Стражи кедров

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Стражи кедров
حراس الأرز
Является частью:

Ливанский фронт

Религиозная принадлежность:

Христианство

Лидеры:

Этьен Сакер

Штаб-квартира:

Ашрафия в Бейруте, Тель-Авив, Сабба

Активна в:

Ливан

Дата формирования:

1974

Союзники:

Армия Южного Ливана, Армия обороны Израиля

Противники:

Сирийская армия, Ливанское национальное движение, Организация освобождения Палестины, Хезболла, Ливанский национальный фронт сопротивления

Участие в конфликтах:

Гражданская война в Ливане

Политика — Портал:Политика
Ливан

Эта статья — часть серии:
Политическая система
Ливана

Стражи кедров (араб. حراس الأرز‎, DIN: Ḥurrās al-Arz) — ливанское ультранационалистическое христианское движение. Сформировано Этьеном Сакером (известным также как «Абу Арз» или «Отец кедров») в начале 1970-х. Организация участвовала в ливанской гражданской войне под лозунгом «Ливан, мы служим тебе».К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2905 дней]





Создание

«Стражи кедров» начали формироваться как ополчение в годы, предшествовавшие гражданской войне в Ливане и приступила к военным операциям в апреле 1975 года.

В сентябре 1975 года стражи выпустили свой первый пресс-релиз, в котором подвергли критике сторонников раздела Ливана. Во втором пресс-релизе содержались острые нападки на палестинцев. В третьем была сформулирована позиция партии по вопросу ливанской идентичности: Ливан должен отмежеваться от арабского сообщества. Партия распространяла свои сообщения с помощью граффити в Восточном Бейруте, в том числе антисирийские и антипалестинские лозунги, иногда с призывами насилия против палестинцев, как в призыве «Убивать палестинцев — это обязанность каждого ливанца» (араб. على كل لبناني ان يقتل فلسطينيا‎)[1][2][3][4].

Стражи кедров вместе с другими прогосударственными структурами, в основном христианскими ливанскими паравоенными отрядами, присоединились в 1976 году к Ливанскому фронту.

1970-е

В марте 1976 года они столкнулись с палестинцами и коммунистами в Западном Бейруте. Бойцы СК также были отправлены в Заарур, на горной дороге в Захлу для поддержки сил фалангистов. В апреле «стражники» создали оборонительный рубеж в области Хадета, Кфар Шимы и Бсабы (к югу от Бейрута) против палестинцев, ССНП и ПСП.

Летом 1976 года Стражи приняли участие в осаде и штурме христианскими милициями Тель аль-Заатара — последний оставшийся лагерь палестинских беженцев в Восточном Бейруте, превращенного в укрепленную военную базу. Лагерь пал после 52-дневной осады. Действия стражей и их союзников получили широкую огласку в свете резни многих мирных жителей лагеря. Стражники и союзные христианские ополчения затем вторглись в район Куры на севере Ливана и достигли Триполи, чтобы поддержать местных христиан оказавшихся в ловушке. В 1978 году в рамках Ливанского Фронта они совершили атаки на сирийские войска в Бейруте, а затем в 1981 году приняли участие в битве за Захле.

Во время войны Стражи заработали репутацию жестоких бойцов своими расправами над пленными. Ополченцы обычно связывали руки пленным палестинским боевикам, затем их волокли по земле до автомагистрали в Джунии и сбрасывали в высохшее русло реки. Приказывая своим последователям истреблять всех палестинцев, Сакер однажды сказал:
Если вы чувствуете сострадание к палестинским женщинам и детям, помните, что они являются коммунистами и будут порождать новых коммунистов

[5]

.

1980-е

В 1985 году после ожесточённых боев, стражи под командованием Жозефа Карама отбросили от селения Кфар-Фаллус отряды палестинских, шиитских и друзских боевиков, пытавшихся захватить христианский город Джеззин, защитив тысячи христиан Южного Ливана от резни. Карам впоследствии стал одним из командиров Армии Южного Ливана и погиб в апреле 1999 года, подорвавшись на фугасе.

