Страсти по Матфею (Бах)
Поделись знанием:
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.
Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
Так думает государь, но русские военачальники и все русские люди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.
Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускает несколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только о том, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед для него очевидно пагубно.
Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей – участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но и этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, – угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2 й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.
Император находится при армии, чтобы воодушевлять ее, а присутствие его и незнание на что решиться, и огромное количество советников и планов уничтожают энергию действий 1 й армии, и армия отступает.
В Дрисском лагере предположено остановиться; но неожиданно Паулучи, метящий в главнокомандующие, своей энергией действует на Александра, и весь план Пфуля бросается, и все дело поручается Барклаю, Но так как Барклай не внушает доверия, власть его ограничивают.
Армии раздроблены, нет единства начальства, Барклай не популярен; но из этой путаницы, раздробления и непопулярности немца главнокомандующего, с одной стороны, вытекает нерешительность и избежание сражения (от которого нельзя бы было удержаться, ежели бы армии были вместе и не Барклай был бы начальником), с другой стороны, – все большее и большее негодование против немцев и возбуждение патриотического духа.
Наконец государь уезжает из армии, и как единственный и удобнейший предлог для его отъезда избирается мысль, что ему надо воодушевить народ в столицах для возбуждения народной войны. И эта поездка государя и Москву утрояет силы русского войска.
Государь отъезжает из армии для того, чтобы не стеснять единство власти главнокомандующего, и надеется, что будут приняты более решительные меры; но положение начальства армий еще более путается и ослабевает. Бенигсен, великий князь и рой генерал адъютантов остаются при армии с тем, чтобы следить за действиями главнокомандующего и возбуждать его к энергии, и Барклай, еще менее чувствуя себя свободным под глазами всех этих глаз государевых, делается еще осторожнее для решительных действий и избегает сражений.
Барклай стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг государю, отсылает поляков генерал адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.
В Смоленске, наконец, как ни не желал того Багратион, соединяются армии.
Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.
Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример другим русским, едут в Москву, думая только о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.
На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах; но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!И действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Первого августа было получено второе письмо от кня зя Андрея. В первом письме, полученном вскоре после его отъезда, князь Андрей просил с покорностью прощения у своего отца за то, что он позволил себе сказать ему, и просил его возвратить ему свою милость. На это письмо старый князь отвечал ласковым письмом и после этого письма отдалил от себя француженку. Второе письмо князя Андрея, писанное из под Витебска, после того как французы заняли его, состояло из краткого описания всей кампании с планом, нарисованным в письме, и из соображений о дальнейшем ходе кампании. В письме этом князь Андрей представлял отцу неудобства его положения вблизи от театра войны, на самой линии движения войск, и советовал ехать в Москву.
За обедом в этот день на слова Десаля, говорившего о том, что, как слышно, французы уже вступили в Витебск, старый князь вспомнил о письме князя Андрея.
– Получил от князя Андрея нынче, – сказал он княжне Марье, – не читала?
– Нет, mon pere, [батюшка] – испуганно отвечала княжна. Она не могла читать письма, про получение которого она даже и не слышала.
– Он пишет про войну про эту, – сказал князь с той сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда про настоящую войну.
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.
Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»
Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
«Страсти по Матфею» (нем. Matthäus-Passion или Matthæus Passion), BWV 244 — музыкальное произведение И. С. Баха для солистов, двух хоров и двух оркестров, созданное в 1727—1729 годах. Полное название: Passio Domini nostri Jesu Christi secundum Matthaeum. Либретто Х. Ф. Генрици (Пикандера).
Страсти, или пассион, являются одним из наиболее масштабных вокальных произведений Баха и состоят из 78[1] музыкальных номеров, в том числе речитативов (включая чтение Евангелия нараспев), арий, хоралов и хоров. Общая продолжительность звучания — около 3 часов. Произведение, предназначенное для исполнения за лютеранским богослужением, в наши дни чаще исполняется на концертах. Благодаря драматизированному сюжету и конкретным действующим лицам, пассионы тяготеют к опере больше, чем другие хоровые произведения Баха. Музыка «Страстей по Матфею» принадлежит к вершинам творчества композитора.
Содержание
История написания
Пассионы Баха, или страсти — произведения для хора и оркестра на евангельскую тему страданий Христа, предназначенные для исполнения в Великую пятницу в церквях св. Фомы и св. Николая в Лейпциге.
Известно, что Бах написал 4 или 5 пассионов, но только «Страсти по Матфею» и «Страсти по Иоанну» полностью дошли до наших дней.
За годы службы кантором Бах более двадцати раз исполнял «Пассионы», как свои, так и других авторов, приноравливаясь к возможностям лейпцигских певцов и музыкантов. Они исполнялись в пятницу страстной недели попеременно в двух церквях. Богослужение начиналось около двух часов дня, сначала пелись хоралы, шла первая часть «Страстей». Затем, после пяти часов, исполнялась, тоже вместе с хоралами, их вторая часть.
«Страсти по Матфею» И. С. Баха были впервые исполнены в церкви Св. Фомы (нем. Thomaskirche) в Лейпциге в Великую пятницу (11 апреля) 1727 года[2].
К 1736 году Бах переработал их, исполнив вновь 30 марта 1736 года и использовав на этот раз два органа для инструментовки.
Последний раз «Страсти по Матфею» исполнялись Бахом, по-видимому, в 1749 году.[3]
Структура
«Страсти» писали многие композиторы конца XVII века.
