Стратагема

Стратагема, или стратегема (древнегреч. στρατήγημα — военная хитрость, кит. 計 палл. цзи) — хитроумный план, оригинальный путь к достижению военных, гражданских, политических, экономических или личных целей.

Хотя термин «стратегема» использовался ещё в Древней Греции, широкую известность в Западной Европе он приобрёл благодаря книге древнеримского автора Секста Юлия Фронтина «Стратегемы» (Strategemata) и книге древнеримского писателя македонского происхождения Полиэна с таким же названием на греческом языке.

В настоящее время стали широко известны 36 древнекитайских военных хитростей, по отношению к которым чаще употребляется написание «стратагема» (в то время как для древнеримских и древнегреческих приёмов, описанных Фронтином и Полиэном, традиционно принято написание «стратегема»).

«Стратагемы подобны невидимым ножам, которые спрятаны в человеческом мозгу и сверкают, только когда их вздумаешь применить. Тот, кто умеет применять стратагемы, всегда удержит инициативу в своих руках». «Хитрость в бою — 36 стратагем» (Тайбэй, 1985)

История

Стратегемы в древней Греции

В трудах Геродота, Фукидида, Ксенофонта и других древнегреческих авторов содержится немало примеров военных и военно-дипломатических хитростей. В них уже используется термин «стратегема». Однако неизвестно ни одной древнегреческой книги, написанной до покорения Греции римлянами, целиком посвящённой стратегемам. Греческие авторы больше интересовались стратегией (примерами служат книги Ксенофонта «О командовании конницей» и Онасандра «Стратегикос»).

Один из самых знаменитых античных авторов по данной тематике — Полиэн (греч. Πoλυαινoς, лат. Polyaenus), создавший сочинения «Στρατηγηματα» (Военные хитрости). Сборник состоит из 8 книг, причем шесть из них описывают деяния греков, седьмая — варваров, а восьмая книга посвящена римлянам и женщинам разных народов. Стратегемы содержат большое количество анекдотов в отношении известных исторических личностей, отражая в то же время факты истории. Историческая ценность анекдотов в известной мере ослаблена тем, что Полиэн не упоминает, откуда он взял тот или иной эпизод. Его, как автора, интересовало в первую очередь прикладное значение военных уловок.

Стратегемы в древнем Риме

Впервые в Риме собрал известные ему стратегемы в одну книгу Секст Юлий Фронтин. Он собрал различные примеры из древнегреческих источников, из истории Пунических и гражданских войн, добавил известные ему случаи из тех войн, где ему лично приходилось участвовать.

Труд Фронтина «Стратегемы» представляет собой упорядоченный сборник тактических и психологических приёмов, использованных в конкретных случаях древними и современными автору правителями и военачальниками. Причём эти приёмы не были обдуманы заранее в ходе стратегического планирования, а были применены из-за внезапно возникших неблагоприятных обстоятельств, с целью избежать их или даже обернуть себе на пользу. Фронтин старался классифицировать стратегемы, похожие по замыслу случаи он ставил рядом.

Во 2 веке римский писатель македонского происхождения Полиэн написал книгу на греческом языке "Стратегемы". В отличие от Фронтина, Полиэн не был полководцем, а лишь использовал сведения других авторов. Зато его произведение обладает литературным стилем, к тому же он использовал больше не дошедших до нас источников. Полиэн группировал примеры не по замыслу, а по полководцам. Полиэн писал:

Мне, по крайней мере, кажется, что это советует и Гомер, ведь всякий раз, как он произносит: «обманом иль силою», по-другому не предписывает, нежели уловками или стратегемами, пользоваться против врагов; если же ты в этом слабее — вот тогда стоит рискнуть военной силой

Использование стратагем в древнем Китае

Стратагема подобна алгоритму, она организует последовательность действий. Стратагемы составляли не только полководцы. Политические учителя и наставники царей были искусны и в управлении гражданским обществом, и в дипломатии.

Все, что требовало выигрыша в политической борьбе, нуждалось, по их убеждению, в стратагемном оснащении. Дипломатические стратагемы представляли собой нацеленные на решение крупной внешнеполитической задачи планы, рассчитанные на длительный период и отвечающие национальным и государственным интересам. В дипломатии понятие стратагемности раскрывается как сумма целенаправленных дипломатических и военных мероприятий, рассчитанных на реализацию долговременного стратегического плана, обеспечивающего решение кардинальных задач внешней политики государства. Будучи нацеленной на реализацию стратагемы, стратагемная дипломатия черпала средства и методы не в принципах, нормах и обычаях международного права, а в теории военного искусства, носящей тотальный характер и утверждающей, что цель оправдывает средства.

Но с помощью стратагем наносились и тактические удары. Широко известна, например, стратагема «Убить чужим ножом», с помощью которой устранялся опасный персонаж в лагере противника.

Структура стратагемы

Необходимые условия для составления и успешной реализации стратагем: умение рассчитывать ходы и предвидеть их последствия, знание психологических особенностей тех, против кого нацелен план и упорство автора плана в реализации стратагемы.

Важным компонентом для создания стратагемы является высокий уровень информированности о действиях противника. Для получения информации в древнем Китае широко использовались многочисленные методы разведки и шпионаж.

В основе Китайского Искусства Стратагем лежит дух высказывания китайского мыслителя Хун Цзычэна: «Сердце, которое хочет нанести вред другим, не подлежит прощению, но сердце, заботящееся о других, совершенно необходимо».

Стратагемы на Западе

Первым западным деятелем, который когда-либо упомянул, применительно к Китаю, термин «стратагема», был русский дипломат начала XVIII в. С. Л. Владиславиче-Рагузинский. Это — открытие профессора B. C. Мясникова, который, таким образом, может считаться пионером китаеведческих стратагемных исследований на Западе.

Хотя справедливости ради, стоит сказать, что Китай, по-видимому, является далеко не единственным местом в мире, где стратагемы когда-либо были использованы и применяемы.

Стратагемы и психология

Каждая стратагема фактически строится на глубоком изучении ситуации и противника. В основе стратагемы лежит многозвенная рефлексия, каждый шаг которой строится на оценке возможных следствий и возможных действий противника. Чем глубже способность автора стратагемы к рефлексии, и чем больше его осведомлённость о противнике, о ситуации в целом, о возможных путях развития событий — тем эффективнее и точнее будет действие созданной стратагемы — алгоритма. В настоящее время аналогичные подходы развиваются кибернетикой и теорией игр, которые широко используются при создании современных компьютерных программ, в том числе для моделирования военных задач, подпрограмм для автоматизированной боевой техники и т. д.

См. также

• Тридцать шесть стратагем

Ссылки

• [www.thelatinlibrary.com/frontinus.html Латинский текст книги Фронтина "Стратегемы".]
• [www.xlegio.ru/sources/frontin/frontinus.htm Русский перевод книги Фронтина "Стратегемы".]
• [www.archive.org/details/polyaenistratege00polyuoft Греческий текст (с латинским предисловием) книги Полиэна "Стратегемы".]
• [stratagema.org/stratagems/item_316.html Все 36 китайских стратагем в подробных отдельных статьях.]

Отрывок, характеризующий Стратагема

– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.