Страус

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Африканский страус

Самец страуса
Научная классификация
Международное научное название

Struthio camelus Linnaeus, 1758

Подвиды
Ареал

Охранный статус

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Вызывающие наименьшие опасения
IUCN 3.1 Least Concern: [www.iucnredlist.org/details/141085 141085 ]

Систематика
на Викивидах

Изображения
на Викискладе

Африка́нский стра́ус (лат. Struthio camelus) — бескилевая нелетающая птица, единственный современный представитель семейства страусовых (Struthionidae).

Его научное название в переводе с греческого означает «воробей-верблюд» (греч. στρουθίο-κάμηλος). К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4056 дней]





Общая характеристика

Африканский страус — самая крупная из современных птиц: высотой до 270 см и массой до 156 кг. Страус имеет плотное телосложение, длинную шею и небольшую уплощённую голову. Клюв прямой, плоский, с роговым «когтем» на надклювье, довольно мягкий. Глаза большие, с густыми ресницами на верхнем веке.

Страусы — нелетающие птицы. Для них характерно полное отсутствие киля и слаборазвитая грудная мускулатура; скелет не пневматичен, за исключением бедренных костей. Крылья у страусов недоразвитые; два пальца на них заканчиваются когтями, или шпорами. Задние конечности длинные и сильные, всего с двумя пальцами. Один из пальцев заканчивается подобием рогового копыта — на него птица опирается при беге.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4056 дней]

Оперение у страуса рыхлое и курчавое. Перья растут по всему телу более-менее равномерно, птерилии отсутствуют. Строение пера примитивное: бородки почти не сцеплены друг с другом, поэтому плотных пластинок-опахал не образуется. Не оперены голова, шея и бёдра. На груди также имеется голый участок кожи, грудная мозоль, на которую страус опирается, когда ложится. Цвет оперения у взрослого самца чёрный; перья хвоста и крыльев белые. Самка страуса мельче самца и окрашена однообразно — в серовато-бурые тона; перья крыльев и хвоста — грязно-белые.

Распространение и подвиды

Зона обитания страусов охватывала сухие безлесные пространства Африки и Ближнего Востока, включая Ирак (Месопотамию), Иран (Персию) и Аравию. Ксенофонт упоминает о многочисленных страусах, которые водились на Ближнем Востоке в пустынях к западу от реки Евфрат[1]. Однако из-за интенсивной охоты их популяция сильно сократилась. Ближневосточный подвид, S. c. syriacus, считается исчезнувшим с 1966 г. Ещё раньше, в плейстоцене и плиоцене, различные виды страусов были распространены в Передней Азии, на юге Восточной Европы, в Центральной Азии и в Индии.

Существуют два базовых типа африканского страуса: страусы Восточной Африки с красными шеями и ногами, и два подвида с синевато-белыми шеями и ногами. Подвид S. c. molybdophanes, водящийся в Эфиопии, северной Кении и Сомали, иногда выделяют в отдельный вид — сомалийский страус. Другой подвид страусов с серыми шеями (S. c. australis) обитает в юго-западной Африке, где его ареал крайне мозаичен. У подвида S. c. massaicus, или масайских страусов, во время брачного сезона шея и ноги окрашены в ярко-красный цвет. Выделяют ещё один подвид — S. c. camelus в Северной Африке. Его естественный ареал простирается от Эфиопии и Кении до Сенегала, а на севере — до восточной Мавритании и южного Марокко.

Образ жизни и питание

Страус обитает в открытых саваннах и полупустынях, севернее и южнее зоны экваториальных лесов. Вне брачного сезона страусы обычно держатся небольшими стаями или семьями. Семья состоит из взрослого самца, четырёх-пяти самок и птенцов. Нередко страусы пасутся вместе с табунами зебр и антилоп и вместе с ними совершают долгие переселения по африканским равнинам. Благодаря своему росту и прекрасному зрению, страусы первые замечают опасность. В случае опасности они бросаются в бегство, развивая скорость до 60—70 км/ч и делая шаги в 3,5—4 м длиной, и при необходимости круто меняют направление бега, не снижая скорости. Молодые страусы уже в месячном возрасте могут бегать со скоростью до 50 км/ч.

Обычной пищей страусов являются растения — побеги, цветы, семена, плоды, но при случае они поедают и мелких животных — насекомых (саранчу), рептилий, грызунов и остатки от трапез хищников. Молодые птицы питаются только животной пищей. В неволе страусу требуется около 3,5 кг пищи в день. Поскольку у страусов нет зубов, для измельчения пищи в желудке они глотают мелкие камешки, а зачастую и всё, что им попадается: гвозди, куски дерева, железа, пластмассы и т. д. Страусы могут длительное время обходиться без воды, получая влагу из поедаемых растений, однако при случае охотно пьют и любят купаться.