К концу 1980-х годов и вплоть до 2000 года, большая часть боевых действий в Ливане происходила на юге внутри оккупированной Израилем зоны, при участии Армии Южного Ливана под командованием Саада Хаддада, а затем Антуана Лахада. Последний имел связи с Национальной Либеральной Партией. Стражи и другие ополченцы были включены в состав южноливанской армии, сохранив большую часть своей идеологии при принятии новой военной тактики.

Военная структура и организация

Военизированные подразделения Ливанской Партии Обновления (ЛПО) стали не спеша формироваться Сакером с 1974 года, хотя это стало известно лишь с сентября 1975 года, когда они оповестили общественность о своём существовании в официальном пресс-релизе. Штаб-квартира и офисы ЛПО находились в бейрутском районе Ашрафия под личным управлением Сакера. СК первоначально насчитывали 500—1000 человек прошедших подготовку по руководством Кайруза Баракета (впоследствии ставшего начальником штаба «Ливанских Сил» и погибшего в сентябре 1983 года в области Шуф) и молодых офицеров ливанской армии. Группировка была оснащена устаревшим оружием приобретённым на чёрном рынке. Распад ливанской армии в январе 1976 года позволил набирать дезертиров и захватить часть тяжёлого вооружения, в том числе вооружение Сил Внутренней Безопасности (англ. Internal Security Forces, ISF; фр. Forces de sécurité intérieure, FSI) и полиции Ливана. Они имели бронетехнику состоящую из одного среднего танка M50-Супершерман, нескольких бронемашин M42 (САУ) и Chaimite V200[6], при поддержке грузовиков (Land Rover, Toyota Land Cruiser, GMC, лёгкие пикапы Ford, а также американские 2½-тонные грузовики M35) оснащённых крупнокалиберными пулемётами, безоткатными орудиями и несколькими зенитными комплексами[7] .

Кроме того, что партия Катаиб и милиционеры Танзим снабжали и помогали обучать солдат, Стражи кедров утверждали, что получали прямую помощь из Израиля в начале 1974 года. В силу своих антисирийских убеждений и лозунгов стражи стали единственной фракцией Ливанского фронта, которая никогда не получала военную помощь Сирии.

Резкий контраст с другими христианскими группировками состоял в том, что ЛПО/СК отвергали любые незаконные виды деятельности, такие как наркоторговля, вымогательство, грабёж и их лидер Этьен Сакер никогда не стремился к созданию автономной личной вотчины на подвластных территориях «Стражи кедров» воевали там, где были нужны: защищали маронитские кварталы Восточного Бейрута; в районах Матн, Кесерван и Батрун; и регионе Джабаль Амиль (араб. جبل عامل‎; jabal ʿāmil) Южного Ливана. В мае 1979 они даже столкнулись в Бейруте с ополчением «Тигры» Национальной либеральной партии за контроль над районами Ферн-эль-Шебак и Айн эль-Рамани и городом Акура в Матне[8].

Политическая позиция

Стражи придерживались нескольких основных положений:

Поэтому стражи утверждали, что ливанцы — не арабы и отрицательно воспринимали панарабизм. Политическим следствием этой позиции стало выступление за деарабизацию Ливана. С целью формирования отдельной ливанской этнокультурной идентичности, созданной ливанским поэтом и филологом Саидом Аклом, они проводили разграничение между арабами и ливанцами. Считается, что это является основной причиной почему они не растут как партия за пределами маронитской общины.

Сакер воевал против панарабских сил ещё в период Ливанского кризиса 1958 года. За это время Камиль Шамун попытался ввести Ливан в Багдадский пакт во главе с США, но столкнулся с жёстким сопротивлением части ливанского народа, воспринимавшим Пакт как антиарабски настроенный блок и требовавшим расширения связей с арабским миром, и это впоследствии сыграло роль в провале его политики.

После значительного палестинского участия в ливанской гражданской войне, Стражи стали расширять связи с израильскими военными, получая оружие и поддержку. Некоторые последователи утверждают, что это была совместная работа по необходимости, а не идеологические соглашения с израильтянами. Другие утверждали, что сотрудничество с Израилем было основано на убеждении общности интересов между двумя странами. Аналогичные группы христианских боевиков, таких как фалангисты, Ахрар и «Тигры», тоже полутайно сотрудничали с Израилем. Это взаимодействие позже подчёркивал Сакер, который сказал:

Сила Ливана находится в силе Израиля и слабость Ливана заключается в слабости Израиля.

