Стоунман, Джордж

Джордж Стоунман George Stoneman <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Джордж Стоунман</td></tr>
15-й губернатор Калифорнии
1883 — 1887
Предшественник:	Джордж Перкинс
Преемник:	Вашингтон Барлетт
Рождение:	8 августа 1822(1822-08-08) Бастай, Нью-Йорк
Смерть:	5 сентября 1894(1894-09-05) (72 года) Буффало, Нью-Йорк
Военная служба
Годы службы:	1846—1871 (США)
Принадлежность:	США США
Род войск:	кавалерия
Звание:	генерал-майор
Сражения:	Гражданская война в США Битва при Фредериксберге Рейд Стоунмана

Джордж Стоунман Младший (англ. George Stoneman, Jr.; 8 августа 1822 — 5 сентября 1894) — американский военный, кавалерийский офицер и преподаватель военной академии Вест-Пойнт. В годы гражданской войны он был адъютантом генерала Макклелана, затем командиром кавалерийского корпуса Потомакской армии. После не вполне удачного «Рейда Стоунмана» он был отстранён от командования кавалерийским корпусом и впоследствии служил при Шермане в Джорджии. В последние недели войны он совершил рейд в Вирджинию, о чём впоследствии была написана песня «The Night They Drove Old Dixie Down». С 1883 по 1887 служил губернатором Калифорнии.

Ранние годы

Стоунман родился в 1822 году на ферме в Бастай, штат Нью-Йорк. Он был первым ребёнком в семье лесопромышленника Джорджа Стоунмана Старшего и Катерины Ребекки Ченей. Он учился в Джеймстаунской академии, которую окончил в 18 лет и неожиданно принял решение поступить в военную академию Вест-Пойнт. Он лично написал военному секретарю Беллу письмо, в котором просил принять его в академию и 9 мая 1842 года его официально зачислили в кадеты. В Вест-Пойнте, Стоунман жил в одной комнате с будущим генералом Томасом Джексоном. Впоследствии его одноклассник Дариус Кауч писал, что Стоунман и Джексон были друзьями, в чём-то очень схожими, а в чём-то очень разными, оба были сдержанны, молчаливы и ненавязчивы.

Стоунман окончил академию 33-м в выпуске 1846 года и был определен в 1-й драгунский полк во временном звании второго лейтенанта. В 1846—1848 годах он участвовал в мексиканской войне, однако не видел крупных сражений. 12 июля 1847 года получил постоянное звание второго лейтенанта.

C 1848 по 1852 год служил в Калифорнии, участвовал в перестрелках с индейцами. В 1853—1854 годах способствовал картографированию Сьерра-Невады. 25 июля 1854 года получил звание первого лейтенанта. С октября 1854 по март 1855 служил в Джефферсоновских казармах, где 3 марта 1855 года стал капитаном 2-го драгунского полка. В 1858—1859 взял отпуск для путешествия в Европу.

Гражданская война

Война застала Стоунмана в форте Браун, где он отказался сдаться конфедератам Дэвида Твиггса, сумел покинуть форт со своим отрядом и уйти на север и вернуться на восток. 9 мая 1861 года получил звание майора регулярной армии. 24 мая участвовал в походе на Александрию. 20 июня попал в штаб армии генерала Джорджа Макклелана в западной Вирджинии, где прослужил до 13 августа.

13 августа 1861 года Стоунман получил звание бригадного генерала добровольческой армии и 14 августа был назначен командующим кавалерией Потомакской армии. 22 ноября 1862 года он женился на Мэри Оливер Хардисти (1836—1915) в Балтиморе.

14 марта 1862 Макклелан поручил Стоунману совершить разведывательный рейд в направлении Манассаса, однако это поручение Стоунман смог выполнить лишь частично, ввиду плохого состояния дорог и половодья на реках.

Через несколько дней началась переброска Потомакской армии на Вирджинский полуостров, которая положила начало кампании на полуострове. Под началом Стоунмана находилось 24 110 кавалеристов, которые 17 марта погрузились на транспорта. В ходе кампании Стоунман Присутствовал при осаде Йорктауна, участвовал в сражении при Уильямсберге (4 мая), командовал авангардом при наступлении на Ричмонд, а затем во всех кавалерийских операциях Семидневной Битвы. Поскольку Макклелан недооценивал роль кавалерии в бою, Стоунману не удавалось себя проявить, равно как и всем остальным федеральным кавалеристам. Отчасти причиной тому была непригодная для кавалерии местность.