Как и другие пасхальные оратории эпохи барокко, «Страсти по Матфею» в постановке Баха передают текст глав 26 и 27 Евангелия от Матфея в немецком переводе Мартина Лютера в виде обычного речитатива, в то время как арии, хоры и хоралы представляют поэтическое переосмысление событий, изложенных в библейском тексте, и дают представление о чувствах главных героев в виде лирических монологов.
Из деятельности Баха в качестве кантора в церкви св. Фомы вытекали две особенности его постановки «Страстей».
Во-первых, использовалось два хора, как и в мотетах, которыми обычно начинались воскресные службы.
Во-вторых, интенсивно использовались традиционные четырёхголосные хоралы — как между ариями, так и в качестве хоральных мелодий (лат. cantus firmus) в больших полифонических номерах, например, в «O Mensch, bewein dein’ Sünde groß» в заключительном хоре первой части (та же музыка используется и в «Страстях по Иоанну» Баха) и в начальном хоре «Kommt, ihr Töchter, helft mir Klagen», в котором «soprano in ripieno» венчает огромный нарастающий драматизм полифонического и гармонического напряжения при исполнении стихов хорала «O Lamm Gottes, unschuldig».
Повествование текста Евангелия исполняется тенором «Евангелиста» в форме сухого речитатива в сопровождении генерал-баса («basso continuo»).
Солисты исполняют роли различных действующих лиц, также речитативом: кроме Иисуса, есть также реплики Иуды, Петра, двух первосвященников, Понтия Пилата, жены Пилата, двух свидетелей и двух служанок, хотя они не всегда поются обязательно разными солистами.
Те же действующие лица также регулярно исполняют арии (с хорами или без них).
Два дуэта поются парой солистов, представляющих двух одновременно говорящих людей.
Есть также нескольких мест со многими говорящими, которые поются одним или двумя хорами.
Речитативы Иисуса отличаются тем, что они всегда сопровождаются не только «basso continuo», но и струнным квартетом с использованием долгих растянутых нот, как бы проливающих неземное сияние, что создаёт эффект, часто называемый «звуковым нимбом» Иисуса. Только последние слова Иисуса на Кресте, то есть: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» (Мф. 27:46), поются без этого «нимба».
План сочинения
В данной таблице приведена классическая нумерация BWV и, для сравнения, NBA во втором столбце (конечно же, в оригинальном тексте номера не проставлены). В последнем столбце дано начало текста каждого номера (инципит).
| Условные обозначения | |||||
|---|---|---|---|---|---|
| речитатив | хор толпы | аккомпаньято | ария | хорал | вольный хор |
Различные типы формы выделены соответствующими цветами легенды. В смешанных формах (например, ария + хорал или вольный хор) строка раскрашена двумя цветами.
| Первая часть | |||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| BWV | NBA | Типа | Тональность | Размер | Начало текста | Инструменты | Источник текста | Инципит | |
| 1 | 1 | хор I & II (SATB+SATB) | + хоральная мелодия (сопрано) | e-Moll | 12/8 | Kommt, ihr Töchter, helft mir klagen + O Lamm Gottes unschuldig |
2 поперечные флейты, 2 гобоя, струнные, бассо-континуо | Пикандер, Николаус Дециус, 1531 |
|
| 2 | 2 | речитатив (Евангелист/тенор, Иисус/бас) | G-Dur→h-Moll | Da Jesus diese Rede vollendet hatte | бассо-континуо | Мф. 26:1—2 | 
| ||
| 3 | 3 | хорал (SATB) | h-Moll | C (4/4) | Herzliebster Jesu | 2 поперечные флейты, 2 гобоя, струнные, бассо-континуо | Иоганнес Херман, 1630 | 
| |
| 4 | 4a | речитатив (Евангелист/тенор) | A-Dur→C-Dur | Da versammleten sich die Hohenpriester | бассо-континуо | Мф. 26:3—4 | 
| ||
| 5 | 4b | хор I & II (SATB+SATB) | C-Dur | C (4/4) | Ja nicht auf das Fest | 2 поперечные флейты, 2 гобоя, струнные, бассо-континуо | Мф. 26:5 | 
| |
| 6 | 4c | речитатив (Евангелист/тенор) | C-Dur→E-Dur | Da nun Jesus war zu Bethanien | бассо-континуо | Мф. 26:6—8a | 
