Сто знаменитых видов Эдо

Лист № 30 «Сливовый сад в Камэйдо»

Хиросигэ

Сто знаменитых видов Эдо. 1856—1858

名所江戸百景

Бумага, чернила, гравюра

К:Гравюры 1856 года

«Сто знаменитых видов Эдо» (яп. 名所江戸百景 Мэйсё Эдо хяккэй) — серия гравюр японского художника Хиросигэ, созданная им в период 1856—1858 гг. Состоит из 118 листов плюс 1 титульный.

История

Эта серия — последняя из созданных мастером. Он начал её в тот год, когда удалился от мира, уйдя в буддийский монастырь (1856). Через два года он скончался от эпидемии холеры в возрасте 62 лет.

Серия выпускалась в 1856—1858 гг. издательством «Уоэй» (Uoya Eikichi), возглавляемым Уоя Эйкити. Некоторые листы были напечатаны уже после смерти автора.

• 1856: (3 год эры Ансэй, год Дракона) — 37 листов
• 1857: (4-й год эры Ансэй, год Змеи) — 71 лист
• 1858: (5-й год эры Ансэй, год Лошади) — 10 листов.

Не все листы серии выполнены Хиросигэ, 3 были созданы после его смерти учеником Сигэнобу (1826—1869), принявшим псевдоним Хиросигэ II, хотя с точностью ему аттрибутирован только один, подписанный им.

Описание

Серия включает 119 листов вертикального формата (oban tateye), объединенных общим сюжетом — изображением пейзажных и бытовых зарисовок города Эдо. Она является самой большой серией ксилографий этого размера, напечатанных в технике нисики-э из когда-либо созданных в Японии.

Гравюры расположены не в хронологическом, по мере создания художником, порядке, а сгруппированы по темам — сезонам:

• Весна — 42 листа
• Лето — 30 листов
• Осень — 26 листов
• Зима — 20 листов
• Содержание — 1 лист (добавлен издателем).

Неизвестно, является ли объединение по сезонам замыслом автора или же издателя.

Помимо изображения на листе присутствуют надписи:

• в верхнем правом углу (розовый или красный прямоугольник) — название серии
• рядом (многоцветный квадратный картуш) — описание изображенного места
• в нижней части гравюры (красный, реже жёлтый прямоугольник) — подпись художника «Хиросигэга» (Картина Хиросигэ) или «Хиросигэ хицу» (Картина (кисти) Хиросигэ).
• слева внизу, на полях — печать издателя «Ситая Уоэй» (Уоя Эйкити из района Ситая).
• рядом или на верхних полях — две цензорские печати («проверено», печать с датой)

Эта серия была напечатана в очень большом количестве оттисков, поэтому её листы являются наиболее легкодоступным для покупки из всех произведений Хиросигэ. Но с большим количеством копий связано одновременно то, что более поздние листы отличаются плохими оттенками и блеклыми цветотональными переходами. Первые оттиски можно опознать по наличию бокаши — специальной техники, используемой для градации цвета, примененной в заглавном картуше.

Анализ

Тема города Эдо (Токио) была одной из самых любимых художником, родившемся в нём. Всего на протяжении своей жизни он создал порядка 1080 листов, где бы фигурировала эта столица. В данной серии он осветил не только красоту Эдо, но включил также отсылки на историю, обычаи и легенды. Темой изображения гравюр послужили не самые известные места города, а те, которые заинтересовали мастера своей живописностью. Примерно треть листов показывает воду, которая окружала Эдо в ту эпоху. Горы, в особенности пик Фудзи, также фигурируют на пейзажном фоне.

Пейзажи серии отличаются своей декоративностью. Интересная особенность — цветные картуши с надписями являются композиционными акцентами листа и включаются художником в его колористическую структуру. Поэтому их расположение не фиксировано. Подобное использование надписей встречалось у Хиросигэ и раньше, но только в данной серии оно столь максимально продумано.

Художник использует яркие, разнообразные цвета, необычную композицию и ракурсы. Подобная декоративность — новое качество, развившееся в творчестве Хиросигэ только в 1850-е годы. Большинство пейзажей, созданных Хиросигэ в этой серии, принадлежит к двум типам: виды с декоративными чертами или же зарисовки с натуры.