1 сентября 1862 года в сражении при Шантильи погиб генерал Филип Керни, командир 1-й дивизии III корпуса Потомакской армии, и 10 сентября Стоунман был назначен на его место. Корпус сильно пострадал в боях на Полуострове, поэтому не участвовал в Мерилендской кампании. В Конце октября Макклелан начал новое наступление, перешёл реку Потомак и направился на Уоррентон. Стоунман командовал кавалерийским отрядом в 9 или 10 тыс. человек. Они перешли Потомак около Лиисберга. В этом городе Стоунман разметил свой штаб и оттуда вел наблюдение за противником в Лаудонской долине. В конце октября Макклелан был отстранен от командования и 9 ноября попрощался с офицерами своей армии. Бен Фулер Фордней писал: «Это был сложный момент для Стоунмана, который расставался со своим одноклассником. Макклелан вызвал его в Западную Вирджинию для успешной кампании 1861 года, отправил его на Полуостров и дал ему дивизию. Стоунман мог чувствовать, что если бы он остановил Стюарта во время его мерилендского и пеннсильваннского рейда, Макклелан мог бы не оказаться в таком сложном положении».

15 ноября 1862 года новый главнокомандующий Бернсайд назначил Стоунмана командиром III корпуса, а 29 ноября Стоунману присвоили звание генерал-майора добровольческой армии. В этой должности он участвовал в сражении при Фредериксберге.

22 ноября 1862 года Стоунман женился на Мэри Оливер Хардисти из Балтимора.

После Фредериксберга главнокомандующим армии стал Джозеф Хукер, который свел кавалерию в один большой корпус и поручил Стоунману возглавить это подразделение. Этот кавалерийский корпус мог действовать независимо, совершать рейды вглубь территории противника, разрушать его коммуникации и доставлять разведывательную информацию.

Весной 1863 года был разработан план Чанселорсвильской кампании. Главная роль в плане Хукера отводилась именно корпусу Стоунмана. Он должен был прорваться в тылы армии Ли, разрушить железную дорогу, помешать подводу припасов и в итоге осложнить отступление всей Северовирджинской армии. Однако, этот рейд, известный как «Рейд Стоунмана», окончился неудачей. Корпус удачно начал рейд, но забуксовал после переправы через Рапидан. В ходе сражения при Чанселорсвилле Стоунман практически ничего не достиг и в итоге Хукер назвал его основным виновником чанселорсвилльского разгрома. Хукеру надо было найти виноватого, поэтому он отстранил Стоунмана от командования и отправил его в Вашингтон формально ввиду плохого здоровья. Там Стоунман в июле попал на административную должность, став начальником федерального кавалерийского бюро. Впоследствии в его честь назвали Кэмп-Стоунман, крупный склад припасов для кавалерии на реке Потомак.

В начале 1864 года Стоунман устал от бумажной работы в Вашингтоне и обратился к своему другу Джону Скофилду с просьбой вернуть его к полевой службе. Он хотел стать командиром пехотного корпуса, но в итоге возглавил кавалерийский корпус Огайской армии. Он участвовал в битве за Атланту и попал в плен около Макона в Джорджии. Стоунман стал самым высокоранговым военнопленным федеральной армии. Он пробыл в плену три месяца.

В судьбу Стоунмана вмешался Шерман, и Стоунман был отпущен по обмену. Он вернулся в армию и в декабре 1864 года возглавил рейд из восточного Теннесси в Юго-Западную Вирджинию. Он провел еще несколько рейдов в Вирджинию и Северную Каролину, захватил город Салем, разрушил фабрику «Мораток Айрон Фернанс», а в Солсбери собирался освободить 1 400 федеральных военнопленных, но не успел. За свои заслуги он получил временное звание генерал-майоре регулярной армии. Стоунман едва не захватил в плен президента Конфедерации Дэвиса во время его бегства из Ричмонда.