| ||
| 7 | 4d | хор I (SATB) | a-Moll→d-Moll | C (4/4) | Wozu dienet dieser Unrat | 2 поперечные флейты, 2 гобоя, струнные, бассо-континуо | Мф. 26:8b—9 | 
| |
| 8 | 4e | речитатив (Евангелист/тенор, Иисус/бас) | B-Dur→e-Moll | Da das Jesus merkete | струнные, бассо-континуо | Мф. 26:10—13 | 
| ||
| 9 | 5 | речитатив аккомпаниато (альт) | h-Moll→fis-Moll | C (4/4) | Du lieber Heiland du | 2 поперечные флейты, бассо-континуо | Пикандер | 
| |
| 10 | 6 | Ария (альт) | fis-Moll | 3/8 | Buß und Reu | 2 поперечные флейты, бассо-континуо | Пикандер | 
| |
| 11 | 7 | речитатив (Евангелист/тенор, Иуда/бас) | E-Dur→D-Dur | Da ging hin der Zwölfen einer | бассо-континуо | Мф. 26:14—16 | 
| ||
| 12 | 8 | Ария (сопрано) | h-Moll | C (4/4) | Blute nur, du liebes Herz! | 2 поперечные флейты, струнные, бассо-континуо | Пикандер | 
| |
| 13 | 9a | речитатив (Евангелист/тенор) | G-Dur→D-Dur | Aber am ersten Tage der süßen Brot | бассо-континуо | Мф. 26:17a | 
| ||
| 14 | 9b | хор I (SATB) | G-Dur | 3/4 | Wo willst du, dass wir dir bereiten | 2 поперечные флейты, 2 гобоя, струнные, бассо-континуо | Мф. 26:17b | 
| |
| 15 | 9c | речитатив (Евангелист/тенор, Иисус/бас) | G-Dur→C-Dur | Er sprach: Gehet hin in die Stadt | струнные, бассо-континуо | Мф. 26:18—21 | 
| ||
| 9d | речитатив (Евангелист/тенор) | b-Moll→f-Moll | Und sie wurden sehr betrübt | бассо-континуо | Мф. 26:22a | 
| |||
| 9e | хор I (SATB) | f-Moll→c-Moll | C (4/4) | Herr, bin ich’s? | 2 поперечные флейты, 2 гобоя, струнные, бассо-континуо | Мф. 26:22b | 
| ||
| 16 | 10 | хорал (SATB) | As-Dur | C (4/4) | Ich bin’s, ich sollte büßen | 2 гобоя, струнные, бассо-континуо | Пауль Герхардт, 1647 | 
| |
| 17 | 11 | речитатив (Евангелист/тенор, Иисус/бас, Иуда/бас) | f-Moll→G-Dur | —6/4 | Er antwortete und sprach | струнные, бассо-континуо | Мф. 26:23—29 | 
| |
| 18 | 12 | речитатив аккомпаниато (сопрано) | e-Moll→C-Dur | C (4/4) | Wiewohl mein Herz in Tränen schwimmt | 2 гобоя д’амур, бассо-континуо | Пикандер | 
| |
| 19 | 13 | Ария (сопрано) | G-Dur | 6/8 | Ich will dir mein Herze schenken | 2 гобоя д’амур, бассо-континуо | Пикандер | 
| |
| 20 | 14 | речитатив (Евангелист/тенор, Иисус/бас) | h-Moll→E-Dur | Und da sie den Lobgesang gesprochen hatten | струнные, бассо-континуо | Мф. 26:30—32 | 
| ||
| 21 | 15 | хорал (SATB) | E-Dur | C (4/4) | Erkenne mich, mein Hüter | 2 поперечные флейты, 2 гобоя, струнные, бассо-континуо | Пауль Герхардт, 1656 | 
| |
| 22 | 16 | речитатив (Евангелист/тенор, Пётр/бас, Иисус/бас) | A-Dur→g-Moll | Petrus aber antwortete | струнные, бассо-континуо | Мф. 26:33—35 | 
| ||
| 23 | 17 | хорал (SATB) | Es-Dur | C (4/4) | Ich will hier bei dir stehen | 2 гобоя, струнные, бассо-континуо | Пауль Герхардт, 1656 | 
| |
| 24 | 18 | речитатив (Евангелист/тенор, Иисус/бас) | F-Dur→As-Dur | Da kam Jesus mit ihnen zu einem Hofe | струнные, бассо-континуо | Мф. 26:36—38 | 
| ||
| 25 | 19 | речитатив аккомпаниато (тенор) | + хорал (SATB) | f-Moll→G-Dur | C (4/4) | Hier zittert das gequälte Herz | 2 блок-флейты, 2 гобоя да каччиа, струнные, бассо-континуо | Иоганнес Херман, 1630 | 
|
| 26 | 20 | Ария (тенор) | + хор II | c-Moll | C (4/4) | Ich will bei meinem Jesu wachen | 2 поперечные флейты, гобой, струнные, бассо-континуо | Пикандер | 
|
| 27 | 21 | речитатив (Евангелист/тенор, Иисус/бас) | B-Dur→g-Moll | Und ging hin ein wenig | струнные, бассо-континуо | Мф. 26:39 | 
| ||
| 28 | 22 | речитатив аккомпаниато (бас) | d-Moll→B-Dur | C (4/4) | Der Heiland fällt vor seinem Vater nieder | струнные, бассо-континуо | Пикандер | 
| |
| 29 | 23 | Ария (бас) | g-Moll | 3/8 | Gerne will ich mich bequemen | 2 скрипки, бассо-континуо | Пикандер | 
| |
| 30 | 24 | речитатив (Евангелист/тенор, Иисус/бас) | F-Dur→h-Moll | Und er kam zu seinen Jüngern | струнные, бассо-континуо | Мф. 26:40—42 | 
