Стоун, Оливер

Оливер Стоун
англ. William Oliver Stone
Оливер Стоун на Венецианском кинофестивале 2009 года
Имя при рождении:	Уильям Оливер Стоун
Профессия:	кинорежиссёр сценарист кинопродюсер
Карьера:	1971 — наст. время
Награды:	«Оскар» (1979, 1987, 1990) «Серебряный медведь» (1987)

Уи́льям О́ливер Сто́ун (англ. William Oliver Stone; род. 15 сентября 1946, Нью-Йорк, США) — американский кинорежиссёр, сценарист и продюсер, обладатель множества кинопремий (в том числе трёх «Оскаров»).

Биография

Ранние годы

Оливер Стоун родился 15 сентября 1946 года в Нью-Йорке, США. Отец Стоуна был евреем, мать — француженка из католической семьи, но оба не были религиозными, поэтому в качестве компромисса будущего кинорежиссёра определили в евангелистскую школу (ныне Стоун считает себя буддистом). Его отец, брокер Луис Силверстайн (англ. Louis Silverstein, 1910—1985), американизировал фамилию, изменив её на Стоун, во время учёбы в Йельском университете. Мать, Жаклин Годде (англ. Jacqueline Goddet, род. 1926), была дочерью парижского пекаря. Родители познакомились, когда 35-летний майор Луис Стоун, экономист по образованию, проходил воинскую службу в послевоенной Европе в качестве советника по экономическим вопросам в берлинской штаб-квартире Дуайта Эйзенхауэра. В 1962 году родители развелись, и мать вернулась в Европу; Оливер воспитывался отцом.

Окончив колледж в Пенсильвании, Стоун вернулся в Нью-Йорк и поступил в Йельский университет, но, проучившись там менее года, забросил учёбу и отправился в Южный Вьетнам в качестве преподавателя английского (в Свободном тихоокеанском колледже), ещё через год перебрался в штат Орегон, а затем — Мексику. В 1967 году был призван в армию и опять отправился во Вьетнам. Во Вьетнаме Стоун воевал более года — с сентября 1967 по ноябрь 1968, участвовал в крупном сражении за базу огневой поддержки «Бёрт» и был дважды ранен. Вернувшись с войны с несколькими боевыми наградами (в том числе «Бронзовой звездой» и «Пурпурным сердцем»), Оливер поступил в Нью-Йоркский университет, где учился у Мартина Скорсезе.

Творчество

В кино Стоун дебютировал в 1971 году с короткометражной лентой «Последний год во Вьетнаме».

Несмотря на то, что в начале 1980-х Стоун работал преимущественно над сценариями фильмов с относительно низкой художественной ценностью и значительным количеством сцен насилия («Конан-варвар», «Год дракона»), в этот период он окончательную переменил свои взгляды от умеренно-правых до левых и выступил с рядом политических фильмов, первым из которых был «Сальвадор» (1986), повествующий о жестоком терроре финансируемых администрацией Рейгана «контрас» (в котором погибают тысячи людей, в том числе архиепископ Оскар Ромеро, павший от руки убийцы после церемонии в церкви) в этой центральноамериканской стране.

Вьетнамская трилогия

Свой личный военный опыт режиссёр отобразил во «вьетнамской трилогии», состоящей из картин «Взвод» (1986), «Рождённый четвёртого июля» (1989) и «Небо и Земля» (1993). Если «Взвод» — по большей части автобиографическое произведение, то в «Рождённом четвёртого июля» Стоун обращается к судьбе ветерана-инвалида Рональда Ковика, ставшего антивоенным активистом, а в «Небе и Земле» впервые представляет взгляд на Вьетнамскую войну «с той стороны» — от имени вьетнамской девушки Ле Ли Хейслип, претерпевающей все лишения, вызванные войной.

Джон Кеннеди. Выстрелы в Далласе

В 1991 выходит смелый фильм «Джон Ф. Кеннеди. Выстрелы в Далласе» (англ. JFK), пересматривающий выводы комиссии Уоррена относительно убийства президента Кеннеди. В фильме отображено независимое расследование, проведённое прокурором Нового Орлеана Джимом Гаррисоном, который утверждал, что опроверг изложенную в докладе комиссии официальную версию о «волшебной пуле» и роли «убийцы-одиночки» Ли Харви Освальда в покушении. Стоун идёт ещё дальше и прямо указывает на заинтересованность корпораций и спецслужб, тесно связанных с уголовным миром (в частности, с предпринимателем Клеем Шоу), в устранении президента Кеннеди, позволившем развязать полномасштабное вторжение во Вьетнам. Фильм вызвал ожесточённые споры в американском обществе.

Документалистика

Оливер Стоун приветствовал социальные трансформации в направлении «социализма XXI века» в Латинской Америке, особенно Боливарианскую революцию в Венесуэле. Стоун снял три документальных фильма о Фиделе Кастро: «Команданте» (2003), «В поисках Фиделя» (2004) и «Кастро зимой» (2012). В 2009 году Стоун закончил полнометражный документальный фильм «К югу от границы» о «левом повороте» Латинской Америки. В нём использовано интервью Стоуна с семью левыми и левоцентристскими президентами, критиками политики США: это Уго Чавес (Венесуэла), Эво Моралес (Боливия), Рафаэль Корреа (Эквадор), Рауль Кастро (Куба), супруги Киршнер (Аргентина), Лула да Силва (Бразилия) и Фернандо Луго (Парагвай). Чавес лично сопровождал Стоуна на премьере документального фильма на Международном кинофестивале в Венеции в сентябре 2009 год. Фильм вышел на экраны кинотеатров в нескольких городах США и Европы летом 2010 года. В марте 2014 года на годовщину смерти Чавеса Стоун выпустил фильм «Mi Amigo Hugo» («Мой друг Уго»).