Союз с Израилем сыграл важную роль в запрете партии и изгнания её членов, которые в основном бежали в Израиль. Сакер, который сейчас живёт на Кипре[10], признал факт финансирования группировки Израилем на протяжении всего своего существования, причём ещё до начала войны. В настоящее время Ливанское правительство считает Сакера предателем наряду с покойным Антуаном Лахадом, жившим в Тель-Авиве под защитой израильских спецслужб[уточнить].

Фронт Стражей кедров

Фронт стражей кедров — ФСК (Al-Jabhat li-Hurras el-Arz), иногда известный под своей арабской аббревиатурой JIHA, был преимущественно христианским правым движением появившемся в 1974 году. Видимо Фронт являлся осколком Стражей кедров, поскольку они исповедовали схожие взгляды, выраженные незадолго до войны в борьбе с палестинскими граффити[уточнить], подписываясь JIHA на стенах зданий Восточного Бейрута[уточнить]. Очень мало известно об этой маленькой и неясной организации. По некоторым оценкам, Фронт насчитывал около 100 членов, JIHA работали в основном в восточном секторе ливанской столицы в течение 1975—77 гг. во время гражданской войны в Ливане, но позже никакой информации о них не прослеживается. Предполагается, что в 1977 году они повторно вошли в Стражи кедров или в другие организации.

Ливанская Партия Обновления

Ливанская партия обновления (ЛПО) (Hezb al-Tajaddud al-Lubnaniyya, фр. Parti de la Rénovation Libanaise) является запрещённой политической партией в Ливане. Она была сформирована в 1972 году как политическое крыло военизированных сил известных как «Стражи кедров». Партия часто характеризуется как правоэкстремистская. Во главе партии по-прежнему её основатель Этьен Сакер.

История

ЛПО была сформирована из противников палестинских беженцев в Ливане, потому что они были основным контингентом вербовки боевиков Организации освобождения Палестины, особенно после Чёрного сентября 1970 года в Иордании. Это создавало серьёзную напряжённость в Ливане, и, как многие полагают стало определяющим фактором, приведшим в 1975 году к началу гражданской войны.

Во время гражданской войны численность партии и её ополчения была небольшой, их активной частью было маронитское руководство альянса борьбы с палестинцами, представленных противостоящим им Отвергающим фронтом[en] и ООП, а также её союзниками из Ливанского Национального Движения Камаля Джумблата. В ранний период борьбы партия была замешана в резне в Карантине и Тель аль-Заатаре. В 1977 году главные христианские силы (ЛПО, Национальная Либеральная Партия и Катаиб) образуют коалицию «Ливанский Фронт». Их боевики стали выступать под именем Ливанских сил, вскоре попавших под командование Башира Жмайеля и фалангистов. ЛРП и Стражи кедров были направлены для борьбы непосредственно с сирийской оккупацией Ливана[en].

После Ливанской войны 1982 года партия сотрудничала с Армией Обороны Израиля, а её ополчение присоединилось к Армии Южного Ливана. После ухода Израиля из Ливана в 2000 году, большая часть её руководства бежало в Израиль. Партия была запрещена сирийским оккупационным правительством и она решила отказаться от вооружённых методов борьбы, чтобы стать традиционной политической партией. Тем не менее, организация остаётся под запретом и играет незначительную роль в жизни страны. Партия пережила возрождение во время Революции кедров в 2005 году, которая вынудила Сирию покинуть Ливан и привела к долгожданным политическим реформам.

По словам израильского военного наблюдателя Хаима Арева, солдаты Стражей кедров были одними из самых лучших и опытных бойцов среди ополченцев Ливанскиого Фронта. Он обрисовал прямую связь между патриотической идеологией Стражей и превосходством боевого потенциала их бойцов. Он утверждает, что несмотря на мелкий формат стражников, бывших одной из мелких организаций в ливанской Гражданской войне, эти идеалисты были солдатами лучшего калибра. Позднее боевики Стражей имели репутацию исключительно мотивированных и среди самых лучших бойцов в рядах АЮЛ[11].