| ||
| 31 | 25 | хорал (SATB) | h-Moll | C (4/4) | Was mein Gott will, das g’scheh allzeit | 2 поперечные флейты, 2 гобоя, струнные, бассо-континуо | Альбрехт Прусский, около 1554 | 
| |
| 32 | 26 | речитатив (Евангелист/тенор, Иисус/бас) | D-Dur→G-Dur | Und er kam und fand sie aber schlafend | струнные, бассо-континуо | Мф. 26:43—50 | 
| ||
| 33 | 27a | Ария (сопрано, альт) | + хор II (SATB) | e-Moll | C (4/4) | So ist mein Jesus nun gefangen | 2 поперечные флейты, 2 гобоя, струнные, бассо-континуо | Пикандер | 
|
| 27b | хор I & II (SATBSATB) | e-Moll | 3/8 | Sind Blitze, sind Donner in Wolken verschwunden? | 2 поперечные флейты, 2 гобоя, струнные, бассо-континуо | Пикандер | 
| ||
| 34 | 28 | речитатив (Евангелист/тенор, Иисус/бас) | Fis-Dur→cis-Moll | Und siehe, einer aus denen | струнные, бассо-континуо | Мф. 26:51—56 | 
| ||
| 35 | 29 | хорал (SATB) | E-Dur | C (4/4) | O Mensch, bewein dein Sünde groß | 2 поперечные флейты, 2 гобоя д’амур, струнные, бассо-континуо | Себалд Хейден, около1530 | 
| |
| Вторая часть | |||||||||
| BWV | NBA | Тип | Тональность | Размер | Начало текста | Инструменты | Источники текста | Инципит | |
| 36 | 30 | Ария (альт) | + хор II (SATB) | h-Moll | 3/8 | Ach! nun ist mein Jesus hin! | поперечная флейта, гобой д’амур, струнные, бассо-континуо | Пикандер | 
|
| 37 | 31 | речитатив (Евангелист/тенор) | H-Dur→d-Moll | Die aber Jesum gegriffen hatten | бассо-континуо | Мф. 26:57—60a | 
| ||
| 38 | 32 | хорал (SATB) | B-Dur | C (4/4) | Mir hat die Welt trüglich gericht’ | 2 поперечные флейты, 2 гобоя, струнные, бассо-континуо | Адам Ройзнер, 1533 | 
| |
| 39 | 33 | речитатив (Евангелист/тенор, 2 свидетеля/альт и тенор, первосвященник/бас) | g-Moll | Und wiewohl viel falsche Zeugen herzutraten | бассо-континуо | Мф. 26:60b—63a | 
| ||
| 40 | 34 | речитатив аккомпаниато (тенор) | A-Dur→a-Moll | C (4/4) | Mein Jesus schweigt | 2 гобоя, виола да гамба, бассо-континуо | Пикандер | 
| |
| 41 | 35 | Ария (тенор) | a-Moll | C (4/4) | Geduld! Wenn mich falsche Zungen stechen | бассо-континуо (с виолой да гамба вместо скрипки) | Пикандер | 
| |
| 42 | 36a | речитатив (Евангелист/тенор, первосвященник/бас, Иисус/бас) | e-Moll | Und der Hohepriester antwortete | струнные, бассо-континуо | Мф. 26:63b—66a | 
| ||
| 36b | хор I & II (SATBSATB) | G-Dur | Er ist des Todes schuldig! | 2 поперечные флейты, 2 гобоя, струнные, бассо-континуо | Мф. 26:66b | 
| |||
| 43 | 36c | речитатив (Евангелист/тенор) | C-Dur→d-Moll | Da speieten sie aus | бассо-континуо | Мф. 26:67 | 
| ||
| 36d | хор I & II (SATBSATB) | d-Moll→F-Dur | Weissage uns, Christe | 2 поперечные флейты, 2 гобоя, струнные, бассо-континуо | Мф. 26:68 | 
| |||
| 44 | 37 | хорал (SATB) | F-Dur | C (4/4) | Wer hat dich so geschlagen | 2 поперечные флейты, 2 гобоя, струнные, бассо-континуо | Пауль Герхардт, 1647 | 
| |
| 45 | 38a | речитатив (Евангелист/тенор, Пётр/бас, 2 Служанки/сопрано) | A-Dur→D-Dur | Petrus aber saß draußen | бассо-континуо | Мф. 26:69—73a | 
| ||
| 38b | хор II (SATB) | D-Dur→A-Dur | Wahrlich, du bist auch einer | 2 поперечные флейты, гобой, гобой д’амур, струнные, бассо-континуо | Мф. 26:73b | 
| |||
| 46 | 38c | речитатив (Евангелист/тенор, Пётр/бас) | Cis-Dur→fis-Moll | Da hub er an, sich zu verfluchen | бассо-континуо | Мф. 26:74—75 | 
| ||
| 47 | 39 | Ария (альт) | h-Moll | 12/8 | Erbarme dich | одна скрипка соло, струнные, бассо-континуо | Пикандер | 
| |
| 48 | 40 | хорал (SATB) | fis-Moll→A-Dur | C (4/4) | Bin ich gleich von dir gewichen | 2 поперечные флейты, 2 гобоя, струнные, бассо-континуо | Иоганн Рист, 1642 | 
| |
| 49 | 41a | речитатив (Евангелист/тенор, Иуда/бас) | fis-Moll→H-Dur | Des Morgens aber hielten alle Hohepriester | бассо-континуо | Мф. 27:1—4a | 
| ||