Яйца страусов, оставленные без присмотра взрослых птиц, часто становятся добычей хищников (шакалов, гиен), а также птиц-падальщиков. Стервятники, например, берут камень в клюв и бросают его на яйцо до тех пор, пока оно не разобьётся. Иногда птенцов ловят львы. Однако взрослые страусы опасны даже для крупных хищников — одного удара их сильной ноги, вооружённой твёрдым когтем, достаточно, чтобы серьёзно ранить или убить льва. Известны случаи, когда самцы, защищая свою территорию, нападали на людей.

Легенда, что напуганный страус прячет голову в песок, вероятно, происходит от того факта, что самка страуса, сидящая на гнезде, в случае опасности распластывает по земле шею и голову, стремясь стать незаметной на фоне окружающей саванны. Так же страусы поступают при виде хищников. Если к такой затаившейся птице приблизиться, она мгновенно вскакивает и убегает.

Хозяйственное значение

Красивые маховые и рулевые перья страусов издавна пользовались спросом — из них делали опахала, веера и плюмажи головных уборов. Прочная скорлупа страусиных яиц использовалась африканскими племенами, как сосуды для воды, а в Европе из этих яиц делали красивые кубки.

Из-за перьев, которые шли на украшение дамских шляп и на веера, страусов почти истребили в XVIII — начале XIX вв. Если бы в середине XIX в. страусов не стали разводить на фермах, то они к настоящему времени, возможно, были бы уже полностью истреблены, как был истреблён ближневосточный подвид страуса. Сейчас страусов разводят более чем в 50 странах мира (включая страны с холодным климатом, например, Швецию), однако большинство их ферм по-прежнему сосредоточено в Южной Африке.

На страусах можно ездить верхом. Взрослый самец везёт человека без труда.

В настоящее время страусов разводят преимущественно ради дорогой кожи и мяса. Мясо страусов напоминает постную говядину — оно нежирное и содержит мало холестерина. Дополнительными продуктами являются яйца и перья. Перья из птиц не выдёргивают, а раз или два в году аккуратно срезают близко к коже. Только двух-трёхлетние и более старые страусы подходят для такой операции — у молодых птиц перья неценные.

Большая часть гербов Польши имеет в нашлемнике страусиные перья.

Размножение

Страус — полигамная птица. Чаще всего страусов можно встретить группами по 3—5 птиц — один самец и несколько самок. Только во внегнездовое время страусы иногда собираются стаями до 20—30 птиц, а неполовозрелые птицы на юге Африки — и до 50—100 особей. Самцы страусов во время брачного сезона занимают территорию от 2 до 15 км², прогоняя конкурентов.

Когда приходит время размножения, самцы страусов своеобразно токуют, привлекая самок. Самец опускается на колени, ритмично бьёт крыльями, запрокидывает голову назад и трётся затылком о собственную спину. Шея и ноги у самца в этот период приобретают яркую окраску. Соревнуясь за самок, самцы издают шипение и др. звуки. Могут трубить: для этого они набирают полный зоб воздуха и с силой проталкивают его через пищевод — при этом раздаётся подобие глухого рёва.

Доминантный самец покрывает всех самок в гареме, но пару образует только с доминантной самкой и вместе с ней высиживает птенцов. Яйца все самки откладывают в общую гнездовую ямку, которую самец выскребывает в земле или в песке. Её глубина всего 30—60 см. Яйца страусов — самые крупные в птичьем мире, хотя относительно размеров самой птицы они невелики: длина яйца — 15—21 см, вес — от 1,5 до 2 кг (это примерно 25—36 куриных яиц). Скорлупа страусиных яиц очень толстая — 0,6 см, её цвет обычно соломенно-жёлтый, реже более тёмный или белый. В Северной Африке общая кладка обычно состоит из 15—20 яиц, на юге материка — из 30, в Восточной Африке число яиц доходит до 50—60. Каждая самка откладывает яйца, по-видимому, раз в 2 дня.

Когда доминантная самка отложит все яйца, она требует, чтобы остальные самки удалились, прикатывает в центр кладки собственные яйца (она отличает их по фактуре скорлупы) и приступает к насиживанию.

Яйца днём попеременно насиживают самки (из-за их покровительственной окраски, сливающейся с ландшафтом), ночью — самец. Нередко днём яйца остаются без присмотра и обогреваются лучами солнца. Насиживание длится 35—45 дней. Тем не менее, часто многие яйца, а иногда и все, гибнут из-за недосиживания. Яйца высиживает только самец. Прочную скорлупу страусиного яйца птенец взламывает около часа, иногда и больше. Упирается одной ногой в тупой конец яйца, другой ногой в острый и бьёт клювом в одно место, пока не появляется маленькая дырочка. Потом делает так ещё несколько дырочек. Затем, чтобы выломать себе выход, птенец бьёт по скорлупе затылком, поэтому вылупляются птенцы африканских страусов с гематомами на затылке, которые быстро проходят.