Идеологическая позиция

Ливанская Партия Обновления стоит на этноцентрических позициях и считает, что Ливан не является арабской страной. Они прилагали все усилия для создания условий обособления ливанцев от арабского культурного поля и пошли так далеко, что попытались создать новый алфавит на латинской графике для ливанского арабского языка, утверждая, что это отдельный язык, а не диалект арабского языка. Соответственно, партия была решительно против панарабизма, за который выступали многие из ЛНД и левых палестинских движений. Одной из главных тем риторики партии было избавление Ливана от палестинцев. Партия утверждала, что «долг каждого ливанца убить хотя бы одного палестинца», сравнивая их с микробами, змеями и раком в теле нации. Партия по-прежнему настаивает на том, что все палестинцы и сирийцы должны покинуть Ливан. Другим заметным элементом политики партии в том, что она выступает за сотрудничество с Израилем. Из всех организаций сотрудничавших с Израилем в те годы, ЛПО была единственной организацией открыто и идеологически приверженнной к этому, считая в отношении ливано-израильской оси, что это лучшая защита от арабизма и палестинцев.

Отношение к палестинцам и ливанским мусульманами

Стражи кедров стояли на жёстких антипалестинских позициях и были за насильственное удаление всех палестинцев и всех неливанцев (например, сирийцев) из Ливана, как гражданских лиц, так и вооружённых бойцов. Критики называли это призывами к этническим чисткам и геноциду. Сакер подвёл итоги в отношении палестинцам в интервью Иерусалим Пост, 23 июля 1982 года:

Мы имеем дело с палестинцами. Десять лет назад, их было восемьдесят четыре тысячи, а теперь их свыше шестисот тысяч. За шесть лет, их будет два миллиона. Мы не можем позволить прийти к этому.

[12]

Его решение:

Всё очень просто: мы должны помочь им уехать в братскую Сирию. Тот, кто оглядывается назад, останавливается или возвращается — будет расстрелян на месте. У нас есть моральное право, подкреплённое хорошо организованным обществом и политической подготовкой.

[12]

Ко всему прочему, лозунгом Стражей во время гражданской войны был «Убивать палестинцев — это обязанность каждого ливанца»[12].

Однако, в отличие от других вооружённых формирований (например, Катаиб), Стражи всячески избегали религиозного противостояния с ливанскими мусульманами. Несмотря на христианский состав членов организации, характер противостояния с мусульманскими ополчениями был официально светский. Они публично подчёркивали, что являются носителями светских националистических убеждений и отвергают обвинения в том, что Стражи кедров якобы христианские экстремисты.

Конец гражданской войны и послевоенная деятельность

В марте 1989 году «Стражи кедров» поддержали «Войну за освобождение» ливанского правительства генерала Мишеля Ауна с сирийцами встав рядом с ливанской армией. В заявлении 1990 года, «Стражи кедров» приветствовали оккупацию Кувейта Саддамом Хусейном, утверждая, что «арабизм является бесспорным обманом 20 века». Стражи призвали народ сплотиться вокруг руководства генерала Ауна и потребовали вывода Ливана из Лиги арабских государств.

Гражданской войне в Ливане подошёл конец в 1990 году, политические изменения ослабили правые движения, которые существовали в предыдущие десятилетия. В октябре 1990 года реорганизованное правительство Ливана было вынуждено подчиниться сирийским требованиям. И начиная с этого года, Сирия оккупировала Ливан до 2005 года.

Ливанские силы Самира Джааджаа задержали Этьена Сакера за поддержку Ауна и посадили с семьей под домашний арест. Впоследствии Сакер был вынужден покинуть Бейрут и обосновался в селении Саббах возле города Джеззин на Юге Ливана. После вывода израильских войск из «зоны безопасности» и дезинтеграции Армии Южного Ливана Этьен Сакер поселился на Кипре. Нескольких других членов Стражей кедров, в настоящее время, разыскивает ливанское правительство, чтобы призвать их к ответу за военные преступления.

С момента окончания гражданской войны в 1990 году и до ухода Израиля из Ливана в 2000 году, Стражи кедров работали исключительно на политическом поле, ратуя за прекращение сирийской оккупации Ливана.