В июне 1865 года он стал командовать департаментом Теннесси и руководил оккупацией Мемфиса.

Послевоенная деятельность

В 1866 оду Стоунман выступил против радикальной Реконстукции и вступил в Демократическую партию. Он руководил военной администрацией в вирджинском Петерсберге, и был известен как сторонник мягких форм Реконструкции. В сентября 1866 года он покинул Добровольческую армию и остался в регулярной армии в звании подполковника. Его направили в Аризону, однако в мае 1871 года отстранили от должности. Стоунман перебрался в Калифорнию и поселился вместе с женой в долине Сен-Габриель, в поместье Лос-Роблес. В 1882 году его избрали губернатором Калифорнии от демократической партии. После окончания срока его дом сгорел (предположительно по вине его личных врагов), и у Стоунмана начались финансовые проблемы. Он вернулся в штат Нью-Йорк на лечение. Он умер от инсульта в Буффало и был похоронен на кладбище Бентли-Семетери в Лэйквуде.

Литература

• Ben Fuller Fordney. George Stoneman: A Biography of the Union General. — McFarland, 2008. — ISBN 0786483466
• Eicher, John H., and David J. Eicher. Civil War High Commands. — Stanford, CA: Stanford University Press, 2001. — ISBN 0-8047-3641-3.
• Gerleman, David J. George H. Stoneman, Jr. // Encyclopedia of the American Civil War: A Political, Social, and Military History, edited by David S. Heidler and Jeanne T. Heidler. — N. Y.: W. W. Norton & Company, 2000. — ISBN 0-393-04758-X.

Ссылки

• [penelope.uchicago.edu/Thayer/E/Gazetteer/Places/America/United_States/Army/USMA/Cullums_Register/1304*.html Register of Officers and Graduates of the United States Military Academy Class of 1846]
• [www.militarymuseum.org/Stoneman.html George Stoneman, Jr. Civil War General and California Governor]

Отрывок, характеризующий Стоунман, Джордж

Солдаты французской армии шли убивать русских солдат в Бородинском сражении не вследствие приказания Наполеона, но по собственному желанию. Вся армия: французы, итальянцы, немцы, поляки – голодные, оборванные и измученные походом, – в виду армии, загораживавшей от них Москву, чувствовали, что le vin est tire et qu'il faut le boire. [вино откупорено и надо выпить его.] Ежели бы Наполеон запретил им теперь драться с русскими, они бы его убили и пошли бы драться с русскими, потому что это было им необходимо.
Когда они слушали приказ Наполеона, представлявшего им за их увечья и смерть в утешение слова потомства о том, что и они были в битве под Москвою, они кричали «Vive l'Empereur!» точно так же, как они кричали «Vive l'Empereur!» при виде изображения мальчика, протыкающего земной шар палочкой от бильбоке; точно так же, как бы они кричали «Vive l'Empereur!» при всякой бессмыслице, которую бы им сказали. Им ничего больше не оставалось делать, как кричать «Vive l'Empereur!» и идти драться, чтобы найти пищу и отдых победителей в Москве. Стало быть, не вследствие приказания Наполеона они убивали себе подобных.
И не Наполеон распоряжался ходом сраженья, потому что из диспозиции его ничего не было исполнено и во время сражения он не знал про то, что происходило впереди его. Стало быть, и то, каким образом эти люди убивали друг друга, происходило не по воле Наполеона, а шло независимо от него, по воле сотен тысяч людей, участвовавших в общем деле. Наполеону казалось только, что все дело происходило по воле его. И потому вопрос о том, был ли или не был у Наполеона насморк, не имеет для истории большего интереса, чем вопрос о насморке последнего фурштатского солдата.
Тем более 26 го августа насморк Наполеона не имел значения, что показания писателей о том, будто вследствие насморка Наполеона его диспозиция и распоряжения во время сражения были не так хороши, как прежние, – совершенно несправедливы.
Выписанная здесь диспозиция нисколько не была хуже, а даже лучше всех прежних диспозиций, по которым выигрывались сражения. Мнимые распоряжения во время сражения были тоже не хуже прежних, а точно такие же, как и всегда. Но диспозиция и распоряжения эти кажутся только хуже прежних потому, что Бородинское сражение было первое, которого не выиграл Наполеон. Все самые прекрасные и глубокомысленные диспозиции и распоряжения кажутся очень дурными, и каждый ученый военный с значительным видом критикует их, когда сражение по ним не выиграно, и самью плохие диспозиции и распоряжения кажутся очень хорошими, и серьезные люди в целых томах доказывают достоинства плохих распоряжений, когда по ним выиграно сражение.
Диспозиция, составленная Вейротером в Аустерлицком сражении, была образец совершенства в сочинениях этого рода, но ее все таки осудили, осудили за ее совершенство, за слишком большую подробность.
Наполеон в Бородинском сражении исполнял свое дело представителя власти так же хорошо, и еще лучше, чем в других сражениях. Он не сделал ничего вредного для хода сражения; он склонялся на мнения более благоразумные; он не путал, не противоречил сам себе, не испугался и не убежал с поля сражения, а с своим большим тактом и опытом войны спокойно и достойно исполнял свою роль кажущегося начальствованья.