Стоун также снял «Персону нон-грата» — документальный фильм о израильско-палестинских отношениях, включавшее интервью нескольких известных деятелей Израиля, в том числе Эхуда Барака, Биньямина Нетаньяху и Шимона Переса, а также лидера Организации освобождения Палестины Ясира Арафата. В 2012 году канал Showtime начал показ мини-сериала «Нерассказанная история Соединённых Штатов Оливера Стоуна», в котором Стоун выступает режиссёром, продюсером, рассказчиком и одним из сценаристов.

Религиозные взгляды

В ранние годы считал себя не слишком религиозным протестантом, потом принял буддизм.

В 1997 году, наряду с другими известными актёрами и руководителями Голливуда, Оливер Стоун подписал открытое письмо немецкому канцлеру Гельмуту Колю, опубликованное в газете International Herald Tribune, в котором заявлялось о недопустимости ущемления религиозных прав последователей саентологии в Германии.

Семья

Оливер Стоун был женат три раза, имеет троих детей.

Найва Саркис была его первой женой. Они поженились 22 мая 1971 года, развелись в 1977 году.

Затем 6 июня 1981 года он женился на Элизабет Стоун. У них двое сыновей: Шон Кристофер (род. в 1984 году) и Майкл Джэк (род. в 1991 году). Шон, пока был ребёнком, несколько раз появлялся в фильмах своего отца. Оливер и Элизабет развелись в 1993 году. В 2012 году Шон Стоун принял ислам шиитского толка и взял себе имя Али.

Стоун в настоящее время женат на Сун-чжун Юнг, и у них есть дочь Тара.

Награды

Оливер Стоун был награждён тремя премиями Американской киноакадемии «Оскар». Первую он получил в 1978 за лучший адаптированный сценарий к фильму Алана Паркера «Полуночный экспресс». Две остальные награды были вручены ему уже как режиссёру двух фильмов из «вьетнамской трилогии» — «Взвод» и «Рождённый четвёртого июля».

Оливер Стоун — призёр множества кинофестивалей, обладатель таких наград как:

• «Оскар» (лучшая режиссёрская работа 1987 и 1990, лучший сценарий-адаптация 1979)
• «Серебряный медведь» Берлинского кинофестиваля (лучшая режиссёрская работа 1987)
• «Специальный приз жюри» Венецианского кинофестиваля (1994).

Фильмография

Год	Фильм
		Режиссёр	Сценарист	Продюсер	Актёр	Роль	Примечания
1971	Последний год во Вьетнаме	Y
1973	Сахарное печенье			Y
1974	Захват	Y	Y
1978	Полуночный экспресс		Y
1979	Безумец с Мартиники	Y
1981	Рука	Y	Y		Y	Бам
1982	Конан-варвар		Y
1983	Лицо со шрамом		Y
1985	Год дракона		Y
1986	Восемь миллионов способов умереть		Y
1986	Взвод	Y	Y		Y	Майор в бункере
1986	Сальвадор	Y	Y	Y
1987	Уолл-Стрит	Y	Y		Y	Трэйдер
1988	Радиоболтовня	Y	Y
1989	Рожденный четвертого июля	Y	Y	Y	Y	Репортер газеты
1989	Голубая сталь			Y
1991	Джон Ф. Кеннеди. Выстрелы в Далласе	Y	Y	Y
1991	Дорз	Y	Y
1992	Голова зебры			Y
1992	Против течения			Y
1993	Небо и Земля	Y	Y	Y
1993	Дикие пальмы			Y	Y	Камео
1993	Клуб «Счастливчик»			Y
1994	Новое время			Y
1994	Прирождённые убийцы	Y	Y
1995	Никсон	Y	Y	Y
1995	Вердикт: суд над МакМартинами			Y
1996	Эвита		Y
1996	Народ против Ларри Флинта			Y
1996	Убийца: дневник убийств			Y
1996	Шоссе			Y
1997	Поворот	Y
1997	Холод в сердце			Y
1998	Спаситель			Y
1999	Каждое воскресенье	Y	Y	Y	Y	Таг Ковальски
2003	Команданте	Y	Y	Y			документальный
2003	Персона нон грата	Y					документальный
2004	Александр	Y	Y	Y
2004	В поисках Фиделя	Y	Y				документальный
2006	Башни-близнецы	Y		Y
2008	Буш	Y
2009	К югу от границы	Y					документальный
2010	Уолл Стрит: Деньги не спят	Y	Y	Y	Y
2012	Проклятый камень				Y
2012	Особо опасны	Y	Y
2014	Нерассказанная история США	Y	Y	Y	Y	рассказчик	документальный
2016	Украина в огне						документальный
2016	Сноуден	Y	Y

Публикации

• Стоун О., Кузник П. Нерассказанная история США = The Untold History of the United States / Оливер Стоун, Питер Кузник; Пер. с англ. А. Оржицкого, В. Полякова. — М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2014. — 928 с. — 5000 экз. — ISBN 978-5-389-06146-0. (в пер., суперобл.)

Ссылки

• Оливер Стоун (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.edu.of.ru/attach/17/43292.doc Федоров А. В. Оливер Стоун // Видео-Асс экспресс. 1995. N 31. С.12-16.](недоступная ссылка — история). [www.webcitation.org/6CVsPSFqI Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].

Отрывок, характеризующий Стоун, Оливер

Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.
– Совсем не та, – говорил он.
– Что ж, подурнела?
– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.


Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.


Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.