Сегодня реорганизованные «Стражи кедров» являются юридически и полностью работоспособной политической партией; в последнее время к их названию была добавлено определение «Движение ливанского национализма» — ДЛН (Harakat al-Qawmiyya al-Lubnaniyya).

Напишите отзыв о статье "Стражи кедров"

Ссылки

  • [www.gotc.org/ Guardians of the Cedars] — официальный сайт.
  • [www.meforum.org/meib/articles/0301_ld.htm Dossier: Etienne Saqr (Abu Arz)]

См. также

Литература

  • Edgar O'Ballance. = Civil War in Lebanon, 1975-92. — London: Palgrave Macmillan, 1998. — ISBN 0-333-72975-7.
  • Maria Chakhtoura. = La guerre des graffiti. — Beyrouth: Éditions Dar an-Nahar, 2005.  (фр.)
  • Mordechai Nisan. = The Conscience of Lebanon: A Political Biography of Etienne Sakr (Abu-Arz). — London: Frank Cass Publishers, 2003. — ISBN 978-0-7146-8378-2.
  • Moustafa El-Assad. = Blue Steel IV: M-50 Shermans and M-50 APCs in South Lebanon. — Sidon: Blue Steel books, 2007.
  • Moustafa El-Assad. = Civil Wars Volume 1: The Gun Trucks. — Сидон: Blue Steel books, 2008. — ISBN 9953-0-1256-8.
  • Robert Fisk. = Pity the Nation: Lebanon at War. — Oxford University Press, 2002. — ISBN 0-19-280130-9.
  • Plonka Arkadiusz. = L’idée de langue libanaise d’après Sa‘īd ‘Aql. — Paris: Geuthner, 2004. — ISBN 2-7053-3739-3.  (фр.)
  • Samer Kassis. = 30 Years of Military Vehicles in Lebanon. — Beirut: Elite Group, 2003.
  • Samer Kassis. = Véhicules Militaires au Liban/Military Vehicles in Lebanon 1975-1981. — Beirut: L’Echo des Cedres, 2011. — ISBN 978-1-934293-06-5.

Примечания

  1. Chakhtoura, La guerre des graffiti (2005), p. 121.
  2. Etienne Saqr, «The Ideology of the Guardians of the Cedars» (Lebanon 1977) original Title: من عقيدة حراس الأرز
  3. فضل شرورو «الأحزاب و التنظيمات و القوى في لبنان 1930—1980» بيروت 1981
  4. Micheal Kuderna, "Christliche gruppen im Libanon (Wiesbaden 1983)
  5. Fisk, Pity the Nation (2001), p. 85.
  6. milinme.wordpress.com/category/v-200-chaimite - An ex-ISF V-200 Chaimite employed by the Guardians of the Cedars pictured at Houche-el-Oumara during the Battle for Zahle, April-June 1981.
  7. www.alsminiature.com/m.34.gardien.cedre.htm - GoC M34 gun-truck with ZU-23-2 AA autocannon, c.1976.
  8. O’Ballance, Civil War in Lebanon (1998), p. 90.
  9. [www.youtube.com/watch?v=rvlIrWk9utI Phoenician DNA]. Al Jazeera (28 января 2009). Проверено 2 октября 2009.
  10. [www.persecution.org/?p=3294&upm_export=print Lebanese Christians Demand Release of 1,500 Nationals in Syrian Prisons]
  11. Nisan, The conscience of Lebanon (2003), p. 45.
  12. 1 2 3 [www.naharnet.com/domino/tn/NewsDesk.nsf/Lebanon/858942425B8FCE80C225707E00386A11?OpenDocument Naharnet Newsdesk — Guardians of Cedars Party Protests Arrests, Clarifies Stance on Palestinians]

