозорная книга города Твери 1616 года» (Тверь, 1890);
• «Тверское дворянство XVII века» (Тверь, 1891 — 95);
• «Писцовые книги Рязанского края» (Рязань, 1898—1900);
• «К истории сельскохозяйственного быта костромских Ипатьевского и Богоявленского монастырей» (Москва, 1894),
• «Георг Андреев Лермонтов, родоначальник русской ветви Лермонтовых» (Москва, 1894),
• «Состав рязанского дворянства по десятинам XVII века» (Рязань, 1891),
• «Московское управление в Вильне XVII века» (Москва, 1894);
• «Засечные книги как историко-географический и археологический источник».
• [www.booksite.ru/fulltext/mat_1/index.htm "Сторожев, В. Н. Материалы для истории делопроизводства поместного приказа по Вологодскому уезду в XVII веке. Вып.1 / собранные В. Н. Сторожевым. — СПб. : Тип. Имп. АН, 1906. — XIII, 463 с. — (Записки Императорской Академии наук по историко-филологическому отделению)"]
• [www.booksite.ru/fulltext/mat_2/index.htm "Сторожев, В. Н. Материалы для истории делопроизводства поместного приказа по Вологодскому уезду в XVII веке. Вып.2 / собранные В. Н. Сторожевым. — Пг. : Тип. Рос. АН, 1918. — IV, 278 с. — (Записки Императорской Академии наук по историко-филологическому отделению)"]

Литература

• Сторожев, Василий Николаевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Сторожев, Василий Николаевич

В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.