Стрейтс Сетлментс

Стрейтс Сетлментс
англ. Straits Settlements
Колония Великобритании
1826 — 1942 →
Флаг Герб
Нефедерированные малайские государства на карте изображены синим цветом, британская коронная колония Стрейтс Сетлментс — красным, Федерированные малайские государства — жёлтым
Столица	Сингапур
Язык(и)	Английский
Форма правления	Конституционная монархия

К:Появились в 1826 годуК:Исчезли в 1942 году

Стрейтс Сетлментс (англ. Straits Settlements, рус. "Поселения у пролива") — колония Великобритании в Юго-Восточной Азии на полуострове Малакка.

История

В 1786 году состоявший на службе в мадрасской фирме «Jourdain Sullivan and de Souza» и в британской Ост-Индской компании капитан Фрэнсис Лайт (англ.) заключил по поручению Ост-Индской компании соглашение с султаном Кедаха, по которому Кедах уступил Ост-Индской компании остров Пинанг в обмен на военную помощь Кедаху со стороны Ост-Индской компании в случае нападения на него Сиама.

Пинанг стал первой британской колонией в Малайе. За владение Пинангом Ост-Индская компания обязалась выплачивать султану Кедаха 30 тысяч испанских долларов в год. Ф. Лайт был назначен управляющим колонией Пинанг. 1 августа 1786 года Ф. Лайт высадился на острове Пинанг (бывшем в то время необитаемым и покрытым густыми джунглями) и в знак вступления во владение островом от имени британской короны и Ост-Индской компании переименовал его в остров Принца Уэльского (англ. Prince of Wales Island) в честь наследника трона Великобритании.

В 1800 году Ост-Индская компания приобрела у Кедаха на условиях выплаты ему 4 тысяч испанских долларов ежегодно, полосу земли на Малаккском полуострове напротив острова Пинанг и учредила на ней провинцию Уэлсли (англ. Province Wellesley), названную так в честь генерал-губернатора британской Индии Ричарда Колли Уэлсли (в настоящее время — полуостровная часть малайзийского штата Пинанг с названием Себеранг-Перай.

28 января 1819 года в Сингапуре высадился прибывший с Пинанга экспедиционный отряд под командованием Томаса Стэмфорда Раффлза, губернатора британской колонии Бенкулен на западном побережье Суматры, который подписал с теменгунгом султаната Риау-Джохора договор о создании в Сингапуре британской торговой фактории (в феврале того же года договор был подтвержден султаном Риау-Джохора).

По Британско-нидерландскому соглашению, подписанному в Лондоне 17 марта 1824 года, к Великобритании от Нидерландов перешла Малакка и Нидерланды признали право Великобритании на Сингапур.

В 1826 году все британские владения в Малайе (Пинанг, Малакка и Сингапур) были объединены, образовав четвёртое, Восточное президентство Британской Индии, получившее название Стрейтс Сетлментс (англ. Straits Settlements — проливные поселения, поселения у пролива, имелся в виду Малаккский пролив). В 1830 году Восточное президентство было упразднено и Стрейтс Сетлментс стали резидентством британской Бенгалии.

В 1832 году к Маллаке была присоединена территория завоеванного соседнего с ней минангкабауского княжества Нанинг и в этом же году административный центр Стрейтс Сетлментс был перенесён из Джорджстауна на Пинанге в Сингапур.

В 1851 году Стрейтс Сетлментс перешли под непосредственное управление генерал-губернатора Британской Индии.

1 апреля 1867 года Стрейтс Сетлментс были выведены из подчинения генерал-губернатора британской Индии под управление Министерства колоний и получили статус отдельной коронной колонии Великобритании — Сrown Colony of the Straits Settlements, в состав которой были также включены Кокосовые (Килинг) острова и остров Рождества.

По британо-перакскому договору, подписанному 20 января 1874 года на острове Пангкор, под управление Стрейтс Сетлментс были переданы ранее принадлежавшие Пераку территория и острова Диндингс, включая остров Пангкор.

Губернатор Стрейтс Сетлментс как генеральный резидент возглавлял администрацию Федерированных малайских государств, созданных 1 июля 1896 года и включавших Негри-Сембилан, Паханг, Перак и Селангор. С 1909 года губернатор Стрейтс Сетлментс являлся верховным комиссаром Федерированных малайских государств, президентом их Федерального совета, а также был верховным комиссаром для британских протекторатов — Британского Северного Борнео, Брунея и Саравака.