Отрывок, характеризующий Стражи кедров

После долгих колебаний, сомнений и молитв, княжна Марья передала письмо отцу. На другой день старый князь сказал ей спокойно:
– Напиши брату, чтоб подождал, пока умру… Не долго – скоро развяжу…
Княжна хотела возразить что то, но отец не допустил ее, и стал всё более и более возвышать голос.
– Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачеха у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачеха Николушки будет – она, а я на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтоб без мачехи не быть! Только одно, в моем доме больше баб не нужно; пускай женится, сам по себе живет. Может, и ты к нему переедешь? – обратился он к княжне Марье: – с Богом, по морозцу, по морозцу… по морозцу!…
После этой вспышки, князь не говорил больше ни разу об этом деле. Но сдержанная досада за малодушие сына выразилась в отношениях отца с дочерью. К прежним предлогам насмешек прибавился еще новый – разговор о мачехе и любезности к m lle Bourienne.
– Отчего же мне на ней не жениться? – говорил он дочери. – Славная княгиня будет! – И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить отца с этою мыслью.
Николушка и его воспитание, Andre и религия были утешениями и радостями княжны Марьи; но кроме того, так как каждому человеку нужны свои личные надежды, у княжны Марьи была в самой глубокой тайне ее души скрытая мечта и надежда, доставлявшая ей главное утешение в ее жизни. Утешительную эту мечту и надежду дали ей божьи люди – юродивые и странники, посещавшие ее тайно от князя. Чем больше жила княжна Марья, чем больше испытывала она жизнь и наблюдала ее, тем более удивляла ее близорукость людей, ищущих здесь на земле наслаждений и счастия; трудящихся, страдающих, борющихся и делающих зло друг другу, для достижения этого невозможного, призрачного и порочного счастия. «Князь Андрей любил жену, она умерла, ему мало этого, он хочет связать свое счастие с другой женщиной. Отец не хочет этого, потому что желает для Андрея более знатного и богатого супружества. И все они борются и страдают, и мучают, и портят свою душу, свою вечную душу, для достижения благ, которым срок есть мгновенье. Мало того, что мы сами знаем это, – Христос, сын Бога сошел на землю и сказал нам, что эта жизнь есть мгновенная жизнь, испытание, а мы всё держимся за нее и думаем в ней найти счастье. Как никто не понял этого? – думала княжна Марья. Никто кроме этих презренных божьих людей, которые с сумками за плечами приходят ко мне с заднего крыльца, боясь попасться на глаза князю, и не для того, чтобы не пострадать от него, а для того, чтобы его не ввести в грех. Оставить семью, родину, все заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепляясь ни к чему, ходить в посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям, и молясь за них, молясь и за тех, которые гонят, и за тех, которые покровительствуют: выше этой истины и жизни нет истины и жизни!»
Была одна странница, Федосьюшка, 50 ти летняя, маленькая, тихенькая, рябая женщина, ходившая уже более 30 ти лет босиком и в веригах. Ее особенно любила княжна Марья. Однажды, когда в темной комнате, при свете одной лампадки, Федосьюшка рассказывала о своей жизни, – княжне Марье вдруг с такой силой пришла мысль о том, что Федосьюшка одна нашла верный путь жизни, что она решилась сама пойти странствовать. Когда Федосьюшка пошла спать, княжна Марья долго думала над этим и наконец решила, что как ни странно это было – ей надо было итти странствовать. Она поверила свое намерение только одному духовнику монаху, отцу Акинфию, и духовник одобрил ее намерение. Под предлогом подарка странницам, княжна Марья припасла себе полное одеяние странницы: рубашку, лапти, кафтан и черный платок. Часто подходя к заветному комоду, княжна Марья останавливалась в нерешительности о том, не наступило ли уже время для приведения в исполнение ее намерения.
Часто слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми, для них механическими, а для нее полными глубокого смысла речами, так что она была несколько раз готова бросить всё и бежать из дому. В воображении своем она уже видела себя с Федосьюшкой в грубом рубище, шагающей с палочкой и котомочкой по пыльной дороге, направляя свое странствие без зависти, без любви человеческой, без желаний от угодников к угодникам, и в конце концов, туда, где нет ни печали, ни воздыхания, а вечная радость и блаженство.
«Приду к одному месту, помолюсь; не успею привыкнуть, полюбить – пойду дальше. И буду итти до тех пор, пока ноги подкосятся, и лягу и умру где нибудь, и приду наконец в ту вечную, тихую пристань, где нет ни печали, ни воздыхания!…» думала княжна Марья.
Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила отца и племянника больше, чем Бога.



Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.
– Совсем не та, – говорил он.
– Что ж, подурнела?
– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.


Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.


Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.