| 41b | хор I & II (SATBSATB) | H-Dur→e-Moll | Was gehet uns das an? | 2 поперечные флейты, 2 гобоя, струнные, бассо-континуо | Мф. 27:4b | 
| |||
| 50 | 41c | речитатив (Евангелист/тенор, 2 первосвященника/бас) | a-Moll→h-Moll | Und er warf die Silberlinge in den Tempel | бассо-континуо | Мф. 27:5—6 | 
| ||
| 51 | 42 | Ария (бас) | G-Dur | C (4/4) | Gebt mir meinen Jesum wieder! | одна скрипка соло, струнные, бассо-континуо | Пикандер | 
| |
| 52 | 43 | речитатив (Евангелист/тенор, Иисус/бас, Пилат/бас) | e-Moll→D-Dur | Sie hielten aber einen Rat | струнные, бассо-континуо | Мф. 27:7—14 | 
| ||
| 53 | 44 | хорал (SATB) | D-Dur | C (4/4) | Befiehl du deine Wege | 2 поперечные флейты, 2 гобоя, струнные, бассо-континуо | Пауль Герхардт, 1653 | 
| |
| 54 | 45a | речитатив (Евангелист/тенор, Пилат/бас, Жена Пилата/сопрано) | хор I & II (SATBSATB) | E-Dur→a-Moll | Auf das Fest aber hatte der Landpfleger Gewohnheit | бассо-континуо | Мф. 27:15—22a | 
| |
| 45b | хор I & II (SATBSATB) | a-Moll→H-Dur | Laß ihn kreuzigen! | 2 поперечные флейты, 2 гобоя, струнные, бассо-континуо | Мф. 27:22b | 
| |||
| 55 | 46 | хорал (SATB) | h-Moll | C (4/4) | Wie wunderbarlich ist doch diese Strafe! | 2 поперечные флейты, 2 гобоя, струнные, бассо-континуо | Иоганнес Херман, 1630 | 
| |
| 56 | 47 | речитатив (Евангелист/тенор, Пилат/бас) | h-Moll | Der Landpfleger sagte | бассо-континуо | Мф. 27:23a | 
| ||
| 57 | 48 | речитатив аккомпаниато (сопрано) | e-Moll→C-Dur | C (4/4) | Er hat uns allen wohlgetan | 2 гобоя да каччиа, бассо-континуо | Пикандер | 
| |
| 58 | 49 | Ария (сопрано) | a-Moll | 3/4 | Aus Liebe will mein Heiland sterben | поперечная флейта, 2 гобоя да каччиа, без бассо-континуо | Пикандер | 
| |
| 59 | 50a | речитатив (Евангелист/тенор) | e-Moll | Sie schrieen aber noch mehr | бассо-континуо | Мф. 27:23b | 
| ||
| 50b | хор I & II (SATBSATB) | h-Moll→Cis-Dur | Laß ihn kreuzigen! | 2 поперечные флейты, 2 гобоя, струнные, бассо-континуо | Мф. 27:23c | 
| |||
| 50c | речитатив (Евангелист/тенор, Пилат/бас) | Cis-Dur→h-Moll | Da aber Pilatus sahe | бассо-континуо | Мф. 27:24—25a | 
| |||
| 50d | хор I & II (SATBSATB) | h-Moll→D-Dur | Sein Blut komme über uns | 2 поперечные флейты, 2 гобоя, струнные, бассо-континуо | Мф. 27:25b | 
| |||
| 50e | речитатив (Евангелист/тенор) | D-Dur→e-Moll | Da gab er ihnen Barrabam los | бассо-континуо | Мф. 27:26 | 
| |||
| 60 | 51 | речитатив аккомпаниато (альт) | F-Dur→g-Moll | C (4/4) | Erbarm es Gott! | струнные, бассо-континуо | Пикандер | 
| |
| 61 | 52 | Ария (альт) | g-Moll | 3/4 | Können Tränen meiner Wangen | 2 скрипки, бассо-континуо | Пикандер | 
| |
| 62 | 53a | речитатив (Евангелист/тенор) | F-Dur→d-Moll | Da nahmen die Kriegsknechte | бассо-континуо | Мф. 27:27—29a | 
| ||
| 53b | хор I & II (SATBSATB) | d-Moll→A-Dur | Gegrüßet seist du, Jüdenkönig! | 2 поперечные флейты, 2 гобоя, струнные, бассо-континуо | Мф. 27:29b | 
| |||
| 53c | речитатив (Евангелист/тенор) | d-Moll | Und speieten ihn an | бассо-континуо | Мф. 27:30 | 
| |||
| 63 | 54 | хорал (SATB) | d-Moll→F-Dur | C (4/4) | O Haupt voll Blut und Wunden | 2 поперечные флейты, 2 гобоя, струнные, бассо-континуо | Пауль Герхардт, 1656 | 
| |
| 64 | 55 | речитатив (Евангелист/тенор) | a-Moll | Und da sie ihn verspottet hatten | бассо-континуо | Мф. 27:31—32 | 
| ||
| 65 | 56 | речитатив аккомпаниато (бас) | F-Dur→d-Moll | C (4/4) | Ja freilich will in uns | 2 поперечные флейты, виола да гамба, бассо-континуо | Пикандер | 
| |
| 66 | 57 | Ария (бас) | d-Moll | C (4/4) | Komm, süßes Kreuz | виола да гамба, бассо-континуо | Пикандер | 
| |
| 67 | 58a | речитатив (Евангелист/тенор) | C-Dur→Fis-Dur | Und da sie an die Stätte kamen | бассо-континуо | Мф. 27:33—39 | 
| ||
| 58b | хор I & II (SATBSATB) | Fis-Dur→h-Moll | Der du den Tempel Gottes zerbrichst | 2 поперечные флейты, 2 гобоя, струнные, бассо-континуо | Мф. 27:40 | 