Остров Лабуан 30 октября 1906 года был выведен из-под управления Компании Британского Северного Борнео и включен в Стрейтс Сетлментс, в составе которых в 1907 году отнесён к ведению лейтенант-губернатора сетлмента Сингапур. В 1912 году Лабуан стал отдельной коронной колонией вне Стрейтс Сетлментс.

В декабре 1941 года — феврале 1942 года все сетлменты Стрейтс Сетлментс были захвачены и оккупированы войсками Японии и вместе с остальной частью Малайи (за исключением Кедаха, Келантана, Перлиса и Тренгану, переданных Японией в 1943 году Таиланду) управлялись японской военной администрацией с местопребыванием в Сингапуре.

После капитуляции Японии в Малайе в начале сентября 1945 года высадились британские войска и была создана Британская военная администрация, которая действовала до 31 марта 1946 года. При этом органы управления коронной колонии Стрейтс Сетлментс, Федерированных малайских государств, государственные советы и правительства всех малайских государств не восстанавливались.

1 апреля 1946 года была создана британская коронная колония Малайский Союз, в состав которой были включены Малакка, Пинанг и все девять малайских государств Малаккского полуострова. Сингапур с Кокосовыми островами и островом Рождества был выделен в отдельную коронную колонию.

В настоящее время территория Стрейтс Сетлментс входит в состав Малайзии, Сингапура и Австралии (Кокосовые острова и остров Рождества).

Официальные символы

На первой печати Стрейтс Сетлментс, появившейся 13 ноября 1867 года после получения статуса коронной колонии и переподчинения Министерству колоний был изображен королевский герб с тремя малыми щитками: один с башней и идущим обернувшимся львом (Сингапур), второй — с изображением дерева бетель (Пенанг), и третий — с изображением ветки масличной пальмы (Малакка). Эти гербы не были утверждены официально.

Флагом администрации Стрейтс Сетлментс на суше, как и во всех остальных британских колониях был флаг Великобритании. В середине 1870-х годов появился отличительный знак (англ. badge) Стрейтс Сетлементс, который изображался в белом круге, окруженном лавровым венком, в центре флага Великобритании, что составляло флаг генерал-губернатора Стрейтс Сетлементс, и в белом круге, нашитом в свободной части британского служебного кормового синего флага (англ. Blue Ensign), который несли на море и на реках суда и катера администрации Стрейтс Сетлментс (на суше этот флаг не использовался).

Знак (англ. badge) представлял собой расположенный горизонтально красный ромб с белым опрокинутым вилообразным крестом, на котором были размещены изображения трёх золотых корон (до 1904 года — викторианского вида, затем — имперские), которые символизировали три британских сеттлмента — Сингапур, Пенанг и Малакку.

25 марта 1910 года указом короля Великобритании и Ирландии Эдуарда VII колонии Стрейтс Сетлментс был дарован герб: щит разбит на четыре четверти. Первая четверть червлёная с изображением выходящей снизу башни собственного цвета, на зубцах которой идущий обернувшийся золотой лев (для Сингапура). Вторая четверть серебряная с изображением на холме бетелевой (арековой) пальмы натуральных цветов (для Пинанга). Третья четверть также серебряная с изображением ветки масличного дерева круинг натуральных цветов (для Малакки). Четвёртая четверть лазоревая с морскими волнами в основании, над которыми изображено восходящее над горами солнце и парусное судно, идущее под всеми парусами влево, всё натуральных цветов (для Лабуана).

Нашлемник — половина восставшего обернувшегося льва, держащего в лапах лазуревый штандарт с изображением трёх золотых имперских корон.

В 1925—1941 годах на судах и катерах администрации колонии использовались на море и реках кормовые синие служебные флаги без белого круга, на которых знак был нашит непосредственно на синюю ткань.

Литература

• Колосков Б. Т. Малайзия вчера и сегодня. — М.: Мысль, 1984, 304 с.
• Малайзия. Справочник. — М.: Главная редакция восточной литературы, 1987, 368 с.
• Тюрин В. А. История Малайзии: краткий очерк. — М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1980, 264 с.
• Тюрин В. А., Цыганов В. А. История Малайзии. XX век. — М.: Институт востоковедения РАН, 2010, 670 с.

Отрывок, характеризующий Стрейтс Сетлментс

Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.


Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»