Когда птенцы вылупляются, взрослая птица разбивает яйца, которые точно испортились (обычно они лежат по краям). На них слетаются мухи, которые служат пищей птенцам.

Страусята вылупляются зрячие, покрытые пухом и способные к передвижению. Только что вылупившийся страусёнок весит около 1,2 кг, а к четырём месяцам достигает 18—19 кг. Птенцы на следующий день после вылупления оставляют гнездо и путешествуют вместе с отцом в поисках пищи. В течение первых 2 месяцев жизни птенцы покрыты буроватыми жёсткими щетинками, затем одеваются в наряд, сходный по окраске с нарядом самки. Настоящие перья появляются на втором месяце, а чёрные перья у самцов — только на втором году жизни. Способными к размножению страусы становятся в 2—4 года. Африканские страусы живут, как и люди, то есть в среднем 75 лет.

Птенцы крепко привязаны друг к другу. Если две группы птенцов оказываются слишком близко, то смешиваются, и их уже не разделить. Родители вступают в схватку друг с другом. Победители берут на себя заботу обо всех птенцах. Поэтому нередко встречаются группы разновозрастных птенцов.

Интересные факты

  • Существует мнение, что при испуге страус закапывает голову в песок.
Расхожее мнение о том, что страусы прячут голову в песок, спасаясь от хищников, берёт начало в работах римского мыслителя Плиния Старшего, в записях которого читаем: «страусы представляют, что когда они засовывают голову и шею в землю, всё их тело кажется сокрытым».

В действительности иногда можно наблюдать страусов, склонивших свою голову к земле и глотающих песок или гравий. Страусы отбирают из земли твёрдые камушки гравия, которые улучшают их пищеварительный процесс.

Также страусы просто роняют голову на землю после продолжительной погони за ними, когда у них уже не остается сил ни бежать ни даже держать голову поднятой. Поэтому страусы головы в песок не прячут.
[www.abc.net.au/science/articles/2006/11/02/1777947.htm Ostrich Head in Sand. ABC Science]

Напишите отзыв о статье "Страус"

Примечания

Литература

См. также

Отрывок, характеризующий Страус

– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.


С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d'Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.
Понятно, что таким представлялось дело современникам. Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими.
Для нас, потомков, – не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел идти на службу и не захотел бы другой, и третий, и тысячный капрал и солдат, настолько менее людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть.
Ежели бы Наполеон не оскорбился требованием отступить за Вислу и не велел наступать войскам, не было бы войны; но ежели бы все сержанты не пожелали поступить на вторичную службу, тоже войны не могло бы быть. Тоже не могло бы быть войны, ежели бы не было интриг Англии, и не было бы принца Ольденбургского и чувства оскорбления в Александре, и не было бы самодержавной власти в России, и не было бы французской революции и последовавших диктаторства и империи, и всего того, что произвело французскую революцию, и так далее. Без одной из этих причин ничего не могло бы быть. Стало быть, причины эти все – миллиарды причин – совпали для того, чтобы произвести то, что было. И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться. Должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума, идти на Восток с Запада и убивать себе подобных, точно так же, как несколько веков тому назад с Востока на Запад шли толпы людей, убивая себе подобных.
Действия Наполеона и Александра, от слова которых зависело, казалось, чтобы событие совершилось или не совершилось, – были так же мало произвольны, как и действие каждого солдата, шедшего в поход по жребию или по набору. Это не могло быть иначе потому, что для того, чтобы воля Наполеона и Александра (тех людей, от которых, казалось, зависело событие) была исполнена, необходимо было совпадение бесчисленных обстоятельств, без одного из которых событие не могло бы совершиться. Необходимо было, чтобы миллионы людей, в руках которых была действительная сила, солдаты, которые стреляли, везли провиант и пушки, надо было, чтобы они согласились исполнить эту волю единичных и слабых людей и были приведены к этому бесчисленным количеством сложных, разнообразных причин.
Фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных явлений (то есть тех, разумность которых мы не понимаем). Чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас неразумнее и непонятнее.
Каждый человек живет для себя, пользуется свободой для достижения своих личных целей и чувствует всем существом своим, что он может сейчас сделать или не сделать такое то действие; но как скоро он сделает его, так действие это, совершенное в известный момент времени, становится невозвратимым и делается достоянием истории, в которой оно имеет не свободное, а предопределенное значение.