| |||
| 58c | речитатив (Евангелист/тенор) | Fis-Dur→e-Moll | Desgleichen auch die Hohenpriester | бассо-континуо | Мф. 27:41 | 
| |||
| 58d | хор I & II (SATBSATB) | e-Moll | Andern hat er geholfen | 2 поперечные флейты, 2 гобоя, струнные, бассо-континуо | Мф. 27:42—43 | 
| |||
| 68 | 58e | речитатив (Евангелист/тенор) | G-Dur→c-Moll | Desgleichen schmäheten ihn | бассо-континуо | Мф. 27:44 | 
| ||
| 69 | 59 | речитатив аккомпаниато (альт) | As-Dur | C (4/4) | Ach Golgatha | 2 гобоя да каччиа, бассо-континуо | Пикандер | 
| |
| 70 | 60 | Ария (альт) | + хор II (SATB) | Es-Dur | C (4/4) | Sehet, Jesus hat die Hand | 2 гобоя да каччиа, 2 гобоя, струнные, бассо-континуо | Пикандер | 
|
| 71 | 61a | речитатив (Евангелист/тенор, Иисус/бас) | Es-Dur→c-Moll | Und von der sechsten Stunde an | бассо-континуо, без струнных | Мф. 27:45—47a | 
| ||
| 61b | хор I (SATB) | c-Moll→F-Dur | Der rufet dem Elias! | 2 гобоя, струнные, бассо-континуо | Мф. 27:47b | 
| |||
| 61c | речитатив (Евангелист/тенор) | F-Dur→g-Moll | Und bald lief einer unter ihnen | бассо-континуо | Мф. 27:48—49a | 
| |||
| 61d | хор II (SATB) | g-Moll→d-Moll | Halt! laß sehen | 2 поперечные флейты, гобой, струнные, бассо-континуо | Мф. 27:49b | 
| |||
| 61e | речитатив (Евангелист/тенор, Иисус/бас) | d-Moll→a-Moll | Aber Jesus schriee abermal laut | бассо-континуо | Мф. 27:50 | 
| |||
| 72 | 62 | хорал (SATB) | a-Moll | C (4/4) | Wenn ich einmal soll scheiden | 2 поперечные флейты, 2 гобоя, струнные, бассо-континуо | Пауль Герхардт, 1656 | 
| |
| 73 | 63a | речитатив (Евангелист/тенор) | C-Dur→As-Dur | Und siehe da, der Vorhang im Tempel zerriß | бассо-континуо | Мф. 27:51—54a | 
| ||
| 63b | хор I & II (SATBSATB) (вместе) | As-Dur | Wahrlich, dieser ist Gottes Sohn gewesen | 2 поперечные флейты, гобой, струнные, бассо-континуо | Мф. 27:54b | 
| |||
| 63c | речитатив (Евангелист/тенор) | Es-Dur→B-Dur | Und es waren viel Weiber da | бассо-континуо | Мф. 27:55—58 | 
| |||
| 74 | 64 | речитатив аккомпаниато (бас) | g-Moll | C (4/4) | Am Abend, da es kühle war | струнные, бассо-континуо | Пикандер | 
| |
| 75 | 65 | Ария (бас) | B-Dur | 12/8 | Mache dich, mein Herze, rein | 2 гобоя да каччиа, струнные, бассо-континуо | Пикандер | 
| |
| 76 | 66a | речитатив (Евангелист/тенор) | g-Moll→Es-Dur | Und Joseph nahm den Leib | бассо-континуо | Мф. 27:59—62 | 
| ||
| 66b | хор I & II (SATBSATB) | Es-Dur→D-Dur | Herr, wir haben gedacht | 2 поперечные флейты, 2 гобоя, струнные, бассо-континуо | Мф. 27:63—64 | 
| |||
| 66c | речитатив (Евангелист/тенор, Пилат/бас) | g-Moll→Es-Dur | Pilatus sprach zu ihnen | бассо-континуо | Мф. 27:65—66 | 
| |||
| 77 | 67 | речитатив аккомпаниато (сопрано, альт, тенор, бас) | + хор II (SATB) | Es-Dur→c-Moll | C (4/4) | Nun ist der Herr zur Ruh gebracht | 2 поперечные флейты, 2 гобоя, струнные, бассо-континуо | Пикандер | 
|
| 78 | 68 | хор I & II (SATBSATB) | c-Moll | 3/4 | Wir setzen uns mit Tränen nieder | 2 поперечные флейты, 2 гобоя, струнные, бассо-континуо | Пикандер | 
| |
Возрождение интереса к музыке «Страстей по Матфею»
Впервые вне Лейпцига «Страсти по Матфею» были исполнены только 11 марта 1829 года, когда Феликс Мендельсон представил их публике в Берлине. Произведение было исполнено не в своем первоначальном виде, а в редакции Мендельсона, который сократил оригинал и заново его инструментовал. Концерт имел огромный успех. Посетивший концерт Гегель позже назвал Баха «великим, истинным протестантом, сильным и, так сказать, эрудированным гением, которого только недавно вновь мы научились ценить в полной мере»[4]. Возрождение Мендельсоном «Страстей по Матфею» способствовало развитию интереса к личности и творчеству великого композитора, особенно к его большим произведениям.