В первом типе на первый план выдвигается какой-либо предмет (птица, ветка, кусок дома), и через него вдали показан пейзаж. Таким противопоставлением планов передается глубина пространства (порой она акцентирована гипертрофированной линейной перспективой в стиле укиё-э XVIII в.). Описанный композиционный прием — необычен для пейзажа укиё-э. Благодаря ему создается эффект присутствия зрителя. Природа передана в восприятии её человеком. Второй тип, натурные зарисовки, более традиционен и напоминает работы мастера 1830-х гг. благодаря мягкому лиричному настроению, и порой выглядят как фрагменты горизонтальных композиций.

Самыми удачными пейзажами считаются т. н. энкэй («виды издали»), где контрастное противопоставление планов соединено с точкой зрения сверху, что позволяет развернуть далекие горизонты.

Историки искусства затрудняются назвать конкретный жанр, в котором Хиросигэ создал эту серию, так как, в отличие от раннего периода творчества, когда он предпочитал работать в жанре пейзажа, здесь он синтезирует сразу несколько манер укиё-э: пейзаж, катега («живопись цветов и птиц»), изображение интерьера и натюрморта (бытовой жанр).

Принято считать, что все составляющие композиций этих листов Хиросигэ направлены на то, чтобы создать определенный психологический настрой, который бы позволил зрителю почувствовать состояние природы, на то, чтобы передать атмосферу переживания человеком природы. «Эта цель была главной для Хиросигэ во всех „Ста знаменитых видах Эдо“, за исключением, может быть, откровенно декоративных гравюр. Именно для её осуществления соединяет Хиросигэ в одной картине элементы различных жанров: пейзажа, натюрморта и бытового жанра. Этот прием характерен и для многих других листов серии».

Утверждают, что в данной серии Хиросигэ пришел к новому для японского искусства пониманию задач пейзажа — не просто достоверное изображение местности или превращение её в символ, но создание образа природы путём преломления его через призму переживания человеком, создание особого настроения в душе зрителя. «Пейзажи Хиросигэ — это новая и последняя ступень развития жанра пейзажа в гравюре укиё-э и шире — в традиционном искусстве Японии».

Избранные гравюры

• Hiroshige, Table of contents.jpg

  Содержание
• Hiroshige Le quartier des teinturiers de Kanda.jpg

  №75. «Квартал красильщиков в Канда»
• 100 views edo 094.jpg

  №94. «Кленовые листья и храм и мост Текона в Мама»
• Hiroshige, Sugura street.jpg

  №8. «Улица Суругачо»
• 100 views edo 057.jpg

  №57. «Окрестности храма Тенджин в Камейдо»
• 90. Night View of Saruwaka-machi.jpg

  №90. «Вечерний вид Сарувакачо»
• Hiroshige, Landscape.jpg

  №110. «Сосна с плакучими ветвями на пруду Сензоку»
• Hiroshige Fireworks (version-2).jpg

  №98. «Фейерверки в Риогоку»

Влияние на европейскую живопись

Работы Хиросигэ оказали значительное влияние на импрессионистов, включая Клода Моне, Гогена, а также на Ван Гога, который написал две картины — копии гравюр из Хиросигэ из этой серии.

• Hiroshige Van Gogh 1.JPG

  слева: Хиросигэ, «Сливовый сад в Камэйдо»
  справа: Ван Гог, «Цветущая слива»

• Hiroshige Van Gogh 2.JPG

  слева: Хиросигэ «Вечерний дождь в Атаке на Великом мосту»,
  справа: Ван Гог

• Claude Monet-Waterlilies.jpg

  Клод Моне, «Кувшинки»

• Claude Monet 008.jpg

  Клод Моне, «Бульвар Капуцинок»

См. также

• Тридцать шесть видов Фудзи — другая серия Хиросигэ
• Эдо мэйсё дзу бёбу — парная восьмистворчатая ширма с изображением Эдо начала XVII века

Литература

• М. В. Успенский. Сто знаменитых видов Эдо. М., 2000. ISBN 1-85995-333-6
• Hiroshige: One Hundred Famous Views of Edo, paperback, 1986. Smith II, Henry D.; Poster, G Amy; Lehman, L. Arnold. Publisher: George Braziller Inc, plates from the Brooklyn Museum. Paperback: ISBN 0-87273-141-3; hardcover: ISBN 0-8076-1143-3

Ссылки

• [www.hiroshige.org.uk/hiroshige/100_views_edo/100_views_edo.htm Все сто листов на hiroshige.org.uk]

Отрывок, характеризующий Сто знаменитых видов Эдо

Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?