Вернувшись после второй озабоченной поездки по линии, Наполеон сказал:
– Шахматы поставлены, игра начнется завтра.
Велев подать себе пуншу и призвав Боссе, он начал с ним разговор о Париже, о некоторых изменениях, которые он намерен был сделать в maison de l'imperatrice [в придворном штате императрицы], удивляя префекта своею памятливостью ко всем мелким подробностям придворных отношений.
Он интересовался пустяками, шутил о любви к путешествиям Боссе и небрежно болтал так, как это делает знаменитый, уверенный и знающий свое дело оператор, в то время как он засучивает рукава и надевает фартук, а больного привязывают к койке: «Дело все в моих руках и в голове, ясно и определенно. Когда надо будет приступить к делу, я сделаю его, как никто другой, а теперь могу шутить, и чем больше я шучу и спокоен, тем больше вы должны быть уверены, спокойны и удивлены моему гению».
Окончив свой второй стакан пунша, Наполеон пошел отдохнуть пред серьезным делом, которое, как ему казалось, предстояло ему назавтра.
Он так интересовался этим предстоящим ему делом, что не мог спать и, несмотря на усилившийся от вечерней сырости насморк, в три часа ночи, громко сморкаясь, вышел в большое отделение палатки. Он спросил о том, не ушли ли русские? Ему отвечали, что неприятельские огни всё на тех же местах. Он одобрительно кивнул головой.
Дежурный адъютант вошел в палатку.
– Eh bien, Rapp, croyez vous, que nous ferons do bonnes affaires aujourd'hui? [Ну, Рапп, как вы думаете: хороши ли будут нынче наши дела?] – обратился он к нему.
– Sans aucun doute, Sire, [Без всякого сомнения, государь,] – отвечал Рапп.
Наполеон посмотрел на него.
– Vous rappelez vous, Sire, ce que vous m'avez fait l'honneur de dire a Smolensk, – сказал Рапп, – le vin est tire, il faut le boire. [Вы помните ли, сударь, те слова, которые вы изволили сказать мне в Смоленске, вино откупорено, надо его пить.]
Наполеон нахмурился и долго молча сидел, опустив голову на руку.
– Cette pauvre armee, – сказал он вдруг, – elle a bien diminue depuis Smolensk. La fortune est une franche courtisane, Rapp; je le disais toujours, et je commence a l'eprouver. Mais la garde, Rapp, la garde est intacte? [Бедная армия! она очень уменьшилась от Смоленска. Фортуна настоящая распутница, Рапп. Я всегда это говорил и начинаю испытывать. Но гвардия, Рапп, гвардия цела?] – вопросительно сказал он.
– Oui, Sire, [Да, государь.] – отвечал Рапп.
Наполеон взял пастильку, положил ее в рот и посмотрел на часы. Спать ему не хотелось, до утра было еще далеко; а чтобы убить время, распоряжений никаких нельзя уже было делать, потому что все были сделаны и приводились теперь в исполнение.
– A t on distribue les biscuits et le riz aux regiments de la garde? [Роздали ли сухари и рис гвардейцам?] – строго спросил Наполеон.
– Oui, Sire. [Да, государь.]
– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.

В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.