В последующие годы продолжилась работа Мендельсона по популяризации музыки Баха и рост известности композитора. В 1841 году Мендельсон подготовил новую версию «Страстей по Матфею», где восстановил часть ранее изъятого материала. Однако и в этой редакции осталось много расхождений с оригиналом, соответствующих эстетике и музыкальной практике эпохи романтизма. Мендельсон добавил очень большое количество указаний динамики, передающих смену эмоциональных состояний. Исчезнувшие в 19-м веке гобой д’амур и охотничий гобой заменены кларнетами. Речитативы у Мендельсона сопровождаются двумя виолончелями и контрабасом. Орган оставлен только в хоралах и некоторых ариях. Альтовая ария «Erbarme dich» передана сопрано.
В 1850 году было основано «Баховское общество» (нем. Bach-Gesellschaft), основная задача которого — публикация полного академического собрания произведений Баха — была выполнена к 1900 году.
В XX веке «Страсти по Матфею» исполнялись оркестрами под руководством известных дирижёров, предлагающих различные толкования, — в частности, ими дирижировали Вильгельм Фуртвенглер, Карл Рихтер, Отто Клемперер, Ральф Воан-Уильямс, Герман Шерхен, Николаус Арнонкур, Густав Леонхардт, Тон Копман, Гельмут Риллинг, Георг Шолти, Джон Элиот Гардинер, Филипп Херревеге, Леонард Бернстайн, Герберт фон Караян, Масааки Судзуки. Они показывают широкий спектр интерпретаций, начиная от традиционных большого состава в романтической традиции и кончая небольшими ансамблями, как выражение исторической исполнительской практики.
В 2010 году дирижёр Саймон Рэттл и американский оперный режиссёр Питер Селларс осуществили полусценическую постановку «Страстей по Матфею» с Берлинским филармоническим оркестром[5]
Наиболее известные арии
Д. К. Кирнарская, «Классическая музыка для всех»:
Ария альта из «Страстей по Матфею» — это пример всего самого совершенного и дорогого, созданного гением И. С. Баха. Здесь он выразил себя без остатка, до конца, высказал все, ради чего он жил и обращался к людям в своей музыке. Ария «Erbarme Dich» («Сжалься») падает на кульминацию евангельского сюжета, когда апостол Пётр, трижды предав Христа, как и было предсказано, горько раскаивается в содеянном. Он молится и рыдает, он взывает к милосердию. Бах всегда с особой проникновенностью и убедительностью использует в своем творчестве мотивы арии скорби или, как её принято называть, арии итал. lamento; как истинно христианская душа, Бах преисполнен сострадания к ближнему и сочувствия его душевным терзаниям. Большое вступление скрипок как всегда у Баха живописует происходящие события: согбенную фигуру Петра, льющего горькие слёзы — мелодия вместе со своим героем всхлипывает и жалуется. И как всегда у Баха, эта мелодия кажется бесконечной: текут, нанизываются друг на друга вздыхающие фразы — слушая эту музыку, нельзя не вспомнить всех раскаявшихся грешников, душа которых как душа Петра очистилась через покаянную молитву.[8]
- 42. «Gebt mir meinen Jesum wieder!»
- 52. «Können Tränen meiner Wangen»
- 54. «O Haupt voll Blut und Wunden»
- 59. «Ach Golgatha, unsel’ges Golgatha!»
- 60. «Sehet, Jesus hat die Hand»
- 65. «Mache dich, mein Herze, rein»
Напишите отзыв о статье "Страсти по Матфею (Бах)"
Примечания
- ↑ По BWV-версии, в редакции Neue Bach-Ausgabe всего 68 номеров
- ↑ Robin A. Leaver, «St Matthew Passion» Oxford Composer Companions: J. S. Bach, ed. Malcolm Boyd. Oxford: Oxford University Press (1999): 430. «До 1975 года считалось, что Страсти по Матфею были сочинены для Великой пятницы 1729 года, но современные исследования указывают на то, что Страсти были исполнены двумя годами ранее.»
- ↑ [www.practica.ru/Grove/Be06.htm Бах (Bach), Иоганн Себастьян // Музыкальный словарь Гроува, пер. с англ., редакция и дополнения доктора искусствоведения Л. О. Акопяна. 2-е издание. М.: «Практика», 2006.]
- ↑ [www.bach-cantatas.com/Vocal/BWV244-Spering.htm Matthaus-Passion BWV 244 — conducted by Christoph Spering] (англ.)
- ↑ [www.bach-cantatas.com/Vocal/BWV244-Rattle.htm Matthäus-Passion BWV 244. Conducted by Simon Rattle. Bach Cantatas Website.]
- ↑ [www.emmanuelmusic.org/notes_translations/translations_cantata/t_bwv244.htm Bach Cantata Translations]
- ↑ [music.edu.ru/catalog.asp?cat_ob_no=12346&ob_no=12507 Российский общеобразовательный портал]
- ↑ Кирнарская Д. К., Классическая музыка для всех: Западноевропейская музыка от григорианского пения до Моцарта, М.: «Слово», 1997, ISBN 978-5-85050-141-9.
Литература
- Друскин М. С. Пассионы и мессы Иоганна Себастьяна Баха. М.: Музыка, 1976.
- Морозов С. А. Бах. (Биография И. С. Баха в серии ЖЗЛ), М.: Молодая гвардия, 1975. ([www.lib.ru/MEMUARY/ZHZL/bach.txt Книга на www.lib.ru])
- А. Швейцер. Иоганн Себастьян Бах. М.: Музыка, 1965 (с купюрами; [ldn-knigi.lib.ru/Musik.htm книга на ldn-knigi.lib.ru]); М.: «Классика-XXI», 2002, ISBN 5-89817-044-8.
- Эскина Н. «Страсти по Матфею» И. С. Баха: звук, слово, смысл. — Saarbrücken: LAP Lambert Academic Publishing, 2012. — 476 с. ISBN 978-3-8484-0891-7
- Emil Platen, Die Matthäus-Passion von Johann Sebastian Bach. Kassel: dtv/Bärenreiter, 1991; 2. verb. und ergänzte Auflage 1997, ISBN 3-7618-1190-X.
- Gottfried Scholz, Bachs Passionen. Ein musikalischer Werkführer; München: Beck, 2000, ISBN 3-406-43305-7.
- Günter Jena: Das gehet meiner Seele nah. Die Matthäuspassion von Johann Sebastian Bach, Freiburg: «Herder», 1999, ISBN 3-451-04794-2.
См. также
Ссылки
- [www.maykapar.ru/articles/art01_4.shtml «Страсти по Матфею», журнал «Искусство», № 16(376), 16-31.08.2007.]
- [www.bach.su/video/134-bwv-244-strasti-po-matfeyu-ton-kupman.html «Страсти по Матфею», BWV 244 на сайте портал о Бахе.]
- [www.musclass.ru/libretto1.htm Русское либретто «Страсти по Матфею»] (из книги М. А. Сапонова «Шедевры Баха по-русски», М.: «Классика-XXI», 2005, ISBN 5-89817-091-X).
- [www.forumklassika.ru/showthread.php?t=37413 Другой русский перевод либретто «Страстей по Матфею» Баха.]
- [www.bach-cantatas.com/Vocal/BWV244.htm St. Matthew Passion — commentaries, musical examples, list of recordings, and other information] (англ.)
- [www.jsbach.org/bwv244.html BWV244 at J.S.Bach site] (англ.)
- [www.cpdl.org/wiki/index.php/St_Matthew_Passion St. Matthew Passion at the Choral Public Domain Main Library (ChoralWiki) — notes, libretto] (англ.)
Гипертекст (Flash):
- [bach.nau.edu/matthew/mp.html Полная работа] (рус.)
Отрывок, характеризующий Страсти по Матфею (Бах)
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.
Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
Так думает государь, но русские военачальники и все русские люди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.
Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускает несколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только о том, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед для него очевидно пагубно.
Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей – участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но и этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, – угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2 й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.
Император находится при армии, чтобы воодушевлять ее, а присутствие его и незнание на что решиться, и огромное количество советников и планов уничтожают энергию действий 1 й армии, и армия отступает.
В Дрисском лагере предположено остановиться; но неожиданно Паулучи, метящий в главнокомандующие, своей энергией действует на Александра, и весь план Пфуля бросается, и все дело поручается Барклаю, Но так как Барклай не внушает доверия, власть его ограничивают.
Армии раздроблены, нет единства начальства, Барклай не популярен; но из этой путаницы, раздробления и непопулярности немца главнокомандующего, с одной стороны, вытекает нерешительность и избежание сражения (от которого нельзя бы было удержаться, ежели бы армии были вместе и не Барклай был бы начальником), с другой стороны, – все большее и большее негодование против немцев и возбуждение патриотического духа.
Наконец государь уезжает из армии, и как единственный и удобнейший предлог для его отъезда избирается мысль, что ему надо воодушевить народ в столицах для возбуждения народной войны. И эта поездка государя и Москву утрояет силы русского войска.
Государь отъезжает из армии для того, чтобы не стеснять единство власти главнокомандующего, и надеется, что будут приняты более решительные меры; но положение начальства армий еще более путается и ослабевает. Бенигсен, великий князь и рой генерал адъютантов остаются при армии с тем, чтобы следить за действиями главнокомандующего и возбуждать его к энергии, и Барклай, еще менее чувствуя себя свободным под глазами всех этих глаз государевых, делается еще осторожнее для решительных действий и избегает сражений.
Барклай стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг государю, отсылает поляков генерал адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.
В Смоленске, наконец, как ни не желал того Багратион, соединяются армии.
Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.
Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример другим русским, едут в Москву, думая только о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.
На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах; но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!И действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Первого августа было получено второе письмо от кня зя Андрея. В первом письме, полученном вскоре после его отъезда, князь Андрей просил с покорностью прощения у своего отца за то, что он позволил себе сказать ему, и просил его возвратить ему свою милость. На это письмо старый князь отвечал ласковым письмом и после этого письма отдалил от себя француженку. Второе письмо князя Андрея, писанное из под Витебска, после того как французы заняли его, состояло из краткого описания всей кампании с планом, нарисованным в письме, и из соображений о дальнейшем ходе кампании. В письме этом князь Андрей представлял отцу неудобства его положения вблизи от театра войны, на самой линии движения войск, и советовал ехать в Москву.
За обедом в этот день на слова Десаля, говорившего о том, что, как слышно, французы уже вступили в Витебск, старый князь вспомнил о письме князя Андрея.
– Получил от князя Андрея нынче, – сказал он княжне Марье, – не читала?
– Нет, mon pere, [батюшка] – испуганно отвечала княжна. Она не могла читать письма, про получение которого она даже и не слышала.
– Он пишет про войну про эту, – сказал князь с той сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда про настоящую войну.
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.
Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»
Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
